Цитата:
Константин Крылов
БЕСЛАН ПРОДОЛЖАЕТСЯ
1 сентября 2004 года террористы захватили школу №1 в городе Беслане. Несколько дней подряд террористы убивали и мучили детей. При этом никаких требований не выдвигалось, кроме заведомо невыполнимых, типа «немедленного освобождения Чечни». Количество трупов всё росло, росло и ощущение полной беспомощности властей.
Дальше, однако, случился сбой сценария — судя по всему, случайный. В захваченном здании произошёл взрыв, за этим последовали ответные действия спецназа. В результате погибло более трёхсот заложников и десятеро спецназовцев из подразделений «Альфа» и «Вымпел», спасавшие детей и взрослых.
Российское общество, уже вроде бы привыкшее к терактам, уже пережившее Будёновск, Кизляр, взрывы домов в Москве, наконец, «Норд-Ост», снова оказалось в тяжёлом шоке. Непревзойдённая гнусность террористов — кажется, в мировой практике не было сравнимого случая массового захвата и убийства детей — оттенялась ощущением абсурдности происходящего. Всем, включая террористов, было ясно, что никаких новых «хасавюртов» не будет, никакой «независимости» бунтующей Чечне не предоставят. Теракт напоминал не торг, а публичное жертвоприношение.
За прошедший год вопросов не убавилось, а, скорее, прибавилось.
И главное — так и остался подвешенными вопросы «зачем» и «кому выгодно». Чего хотели устроители и планировщики бесланской бойни? Кто собирался получать барыши и снимать пенки? И в чём, собственно, состояла выгода? Вопросы повисали в воздухе.
Между тем, всё объяснялось просто: требования не были выдвинуты, потому что теракт на самом деле не закончился. Его финал был просто отложен до лучших времён — а именно, на год. За это время были подготовлена новая команда, спланированы очередные этапы операции, и так далее. Всё шло по плану, только мы этого не замечали.
Я имею в виду выступления «Матерей Беслана» — и всё то, что этому предшествовало и за этим последовало.
ИЕРАРХИЯ ТЕРРОРА
Прежде чем продолжать, придётся припомнить кое-какие вещи. Рассуждать о них неприятно, но придётся — иначе мы просто не поймём, с чем имеем дело. Терроризм — вообще чрезвычайно гнусная штука. Слово «гнусность» здесь относится не только к жертвам терактов, но и к их непосредственным исполнителям. Это последнее обстоятельство не снимает с них вины, но должно приниматься в расчёт — иначе мы просто не поймём, с чем имеем дело. Террор начинается с терроризирования самих террористов.
Существует красивый миф — придуманный и поддерживаемый самими террористами и их хозяевами — что люди, пошедшие на теракт, отличаются, так сказать, высокими моральными качествами, хотя бы отвагой и готовностью к самопожертвованию. «Мы не боимся смерти, а значит, мы вообще ничего не боимся, мы хотим умереть так же сильно, как вы хотите жить» — та песня, которую исполняют люди, обвязанные тротиловыми шашками, на глазах восхищённой публики. Которая обычно не понимает, что публичное исполнение этой песни входит в стандартную схему теракта и является таким же орудием устрашения, как и показательные расстрелы заложников.
На самом же деле светлый образ террориста-Данко, бросающего пылающее сердце в лицо врага — просто агитка. Средний террорист, расчётная единица машины террора, представляет из себя нечто прямо противоположное.
Как правило, террористическая группа устроена следующим образом. Основную массу составляют люди, разными путями втянутые в деятельность террористического подполья. Способы привлечения человеческого материала известны — они напоминают соответствующие методики тоталитарных сект, разве что жёстче. Сначала — заманивание: здесь используются всякие идеологические или религиозные доктрины. Потом — интенсивная психологическая обработка, проводимая, как правило, специалистами. В зависимости от ума и способностей обрабатываемого она может включать в себя физические и медикаментозные воздействия, неестественный образ жизни, лишения, голод, и, конечно, интенсивнейшее промывание мозгов.
Здесь придётся сделать ещё одно отступление. Мы привыкли к этому выражению настолько, что называем «промыванием» любую пропаганду вообще. Между тем, это совершенно конкретная технология, знание о которой, вообще говоря, следовало бы включать в школьную программу — настолько широко она сейчас применяется.
