PDA

Просмотр полной версии : Блудный сын либерализма - Витечка Ерофеев



Таллерова
23.03.2009, 23:56
Новый антигерой. Глашатай нашей культуры, между прочим. Ведет программу ,,Апокриф,, на канале ,,Культура,,, кстати, государственном, что очень странно.

Ерофеев, Виктор Владимирович

http://s52.radikal.ru/i135/0903/f3/fbb54f526474.jpg

Биография

Сын советского дипломата Владимира Ивановича Ерофеева. Часть детства провёл с родителями в Париже.
В 1970 году окончил филологический факультет МГУ. В 1973 году — аспирантуру Института мировой литературы. Известность получил после публикации эссе о творчестве маркиза де Сада в журнале «Вопросы литературы».
В 1975 году защитил кандидатскую диссертацию «Достоевский и французский экзистенциализм», которая вышла в 1991 году в США в виде отдельной книги.
В 1979 году за организацию в самиздате альманаха «Метрополь» был исключён из Союза писателей. До 1988 года его не печатали в СССР.
Роман Виктора Ерофеева «Русская красавица» (1990) переведён более чем на двадцать языков и стал международным бестселлером.
По рассказу Виктора Ерофеева «Жизнь с идиотом», композитор Альфред Шнитке написал оперу, премьера которой состоялась в Амстердаме в 1992 году. В 1993 году по этому же рассказу был снят фильм (реж. Александр Рогожкин).
Виктор Ерофеев — член Русского ПЕН-центра. Лауреат премии имени В. В. Набокова (1992), кавалер французского Ордена литературы и искусства (2006).
С февраля 1998 года — автор и ведущий телепрограммы «Апокриф» (телеканал «Культура»). Виктор Ерофеев о программе: «Мы занимаемся душевной стоматологией: разбираем нашу душу и лечим дырки, если это возможно, а некоторые зубы вырываем. Боли мы никому не причиняем. Программа — довольно редкая для телевидения: она не конфликтная, не сталкивает мнения. Это платоновские беседы по поводу того, что мы в жизни собой представляем. Наша программа — литературная. Мы ищем ценности, опираясь на книги, на жизнь писателей. Как ни странно, несмотря на сложность и порой нескрываемую глупость этой передачи, у нее возникла большая аудитория. Нам удалось сделать главное — чтобы сложные темы доходили до самых неискушенных людей, но при этом оставались весьма искушенными».[1]
С 2003 года ведет передачу «Энциклопедия русской души» на Радио Свобода.
Живёт преимущественно в Москве. Женат, имеет сына и дочь.

Из Википедии


В 2002 году был издан Авторский сборник Ерофеева В.В. «Энциклопедия русской души» (Ерофеев В. Энциклопедия русской души: -М.: Зебра Е, 2002.-320с.), который был переиздан 2005 году и находится в продаже по настоящее время, а так же содержится в публичных библиотеках, в указанном издании содержатся в частности следующие высказывания гражданина Ерофеева В.В.:

«Русских надо бить палкой.
Русских надо расстреливать.
Русских надо размазывать по стене.
Иначе они перестанут быть русскими.
Кровавое воскресенье -- национальный праздник.» (стр. 167-168)
-- Ты посмотри, как они красиво страдают! -- любовался Серый, ломая русские кости, позвоночники, черепа. -- Нет, только глянь! Выносливы и неприхотливы. Цены вам нет, -- обращался он к мученикам.
В ответ русские дико орали. Никто не ушел от пытки. Все сознались во всем.» (стр. 126-128)

«Идея национального характера, которая в Европе после Гитлера считается скользкой темой, -- единственная возможность понять Россию. Русские -- позорная нация. Тетрадка стереотипов. Они не умеют работать систематически и систематически думать. Они больше способны на спорадические, одноразовые действия. По своей пафосной эмоциональности, пещерной наивности, пузатости, поведенческой неуклюжести русские долгое время были прямо противоположны большому эстетическому стилю Запада -- стилю cool.» (стр. 46)

"Русских надо пороть. Особенно парней и девушек. Приятно пороть юные попы. В России надо устраивать публичные казни. Показывать их по телевизору. Русские любят время от времени поглядеть на повешенных. На трупы. Русских это будоражит.

У русских нет жизненных принципов. Они не умеют постоять за себя. Они вообще ничего не умеют. Они ничего не имеют. Их можно обдурить. Русский -- очень подозрительный. Русский -- хмурый. Но он не знает своего счастья. Он любую победу превратит в поражение. Засрет победу. Не воспользуется. Зато всякое поражение превратит в катастрофу.

У русского каждый день -- апокалипсис. Он к этому привык. Он считает себя глубже других, но философия в России не привилась. Куда звать непутевых людей? Если бестолковость -- духовность, то мы духовны. Нам, по большому счету, ничего не нужно. Только отстаньте. Русский невменяем. Никогда не понятно, что он понял и что не понял. С простым русским надо говорить очень упрощенно. Это не болезнь, а историческое состояние.
Россию можно обмануть, а когда она догадается, будет поздно. Уже под колпаком. Россию надо держать под колпаком. Пусть грезит придушенной. Народ знает, что хочет, но это социально не получается. Он хочет ничего не делать и все иметь. Русские -- самые настоящие паразиты.» (стр. 71-72)


http://kormchij.livejournal.com/16076.html

И еще цитаты из Ерофеева:


"Анекдот - единственная форма русского самопознания".
"Русский суд страшнее Страшного суда".
"Чтобы понять Россию, надо расслабиться".
"Русские не терпят хорошего к себе отношения".
"Есть только один тип русских - невоспитанные люди".
"Русские ужасно завистливы".
"Самодур - русский предел человеческих желаний".
"Нормальное состояние русского - пьяное".

