Дабы отвлечься от срачей унылых, небольшая художественная зарисовка. Хз здесь это оставлять или в "Жизнь", пусть тут побудет.
Цитата:
Псковское восстание.
26 февраля 1650 года в Пскове начинается восстание против передачи Швеции хлебных запасов в счет погашения долгов России. Вскоре к нему присоединяется Новгород.
Беспорядки в Пскове начались не позднее 24 февраля 1650 г., и уже 26 февраля представители посадской общины приходили на двор воеводы Никифора Собакина с просьбой задержать выдачу хлеба шведам из «государевых житниц» – стратегических запасов в кремле. Не добившись внятного ответа, псковичи обратились к посредничеству псковского архиепископа Макария. Встреча главы администрации, главы церкви и «всего города» состоялась на площади у Троицкого собора 27 февраля. Из того, как восставшие впоследствии излагали ход событий в Большой челобитной, выясняется, что толпу горожан возглавляли «лучшие люди», в числе которых были земские старосты во главе с Семеном Меншиковым и Иваном Подрезом. «Мы всем градом, как учали ему о том твоем государеве хлебе со слезами бить челом, чтоб он из города того кремского твоего государева и купного хлеба свейским немцам не выдавал, и твой государев околничей и воевода Никифор Сергеевич Собакин, вшед к Соборной церкви на папертную ступень, и учал нам богомолцам и холопем и сиротам твоим, всему миру угрожать: хлеб де я против твоей государевы грамоты отдам немцам, а не вам, псковичам; вы, де, псковичи, изберите из вас лутчих людей, кого из вас повесить.
И угрожаючи, он от соборной церкви пресвятые Троицы и пошол к твоему государеву богомольцу и учал он околничей всему миру угрожать ссылкою…». Собрание на соборной площади и подача коллективной челобитной были для псковичей судьбоносной и в то же время рискованной акцией. С одной стороны, это была важная стадия выработки общественного мнения, когда даже сомневающиеся в необходимости конфронтации с властью могли оказаться под мощным прессингом со стороны общности и ее лидеров. С другой – подобные коллективные действия были противозаконны и подпадали под статьи только что принятого кодекса – Соборного уложения 1649 г. В царской грамоте от 19 мая содержалась пространная цитата из уложения: «А кто учнет на наших государевых бояр и околничих и думных и ближних людей и в городех и в полкех на воевод и на приказных людей или на кого ни буди приходити скопом и заговором и учнут кого грабити или побивати, и тех людей, хто так учинит, за то потому ж казнить смертью безо всякие пощады». Эта угроза была не пустой и несла глубокий смысл для псковичей, которые в XVI в. как минимум дважды подвергались высылке из города на восток страны. Первый «вывод» был осуществлен в 1510 г. в момент присоединения Пскова к Москве, когда из города были высланы не менее 300 семей бояр и «житьих людей». Второй раз псковские гости были депортированы в Москву и другие города Замосковного края в 1571 г. после разорения столицы армией крымского хана.
Аналогичная ситуация складывалась и в Новгороде, где 15 марта началось восстание посадских людей и стрельцов, причиной которого стал также «продовольственный кризис, возникший в связи с вывозом хлеба за границу». Новгородские события были в значительной степени спровоцированы начавшимся восстанием в Пскове. 21 марта из Новгорода вернулся служка Снетогорского монастыря, который объявил «всему народу» новые «слухи». В Большой челобитной псковичи так передали речи служки Осипа: «как твоя государева денежная и хлебная казна с Москвы будет, и они, де, свейские немцы, будут твою государеву отчину Великого Новагорода имать на Христов день, а в Нове де городе указано на тот день богатым людем вина курить и пива варить и меды ставить безъявочно, а маломощных де государь людей велено поить из твоей государевой казны до пьяна, чтобы все были пьяны для того немецкого приходу. А Псков де имать на Троицын день». На следующий день, 22 марта псковский помещик Богдан Тимашев привез из Новгорода новые вести: «в Великом Новгороде молвою говорят в народе, что немцы будут под твою государеву отчину на Христов день, а под Новгород на Николин день». В ходе дальнейших обсуждений проблемы шведской опасности сложилось мнение, что крайней датой шведского вторжения будет Троица. Источником таких слухов часто становились сами иностранцы, а информация проходила через многих людей. Помещик Никула Перетрутов, вернувшийся из Москвы 26 марта, получил информацию из третьих рук: от некоего Сергея Путимцева, видимо, также помещика, который приехал в Новгород из Москвы вместе с «немцем риженином, а имени его он … не ведает… да того ж немчина человек в народе сказывал…». Итак, источником информации был слуга немецкого купца из Риги, чьи суждения передал Никуле Перетрутову Сергей Путимцев.