Само выражение «промывание мозгов» (английское brainwashing) восходит к китайскому термину ksi-nao («мыть мозг»). Так называлась технология обработки американских военнопленных, захваченных во время корейской войны и попавших в китайские концлагеря. Методика восходит к техникам дрессировки животных и состоит в выработке у человека условных рефлексов: «правильные» слова и действия поощряются (иногда незаметно для самого поощряемого), «неправильные» — наказываются. При этом речь идёт об очень мелких, казалось бы незаметных сдвигах. Например, тех же американских пленных заставляли отвечать на вопросы типа: «признайте, ведь в Америке тоже есть свои недостатки?»
Честный ответ «да, есть», поощрялся небольшими послаблениями, попытка уйти от ответа наказывалась. Дальше — больше: ответивших «да» просили перечислить эти недостатки. Опять же, ничего особенного — однако, человек начинал думать о том, что же в Америке плохого, а это от него и требовалось. Потом просили написать сочинение на эту тему… и так день за днём, месяц за месяцем. Обычно хватало года, чтобы превратить несгибаемого американского патриота в депрессивного соглашателя, а то и в коммуниста маоистского толка.
Мусульмане тоже имеют большой опыт промывания мозгов. Правда, мусульманские методы обычно жёстче и включают в себя использование наркотиков. Во все европейские языки вошло слово «ассасин» — «убийца-террорист». Оно восходит к слову «гашишин» — так называли воиной-убийц шейха Хассана-и-Саббаха, прозванного «горным старцем». Этот международный террорист — а размах его деятельности был именно таков — жил в XI веке. «Подсадка» на гашишно-опиумную смесь в сочетании с психологической обработкой давала прекрасные результаты: его люди беспрекословно выполняли даже самоубийственные приказы. Современные исламские технологии брейнвошинга тоже включают в себя не только Коран, но и шприц.
Важно иметь в виду, что мытьё мозгов и прочие способы воздействия на сознание хорошо работают именно тогда, когда людям некуда деваться от этого воздействия. Концлагерь, конечно, очень удобен для этого. Ту же роль играют тренировочные лагеря, в которых террористов не только учат обращению с оружием и взрывчаткой, но прежде всего моют мозги. Хороши также небольшие замкнутые сообщества, из которых человеку просто некуда выйти. И, наконец, один из самых мощных изолирующих факторов — человеческое горе. Человек, переживший психологическое потрясение — начиная от личной или профессиональной неудачи и кончая потерей любимого челвоека — как правило, замкнут в себе (или предпочитает общаться с такими же, как он), но при этом у него резко снижена критичность, он податлив, его можно распропагандировать. Немало террористов вышло именно из таких людей.
Всё это касается прежде всего «расходного материала» — тех, кого отправляют умирать. Отдельно готовятся лидеры, командиры команд, руководители тергрупп. Их можно назвать «костями террора». Как правило, их психика тоже изуродована, но, если можно так выразиться, в другую сторону. Обычно это «адреналиновые наркоманы», то есть люди, для которых риск, желательно смертельный — физиологическая потребность. Очень часто с этим сочетается садизм и тяжёлые комплексы власти, то есть потребность самоутверждаться, убивая и мучая беззащитных людей, а также, что называется, «куражиться». Такие никогда не становятся «шахидами», «мучениками за веру» и так далее. Как правило, они надеются выжить. Чаще всего им это удаётся. После чего они ведут на дело — как правило, на убой — следующую группу обработанных фанатиков.
Если вспомнить бесланские или норд-остовские телекадры, это разделение на «мясо террора» и «кости террора» было очень хорошо видно. С одной стороны, обвязанные взрывчаткой чеченки, закатывающие глаза и не способные связать двух слов. С другой –ухмыляющиеся вожаки, поигрывающие автоматами и цедящие сквозь зубы что-то вроде «мы будем говорить только с президентом, а вы пока будете выполнять все наши требования». Никакой жертвенной готовности умереть у них нет — зато в достатке готовность убивать, а также огромное желание уйти живыми, избежав наказания.