Таллерова
07.04.2009, 19:03
Блудные сыны либерализма

Писатель Виктор Ерофеев в программе Владимира Познера "Времена" 6.02.2005
Мне очень нравится Вольдемар Познер. И нравится он мне, прежде всего, своей тонкостью и непосредственностью. Согласитесь, что только очень тонкий и непосредственный человек мог придумать такой сценарий: пригласить двух депутатов, Крутова и Собко, подписавших известное "антисемитское" письмо, и представить дело таким образом: депутаты сделали свое дело втемную, стараясь ничего не предавать огласке, но бдительная общественность разоблачила их уловку и вывела на чистую воду – передачу Познера... Теперь они должны, при ярком свете прожекторов, стыдиться своего темного дела. Крутов и Собко делать этого, правда, не собирались, но это же и было расценено как лишнее доказательство «темноты»: посмотрите, какой упорный животный национализм! Все попытки депутатов, показать какое-то «другое письмо», объяснить, что их не так поняли, выглядели оправданием и вызывали насмешки. Когда же они пытались перейти к сути «обсуждаемого» вопроса, ведущий просто перебивал их, корчил свои неподражаемые кислые гримасы, затыкая им рот. Дескать, что вы нам тут, животные, ещё можете сказать, если не хотите каяться в содеянном? Вы вообще коммунисты, о чем с вами разговаривать!
Депутатам возражал председатель Еврейского конгресса. Он, как и положено образцовому ассимилянту, говорил о толерантности. О том, что суть всех религий – Любовь, Добро и Милосердие – и срывал аплодисменты. Правда, никто не уточнял, что и Любовь, и Добро, и Милосердие понимаются каждой религией по-своему и часто этими словами в разных традициях обозначаются противоположные вещи. В этом-то, кстати, и заключалась соль пресловутого Обращения депутатов, но аплодисменты прерывали возможность дискуссии по этим вопросам.
Еще более тонким было решение Познера позвать в качестве «арбитра» скромного физика, который не верит в существование Бога («И я тоже!» — обрадованно, со всей своей обычной непосредственностью признался В. Познер). Ну да: ведь зачем это, когда можно и так быть порядочным человеком. Вон, вроде бы, верующие, а как нехорошо себя ведут, ругаются, доходят до таких некрасивых вещей, как национализм. Зачем все эти дискуссии, мы люди маленькие, все должно быть прилично и интеллигентно. А религия – нужна ли она вообще, если приводит к таким неприличным спорам — чья нация лучше?
Однако, верхом непосредственности было приглашение в качестве морального обвинителя и сурового судии русского шовинизма – известного советского и антисоветского писателя Виктора Ерофеева. На этой фигуре мне хотелось бы сосредоточить чуть больше внимания.
Виктора Ерофеева можно поздравить: он наконец-то дорос до большого телевидения. Его передача «Апокриф», существующая на канале «Культура» уже не первый десяток лет, всегда отличалась непрофессионализмом и какой-то провинциальностью. Вопросы, которые Ерофеев выносил на обсуждение, всегда были, как лицо Собакевича, словно вытесаны топором из одного куска дерева, что-то вроде: «Есть ли Бог?»; «Куда катится Россия?» Но самое интересное, что у писателя Ерофеева долгое время не было ответов на эти, в общем, несложные вопросы. Ему нравилось ими задаваться.
Для справки. Виктор Ерофеев был одним из самых успешных (т. е. продаваемых) советских писателей на Западе в конце 80-х – начале 90-х годов. У него всегда был безошибочный нюх на западную конъюнктуру. В начале 80-х, когда «железный занавес» не то чтобы поднялся, а слегка приоткрылся, так что можно было подглядывать в узенькую щелочку за «русскими красавицами», и европейцы, тогда ещё охочие до баб, уже предвосхищали падение Берлинской стены, из-за которой на них набросятся голые и голодные русские тетки, — в это время молодой писатель и литературовед Вик. Ерофеев взял да и написал роман под названием «Русская красавица», в котором из двухсот страниц примерно сто восемьдесят занимает банальная е*ля. Притом это был истинно «русский» роман: он был написан от лица самой красавицы, Ирины Таракановой, которая сама же все и описывала, однако, помимо е*ли, задавалась «русскими вопросами», выступала на партсобрании, бегала по полю, словно новая Изида, зачинала ребенка от мертвеца, который, как новый Озирис, и умирал прямо на ней, причем в нем угадывался только что упокоившийся Леонид Ильич Брежнев; европейцам это нравилось (вот она, истинная причина смерти генсека!), вообще в этом "мировом бестселлере" было много того, что нравилось тогда ещё не окончательно опидарасевшим европейцам, особенно по форме: и «поток сознания» с аллюзиями на Пруста, Набокова и «новый роман», и постмодернистский эпатаж, и элементы соц-арта, ну и, конечно, сама Russian Beauty. Роман был переведен на 30 с лишним языков; крупное издательство Penguin ставило Вик. Ерофеева в один ряд с классиками: Достоевский, Толстой, Чехов, Ахматова, Пастернак... Следующим в планах значился Victor Erofeyev.
Всё это привело к тому, что на свой следующий роман – с ещё более многообещающим названием «Страшный Суд» — Ерофеев получил аванс от издательства и возможность писать его, живя в Ницце. Чем он и не преминул воспользоваться. И вновь это был поток сознания, вновь поднималась экзистенциальная тема, вновь присутствовал в полной мере постмодернистский эпатаж... Но на дворе стояли уже не 80-е, а середина 90-х, перестройка закончилась, и с ней мода на Россию; все русские красавицы повыходили замуж за немцев, а те, что за французов, успели даже развестись, тайна уже не так манила, да и роман, по правде говоря, оказался полным убожеством. Какое-то время Ерофеева ещё приглашали на Запад, велись какие-то съемки по «Русской красавице», но вскоре ему все чаще пришлось бывать на Родине, подолгу оставаться дома, снимать скучные программы «Апокриф», а время неумолимо шло вперед.
Теперь следует отметить, что большую часть своей взрослой жизни Вик. Ерофеев был человеком без убеждений. Увлекаясь в молодости русской идеей, он, побывав за границей, увидел, что это сейчас не катит, и стал иронизировать над всем русским. В то же время диссидентских и русофобских идеалов своего поколения он также не разделял, цинично высмеивал их, за что даже однажды, по его собственным словам, получил бутылкой водки по голове от самого Василия Аксенова – своего литературного учителя, — за то, что имел наглость не иметь никаких святынь, не ругать Сталина и не жалеть евреев.