По росписи 1647/48 г. в Пскове насчитывалось 1300 стрельцов, сведенных в три стрелецких приказа. Положение стрельцов не было плачевным; они получали довольно высокое по тем временам жалованье: рядовой стрелец из «новоприборных» получал 3 рубля денежного, а также 6 четвертей ржи и 6 четвертей овса хлебного жалованья. Ветераны получали прибавку за службы, и денежное жалованье «старого» стрельца составляло 4 рубля. Но злоупотребления местной администрации сводили на нет усилия центральной власти. Во-первых, многим из стрельцов денежное жалованье в 1648/49 и 1649/50 гг. давалось в половинном размере, а часть вспомогательного персонала была лишена его вообще. Во-вторых, схема выдачи денежного жалованья была построена с сугубой выгодой для чиновников. В Большой челобитной служилые люди писали: «А как государь во Псков твои жаловалные грамоты придут, и твои государевы околничие и воеводы и дьяки на твои государевы указные сроки того твоего государева денежного и хлебного жалованья нам, холопем твоим, из твоей государевы казны не выдают, а дают, государь, то твое царское жалованье они, норовя кабацким откупщиком, – под праздники, чтоб то твое государево денежное и хлебное жалованье сложилось у них, кабацких откупщиков на кабакех, а от того, государь, оне, околничие и воеводы и дьяки емлют себе большие поминки». Таким образом, попытки воеводы и приказных нажиться путем получения взяток от кабацких откупщиков за выручку от пропитого стрельцами жалованья в конечном итоге вызвали активное участие служилых людей в восстании. К тому же, пытаясь отвести от себя обвинение в утайке жалованья, чиновники распространяли как минимум две мистификации. Первая из них состояла в том, что государственная казна пуста. Как передавали псковичи в челобитной «речи» воевод и приказных дьяков, последние на все просьбы отвечали отказом со следующим мотивом: «жаловалной де мы грамоты не слушаем, емлите де то, что мы вам указываем, будет де и того не возьмете, и мы де и того вам из твоей государевой казны не дадим, а бейте де челом о недодаче тебе государю на Москве, добры де жаловалные грамоты, да мы вам не дадим, потому что де исходит твоя государева казна на Москве немцам»… а вы, де, природные, служите государю с воды, и с травы, и с кнута». Приказные в данном случае имели ввиду не только факт выдачи контрибуции Швеции за перебежчиков, но и начавшееся формирование полков «нового строя», значительную часть личного состава которых на первых порах составляли иностранцы. Стрельцы в течение всей второй половины XVII в. крайне ревниво относились к «райтарам и солдатам». Второй довод воевод и дьяков был банальной угрозой отправки на службу в Сибирь, на край земли о котором в Пскове существовали самые фантастические предположения. По словам челобитчиков, приказные этим буквально шантажировали стрельцов следующим образом: «будет де начнете о том об недостаточном твоем государеве жалованье на Москве … бить челом, и вам де есть на Москве образец Сибирь, так же как ваша братья, служилые люди, с Москвы посыланы в сибирские города и меж гор в пропастех поустроены. И о том, государь, о недостаточном твоем государеве царьском жалованье тебе, государю, на Москве и по ся места мы, холопы твои, не смели бити челом: боимся, государь, таких же ссылок, как, государь, природные твои государевы люди москвичи и служилые разных чинов с Москвы в ссылки поразосланы, и многие християнские души помучены, и палицами побиты, а иные в воду потоплены». Перед взором человека эпохи средневековья всякая отдаленная территория представала преддверием ада.
Средоточием и центром православной вселенной русского человека XVII в. была особа царя и государя всея Руси. Смена царствующей династии в годы Смутного времени тяжело отразилась на престиже царского имени. Эпоха царствования Рюриковичей стала восприниматься как эталон, а подлинным «золотым веком» в исторической ретроспективе предстало царствование Ивана Грозного. Царь Алексей Михайлович, по мнению псковичей, уже не внушал трепета иностранцам. Посадский человек Никита Иевлев привез из Ивангорода слух о выставленных в Швеции на всеобщее обозрение плакатах, где были изображены шведская королева, стоящая с мечом над «праведным надежей» царем Алексеем. Если уж в челобитной на имя царя псковичи осмелились намекнуть на его недостаточный авторитет, то в неподцензурных беседах они давали полную волю языку. Примечательная сцена произошла в Пскове во время чтения в городе царской грамоты от 19 мая. Казак Снякин на следствии рассказал следующее: «И как учели твою государеву грамоту пред народом честь и до половины вычли, а народ, все православные християне, молчали. И не выслушав до конца твоей государевой грамоты, земской староста Гаврилко Демидов и про тобя, великого государя… сказал нелепое слово, чево нам страшно и подумать. И я с своими товарищами, услышав у него, Гаврилки, такое нелепое слово, и его учели бити. И воры и мятежники, которые с ним, Гаврилкою, за него, Гаврилку, стали, и меня били не на живот, на смерть, обухами и пищальными стволами и тиннами, и замертво меня, Никифорка, вкинули в