Зачем главному музею страны нужны маленькие хищники
Питер. Дворцовая площадь. Зимний дворец. Возле правого угла, там, где начинается улица Миллионная, за чугунными воротами на мостовой валяются с десяток упитанных котов в ошейниках и ловят туловищами небесный ультрафиолет. На наше жалкое «кис-кис» отвечают взглядом типа «Ты кто такой?». Это очень важные коты. Cамые крутые коты в России. Они охраняют наше культурное достояние. Не коты, а Щелкунчики — благодаря им Зимний дворец вот уже третий век подряд успешно выдерживает осаду гвардейцев Мышиного Короля. Конечно, современные химические вонючки против грызунов справились бы с этой задачей не хуже, но у вонючек нет души, а главное — истории. Коты Эрмитажа уже давно сами стали культурным достоянием. Выгнать их на улицу, с точки зрения сотрудников крупнейшего в России музея, — это такое же варварство, как, например, сбросить с десятого этажа картину Рембрандта
Сокращение штатов
Однажды Техас пошел войной на Вермонта. Техас в ту пору был очень сильным, а Вермонт только оправился от болезни. Зато у Вермонта был характер, а Техас, как и любой крупный агрессор, имел склонность переоценивать свои силы. В итоге Вермонт прогрыз Техасу ухо и с позором выгнал его со второго этажа.
— На кошачьи клички нашей фантазии уже не хватает, — признается помощник директора Эрмитажа Мария Халтунен. — Сейчас их у нас больше шестидесяти голов, да еще идет постоянная ротация. Когда иссякли всевозможные Васьки-Мурки, мы взялись за великих художников, страны мира, античных богов, потом пошли в ход американские штаты. Сейчас мы уже добрались до штатов индийских.
Странное дело, но индийские территории почти не конфликтуют с американскими, предпочитая драть морды своим. Например, худой Бихар страшно невзлюбил жирного Гоа. Такую личную неприязнь к нему испытывает, что даже кушать не может. Дело в том, что Гоа оказался единственным котом, который оказал Бихару сопротивление. Раньше эта дымчатая сволочь жила от крови до крови и считала, что другой жизни просто не бывает: если Бихар хотя бы раз в день кого-нибудь не избивал, он плохо себя чувствовал и на нервной почве мог и заболеть. Он даже не стал пробиваться наверх, в клуб элитных котов, хотя мог бы. А все потому, что среди випов особо не побоксируешь, а здесь, в Кухонном дворе, где обитает низшая каста, можно отвести душу на всю катушку. И тут вдруг появляется этот Гоа. Его подбросили в полудохлом виде — думали, не выживет. Ничего, отъелся, оклемался и стал проявлять характер. Очень ленивый кот, большую часть времени жрет, спит и ни на что не обращает внимания. Но если кто-то имеет претензии лично к нему, Гоа преображается в считаные секунды. С тех пор как Бихар узнал, что такое «больно», мир для него перевернулся, а на морде теперь изображено глубокое раздумье.
— Огромная просьба, — продолжает Халтунен, — напишите, что, если кто-то хочет приютить у себя кота эрмитажных кровей, отдадим с радостью.
— Вы не любите животных?
— Очень любим. Вот видите, у меня на столе блюдечко с деньгами — оно никогда не бывает пустым: это сотрудники сбрасываются на содержание котов. Спонсоры тоже помогают. После того как немцы про наших животных документальный фильм сняли, деньги стали часто присылать из-за границы. Недавно один смотритель из Лувра пожертвовал пятьдесят евро.
— У них там тоже коты картины охраняют?
— Нет, у них котов нет. Зато они есть в Британском музее. Англичане, как и петербуржцы, любят хранить традиции. Так что в нелюбви к кошкам нас не упрекнешь. Но постоянно возникают проблемы с их поголовьем: добрые люди все время подкидывают нам новых котят, особенно после публикаций в СМИ. И дело даже не в том, что нам их трудно прокормить. Просто для того, чтобы эти животные исполняли свою функцию и при этом мирно делили дворы и подвалы Эрмитажа, достаточно шестидесяти голов. Как только их становится больше, они начинают друг с другом воевать.