Но и «кости террора» — тоже, по сути дела, расходный материал. Живут они недолго и кончают обычно плохо. Выше них по иерархии «мозг террора» — специалисты, готовящие и «мясо», и «кости». Они никогда не участвуют в терактах и всеми силами стараются обеспечить себе безопасность. Это идеологи и вдохновители — «шейхи», проповедники, лидеры. Как правило, это люди с холодным расчётливым умом, отлично умеющие манипулировать людьми и получающие от этого удовольствие. Верят ли они в то, что проповедуют? В каком-то смысле да: так легче убеждать других. Правда, то, во что верят они сами, и то, что говорится обрабатываемым, обычно отличается в важных деталях. Но «шейхов» это не смущает — они чувствуют себя избранниками, которым открыта истина, а на людей смотрят как на живые орудия. Заказчиков терактов, у которых они берут деньги, «шейхи» боятся и одновременно презирают, а свою работу на них считают обычно временным состоянием, всего лишь ступенькой к грядущему господству. Как правило, это является самообольщением: до сих пор никому из них — кроме, может быть, Усамы Бен Ладена, с которым тоже не всё ясно — не удалось превратиться в самостоятельного игрока.
Венчают пирамиду террора его реальные заказчики. Это люди абсолютно рациональные, лишённые каких бы то ни было комплексов. Они относятся к террору просто как к средству достижения своих целей, политических или экономических. Эти люди не имеют непосредственного отношения к терактам: они намечают цели, находят исполнителей и оплачивают сделанную работу. Они же нанимают и контролируют обслугу террора — специалистов по психологической обработке, медиков, военных инструкторов, и так далее.
Наконец, есть ещё и «потребители террора». Это все те, кто в буквальном или переносном смысле кормится с терактов. Сюда можно отнести и скандальных журналистов, освещающих теракты (и зачастую имеющих личные контакты и дружеские связи с террористами), и политиков, чьи интересы совпадают с интересами террористов, и даже ту часть широкой публики, для которой теракты почему-либо притягательны.
В списке не хватает последней строки — жертв террора.
Их можно разделить на три группы. Во-первых, жертв в собственном смысле слова — заложников, спецназовцев, просто случайных людей, так или иначе страдающих от терактов, а также и их родственников. Во-вторых, тех, на кого террористы пытаются давить — то есть шантажируемые террористами политические лидеры, чиновники, частные лица и так далее. Наконец, жертвой террора всегда являются государство и народ в целом. Начиная с того, что теракт — это всегда разрушения и расходы, которые так или иначе ложатся на государство и народ, и кончая тем, что теракт подрывает политическую волю и национальное самоуважение. Теракт сродни изнасилованию: это преступление покрывает позором не только преступника, но и жертву.
ЗАМЫКАНИЕ КРУГА
Теперь, зная всё это, обратимся к тому, что произошло в городе Беслане после теракта.
Горе, ненависть, унижение — вот что чувствовали бесланцы после того, как последний снаряд взорвался в развалинах школы №1. В особенности это касается родственников погибших, и уж тем более — несчастных матерей, чьих детей мучили и убивали. Их жизнь кончилась вместе с жизнью их сыновей и дочерей. Но вообще-то каждый житель города может считаться жертвой теракта.
Часто говорят, что горе любой матери, потерявшей своего ребёнка при каких бы то ни было обстоятельствах, одинаково безмерно — и неважно, как и при каких обстоятельствах это случилось. Заниматься исчислением материнского горя и в самом деле тяжёлое и циничное занятие, но иногда приходится делать и это — хотя бы для того, чтобы понять, чем тут можно помочь. Ситуация, когда твой ребёнок умер не от болезни и не от несчастного случая, а хладнокровно убит какими-то мерзавцами — не имеет себе равных по тяжести, потому что горечь потери умножается на унижение и ярость. Редкая душа не сломается под таким грузом.
Что в таких случаях делать? Как нужно обращаться с людьми, пережившими такое?
Для начала — обратиться к традиционному опыту. В древности, когда насильственная смерть — в том числе массовая насильственная смерть — была куда более распространенным явлением, чем в наши относительно гуманные времена, люди умели справляться даже с очень сильной душевной болью. Были нащупаны принципы и правила, которые позволяли людям переносить даже невыносимые вещи и жить дальше.
Прежде всего — страдающих людей нельзя оставлять одних, особенно в кругу других страдающих. Скорбь должна быть публичной и разделённой всеми. Отсюда традиция пышных похорон с нагнетанием чувств, с публичными плачами (была даже такая профессия — плакальщицы на похоронах), долгими прощальные ритуалы. Второе — траур. Он должен продолжаться достаточно долго. Человек должен иметь возможность полностью сосредоточиться на своём страдании, чтобы его изжить. Третье — выход из траура. После отведённого традицией срока скорбь становится уже неприличной. Надо жить дальше, мы должны выжить и по возможности отомстить — это наш долг перед покойными.