тюрьму». Лидером общественного мнения был и дядя царя Н. И. Романов, которого псковичи просили у царя прислать «для сыску и расправы» в Псков. Сознание средневекового человека было построено на антиномиях (противоречиях – ред.), поэтому каждое позитивное явление социальной жизни должно было иметь изнанку, и всякому герою противостоял антигерой. Таким антигероем в России середины XVII в. был теневой правитель России Борис Иванович Морозов. С именем Морозова горожане связывали рост налогов, злоупотребления администрации. Морозов был главной мишенью участников Московского восстания 1648 г. Псковичи также были склонны связывать с ним свои беды. В челобитной на имя царя было изложено содержание «речей» шведского подданного Григория Аминева: «как де будут немцы подо Псков, из Москвы де было быть твоему государеву боярину Борису Ивановичу Морозову на выручку, а ему де было здать Псков немцом без бою». В царской грамоте от 19 мая апологии Морозова посвящен внушительный фрагмент. Дьяки напомнили псковичам, что именно дядя боярина Василий Петрович Морозов «в приход свейского короля во Пскове в осаде сидел и от короля Псков отсидел». Сам же Борис Морозов, как сказано в грамоте, «будучи у нас великого государя в дядьках, отставя дом свой и приятелей, был у нас безотступно, и нам служил, и нашего государского здоровья остерегал накрепко, да и посяместа нам служит верно и о наших и земских делах радеет». Сравнение Большой челобитной и ответной царской грамоты позволяет иначе поставить и решить многие вопросы. В возникновении и развитии восстания решающую роль сыграли конъюнктурные обстоятельства, связанные со страхами средневекового человека. Это страх голода, страх перед возможной войной, тотальное недоверие к власти.
Владимир Аракчеев, кандидат исторических наук.
Псковский хронограф – pskovcity.ru
Особенно острую форму восстание в Пскове приняло после того, как к городу подошел карательный отряд кн. Ивана Никитича Хованского. Восставшие закрыли ворота окружавшей весь город крепостной стены, обстреляли приближающиеся войска из артиллерии и во время вылазки захватили часть обоза. Более 3 месяцев простоял Хованский под стенами Пскова. Восставшие несколько раз выходили на вылазки и беспокоили его отряд, делая попытки сжечь выстроенные им острожки и препятствуя наводке моста через р. Великую.
Требования восставших изложены в челобитной, которая была подана царю 12 мая. Не все подписавшиеся под нею готовы были стоять за выставленные в ней требования: дворяне и дети боярские жаловались царю, что они «к челобитной руки приложили в неволю, потому что мирские люди захватили их врознь поневелику». Но и среди «мирских» с первых же дней обозначилось 2 лагеря: с одной стороны — «посадцкие люди, и стрельцы, и казаки, и пушкари и воротники и всякие жилец-кие черные люди» и примкнувшие к ним «пахотные мужики» — это те, кто «гиль завели» и на вылазки ходили, с другой — «лутчие посадцкие и прожиточные люди», которые «с теми гилевщиками не советуют» и «стоят в особых толпах».
Были во Пскове и прямые агенты правительства, среди которых большую роль играло псковское духовенство. Во главе его стоял архиепископ Макарий, которого восставшие обвиняли в том, что он своим приказным людям и детям боярским не велит ходить в караулы и на вылазки и которого, наконец, за агитацию арестовали и посадили в богадельню, где и продержали на цепи около 15 дней.
Кроме словесной агитации духовенство прибегало и к другим способам воздействия на психику восставших, — к инсценировке чудес. Эту сторону деятельности духовенства можно хорошо проследить на основании двух «воспоминаний» рукописного сборника конца XVII в., хранящегося в рукописном отделе Библиотеки Академии Наук и поступившего туда из псковского собрания Ф. М. Плюшкина.
Одно из них — «Воспоминание знамения, являвшегося от иконы пресвятые владычицы нашея богородицы и приснодевы Марии во граде Пскове во обители преп. Сергия» было напечатано псковским историком И. И. Василевым. В нем рассказывается о том, как в келии одного клирика Сергиевского с Залужья монастыря 5 февраля 1650 г. «бысть знамение страшно и ужаса исполнено: показася от образа пречистые богоматери из десного ока слезы исходящи густы, а не яко вода». Икону перенесли в монастырскую церковь. В дни, когда Хованский заканчивал в Новгороде следствие и собирался отправляться усмирять псковских мятежников, 11 и 12 мая (в субботу и воскресенье), икона вновь «плакала». Макарий, «слышав сие преславное чудо» организовал из Троицкого кафедрального собора крестный ход в Сергиев монастырь и торжественно перенес икону в собор. Икона эта участвовала во всех крестных ходах, которые Макарий устраивал в осажденном Пскове.
Икона приобрела большую известность: сказания о чуде от нее переписывались и сочинялись их новые редакции; в сказаниях писалось, что «ее же молитвами тогда во граде Пскове преста междоусобная брань»; к иконе обращались с молением «належащий на ны страх и трепет утиши, надвигшийся на ны гнев божии и пагубу укроти и сущие посреде нас распри и мятежи умири»; в тропаре и кондаке пелось: «избави от междоусобные брани».