— Хорошо, как будем позиционировать товар? Порода, медали, особые заслуги…
— Да хвастать, если честно, особо нечем. У нас только одна породистая кошка — русская голубая, остальные все дворняжки. Хотя… В прошлом году один аспирант ветеринарной академии написал кандидатскую диссертацию, в которой попытался доказать, что за многие века в Эрмитаже появилась своя собственная закрытая популяция. Не знаю, стоит ли этому верить, но можете обозначить породу так: «эрмитажная придворная».
Жрать, спать, пахнуть, мяукать...
«Сыскать в Казани самых лучших и больших котов, удобных к ловлению мышей, прислать в С.-Петер*бург ко двору Ея Императорского Величества с таким человеком, который бы мог за ними ходить и кормить, и отправить их, дав под них подводы и на корм сколько надлежит немедленно. И ежели кто имеет у себя таковых кладеных котов, оных бы объявили для скорейшего отправления в губернскую канцелярию».
Под этим документом стоит подпись императрицы Елизаветы Петровны. Называется этот уникальный пример законо*творчества «Указ о высылке ко двору котов». 1745 год.
Вдогонку — несколько пояснений. «Кладеный» значит кастрированный. Почему из Казани? Точного ответа на этот вопрос историки не знают. Есть версия, что о мышефобии дочери Петра Первого узнал наместник Казанского ханства и решил выслужиться. Но это только версия.
В ту пору императрица жила в небольшом дворце на углу Невского и Большой Морской улицы, поэтому котов потребовалось немного. Когда Екатерина Вторая поселилась в Зимнем, елизаветинским котам нашли подкрепление и переселили их по новому адресу. Четвероногих приближенных стали именовать «зимнедворскими» и тут же подвергли классовому расслоению. Тех, кто прошел кастинг, перевели в разряд «комнатных», остальных до императорского тела не допустили и обозвали «дворовыми». Комнатные служили живым декором — они хорошо питались, спали в корзинах для переноски дров и порой могли поконкурировать даже с сэром Томасом Андерсоном — любимой левреткой императрицы. Дворовые же обитали во внутренних двориках и подвалах дворца, защищали империю от грызунов и тоже неплохо себя чувствовали.
Революцию эрмитажные животные пережили, а вот блокаду — едва ли. Судя по тому, что в Ленинграде в ту пору развелось огромное количество крыс, всех кошек в городе съели. Известен интересный исторический факт. Сразу после прорыва блокады в город из центральных регионов страны пришли два эшелона с кошками. За ними выстроилась огромная очередь. Многим не хватило, но, надо думать, Эрмитаж снабдили крысоловами в приоритетном порядке.
Портос — маниакально ласковый кот огромных размеров
Спустя пару десятилетий «эрмики» (так называют своих любимцев работники музея) успели так оборзеть, что их приходилось сгонять с царского трона, а некая Муська однажды испортила директору Эрмитажа какой-то очень важный документ. В порыве ярости он распорядился изгнать хвостатых к чертовой матери. Но уже через несколько лет, почувствовав существенную разницу между кошками и крысами, эрмитажное руководство было вынуждено снова рекрутировать кошачье поголовье на борьбу за культурное наследие.
Это было в шестидесятые годы. Котам нового призыва пришлось схлестнуться с грызунами по полной программе. И была битва титанов. О ней сотрудники со стажем до сих пор рассказывают легенды. Например, был такой титан — Васька-Юрист. Вторую половину прозвища он получил за то, что одно время любил захаживать в кабинет юрисконсультов. Но это было уже в те времена, когда ловить этому коту в подвалах Эрмитажа стало нечего, и Юриста начал терзать творческий кризис. Он долго не мог найти себе применения и наконец его отыскал.
— Местом своей службы Васька выбрал главный подъезд, — вспоминает Мария Халтунен. — Он стал самым настоящим котом-швейцаром. Каждое утро, минут за двадцать до открытия, наш Юрист приходил «на работу» и громко возмущался, что двери до сих пор заперты. Когда же людей начинали пускать, он ложился на ступеньки и требовал от посетителей внимания. С каждым находил общий язык. Особенно любил детей, иностранцев и уборщиц. Со шваброй играл до глубокой старости.