Однако, времена безыдейного эпатирующего постмодерна в России закончились, началось время поиска идеологии, отмеченные известным указом Ельцина и сюжетной линией романа Пелевина «Поколение П». Ерофеев долго не хотел принимать этой перемены, проявляя косность, по наводке БГ ездил в Тибет, привез статуи 4-х будд («Тибетский «Битлз»), написал даже книжку, типа про буддизм, но все это было знаком творческого кризиса – по следам того же Пелевина и БГ. В более молодом поколении Ерофеев уже чувствовал себя неуютно. Да и русская идея заедала. Нужно было все-таки худо-бедно давать ответы на «проклятые» вопросы, самоопределяться как-то с культурой, с Церковью.
И вот, наконец, он сдвинулся с мёртвой точки. Из года 85-го, где он долго пребывал в постмодернистской иронической эйфории, он продвинулся год в 90-й. То есть, на самом деле, на дворе стоял год, примерно, 2001-й, когда вышла его телепрограмма об о. Александре Мене. В ней Ерофеев, удивительно своевременно, признавался в любви к Александру Меню, произнося буквально следующие откровения: «Мы говорим Александр Мень – подразумеваем христианство. Мы говорим «христианство» — подразумеваем Александр Мень». Нет, это уже была не ирония. За маской всезнающего и над всем возвышающегося автора-постмодерниста оказался заурядный и очень недалекий постмодернистский персонаж.
Теперь Ерофеев поглупел настолько, что дорос-таки до большого телевидения, и в передаче Познера мы увидели нового «идеолога». Там любитель эстетики зла (сам Ерофеев неоднократно причислял себя к «традиции зла» в русской литературе, отсчитывая ее от Ф. Сологуба) призывал запретить "мерзкое зло" русского шовинизма и национализма, идущих от Достоевского. Запретить Достоевского, по которому, кстати, он защитил в свое время кандидатскую диссертацию. В духе НКВД он допрашивал депутата Крутова о том, "что тот делал до 1986 года", зная ответ: Крутов был членом КПСС. Ерофеев, в подтексте, проводил очень важную для познеровского сценария мысль: православные, коммунисты, антисемиты — это одно и то же. Это враги цивилизованного общества. Был коммунистом — стал православным, а по сути остался , кем был: антисемитом. Аплодисменты. То, что Александр Крутов уже 20 лет пребывает в лоне Церкви и является главным редактором крупнейшего православного издания — для безбожника Познера и кощуна Ерофеева не имеет значения.
Так вот, кто, оказывается, идет на смену либералам и демшизе! Бывшие записные постмодернисты, для которых нет (и не было никогда) ничего святого, будут давать оценки русским гениям и святым. Авторы порнографической литературы, выступавшие ещё совсем недавно от лица «зла», будут рассказывать нам о том, что хорошо и что плохо, учить нас Добру! "Литературный хулиган", высмеивавший когда-то буржуазное ханжество, писатель, принципиально не признававший морали, используется буржуазным моралистом и либеральным ханжой Познером! Автор, ещё недавно описывавший, чем пахнут и о чем шепчут женские прелести у евреек (рассказ "Персидская сирень"), будет обвинять в антисемитизме!
Если так, то все одновременно и весело, и печально. Весело наблюдать, как «исправляются» блудные дети либерализма, как идут вслед за своими старшими братьями, подхватывая выпавшее из их затекших пальцев знамя «толерантности» и «свободы». Весело смотреть, как новые мертвецы – Гозман в Росбалте, Ерофеев у Познера — пытаются, еле ворочая языком, оживить мёртвую идеологию и выглядят полными идиотами, точь-в-точь такими, каких Ерофеев как-то изобразил в своем самом удачном рассказе, впоследствии превратившемся в либретто к последней, кажется, опере Шнитке, на премьере которой в оранжевой Голландии сияющий Ерофеев выходил на поклоны за руку с самим Ростроповичем – это был звездный час его литературной карьеры. Однако, "Жизнь с идиотом", согласно самому Ерофееву, таит много опасностей: стоит его из жалости взять в дом, как он начинает устанавливать свои идиотские порядки, соблазняет жену героя, а затем и заставляет убить ее, отрезав голову садовым секатором. В опере идиот был загримирован под Ленина – однако, теперь-то ясно, что герой, в полном смысле слова, автобиографический. Начав в 70-е годы с умных филологических статей, учась философии у Льва Шестова и бравируя «беспочвенностью», Ерофеев, к концу своей творческой биографии представляет собой деграданта со злым лицом и маленькими глазками, выкрикивающего: «Антисемитизм не пройдет!»
Отчего же так вдруг поглупел человек? Деградацию и сползание в идиотизм наблюдать всегда печально. Но еще печальнее сознавать, что чувство конъюнктуры едва ли изменило этому деятелю. Он явно рассчитывает, что его «позицию» услышат «где надо». Так ведь поступали и его учителя-диссиденты. Передача Познера ведь делается не для «россиян». Она делается, прежде всего, на американских хозяев. Им Познер сигнализирует о «росте антисемитизма» в России. Им показывает, на кого можно рассчитывать в борьбе с этими противными, страдающими животным национализмом русскими. А это сегодня – единственный шанс получить приглашение и снова встретить ласковый прием на Западе, без которого так тоскливо Виктору Ерофееву.
Больше ведь не написать даже «Русской красавицы». Безблагодатность или, иными словами, литературная бездарность Ерофеева сегодня уже очевидна. Он «не настоящий», он только притворялся писателем, когда за это любили бабы, платили хорошие деньги и можно было легко уехать за рубеж. Как идеолог, он давно зашёл в тупик и мыслит в категориях начала 90-х гг. К тому же, очень плохо выражает свои мысли, самовлюблен и не скрывает своего презрения к собеседнику, к зрителям. Опять же: если либералы задействуют такой потенциал, значит, с идейными у них совсем плохо. И ясно: если они уже берут в союзники таких, как Ерофеев, то не побрезгуют никем. С другой стороны, появление Ерофеева (флюгера, всегда повернутого в сторону мейнстрима) в познеровском эфире – сигнал, что по этой передаче на Западе судят о нас и выносят вердикты о нашей неблагонадежности и несоответствию мировым стандартам. Со всеми вытекающими.
Ну а непосредственный ведущий программы В. Познер, перебивая выступавших под предлогом нехватки времени, закончил ее прочтением длинной (минут на 10 дефицитного эфира) и совершенно невразумительной историей про какого-то "касперчика", разобрать в которой было решительно ничего невозможно, как Познер ни цокал языком, ни подмигивал многозначительно и ни закусывал щек. Лет десять тому назад Ерофеев бы высмеял этот сентиментальный и тошнотворно-литературный бред. Но теперь нам показывали его «задумчиво» обхватившим ладонями голову. Как и подобает настоящему "интеллектуалу".