Всё это, впрочем, отлично известно и современным психологам. В случае больших природных или социальных катастроф соответствующие техники — разумеется, модицифированные для каждой культуры. Например, после теракта в Нью-Йорке реальный траур продолжался дня три. После чего были сделаны заявления в стиле «Америка не сдаётся, жизнь продолжается», а мэр города публично призвал жителей… делать больше покупок, чтобы оживить экономику. Для русского уха это звучит диковато, но на американцев сработало.
Возьмём недавние теракты в Британии. Там пострадавших было несравнимо меньше, но британская гордость была чувствительно задета. И пока с родственниками убитых работали психологи, британцы в целом занимались коллективной психотерапией: демонстрировали самим себе, что могут хотя бы найти и покарать косвенных виновников теракта, раз уж мертвы непосредственные его исполнители. В результате было сделано немало ошибок (в частности, зачем-то застрелили ни в чём не повинного бразильца), зато страну изрядно почистили от агрессивных исламистов, что полезно. И, конечно, всё это шло под соусом «Британия не сдаётся, англичанин не будет рабом».
После Беслана не было сделано ничего. А то, что делали — лучше бы уж не делали вовсе.
Вспомним, чего мы все тогда ждали. Президент объявил, что против нас ведётся война — и вся страна была готова её начать. Начать всерьёз: достаточно было начать раздавать оружие или объявить мобилизацию хотя бы на юге России, чтобы родину террористов разнесли по кирпичику. Впрочем, это ведь противоречит международным нормам, писанным специально для России, чтобы она «ни на что не имела права». Но можно было бы почистить страну — или хотя бы крупные города, типа Москвы — от пособников террористов, прежде всего чеченцев, жирно харчующихся на наших хлебах и чувствующих себя необычайно вольготно. Разогнали же чопорные и терпимые англичане исламистскую камарилью? Впрочем, и это понятно: чеченцы страшны, связываться с ними опасно. Но в самом крайнем случае, можно было бы хотя бы решиться на публичный и всенародный траур, неурезанный и непоказной, вместо устройства отвратительных казённых «митингов против террора», на которых всякие либеральные деятели публично занимались толерантностью, учили нас, что «преступность не имеет национальности» (это было, что называется, очень кстати), и всё такое. Ощущение всё это оставило премерзкое.
Что касается Беслана и его жителей, то им выделили материальную помощь — достаточно щедро, от души. Но о душах, к сожалению, не подумали. Их предоставили самим себе — как-нибудь да рассосётся.
Может быть и рассосалось бы. Народ у нас битый, ломаный, привычный к горю. Однако, тут вмешались иные силы, для которых это горе стало отличным рабочим материалом.
Мы не знаем точно, что — и главное, кем — делалось в Беслане в течение года. Те, кто там был, говорили одно: атмосфера в городе становилась всё тяжелее и тяжелее…
А потом появилась Северо-Осетинская общественная организация «Ассоциация жертв террористических актов «Матери Беслана».
ОТЧАЯНИЕ КАК ПОЛИТТЕХОЛОГИЯ
Официально организация была создана 25 февраля 2005 года. В новостные ленты эта информация попала, но особого интереса не вызвала. В конце концов, что плохого в том, что жертвы теракта объединились для защиты своих прав? А то, что права всех россиян нарушаются направо и налево, причём в особенности — права жертв, у нас никто не сомневается. И, в общем, с основаниями, увы.
Довольно скоро выяснилось, однако, что с «матерями Беслана» активно работают либеральные журналисты. К матерям же зачастили какие-то «психологи» — вроде как для оказания «помощи».
Далее комитет стал требовать своего участия и присутствия в следственных мероприятиях, касающихся бесланской трагедии. Опять же, в этом ничего удивительного — и дурного — не было. Настораживало разве что откровенное недоверие к «официальным инстанциям» и странные интонации, всё чаще появляющиеся в заявлениях ассоциации. Но и это объяснимо: недоверие к официальным лицам, везде и всюду стремящимся уйти от ответственности за свои промахи и огрехи — вещь повсеместно распространённая, и, наверное, полезная.