Еще одна ходячая легенда — это кошка по кличке Вандейка. Она, в отличие от большинства эрмиков, пришла в музей сама, причем очень необычным способом. Стены Зимнего дворца пронизывают воздуховоды, их выходы в залы прикрыты медными дверцами. Однажды ночью героев полотен Рембрандта напряг истошный крик… ниоткуда. Спустя несколько часов крик переместился к Теребеневской лестнице и затем «застрял» в зале Ван Дейка. Здесь источник шума провел почти неделю, лишь изредка высовывая свою морду из-за медной дверцы. Наконец кошка материализовалась на паркете, заставив смотрительниц метаться по всему залу, и лишь спустя часа полтора позволила себя поймать. Потом инженеры подсчитали, что в общей сложности животное преодолело по лабиринтам внутренних коммуникаций несколько километров. Сколько крыс при этом пострадало, неизвестно, но за свою дальнейшую эрмитажную жизнь Вандейка передушила их больше, чем картин ее тезки в экспозиции музея. Нынешнему кошачьему поколению активной крысоловлей заниматься не обязательно. Достаточно просто сохранять эффект присутствия: жрать, спать, пахнуть, мяукать. Коты-шестидесятники раз и навсегда объяснили питерским крысам, кто в подвалах Эрмитажа хозяин.
Кот Ренни совсем не похож на средство от изжоги
— Время от времени мы все-таки проводим дератизацию, — говорит Мария Халтунен. — Потому что положено. Но практической надобности в этом нет никакой. Количество крысиных трупов после этих мероприятий можно пересчитать по пальцам одной руки.
А теперь немного горькой правды. Все разговоры насчет особой эрмитажной породы — это, конечно, пиар-фантазии. Откуда этой породе взяться, если на протяжении всей кошачьей истории Зимнего дворца животных здесь безжалостно кастрировали, а пополнение рядов происходило исключительно извне? Сегодня из всего здешнего кошачьего поголовья только один кот наперекор всему живет какой-никакой половой жизнью. Зовут его Тишка. У него есть специальная тряпочка. Каждую весну он достает ее из потайного места и начинает за ней «ухаживать», а потом попросту «насилует»: ложится на нее, мнет, кусает, царапает, орет как бешеный — и так минут десять. Наконец, обессиленный, переворачивается на спину и несколько часов лежит, приходит в себя. А вы говорите, порода особая. Какая уж тут порода!
Noli tangere circulos meos
Заложенное еще царями разделение эрмитажных котов на комнатных и дворовых в редуцированном виде живо до сих пор. Местное кошачье сообщество имеет четкую социальную иерархию. Тут есть своя аристократия, середнячки и чернь. Элита обитает на втором этаже, рядом с хозяйственным отделом. Они облюбовали место, где лестница упирается в стену, образуя небольшой бельэтаж. Вообще-то кошкам в Эрмитаже строго-настрого запрещено подниматься выше подвала, но тут пришлось сделать исключение.
— Мы их гоняли отсюда несколько лет — и драной тряпкой, и обыкновенной, — говорит усатый сотрудник отдела без*опасности Дмитрий Филатов. — Все бесполезно. Чего они тут нашли, не понимаю. Пришлось смириться. А что делать?
«Noli tangere circulos meos» написано на потолке неподалеку от кошачьей ВИП-ложи. В переводе с латыни это означает: «Не тронь мои круги». В смысле — не лезь не в свое дело. Вообще-то это намалевал какой-то студент, но когда видишь рядом надменные кошачьи морды, то такая версия кажется почти невероятной. Просто так прийти и сказать: «Здрасьте, коллеги, я тут поживу» — этот номер здесь не пройдет. Свое право на обитание среди избранных надо доказать. Количество койко-мест ограниченно, поэтому состав элиты постоянно меняется. Сейчас рядом с хозотделом проживают четыре кота и всего одна кошка. Зовут Ника. Это такая дрянь, что, пока она жива, половое соотношение в бельэтаже не изменится ни на йоту.
