Он сыграл в кино более 70-ти ролей, хотя впервые появился на экране в сорок с хвостиком. За умение из любой маленькой роли сделать большое кинособытие его прозвали гением эпизода. Его проникновенный голос звучит за кадром многих любимых зрителем фильмов. А роль Паниковского в незабвенном «Золотом теленке» сделала его любимцем самой широкой публики..Богатству и разнообразию его актерской карьеры мог бы позавидовать любой артист с идеальной внешностью. На много лет родным домом для него стал Центральный театр кукол под руководством Сергея Образцова, где он проработал с 1945 по 1982 годы. Его голосом говорили персонажи знаменитых представлений, но, пожалуй, самым легендарным из них стал конферансье Апломбов в пародийно-сатирическом спектакле «Необыкновенный концерт». Многие фразы из уст этого обаятельного персонажа ушли в народ.
Маленький Зяма и старший брат Борис 1926 г
Зиновий Ефимович Гердт (все звали его Зяма) урожден был Залманом Эфраимовичем Храпиновичем в русско-еврейско-польском местечке Себеж Псковской губернии в 1916 году. Его отец, коммивояжер, скончался в годы нэпа. Мать (ее фамилия стала псевдонимом актера) осталась с четырьмя детьми: Борис, Фира, Женя и младшенький, любимчик – Зяма.Когда Боря уехал в Москву и обзавелся там семьей, младший брат переехал к нему. Дальше – приличная пролетарско-творческая биография: фабрично-заводское училище, учеба на слесаря, работа электриком, Арбузовская студия, вхождение в круг юных, по-советски романтичных поэтов. Потом война.
Гердт был ранен под Белгородом, с поля боя его вынесла на себе медсестра, и он больше года провел в больнице. Ему было сделано десять безуспешных операций, и врачи Боткинской больницы, которая во время войны была госпиталем, приняли решение ампутировать ногу, но ведущий хирург и жена конструктора Сергея Королева Ксения Винцентини, везя Зиновия в операционную, шепнула: «Попробую вдоль» — и во время операции попыталась еще раз спасти ногу. Эта одиннадцатая операция прошла успешно, и кости начали срастаться. В результате после лечения одна нога у Зиновия стала на 8 сантиметров короче другой. Хромал Зиновий Ефимович всю жизнь, и позже Валентин Гафт посвятил ему эпиграмму:
О, необыкновенный Гердт,
Он сохранил с поры военной
Одну из самых лучших черт —
Колено он непреклоненный.
В госпитале Гердт увидел кукольный театр, приехавший к раненым на гастроли. И как только оказался в 1945 году в Москве, то немедленно отправился к руководителю кукольного театра Сергею Образцову, 45 минут читал ему стихи, и был принят «в стаю», так как Образцов работал над постановкой «Маугли».
Зиновий Гердт в интервью об этом рассказывал:
«Я никогда на фронте не был актером — был сапером, командиром, дослужился до инженера полка в звании гвардии старшего лейтенанта, награжден орденами и медалями. Но в самодеятельности совсем не участвовал и даже, когда на фронт приезжали театральные бригады, никому не говорил, что я актер. Помню, когда я буквально умирал в Белгороде от заражения крови, пришла ко мне начальница госпиталя. Сейчас, говорит, у нас актеры из Вахтанговского театра выступают, хотите, я их к вам приглашу?.. И пришли ко мне Ляля Пашкова и Саша Граве, которых я по Москве хорошо знал. А они меня и не узнали: такой я тогда был... Мне почему-то страшно хотелось картошки в мундире. Они раздобыли целый котелок. А у меня всего-то сил хватило полкартошки съесть... А в 1945 году, еще на костылях, я пришел в Театр кукол. И вскоре началось сочинение «Необыкновенного концерта».