Ист.: Документ о восстании 1650 г. в Пскове/// Исторический архив. Т. I. М.-Л. 1936
http://d-pankratov.ru/2011/02/26/%D0%BF%D1%81%D0%BA%D0%BE%D0%B2%D1%81%D0%BA%D0%BE%D0%B5-%D0%B2%D0%BE%D1%81%D1%81%D1%82%D0%B0%D0%BD%D0%B8%D0%B5/#more-4536
Аналогичная ситуация складывалась и в Новгороде, где 15 марта началось восстание посадских людей и стрельцов, причиной которого стал также «продовольственный кризис, возникший в связи с вывозом хлеба за границу». Новгородские события были в значительной степени спровоцированы начавшимся восстанием в Пскове. 21 марта из Новгорода вернулся служка Снетогорского монастыря, который объявил «всему народу» новые «слухи». В Большой челобитной псковичи так передали речи служки Осипа: «как твоя государева денежная и хлебная казна с Москвы будет, и они, де, свейские немцы, будут твою государеву отчину Великого Новагорода имать на Христов день, а в Нове де городе указано на тот день богатым людем вина курить и пива варить и меды ставить безъявочно, а маломощных де государь людей велено поить из твоей государевой казны до пьяна, чтобы все были пьяны для того немецкого приходу. А Псков де имать на Троицын день». На следующий день, 22 марта псковский помещик Богдан Тимашев привез из Новгорода новые вести: «в Великом Новгороде молвою говорят в народе, что немцы будут под твою государеву отчину на Христов день, а под Новгород на Николин день». В ходе дальнейших обсуждений проблемы шведской опасности сложилось мнение, что крайней датой шведского вторжения будет Троица. Источником таких слухов часто становились сами иностранцы, а информация проходила через многих людей. Помещик Никула Перетрутов, вернувшийся из Москвы 26 марта, получил информацию из третьих рук: от некоего Сергея Путимцева, видимо, также помещика, который приехал в Новгород из Москвы вместе с «немцем риженином, а имени его он … не ведает… да того ж немчина человек в народе сказывал…». Итак, источником информации был слуга немецкого купца из Риги, чьи суждения передал Никуле Перетрутову Сергей Путимцев.
По росписи 1647/48 г. в Пскове насчитывалось 1300 стрельцов, сведенных в три стрелецких приказа. Положение стрельцов не было плачевным; они получали довольно высокое по тем временам жалованье: рядовой стрелец из «новоприборных» получал 3 рубля денежного, а также 6 четвертей ржи и 6 четвертей овса хлебного жалованья. Ветераны получали прибавку за службы, и денежное жалованье «старого» стрельца составляло 4 рубля. Но злоупотребления местной администрации сводили на нет усилия центральной власти. Во-первых, многим из стрельцов денежное жалованье в 1648/49 и 1649/50 гг. давалось в половинном размере, а часть вспомогательного персонала была лишена его вообще. Во-вторых, схема выдачи денежного жалованья была построена с сугубой выгодой для чиновников. В Большой челобитной служилые люди писали: «А как государь во Псков твои жаловалные грамоты придут, и твои государевы околничие и воеводы и дьяки на твои государевы указные сроки того твоего государева денежного и хлебного жалованья нам, холопем твоим, из твоей государевы казны не выдают, а дают, государь, то твое царское жалованье они, норовя кабацким откупщиком, – под праздники, чтоб то твое государево денежное и хлебное жалованье сложилось у них, кабацких откупщиков на кабакех, а от того, государь, оне, околничие и воеводы и дьяки емлют себе большие поминки». Таким образом, попытки воеводы и приказных нажиться путем получения взяток от кабацких откупщиков за выручку от пропитого стрельцами жалованья в конечном итоге вызвали активное участие служилых людей в восстании. К тому же, пытаясь отвести от себя обвинение в утайке жалованья, чиновники распространяли как минимум две мистификации. Первая из них состояла в том, что государственная казна пуста. Как передавали псковичи в челобитной «речи» воевод и приказных дьяков, последние на все просьбы отвечали отказом со следующим мотивом: «жаловалной де мы грамоты не слушаем, емлите де то, что мы вам указываем, будет де и того не возьмете, и мы де и того вам из твоей государевой казны не дадим, а бейте де челом о недодаче тебе государю на Москве, добры де жаловалные грамоты, да мы вам не дадим, потому что де исходит твоя государева казна на Москве немцам»… а вы, де, природные, служите государю с воды, и с травы, и с кнута». Приказные в данном случае имели ввиду не только факт выдачи контрибуции Швеции за перебежчиков, но и начавшееся формирование полков «нового строя», значительную часть личного состава которых на первых порах составляли иностранцы. Стрельцы в течение всей второй половины XVII в. крайне ревниво относились к «райтарам и солдатам». Второй довод воевод и дьяков был банальной угрозой отправки на службу в Сибирь, на край земли о котором в Пскове существовали самые фантастические предположения. По словам челобитчиков, приказные этим буквально шантажировали стрельцов следующим образом: «будет де начнете о том об недостаточном твоем государеве жалованье на Москве … бить челом, и вам де есть на Москве образец Сибирь, так же как ваша братья, служилые люди, с Москвы посыланы в сибирские города и меж гор в пропастех поустроены. И о том, государь, о недостаточном твоем государеве царьском жалованье тебе, государю, на Москве и по ся места мы, холопы твои, не смели бити челом: боимся, государь, таких же ссылок, как, государь, природные твои государевы люди москвичи и служилые разных чинов с Москвы в ссылки поразосланы, и многие християнские души помучены, и палицами побиты, а иные в воду потоплены». Перед взором человека эпохи средневековья всякая отдаленная территория представала преддверием ада.