Илья Бражников, Правая.Ru
http://www.pravaya.ru/idea/169/2231

Таллерова
12.04.2009, 01:25
СИНДРОМ ВИКТОРА ЕРОФЕЕВА

Владимир Бондаренко

Date: 18-02-97


“Если раньше кризис романа
определялся представлением
об исчерпанности его форм,
то теперь при отчетливом
представлении о том, что
роман еще далеко не исчерпан,
кризис литературы обусловлен
падением к ней интереса,
утратой ее привлекательности”.
И. СТАЛИН “Марксизм и вопросы
языкознания”

“Я уже не говорю о рассказах,
например, Ерофеева, которые
вообще не имеют никакого
отношения к литературе”.
Григорий БАКЛАНОВ

“Что такое непережеванная
литературная пища, я убедился,
прочитав В. Ерофеева: ученическая,
весьма посредственная работа...”
Евгений Сидоров,
министр культуры России

Да, здесь есть постмодернистский монтаж цитат. Но зачем он и в чем его смысл?
По России бродит призрак Виктора Ерофеева. Он у нас очень модный писатель. Но никто, кажется, толком не знает, зачем он бродит и какой от него толк... Дальше милой эстетизации садизма с голубой, как это у него водится, каемочкой Виктор Ерофеев не пошел, не получилось... Виктор Ерофеев — несостоявшийся садист. Самопознание Виктора Ерофеева исчисляется отрицательными величинами...
Такой стране, как сегодняшняя ельцинская Россия, Виктор Ерофеев просто необходим. Его надо прописывать, как микстуру. Он как бы скрывает человека от человека. Он выпячивает и возвеличивает зло в таких дозах, что начинает тошнить. Он также аморален и безыдеален, как нынешний ельцинский режим. Время Ерофеева в романах и в жизни одинаково — это время зла.

Его проза — это мертвая проза. Мертвец все видит по-мертвецки. Он и в зле своем не азартен, а равнодушен, циничен, и — удивительно скучен.
Все, что он пишет, — это история неудачи. Но — это история неудачи его жизни. В чем сущность неудачи его прозы?

Следует сказать, что неудача Виктора Ерофеева сопровождается многочисленными овациями, вызовом автора на сцену, она становится по-своему крупной, ибо тянет за собой волну более мелких неудачек у более мелких авторов, она вызывает ощущение стихийного бедствия в нашей культуре.

Имя этому бедствию — нигилизм. Попробуйте прочитать его “Страшный суд” где-нибудь в приличном обществе, за столом,— и обед станет мерзким, вонючим, полуразложившимся. Возникает острый запашок тошноты...

Его болезнь — это обезбоженный мир. Его тошнота — это болезнь сознания. Он старался воцарить в опустелой культуре, после “поминок по советской литературе”, но позабыл о пророческих строках Николая Гумилева: “И как пчелы в улье опустелом, Дурно пахнут мертвые слова”.