Конферансье Аркадий Апломбов из «Необыкновенного концерта» в исполнении Гердта стал общим любимцем. Вскоре пошла оттепельная волна зарубежного кино. Посмотрев «Фанфан-тюльпан», страна влюбилась не только в Жерара Филипа, но и в русский голос Фанфана – голос Гердта.
Театр кукол много гастролировал. А Зиновий часто женился. В 1960 году эти параллельные пересеклись. В каждой стране «Необыкновенный концерт» давался на местном языке. Для гастролей на Ближнем Востоке в помощь театру придали переводчика-арабиста Татьяну с фонвизинской фамилией Правдина.Прежде Таня переводила на литературный арабский бессмертные творения Маркса–Ленина–Сталина и хорошие книги. А тут нужен был разговорный язык с диалектами, с шуточками, построенными на местных реалиях. Работа с Гердтом затянулась. И оба быстро поняли, что это на всю жизнь. По возвращении в Союз они оставили свои семьи и стали жить вместе.
– Семья у нас получилась удивительно гармоничная, – рассказывает «Собеседнику» Татьяна Александровна. – Зяма сразу прикипел к двухлетней Катеньке, моей дочке от первого брака. И с моей мамой, тоже Татьяной, у него сложились удивительные отношения. У нас старая московская семья. Мама – из семьи Шустовых, тех самых. Ее все звали Шуня, первый слог – от фамилии, второй от имени. На всех концертах он представлял Шуню так: «Мать моей жены», потом пауза, шевеление в зале. «Да-да, вы правильно поняли. Теща»... Квартирный вопрос у нас долго был не решен. Тогда искать съемные квартиры было трудно. Мы часто переезжали. Старались не обрастать вещами: дежурный мешок для кастрюль, кресло-кровать для дочки – и всё. А спали на каком-нибудь местном, хозяйском диванчике. И даже потом, когда уже вот-вот должны были получить квартиру, вдруг оказалось, что мы не можем туда вселиться. Я, как узнала, выла, как крестьянка, у которой пала корова...
Но в итоге квартирный вопрос решился – получили маленькую двушку в Новых Черемушках. Тут уж Зиновию Ефимовичу было где приложить свои золотые руки.
– Помню, он мне сделал замечательный туалетный столик, – продолжает Татьяна Александровна. – И когда я похвасталась Ширвиндту, тот выдал: «Все ясно. Значит, предыдущий муж был красавец. А этот у тебя для мебели».
По мере улучшения жилищных условий нарастала слава (и теплота) гердтовских посиделок. Гердт сам по себе был праздником для окружающих. Кроме него, праздниками были Новый год, Татьянин день (две Тани в семье), 9 мая (не только День Победы, но и день рождения Татьяны Александровны и сына Петра Тодоровского – Валерия), 21 сентября – день рождения самого Зямы. Обязательной программой праздника был пирог с капустой (не пирожки, а именно пирог) и водка. Остальные ингредиенты – переменные. Гостей не приглашали. Все приходили сами. В среднем человек сорок. Но это в городе и в рабочие месяцы. А во время отпуска Гердты любили отдыхать с друзьями на природе.
– Мы выбирали не суперсанатории, а базы отдыха при домах ученых. Где-нибудь подальше, так, чтобы в палатках и все своими руками делать, – вспоминает Александр Ширвиндт. – Предпочитали среднюю нашу полосу. Березки, осины, сосны, елки, обязательно – река и рыба. А дальше – уважали уху. Но и подкоптить – тоже не против...В середине 60-х Михаил Швейцер начал съемки «Золотого теленка». Паниковский Гердта стал, пожалуй, самой звездной его киноролью. Хотя сам он не очень ее любил, считая проходной. Но после этого отбоя от режиссеров у Гердта не было. Он надорвался.
Рассказывает Ширвиндт:– Я страшно перепугался, когда узнал, что у Зямы инфаркт. Таня тогда сказала, что для врачей срочно нужен ящик хорошего коньяка. По тем временам не самое простое задание. Технические подробности операции раскрывать не буду. Но пришлось немножко продать себя, немного – родину. Однако коньяк я достал!..