На рабочем столе помощника директора Эрмитажа Марии Халтунен всегда стоит блюдечко для пожертоваваний для четвероногих сотрудников
— Стерва, чего уж тут говорить, просто жуть какая стерва! — жалуется сотрудница службы безопасности Галина Лукимова. — Попробуйте ее погладить — она будет мурлыкать, ластиться, а потом как хватит зубами за палец — к врачу побежите. И еще все время пытается прорваться в музейные залы. Но душа у нее тонкая, я-то это точно знаю. Она хочет иметь хозяина, по ней это видно. Но ее привязанность надо заслужить. Ника ищет серьезных отношений, дешевым поглаживанием ее не купишь. Очень гордая кошка. Иногда мне кажется, что ее хозяин еще не родился.
Фигаро. Этого кота назвали так за феноменальную неуловимость. Он везде и нигде. Это типичный Маккавити из рок-оперы Эндрю Ллойда Вебера «Кошки». «Маккавити — волшебный кот у нас его зовут, / Незримолапый, потому что он великий плут. / В тупик он ставит Скотленд-Ярд, любой патруль, пикет. / Где был он миг тому назад, его и духу нет». Однако с тех пор, как Фигаро прописался в ВИП-ложе, его поведение изменилось кардинально. Теперь он все время на виду: ест, спит и постоянно о чем-то думает. Впору кличку менять. Как, например, другому коту — Бен Ладену.
— Когда он у нас появился, мы его назвали Персик, по цвету шерсти, — продолжает кошачий эпос Галина Лукимова. — Но как только он подрос, выяснилось, что мирную кличку этот кот никак не заслуживает. Бихар по сравнению с ним — это просто Махатма Ганди. Эту дрянь «вискасом» не корми — дай только спуститься в подвалы и устроить там Вальпургиеву ночь. Тамошние коты, как только его видят, тут же забиваются под плинтус. Самый настоящий террорист.
Кто тут еще? Ах, да — Портос. Маниакально ласковый кот огромных размеров. Он хотя и прописан в козырном месте, но, как только устанавливается хорошая погода, целыми днями торчит в Шуваловском проезде, возле ворот, смотрящих на Неву. Если вы проявили слабость и решили Портоса погладить, значит, будете ласкать это чудовище до потери пульса. Надо думать, что и в элитарные круги он пробился благодаря своему обаянию и дипломатическим способностям.
Пятого обитателя престижной галерки зовут Батон. Совершенно тупой, ни на что не способный и страшно ленивый кусок мяса белого цвета. Почему другие вельможные коты его до сих пор отсюда не выперли, непонятно. Наверное, просто сдвинуть с места не могут.
Унитазы начинают и проигрывают
Середнячки — это обитатели подвалов, прилегающих к Большому двору Старого Эрмитажа. В нем стоит мускулистая статуя лучника, возможно, поэтому подавляющее большинство местных четвероногих — женского пола. «Мадонна, Сашка, Катька, Гюльчатай…» — охранник, который нас сопровож*дает, перечисляет местных жителей секунд тридцать.
— Пока сюда удалось пробиться только одному мужику. Это Рубик. Вон тот, рыжий подлец. Зато теперь он тут всех построил. Единственное спасение для кошек — забраться на лучника: в альпинизме Рубик слабоват.
На внутренних дорогах Эрмитажа машины ездят по кошачьим законам
Еще одно прибежище «среднего класса» — это укромный тупиковый дворик под названием Собачий. До революции тут держали императорских собак, но теперь об этом напоминает только надпись перед входом в корпус. Сегодняшние местные обитатели — это два кота, Пуша и Васька, которые никого из своих сюда не пускают, и… три унитаза. Унитаз-фонтанчик, унитаз-клубма и унитаз с телевизором. Нет, это не клички животных, это реальные унитазы. Дело в том, что недавно в Эрмитаже появился новый сантехник, который очень любит свою работу. Выбрасывать отслужившую технику у него рука не поднимается — вот он и креативничает. А вот на Пушу с Васькой рука у него одно время очень даже поднималась, но те пожаловались Галине Лукимовой, и она доходчиво объяснила сантехнику, что будет с его унитазами, если он не научится любить животных.
«Охранник Котов» — гласит бейджик на груди нашего сопровождающего. Если ориентироваться на нормы русского языка, то ударение надо ставить на первом слоге, но если опираться на установки начальства, то можно и на втором.