Мир Виктора Ерофеева по-ортеговски дегуманизируется. А в самом писателе обнаруживается род болезни, опасной для окружающих, что еще более подрывает веру в человека. Но разнообразие патологических ужасов выливается в тематическое однообразие, впрочем, так же, как у всех постмодернистов мира, они все доходят до самопародии. Он затемняет свою мировоззренческую и социальную позицию не по советской привычке, а из трусости перед своей же прозой. Он вторичен сознательно и изначально, как все надписи в общественных туалетах. Он прячется от своих героев, потому что они удивительно похожи на него самого и его жизнь. Это не бунтарное слияние писателя Эдуарда Лимонова с его литературным персонажем, когда зло переносится на самого автора. Лимонов в своей прозе предельно, исповедально искренен и поэтому литературно победил. Но литературная победа героя-автора стала его жизненным поражением, ибо никакая массовая партия не выберет своим лидером автора, объявившего о своей идентичности с героем — Эдичкой — и его нью-йоркскими похождениями. В отличие от Лимонова, Ерофеев скрывается от своих злых патологических героев, хотя, судя по всему, автобиографизм того же Сисина, героя ерофеевского “Страшного суда”, пожалуй, еще выше, чем лимоновский Эдичка.

Виктору Ерофееву приходится иметь дело с мертвым словом. И как бы он его ни разукрашивал, реанимировать слово Ерофееву не удается. Роман “Страшный суд” похож на тухлое мясо, из которого уже лезут черви. И как бы красиво оно издали ни выглядело, приблизиться, а тем более попробовать его на вкус — способен не каждый. Он поэтизирует русские цветы зла. Он ищет себе учителей и соратников по червивому пиршеству и находит их в облике маркиза де Сада и нынешнего конкурента по тошнотворности Владимира Сорокина...

Виктор Ерофеев первым объявил о смерти советской литературы, опубликовав в июле 1990 года в “Литературной газете” нашумевшую статью “Поминки по советской литературе”. Но, как справедливо заметил Павел Басинский, Ерофеев не столько на похороны спешил, сколько рвался занять место усопшей...

В каком-то смысле он и другие коллеги по постмодернизму свое место заняли, но спешка оказалась не случайной. Россия всегда — страна слова. Виктор Ерофеев — не случайный гость на этом тухло-червивом пиру. Он адекватен поварам нашего постмодернистского времени. И вся его мертвая проза вмещается в мертвое время. Ельцин в Горках также пародирует умирающего Ленина, как Виктор Ерофеев пародирует Гоголя. Кто, какой постмодернист так нагло пародийно послал Ельцина умирать в Горки? Кто объявил войну в Чечне и сам же признал ее преступной? Кто издал указ о демонополизации торговли алкоголем, а затем сам же заявил о жульничестве, истекающем из этого указа? В России, увы, постмодернисты — не просто одно из литературных течений, не просто этап в истории культуры, а являются зеркалом великой криминальной революции. Мертвое слово Виктора Ерофеева лучше всяких социологов демонстрирует дурную болезнь самого общества, лишенного героизма, веры. Когда нас тошнит от персонажей Виктора Ерофеева, нас тошнит от времени, в котором мы живем. Вот почему так спешит Ерофеев со своими манифестами и громкоголосыми вызовами русской литературе — он страшно боится, что его время идет к концу. Зло самовыразилось. Литература зла сделала свое дело. Что дальше?

Вслед за мавзоельциным, работающим и в хрустальном гробу с документами (кстати, может быть, это самый яркий постмодернистский образ всего нашего времени — мифическая работа с документами), уйдет в прошлое и вся “другая литература”. Небось, Ерофеев и не догадывался, творя произвол в литературе, создавая свою шоковую эстетику, что он, как ни в чем не бывало, воздает постмодернистское жертвоприношение конкретным политическим идолам.

Конформистское стремление быть, как все, — привело к тому, что самое модное искусство стало, подобно соцреализму, знаком конкретного политического времени. И чем больше пространство романа “Страшный суд” наполняется кровью, ужасами, извращениями, тем больше оно становится — знаковым, и, по сути, — анонимным. Ибо автор отказывается от ответственности, автор — уходит. Так же, как уходили от ответственности, позорно сбегали постмодернистские авторы ГКЧП...

Страшно, но они все больны синдромом Виктора Ерофеева, громогласно заявившие о политическом лидерстве, но боящиеся авторства поступков, авторства действий, депутаты и сенаторы, министры и генералы. Творящие зло — и убегающие от него. Предающие родителей и друзей — и скрывающие свои предательства завесой пустых слов.

Виктор Ерофеев объявлен основоположником этой отвратительно пахнущей прозы, значит, к нему и все претензии. “Приспущенный оргазм” его прозы идентичен нынешним приспущенным законам, нераскрытым преступлениям, предвыборным обещаниям. Беда его — неверие ни во что: ни в Бога, ни в черта, ни в добро, ни в зло, ни в себя, ни во все человечество. Он начисто лишен сакральности и этим уступает поклоннику зла Юрию Мамлееву. Он никуда не может деться от собственной судьбы, но он ее прячет, препоручая разным персонажам. У него даже самый отборный мат всегда вяло звучит, ибо лишен явного мужского начала. У него даже проклятия Богу лишены богоборчества, ибо и они — протухли. Он вяло поругивает евреев, очевидно, с детства недолюбливая их за что-то, но так же вяло им уступает. Он вяло презирает свой родной русский народ, но среди любого другого вяло чувствует свою чужесть. Он — всадник без головы. Впечатление такое, что вместе с советской литературой он похоронил самого себя.