Средоточием и центром православной вселенной русского человека XVII в. была особа царя и государя всея Руси. Смена царствующей династии в годы Смутного времени тяжело отразилась на престиже царского имени. Эпоха царствования Рюриковичей стала восприниматься как эталон, а подлинным «золотым веком» в исторической ретроспективе предстало царствование Ивана Грозного. Царь Алексей Михайлович, по мнению псковичей, уже не внушал трепета иностранцам. Посадский человек Никита Иевлев привез из Ивангорода слух о выставленных в Швеции на всеобщее обозрение плакатах, где были изображены шведская королева, стоящая с мечом над «праведным надежей» царем Алексеем. Если уж в челобитной на имя царя псковичи осмелились намекнуть на его недостаточный авторитет, то в неподцензурных беседах они давали полную волю языку. Примечательная сцена произошла в Пскове во время чтения в городе царской грамоты от 19 мая. Казак Снякин на следствии рассказал следующее: «И как учели твою государеву грамоту пред народом честь и до половины вычли, а народ, все православные християне, молчали. И не выслушав до конца твоей государевой грамоты, земской староста Гаврилко Демидов и про тобя, великого государя… сказал нелепое слово, чево нам страшно и подумать. И я с своими товарищами, услышав у него, Гаврилки, такое нелепое слово, и его учели бити. И воры и мятежники, которые с ним, Гаврилкою, за него, Гаврилку, стали, и меня били не на живот, на смерть, обухами и пищальными стволами и тиннами, и замертво меня, Никифорка, вкинули в тюрьму». Лидером общественного мнения был и дядя царя Н. И. Романов, которого псковичи просили у царя прислать «для сыску и расправы» в Псков. Сознание средневекового человека было построено на антиномиях (противоречиях – ред.), поэтому каждое позитивное явление социальной жизни должно было иметь изнанку, и всякому герою противостоял антигерой. Таким антигероем в России середины XVII в. был теневой правитель России Борис Иванович Морозов. С именем Морозова горожане связывали рост налогов, злоупотребления администрации. Морозов был главной мишенью участников Московского восстания 1648 г. Псковичи также были склонны связывать с ним свои беды. В челобитной на имя царя было изложено содержание «речей» шведского подданного Григория Аминева: «как де будут немцы подо Псков, из Москвы де было быть твоему государеву боярину Борису Ивановичу Морозову на выручку, а ему де было здать Псков немцом без бою». В царской грамоте от 19 мая апологии Морозова посвящен внушительный фрагмент. Дьяки напомнили псковичам, что именно дядя боярина Василий Петрович Морозов «в приход свейского короля во Пскове в осаде сидел и от короля Псков отсидел». Сам же Борис Морозов, как сказано в грамоте, «будучи у нас великого государя в дядьках, отставя дом свой и приятелей, был у нас безотступно, и нам служил, и нашего государского здоровья остерегал накрепко, да и посяместа нам служит верно и о наших и земских делах радеет». Сравнение Большой челобитной и ответной царской грамоты позволяет иначе поставить и решить многие вопросы. В возникновении и развитии восстания решающую роль сыграли конъюнктурные обстоятельства, связанные со страхами средневекового человека. Это страх голода, страх перед возможной войной, тотальное недоверие к власти.
Владимир Аракчеев, кандидат исторических наук.
Псковский хронограф – pskovcity.ru
Особенно острую форму восстание в Пскове приняло после того, как к городу подошел карательный отряд кн. Ивана Никитича Хованского. Восставшие закрыли ворота окружавшей весь город крепостной стены, обстреляли приближающиеся войска из артиллерии и во время вылазки захватили часть обоза. Более 3 месяцев простоял Хованский под стенами Пскова. Восставшие несколько раз выходили на вылазки и беспокоили его отряд, делая попытки сжечь выстроенные им острожки и препятствуя наводке моста через р. Великую.