В кино Гердт пришел как актер дубляжа. Оставаясь за кадром, он переживал яркие эмоции вместе с героями фильмов «Полицейские и воры», «Привидение в замке Шпессарт», «Прекрасная американка», «Как украсть миллион», «Король Лир», «Приключения капитана Врунгеля», «Доктор Айболит» и многих других. Но настоящей классикой жанра стали фильмы, в которых Зиновий Гердт читает текст от автора. Среди фильмов, в которых зрители наслаждались его удивительным тембром голоса, всенародно-любимые художественные и анимационные картины «Фанфан-тюльпан», «Девять дней одного года», «История одного преступления», «Зигзаг удачи», «Двенадцать стульев» и другие. С конца 50-х Зиновий Гердт стал постепенно появляться и в кадре, блестяще играя эпизодические роли, за что и получил прозвище «великий Зяма – гений эпизода».
В интервью Гердт рассказывал:
«Как актеру мне очень много дала встреча с такими полярно несхожими образами, как фокусник Кукушкин и Паниковский. Для Кукушкина всегда, в любой ситуации главное — человеческое достоинство. А Паниковский о том, что это такое, давно забыл, и вообще неизвестно, знал ли когда-либо. Герой Володина — непосредственный, простодушный, искренний человек. У Паниковского же — только стремление приспособиться. Есть стремление, но нет умения. У Ильфа и Петрова Паниковский смешон и гадок. Мне хотелось показать его иным — смешным и трогательным. Потому что это страшно неприспособленный к миру, одинокий во всей вселенной человек. Его ранит буквально все, даже прикосновение воздуха. А хитрости его настолько наивны, явны и очевидны, что не могут никому принести серьезного вреда. Лучше всех о нем сказал Остап Бендер: «Вздорный старик! Неталантливый сумасшедший!» Мне было жалко Паниковского и хотелось, чтобы зрители отнеслись к нему с теми же чувствами».
И вновь работы было очень много. И гастролей тоже, в том числе зарубежных. Сейчас старые коллеги говорят, что не помнят Гердта с кипятильником в руках или авоськой консервов.
Но Татьяна Правдина уверяет, что без этого не обходилось:
– Вообще-то на гастролях лучше всех жили рабочие сцены, электрики. Они запаковывали в реквизит электрические плитки, продукты. А остальные возили все с собой: кипятильники, шпроты, колбаску, сыр. Как иначе, разве можно съездить, не купив подарки своим близким? Также преувеличение, что Зяме за границей разрешали ходить в одиночку. Нет, как все – только вдвоем! Однажды в Париже он увидел афишу – концерт Эллы Фицджералд! А джаз он обожал. Зяма потребовал у устроителей так сверстать график, чтобы в день концерта он был свободен. Но проблема была в другом: а с кем идти на концерт? Никто не хотел тратить такие деньги на джаз. Пришлось идти «41-му». Так называли сопровождающего кагэбешника, потому что сама труппа всегда выезжала в составе 40 человек.
Постепенно театр Образцова становился театром Образцова и Гердта. Однако режиссер, худрук – всегда диктатор. Тем более когда ему трудно отбиваться от советчиков и наушников. И в 1982 году Зиновий Ефимович ушел из театра, в котором проработал 36 лет. Для него этот уход был благотворен. Выйдя из-за ширмы, он еще больше раскрылся перед благодарным зрителем: бесконечные концерты, спектакли... любая аудитория был в восторге от общения с ним. Поразительно: прихрамывающий, не обладающий особыми физическими кондициями, он пользовался небывалым успехом у женщин. Все оттого, что выливал на каждую море мужской галантности. И дамы в нем безоговорочно соглашались тонуть... А как всех привлекал его голос! Этот густой ласковый тембр... Нам даже однажды пришло письмо от зяминой поклонницы: «Хочу иметь ребенка от этого тембра!»..Пастернака, Ахматову, Самойлова в его исполнении, затаив дыхание, слушали и в Пермском физинституте, и на Одесском канатном заводе.