Он весь — не плоть, не эрос, а сплошная виртуальная реальность. Он нагромождает на себя одеяла наемных стилей. Он запускает в свою виртуальную постель груду грудастых баб, но, увы, эти бабы — резиновые. Его кровь — клюквенная. Очевидно, Витенька в детстве уже пресытился всем. Так и не почувствовав по-настоящему ничего, даже голубые оттенки в его романе — фальшивы. Уверен, голубые не признают в нем своего. Нет ни страсти Джеймса Болдуина с его “Комнатной Джованни”, ни тонкой чувственности Евгения Харитонова, ни грубого напора Могутина, ни изысканной пряности Виктюка. Все — из книжек. Типичная филологическая проза. Потому и мат у него не уличный, дерзкий, наглый, а все такой же виртуально реальный. Ему фатально не хватает энергетийности. А кому, спрашивается, нужен дохлый вымученный прозаик? Его проза остывает у нас на глазах. Где уж тут поместиться лимоновскому автомату Калашникова, даже трехлинейка в его литературе окажется лишней. Виктор Ерофеев это прекрасно понимает. Ибо он — умный. Он — блестящий критик, читать его культурологические эссе — одно наслаждение. Но зачем он полез в литературу? Зачем он нам навязал самого себя? Думает, что мы его оживим. Что мы решим его проблемы?

Но как бы ни прикрывался он наемными стилями, как бы ни скрывался среди героев, когда внимательно читаешь, то вытаскиваешь его из щели. Он сам себя считает вечным утопающим. Непотопляемым утопающим. Ему совестно, что его спасают, ему неприятно, что с ним возятся.

Беда в том, что он считает себя западником, вырос на западной культуре, с отвращением смотрит на наши русские нравы, привычки, но сам остался русским человеком. И при всей своей образованности западной, при тонком интеллектуализме, при знании европейских языков, отказавшийся от своей русской культурной оболочки — он стал типичным русским люмпеном. Он сродни какому-нибудь денационализированному подзаборному пьяному Петьке, готовому и мать родную продать за бутылку водки. Он, так же как и этот пьяный Петька, давно лишен русской духовности, русской религиозности, и, по сути, равен ему в бескультурности, а всю западную цивилизацию он применить для своего русского нутра не в состоянии. Вот и бродят отдельно — русское нутро денационализированного, аморального люмпена и европейская оболочка утонченного интеллектуала. А соединиться не могут.

Вот и получается у него смердяковщина конца ХХ века. Воспитанный в семье высокопоставленных советских дипломатов, он с детства привык к двойной жизни. Он был отравлен Западом, еще не получив русского воспитания. Увы, родители не дали ему защитной прививки русского консерватизма. Ему было смешно смотреть на пионеров в галстуках, но ему было еще смешнее смотреть на монашек и православных священников, но не привили ему и какой-нибудь западный католицизм, хоть чуждую, но форму духовной защиты, какая была, скажем, у Печерина в Ирландии. Этот крик о защите слышен во всех его произведениях. Пустота его духовного существования и привела его к тому же “МетрОполю”, как к имитации духовной жизни.

В “МетрОполе” не было солженицынской страстной борьбы с режимом, не было протеста еврейских отказников, не было религиозного противостояния. Была циничная для большинства участников имитация участия в расчете на будущее завоевание Запада. Игра провалилась.

Пришлось раздувать самих себя, раздувать скандал, которого не было. При этом пострадал отец Ерофеева, сановный советский дипломат... Все страдания не напрасны, если они идут от веры, от протеста, от духовного противостояния. А если страдания родителей только игра для сына?

Читаю одновременно “Страшный суд” Виктора Ерофеева и “Демон секса” Платона Обухова. Конечно, уровень текстов разный. Примитивная бульварщина у Обухова и утонченная стилистическая игра у Ерофеева. Но — пустота одинаковая. Детство одинаковое. Безверие и нигилизм — одинаковые. Это и есть синдром Виктора Ерофеева. Синдром детей советской элиты — Хрущева и Микояна, Брежнева и Андропова... Синдром пустоты, безверия, безответственности. Умный Сергей Михалков хоть какие-то стародворянские монархические взгляды сумел привить своему Никите, чем уберег от полной духовной пустоты. А другие?

Есть в “Страшном суде” комплекс вины перед оптом. Но и комплекс такой же приспущенный, такой же недовоплощенный.
Романист Сисин старается поразить мир своим новым романом “Век п-ды”. Все его взгляды на женские гениталии перемежаются живыми примерами их влияния на жизнь Сисина. Любовь — не получается, дружба тоже. В конце концов его друг-недруг, тоже с автобиографической прокладкой и тоже писатель Жуков, то ли убивает Сисина, то ли фантазирует на эту тему. А, может быть, и Жукова нет, и он придуман Сисиным, а, может быть, и самого Сисина нет. И нет его разнообразных владелиц роскошного женского органа. Он нашел определение всему ХХ веку. Ни больше ни меньше... Думаю, Ерофеев и свой роман также хотел назвать “В П”, но издатели отсоветовали. Необходимо прикрытие для обложки. Хотя какой уж там “Страшный суд”? И над кем?

“Я всегда не очень верил, что он, мой отец — недоволен...” — и хочет повиниться, и хочется признать себя невиновным...
Сисин “...стал жить с Жуковым — как бы играючись, трахнул Жукова в присутствии юриста... это навсегда огорчило Жукова, который любил народ” — в том-то и дело, что и “как бы играючись”, и “как бы трахнул”, и “как бы любил народ”. В пустыне таких слов можно и замерзнуть.