Требования восставших изложены в челобитной, которая была подана царю 12 мая. Не все подписавшиеся под нею готовы были стоять за выставленные в ней требования: дворяне и дети боярские жаловались царю, что они «к челобитной руки приложили в неволю, потому что мирские люди захватили их врознь поневелику». Но и среди «мирских» с первых же дней обозначилось 2 лагеря: с одной стороны — «посадцкие люди, и стрельцы, и казаки, и пушкари и воротники и всякие жилец-кие черные люди» и примкнувшие к ним «пахотные мужики» — это те, кто «гиль завели» и на вылазки ходили, с другой — «лутчие посадцкие и прожиточные люди», которые «с теми гилевщиками не советуют» и «стоят в особых толпах».
Были во Пскове и прямые агенты правительства, среди которых большую роль играло псковское духовенство. Во главе его стоял архиепископ Макарий, которого восставшие обвиняли в том, что он своим приказным людям и детям боярским не велит ходить в караулы и на вылазки и которого, наконец, за агитацию арестовали и посадили в богадельню, где и продержали на цепи около 15 дней.
Кроме словесной агитации духовенство прибегало и к другим способам воздействия на психику восставших, — к инсценировке чудес. Эту сторону деятельности духовенства можно хорошо проследить на основании двух «воспоминаний» рукописного сборника конца XVII в., хранящегося в рукописном отделе Библиотеки Академии Наук и поступившего туда из псковского собрания Ф. М. Плюшкина.
Одно из них — «Воспоминание знамения, являвшегося от иконы пресвятые владычицы нашея богородицы и приснодевы Марии во граде Пскове во обители преп. Сергия» было напечатано псковским историком И. И. Василевым. В нем рассказывается о том, как в келии одного клирика Сергиевского с Залужья монастыря 5 февраля 1650 г. «бысть знамение страшно и ужаса исполнено: показася от образа пречистые богоматери из десного ока слезы исходящи густы, а не яко вода». Икону перенесли в монастырскую церковь. В дни, когда Хованский заканчивал в Новгороде следствие и собирался отправляться усмирять псковских мятежников, 11 и 12 мая (в субботу и воскресенье), икона вновь «плакала». Макарий, «слышав сие преславное чудо» организовал из Троицкого кафедрального собора крестный ход в Сергиев монастырь и торжественно перенес икону в собор. Икона эта участвовала во всех крестных ходах, которые Макарий устраивал в осажденном Пскове.
Икона приобрела большую известность: сказания о чуде от нее переписывались и сочинялись их новые редакции; в сказаниях писалось, что «ее же молитвами тогда во граде Пскове преста междоусобная брань»; к иконе обращались с молением «належащий на ны страх и трепет утиши, надвигшийся на ны гнев божии и пагубу укроти и сущие посреде нас распри и мятежи умири»; в тропаре и кондаке пелось: «избави от междоусобные брани».
Ист.: Документ о восстании 1650 г. в Пскове/// Исторический архив. Т. I. М.-Л. 1936
Аналогичная ситуация складывалась и в Новгороде, где 15 марта началось восстание посадских людей и стрельцов, причиной которого стал также «продовольственный кризис, возникший в связи с вывозом хлеба за границу». Новгородские события были в значительной степени спровоцированы начавшимся восстанием в Пскове. 21 марта из Новгорода вернулся служка Снетогорского монастыря, который объявил «всему народу» новые «слухи». В Большой челобитной псковичи так передали речи служки Осипа: «как твоя государева денежная и хлебная казна с Москвы будет, и они, де, свейские немцы, будут твою государеву отчину Великого Новагорода имать на Христов день, а в Нове де городе указано на тот день богатым людем вина курить и пива варить и меды ставить безъявочно, а маломощных де государь людей велено поить из твоей государевой казны до пьяна, чтобы все были пьяны для того немецкого приходу. А Псков де имать на Троицын день». На следующий день, 22 марта псковский помещик Богдан Тимашев привез из Новгорода новые вести: «в Великом Новгороде молвою говорят в народе, что немцы будут под твою государеву отчину на Христов день, а под Новгород на Николин день». В ходе дальнейших обсуждений проблемы шведской опасности сложилось мнение, что крайней датой шведского вторжения будет Троица. Источником таких слухов часто становились сами иностранцы, а информация проходила через многих людей. Помещик Никула Перетрутов, вернувшийся из Москвы 26 марта, получил информацию из третьих рук: от некоего Сергея Путимцева, видимо, также помещика, который приехал в Новгород из Москвы вместе с «немцем риженином, а имени его он … не ведает… да того ж немчина человек в народе сказывал…». Итак, источником информации был слуга немецкого купца из Риги, чьи суждения передал Никуле Перетрутову Сергей Путимцев.