— Кошки у нас существа привилегированные, — признается коллега Котова с человеческой фамилией Филатов. — В учреждении действует негласный приказ: кто обидит киску, тому будет большой-пребольшой выговор, а если не поможет — вплоть до увольнения. Вон, видите, какие кренделя машина начальника транспортного цеха выделывает? Плющенко отдыхает.
Действительно, по Черному проезду, активно маневрируя, на предельно низкой скорости движется транспортное средство. Водитель не просто любит животных — он выполняет требование дорожного знака «Осторожно, кошки!», которого нет в ПДД нигде в мире, кроме территории Зимнего. Наглые усатые твари, похоже, эту фишку давно просекли: на пути автомобиля они лежат неотвратимо, как колдобины, и с нирваническим спокойствием плюют не только на начальника транспортного цеха, но и на собственную безопасность. А зря. Автомобили — единственное, чего им действительно стоит бояться.
Нечеловеческая выставка
— Галя, мы тебе там пакетик положили, забери, — этой фразы Галина Лукимова боится больше всего на свете. Она означает, что сегодня опять какой-то заезжий автомобиль кого-то задавил.
Статуя лучника — любимое место несения службы кошки Гюльчатай
— Ненавижу мусоровозы! — голос у Галины Геннадьевны дрожит. — Ведь видят знак и все равно носятся как сумасшедшие. Сегодня вот Алешка погиб. Хороший котик, молодой, серенький — я его только-только вылечила. Он у нас родился: кошку беременную подкинули — она и родила прямо вот на этом коврике.
Сотрудник службы безопасности Лукимова — это самый близкий эрмикам человек. Она для них и кормилица, и целитель, и императрица. Общественную нагрузку жена художника несет уже семь лет — не за страх, а за любовь. Рабочее место ее — в подвале Кухонного двора. Здесь плотность кошачьего населения максимальная, поскольку под защиту Галины Геннадьевны стекаются самые слабые и беззащитные особи.
— Я их всех люблю, — говорит Лукимова. — И чем зверю хуже, тем сильнее. Вот слышите, Толик мяучит? Он на карантине, я его вам даже показывать не буду — в очень тяжелом состоянии. А вот Лемурчик… Когда этот кот у нас появился, у него глазки болели: они почему-то были огромные, как у лемура. Ничего, вылечила. А вот Пуська — она инсульт перенесла, но, слава богу, поправилась. Я их лечу всех по-разно*му: одних лекарствами, других наложением рук. Серьезно! Уже четырех кошек с того света вернула без единой таблетки. Еще немного потренируюсь — и за людей возьмусь.
— А чего это вон тот рыжий мне язык показывает?
— Его зовут Ренни. Как средство от изжоги. Этого кота нам подкинули в коробке из аптеки. У него нижних зубов нет, поэтому язык все время выпадает — у кошек это обычное явление. Очень ласковый котик, страшно тоскует, хочет обрести хозяина. Вот только позовите его — так к вам прилипнет, что не отдерешь.
Позвал. Прилип.
— У нас недавно в кошачьем коридоре выставка проходила, так он там дневал и ночевал. Так ему картины понравились — жуть просто.
— Что за выставка?
— «О котах и для котов» называется. Питерские художники решили, что это несправедливо: животные охраняют великое искусство, а сами этого искусства не видят. Ну и организовали для них в подвале выставку. Людей, конечно, тоже пускали, но в порядке исключения. И вы знаете, кошки — они как люди. Кто-то прошелся вдоль картин, посмотрел — и побежал по своим делам. А некоторые часами полотна разглядывали. Взять, к примеру, того же Ренни. Большой ценитель. Особенно ему вот эта штука нравится.
Галина Геннадьевна кивнула на репродукцию картины «Танец» Анри Матисса, которая висит у нее на стене, и я только сейчас заметил, что на ней танцуют не люди, а упитанные овальные коты. С такой же страстью и самозабвением. Парят в воздухе, взявшись за передние лапы, растопырив задние и дирижируя хвостами в такт какой-то неуловимой музыке. Наверное, Ренни ее слышит. И хочет присоединиться. У него получится.