“Значение его книги сильно преувеличено — теперь это проходит — волна спала — на Западе “Век П-ды” расхвалили исключительно по внешним признакам — успех книги был в ее некоторой неуловимости” — точнее не скажешь. Вся западная популярность Ерофеева построена на внешних признаках. Что Салман Рушди, что Виктор Ерофеев, что новый герой постмодернизма Александр Бренер. Запад готов пугаться, он на самом деле слабее России. Вот почему наши либертинажники, развратники, грубые порнографы вполне способны покорить Запад, но не найдут достойного применения в России. Эпатаж и кощунство Виктора Ерофеева на порядок выше того, что предпринял Салман Рушди, но в России всерьез его не заметили. И правильно сделали. Чем приговаривать его к смертной казни или даже к публичному осуждению, не лучше ли заставить его и дальше изгиляться. Ведь это же очень тяжело. До каких пор можно эпатировать русскую публику, чтобы она на тебя всерьез обратила внимание? Собрат Ерофеева по либертинажу Александр Бренер и испражняться ходил в пушкинский музей, и на Лобное место залезал голышом, пугая Ельцина, и мастурбировал публично, но никак не шла к нему слава. Пришлось поехать в Амстердам и там намалевать доллар автомобильной краской на холсте соотечественника Казимира Малевича — сразу заговорили во всем мире. Все их мудачества, оказывается, всерьез могут заинтересовать такой же, как они сами, импотентный Запад. “Международная сенсация... Виктор Ерофеев, может быть, самый значительный писатель, который возник на развалинах Советского Союза”, — восклицает “Бостон глоб”. “Автор “Страшного суда” обладает демоническим темпераментом. Поэтому кощунство его вызывает у нас головокружение... Толстой в свое время уже предсказал Воскресение, у Виктора Ерофеева хватит толстовского таланта, чтобы найти свое Воскресение” — “Фигаро”. Не слабо. Ради этого можно плюнуть на свою родину и мотаться по заграницам, раздаривая им новые постмодернистские жертвоприношения. Кстати, еще одна параллель: Бренер объявил себя Сыном Человеческим, и Евгений Сисин из “Страшного суда” кличет себя Сыном Христа. Что же их так тянет к неземному, ежели они демонстративные богоборцы?

Так бы и мотался Ерофеев за своей мировой славой, но “отчего тоскует русский на Западе?” и почему “... евреи говорят нехорошее о русском народе... все увереннее, все крикливее”? Ну вот, скажет Ерофеев критику, то есть мне, то же самое, что сказал Сисин Жукову: “Ты любишь, когда я недолюбливаю евреев — это случается редко...” Но мне нет дела до ерофеевских недолюбливаемых евреев, мне интереснее разобраться в его собственном синдроме. Признания-то так и сыпятся из романа. “Она валялась — рукопись — потом американцы — печатай у нас — я не знал, что это ловушка — свалка провинциального тщеславия” ...А в результате отцу предложили отказаться “от сына хотя бы формально — хотя бы в секретном письме”. И он “содрогнувшись от предательской книжки, что-то там написал — невразумительное — но достаточное...”

У одного — писательское тщеславие, у другого — сановное, а результат один — предательство ближнего. А потом уже и трава не расти...
“Россия рванулась к счастью — Москва — не Россия... — эх, боюсь, перетянет свинцовая задница! — какое счастье можно предложить это стране? — с нутряной болью размышлял он — энергичное счастье потребительского рая?” Но что такое Россия? — “Чужая страна, говорящая на русском языке...” Вот и все, скрывай — не скрывай автора под грузом персонажей, но вылезет обязательно. Ибо, если автору врать, то вообще одна фальшь пойдет. Тяжело приходится: и чувства не скрывать, и автора прятать. А если тебе жутко не нравится “американское резиновое тело”, но при этом ты понимаешь, что твое “мировое значение может состояться, если англо-американский рынок его одобрит”, что делать бедному русскому люмпену?

Что делать, если Ерофеев прекрасно понимает, что весь “МетрОполь” — это “раздутый литературный скандал”. Что делать, если прекрасно понимаешь, что все западные интеллектуалы “сраные либеральные лицемеры”, если тебе наплевать на “польские экскременты”, и вообще, ты считаешь, что “смерть иноверца, вообще человека другой национальности, девальвируется на треть, наполовину — убили, скажем, мексиканца-негра-китайца... — это значит: убили не человека, а что-то другое, менее важное... Труп страшнее смерти...” Таких нерешаемых вопросов в романе грудами. Из автора легко можно сделать веселого антисемита, расиста, интернационалиста, русофоба, но иллюзии человека железного занавеса развеялись, он стал посторонним везде, и его воля к счастью стремительно рванула вниз.

Вот и осталось лишь одно искреннее признание: “Я проскочил жизнь, ... нет сил остановиться — по дороге родители потерялись — я специально никогда, как следует, не научился — кто я такой, чтобы их судить? — мои старенькие родители — как они стеснялись — как гордились мною? — дайте мне силы их любить — дайте мне силы их пожалеть — почему я должен только уничтожать?” И мне плевать, где тут скрывается автор, и какой персонаж произносит эти слова. Зачем мне текстологические исследования, важен возникающий образ автора-персонажа, пришедшего к уголовной сентиментальности, если за душой ничего, пустота и уничтожение, то остается один культ родителей, культ матери. Какие уж тут интеллектуальные тонкости. А для эстетов, находящих красоту в ерофеевской опустошенности, могу еще пару фраз добавить, что “пукать надо картаво, с еврейским акцентом”, и что “Манька полюбила вылизывать кал из сисинской жопы — пожалуйста, не мойся перед свиданием”...

Таких скабрезных подробностей в романе хоть отбавляй, к ним привыкаешь, как к нынешнему беспределу. Да и чем еще автор в состоянии наполнить пустоту? Он гордится тем, что его называют “сатанистом и порнографом”. Но даже это определение я бы назвал чрезмерным. Он не прожил жизни ни маркиза де Сада, ни Генри Миллера, ни даже Эдуарда Лимонова, его редкое желание “схватить автомат Узи” — такое же имитационное, как и желание насытить за вечер нескольких женщин.