По росписи 1647/48 г. в Пскове насчитывалось 1300 стрельцов, сведенных в три стрелецких приказа. Положение стрельцов не было плачевным; они получали довольно высокое по тем временам жалованье: рядовой стрелец из «новоприборных» получал 3 рубля денежного, а также 6 четвертей ржи и 6 четвертей овса хлебного жалованья. Ветераны получали прибавку за службы, и денежное жалованье «старого» стрельца составляло 4 рубля. Но злоупотребления местной администрации сводили на нет усилия центральной власти. Во-первых, многим из стрельцов денежное жалованье в 1648/49 и 1649/50 гг. давалось в половинном размере, а часть вспомогательного персонала была лишена его вообще. Во-вторых, схема выдачи денежного жалованья была построена с сугубой выгодой для чиновников. В Большой челобитной служилые люди писали: «А как государь во Псков твои жаловалные грамоты придут, и твои государевы околничие и воеводы и дьяки на твои государевы указные сроки того твоего государева денежного и хлебного жалованья нам, холопем твоим, из твоей государевы казны не выдают, а дают, государь, то твое царское жалованье они, норовя кабацким откупщиком, – под праздники, чтоб то твое государево денежное и хлебное жалованье сложилось у них, кабацких откупщиков на кабакех, а от того, государь, оне, околничие и воеводы и дьяки емлют себе большие поминки». Таким образом, попытки воеводы и приказных нажиться путем получения взяток от кабацких откупщиков за выручку от пропитого стрельцами жалованья в конечном итоге вызвали активное участие служилых людей в восстании. К тому же, пытаясь отвести от себя обвинение в утайке жалованья, чиновники распространяли как минимум две мистификации. Первая из них состояла в том, что государственная казна пуста. Как передавали псковичи в челобитной «речи» воевод и приказных дьяков, последние на все просьбы отвечали отказом со следующим мотивом: «жаловалной де мы грамоты не слушаем, емлите де то, что мы вам указываем, будет де и того не возьмете, и мы де и того вам из твоей государевой казны не дадим, а бейте де челом о недодаче тебе государю на Москве, добры де жаловалные грамоты, да мы вам не дадим, потому что де исходит твоя государева казна на Москве немцам»… а вы, де, природные, служите государю с воды, и с травы, и с кнута». Приказные в данном случае имели ввиду не только факт выдачи контрибуции Швеции за перебежчиков, но и начавшееся формирование полков «нового строя», значительную часть личного состава которых на первых порах составляли иностранцы. Стрельцы в течение всей второй половины XVII в. крайне ревниво относились к «райтарам и солдатам». Второй довод воевод и дьяков был банальной угрозой отправки на службу в Сибирь, на край земли о котором в Пскове существовали самые фантастические предположения. По словам челобитчиков, приказные этим буквально шантажировали стрельцов следующим образом: «будет де начнете о том об недостаточном твоем государеве жалованье на Москве … бить челом, и вам де есть на Москве образец Сибирь, так же как ваша братья, служилые люди, с Москвы посыланы в сибирские города и меж гор в пропастех поустроены. И о том, государь, о недостаточном твоем государеве царьском жалованье тебе, государю, на Москве и по ся места мы, холопы твои, не смели бити челом: боимся, государь, таких же ссылок, как, государь, природные твои государевы люди москвичи и служилые разных чинов с Москвы в ссылки поразосланы, и многие християнские души помучены, и палицами побиты, а иные в воду потоплены». Перед взором человека эпохи средневековья всякая отдаленная территория представала преддверием ада.
Средоточием и центром православной вселенной русского человека XVII в. была особа царя и государя всея Руси. Смена царствующей династии в годы Смутного времени тяжело отразилась на престиже царского имени. Эпоха царствования Рюриковичей стала восприниматься как эталон, а подлинным «золотым веком» в исторической ретроспективе предстало царствование Ивана Грозного. Царь Алексей Михайлович, по мнению псковичей, уже не внушал трепета иностранцам. Посадский человек Никита Иевлев привез из Ивангорода слух о выставленных в Швеции на всеобщее обозрение плакатах, где были изображены шведская королева, стоящая с мечом над «праведным надежей» царем Алексеем. Если уж в челобитной на имя царя псковичи осмелились намекнуть на его недостаточный авторитет, то в неподцензурных беседах они давали полную волю языку. Примечательная сцена произошла в Пскове во время чтения в городе царской грамоты от 19 мая. Казак Снякин на следствии рассказал следующее: «И как учели твою государеву грамоту пред народом честь и до половины вычли, а народ, все православные християне, молчали. И не выслушав до конца твоей государевой грамоты, земской староста Гаврилко Демидов и про тобя, великого государя… сказал нелепое слово, чево нам страшно и подумать. И я с своими товарищами, услышав у него, Гаврилки, такое нелепое слово, и его учели бити. И воры и мятежники, которые с ним, Гаврилкою, за него, Гаврилку, стали, и меня били не на живот, на смерть, обухами и пищальными стволами и тиннами, и замертво меня, Никифорка, вкинули в тюрьму». Лидером общественного мнения был и дядя царя Н. И. Романов, которого псковичи просили у царя прислать «для сыску и расправы» в Псков. Сознание средневекового человека было построено на антиномиях (противоречиях – ред.), поэтому каждое позитивное явление социальной жизни должно было иметь изнанку, и всякому герою противостоял антигерой. Таким антигероем в России середины XVII в. был теневой правитель России Борис Иванович Морозов. С именем Морозова горожане связывали рост налогов, злоупотребления администрации. Морозов был главной мишенью участников Московского восстания 1648 г. Псковичи также были склонны связывать с ним свои беды. В челобитной на имя царя было изложено содержание «речей» шведского подданного Григория Аминева: «как де будут немцы подо Псков, из Москвы де было быть твоему государеву боярину Борису Ивановичу Морозову на выручку, а ему де было здать Псков немцом без бою». В царской грамоте от 19 мая апологии Морозова посвящен внушительный фрагмент. Дьяки напомнили псковичам, что именно дядя боярина Василий Петрович Морозов «в приход свейского короля во Пскове в осаде сидел и от короля Псков отсидел». Сам же Борис Морозов, как сказано в грамоте, «будучи у нас великого государя в дядьках, отставя дом свой и приятелей, был у нас безотступно, и нам служил, и нашего государского здоровья остерегал накрепко, да и посяместа нам служит верно и о наших и земских делах радеет». Сравнение Большой челобитной и ответной царской грамоты позволяет иначе поставить и решить многие вопросы. В возникновении и развитии восстания решающую роль сыграли конъюнктурные обстоятельства, связанные со страхами средневекового человека. Это страх голода, страх перед возможной войной, тотальное недоверие к власти.