– Зяма был человеком русской культуры, – рассказывает режиссер Петр Тодоровский. – Он весь был пропитан русской поэзией. Как-то на очередном юбилее я написал ему посвящение, в котором назвал его евреем. Так он в последующем выступлении посмеялся над этим: «Ну какой из меня еврей? Я – русский».
Правда, русским Гердт оставался ровно до того момента, пока не чувствовал антисемитизма. Как-то на одном митинге женщина сказала ему: «Зиновий Ефимович! Не идите туда, там жиды».– «Так я тоже жид!» – «Нет-нет, это я не о вас». – «Обо мне, голубушка, обо мне!»
Вспоминает Геннадий Хазанов:
В семидесятые годы были в моде встречи членов правительства с творческой интеллигенцией. И вот на одном из таких сборищ председатель Госплана СССР Николай Константинович Байбаков, как водится, учил нас петь, танцевать, играть. Вся эта "учеба" проходила во время ужина — столы, естественно, ломились от выпивки и закуски. Когда Байбаков кончил вещать, Зяма (как я заметил, он уже успел изрядно "нагрузиться-) попросил слова. Речь его прозвучала примерно так: "Большое вам спасибо, дорогой товарищ Байбаков, вы очень многому нас научили. Ваши советы и указания совершенно незаменимы, их важность и актуальность просто невозможно переоценить... Я только позволю себе кое-что заметить. Вы, товарищ Байбаков, были мудаком, есть — и, очевидно, останетесь навсегда." Народ испугался: "Зяма, сядь! Зиновий, уймись!" — "Дайте мне договорить до конца: я давно не видел живого Байбакова..."
Зиновий Гердт прожил 80 лет, и в конце жизни был тяжело болен. Но он нашёл в себе силы собрать на юбилей многочисленных друзей, которые, обращаясь к Гердту, не знали — как скрыть слёзы. Во время юбилейного концерта Гердт плохо себя чувствовал, и в гримёрке, где он отдыхал, от него не отходил Юрий Никулин.
Татьяна Правдина рассказывала:
«Он думал о смерти не больше, чем другие люди. Но в какой-то момент, когда серьезно заболел, он сказал: «Боже мой, девочка, как тебе без меня будет плохо!» Он понимал, что уходит, но, слава Богу, не мучился и не знал диагноза. Он умер 18 ноября, а последний «Чай-клуб» был 21 октября, меньше чем за месяц до его ухода. Я обычно никогда не ходила на съемки «Чай-клуба», но вдруг ко мне прибежала режиссер и заставила меня посмотреть съемку. Перед камерой сидел Гердт, которого совсем недавно принесли на площадку на руках. Он шутил, импровизировал, был весел. Когда его унесли, положили в постель, и он снова обмяк, я сказала: «Ты же совсем недавно был такой энергичный!» — «Ты знаешь, старая цирковая лошадь, когда слышит фанфары, встает на дыбы. Это кураж». Он был мужественным человеком. Серьезные заболевания он переносил легко, без жалоб. А какой-нибудь мелкий грипп — гораздо хуже».
В перестройку Гердт был очарован демократическим движением. Но потом, перед самой смертью, оглядев своих близких, сказал:
«Умирать не страшно. Просто так хочется, чтобы все у нас было хорошо и вы остались жить в нормальной, благополучной стране». И нам бы хотелось. Хотя еще больше хотелось бы жить в нормальной стране вместе с Гердтом.
Зиновий Гердт ушел от нас навсегда 18 ноября 1996 года.
vidokss 11.12. 2011
В создании поста использованы материалы открытых интернет-источников: kp.ru/photo,
www.peoples.ru, chtoby-pomnili.com, 7days.ru, ria.ru и др