Синдром Ерофеева — это синдром безнадежности. Даже если эта пустота заполнялась бы не самообгаживанием, а чем-то иным, как в случае с прозой Платона Обухова, бульварного двойника Ерофеева, она бы не перестала быть безнадежной пустотой.

Бедный Виктор! Это твой внутренний кризис. Это твоя огромная личная драма! Но время таких, как ты, подходит к концу. Ты будешь смотреться как опытный имитатор, фиксирующий судорогу безнадежности и распада. Тебе не удаются живые люди. Тебе не удается эрос. Ты — наблюдатель. Весь твой затянувшийся роман “Страшный суд” — это жалобы на собственную несостоятельность, на собственное люмпенство. Я тебе отвечу: Don’t complain — значит “Не жалуйся”.
В этом сочинении я использовал твои пассажи, ибо кто вернее литератора скажет о нем, чем он сам. Уверен, ты сам знаешь свой синдром. Ты перекладываешь его на других — исцелися сам.
http://www.zavtra.ru/cgi/veil/data/zavtra/97/168/8_SINDR.html

Таллерова
30.05.2010, 21:02
Про Виктора Ерофеева

В позднем Советском Союзе – когда окончательно оформилась советская интеллигенция, сложилась уникальная ситуация. Моральными авторитетами, интеллектуальной элитой и цветом нации стали считаться люди которые свою Родину и всей в ней живущих ненавидят и презирают. Такая точка зрения стала считать высокоморальной, признаком наличия совести и честности. Само собой появилась она не просто так – давно идет упорная борьба за уничтожение нашей страны вместе с населением и раздел ее природных ресурсов. Простому населению уже много десятилетий промываются мозги. Но больше всего удивляет что многие образованные и много знающие люди совершенно не замечают полного маразма подобной ситуации.
Решил хотя бы собрать побольше информации о подобных людях – за эту спасибо камраду konkretny_112.
Виктор Владимирович Ерофеев, “русский писатель”, автор и ведущий программы «АпокриФ» на телеканале «Культура». Виктор Ерофеев — член Русского ПЕН-центра. Лауреат премии имени В. В. Набокова (1992), кавалер французского Ордена литературы и искусства (2006). Живет в Москве. Жена – фотограф Женя Дюрер, занята в программе «Апокриф» и других телепроектах. От первого брака 32-летний сын Олег, возглавляет издательский бизнес и печатает книги отца. Одну из таких книг я тут тоже почитал. Представляю вашему вниманию несколько отрывков из книги тонкого стилиста, настоящего литератора и просто хорошего человека и гражданина Вити Ерофеева. Книга называется “Энциклопедия русской души“:
…Русских надо держать в кулаке, в вечном страхе, давить, не давать расслабляться. Тогда они складываются в народ и кое-как выживают. Консерваторы всегда звали подморозить Рос*сию. Русских надо пороть. Особенно парней и девушек. Приятно пороть юные попы. В России надо устраивать пуб*личные казни. Показывать их по телевизору. Русские любят время от времени поглядеть на повешенных. На трупы. Рус*ских это будоражит.
…Русских надо бить палкой.
Русских надо расстреливать.
Русских надо размазывать по стене.
Иначе они перестанут быть русскими.
Кровавое воскресенье — национальный праздник.



…Еду в метро и чувствую, что мне противна эта потная сволочь. Инертная, покорная, прыщавая шваль.
Хочу ли я, чтобы Россия распалась на куски?
Чтобы Татария отделилась от Мордовии?
Чтобы Волга высохла?
Чтобы судорога прошла по Сибири?
Чтобы кончился балаган?
Хочу!
Хочу!…
Россию можно обмануть, а когда она догадается, бу*дет поздно. Уже под колпаком. Россию надо держать под колпаком. Пусть грезит придушенной. Народ знает, что хочет, но это социально не получается. Он хочет ничего не делать и все иметь. Русские – самые настоящие пара*зиты.
…Русские часто травятся разной пищей. Съедят что-ни*будь и — отравятся. Детей рвет. Стариков рвет. Бабулек по*носит. Приедет “скорая” — а они уже умерли. Тогда надо хо*ронить. Отравляются всем. Несвежим мясом. Рыбой. Творо*гом. Или грибами. И гороховым супом. У всех желудки не очень здоровые. Зубы — вообще отдельный разговор. Рус*ские зубы — всем зубам зубы.
…Русские очень любят есть шашлыки. Приедут на природу. Куда-нибудь на речку. Искупнутся. Повизжат в воде. Некото*рые сразу утонут. А другие начинают священнодействовать. Шампуры. Шашлыки. Рыжики! Маслята! Ну, половина отра*вится. Остальные переебутся. Но зато весело. Под музыку из машины. По дороге домой все обычно молчат. Думают о своем. Так у русских заведено. Может, устали. А может, прос*то дремлют.
(там все 200 страниц такие)
Не стоит забывать, что каждый автор пишет про себя. Вот и товарищ Ерофеев рассказывает на самом деле о своем внутреннем мире.
Но поливает грязью всех россиян. Само собой работая на государственном телевидении и ведя созданную на государственные деньги программу. На деньги тех самых людей которых он так презирает.
При этом не сидит в тюрьме. Даже не является изгоем которому любой любой приличный человек побрезгует подать руку.
Наоборот – он представитель культурной элиты, цвет нации. Такое возможно только в либеральной России. Стране которая должна быть уничтожена вместе со своим народом – во что посильную лепту внесет и Виктор Ерофеев
PS Те кто не брезгует могут окунуться во внутренний мир Виктора Ерофеева на самиздате.
http://vedomir.info/blog/pro-viktora-erofeeva/