Владимир Аракчеев, кандидат исторических наук.
Псковский хронограф – pskovcity.ru
Особенно острую форму восстание в Пскове приняло после того, как к городу подошел карательный отряд кн. Ивана Никитича Хованского. Восставшие закрыли ворота окружавшей весь город крепостной стены, обстреляли приближающиеся войска из артиллерии и во время вылазки захватили часть обоза. Более 3 месяцев простоял Хованский под стенами Пскова. Восставшие несколько раз выходили на вылазки и беспокоили его отряд, делая попытки сжечь выстроенные им острожки и препятствуя наводке моста через р. Великую.
Требования восставших изложены в челобитной, которая была подана царю 12 мая. Не все подписавшиеся под нею готовы были стоять за выставленные в ней требования: дворяне и дети боярские жаловались царю, что они «к челобитной руки приложили в неволю, потому что мирские люди захватили их врознь поневелику». Но и среди «мирских» с первых же дней обозначилось 2 лагеря: с одной стороны — «посадцкие люди, и стрельцы, и казаки, и пушкари и воротники и всякие жилец-кие черные люди» и примкнувшие к ним «пахотные мужики» — это те, кто «гиль завели» и на вылазки ходили, с другой — «лутчие посадцкие и прожиточные люди», которые «с теми гилевщиками не советуют» и «стоят в особых толпах».
Были во Пскове и прямые агенты правительства, среди которых большую роль играло псковское духовенство. Во главе его стоял архиепископ Макарий, которого восставшие обвиняли в том, что он своим приказным людям и детям боярским не велит ходить в караулы и на вылазки и которого, наконец, за агитацию арестовали и посадили в богадельню, где и продержали на цепи около 15 дней.
Кроме словесной агитации духовенство прибегало и к другим способам воздействия на психику восставших, — к инсценировке чудес. Эту сторону деятельности духовенства можно хорошо проследить на основании двух «воспоминаний» рукописного сборника конца XVII в., хранящегося в рукописном отделе Библиотеки Академии Наук и поступившего туда из псковского собрания Ф. М. Плюшкина.
Одно из них — «Воспоминание знамения, являвшегося от иконы пресвятые владычицы нашея богородицы и приснодевы Марии во граде Пскове во обители преп. Сергия» было напечатано псковским историком И. И. Василевым. В нем рассказывается о том, как в келии одного клирика Сергиевского с Залужья монастыря 5 февраля 1650 г. «бысть знамение страшно и ужаса исполнено: показася от образа пречистые богоматери из десного ока слезы исходящи густы, а не яко вода». Икону перенесли в монастырскую церковь. В дни, когда Хованский заканчивал в Новгороде следствие и собирался отправляться усмирять псковских мятежников, 11 и 12 мая (в субботу и воскресенье), икона вновь «плакала». Макарий, «слышав сие преславное чудо» организовал из Троицкого кафедрального собора крестный ход в Сергиев монастырь и торжественно перенес икону в собор. Икона эта участвовала во всех крестных ходах, которые Макарий устраивал в осажденном Пскове.
Икона приобрела большую известность: сказания о чуде от нее переписывались и сочинялись их новые редакции; в сказаниях писалось, что «ее же молитвами тогда во граде Пскове преста междоусобная брань»; к иконе обращались с молением «належащий на ны страх и трепет утиши, надвигшийся на ны гнев божии и пагубу укроти и сущие посреде нас распри и мятежи умири»; в тропаре и кондаке пелось: «избави от междоусобные брани».
Ист.: Документ о восстании 1650 г. в Пскове/// Исторический архив. Т. I. М.-Л. 1936
Текст свернут. нажмите + чтобы посмотреть