Дальше был скандал во время судебного процесса над Нурпаши Кулаевым, единственным боевиком, которого удалось взять живым во время штурма бесланской школы. Сначала они потребовали своего присутствия на процессе (что понятно), потом стали проявлять активное недовольство ходом процесса, потом стали устраивать демонстрации прямо в судебном зале — например, отказываясь его покидать. Например, одна из матерей, Марина Пак, потерявшая в школе 11-летнюю дочь, заявила суду и прокурорам: «Я признаю себя виновной в гибели своей дочери, раз других виновных нет», — и потребовала, чтобы за ней приехал наряд милиции и арестовал ее прямо в зале суда, иначе она его не покинет. Другие дейстовали примерно так же. Судья Тамерлан Агузаров оказался в сложном положении: требовать исполнения закона (и тем более каких-то насильственных мер) по отношению к обезумевшим от горя женщинам было бы самоубийственно.
Чего же требовали матери и чем они были так недовольны? Например, в заявлении на имя Генерального прокурора России Владимира Устинова говорилось, что «в процессе рассмотрения уголовного дела Кулаева матери Беслана еще раз убедились в том, что в ходе расследования бесланского теракта, следственные органы проявили односторонность и предвзятость и руководствовались чиновничьей солидарностью, а не интересами установления истины и выявления всех виновных в теракте». Там же: «Прокуратура РФ всю вину за случившееся возложило на Кулаева и руководителей Правобережного РОВД, проигнорировав при этом очевидные доказательства виновности других лиц. Следствие упорно не желает решать вопрос о какой-либо ответственности членов оперативного штаба, в частности его руководителей: Дзасохова, Андреева (экс-руководитель ФСБ Северной Осетии), Дзантиева (экс-министр МВД), Проничева, Анисимова, а также руководителей силовых ведомств — Нургалиева, Патрушева». Список вполне конкретный — и подготовленный, уж простите, явно не в приступе материнского горя.
Тогда же начали озвучиваться требования о встречах с разными российскими политиками, всё больше верхнего эшелона, вплоть до Президента.
Дальше начался прямой шантаж. «Матери Беслана» стали делать заявления, всё больше напоминающие газетные передовицы — даже по стилистике. Та же Марина Пак заявила на том же заседании суда: ««Сегодня на заседании суда мы, матери погибших детей, сделали официальное заявление в связи с тем, что за год не найдены виновные, вернее, не названы истинные виновные, не говоря о том, что они еще не наказаны». «Виновны в гибели наших детей мы, матери Беслана. Виновны в том, что дали жизнь этим детям и обрекли их жить в стране, в которой они оказались лишними. Виновны в том, что голосовали за президента, которому дети оказались не нужны. Виновны в том, что мы 52 часа просидели и не предприняли никаких мер для спасения своих детей. И виновны в том, что 10 лет молчали о том, что велась война в Чечне и за это время расплодили вот таких боевиков, как Кулаев». Лексика узнаваемая: «страна, в которой оказались лишними», «президент, которому мы не нужны», ну и «молчание о войне в Чечне» — как будто Кулаева произвели на свет российские власти.
Другая бесланская мать, Элла Кесаева, пошла дальше: «Самый главный виновник того, что произошло, — Путин. Это человек, который прикрывается своим президентством. Человек, который не захотел встретиться с нами и извиниться. Это такая трагедия, что мы живем с таким президентом, который ни за что не отвечает!»
Нечего и говорить, что либеральный агитпроп оживился и начал транслировать соответствующие заявления. А заявлений становилось всё больше. На все попытки сказать хоть что-то против следовал окрик: «Вы с кем тут разговариваете? С матерями, убитыми горем и раздавленными отчаянием!»
Никто почему-то не подумал о простой вещи: человека, убитого горем и раздавленного отчаянием, надо обязательно выслушивать — но не идти у него на поводу. Просто потому, что горе и отчаяние — плохие советчики. А главное — как уже было сказано, человек, находящийся в таком состоянии, особенно уязвим и открыт для психологической обработки.
Но вернёмся к «Матерям». К ним зачастили политики и политтехнологи. В частности, в Беслан отправилась известная Марина Литвинович, бывшая работница ФЭП и ученица Глеба Павловского, отлично зарекомендовавшая себя как специалистка по массовому промыванию мозгов. На вопросы о том, что она там делает, она отвечала: «Мы вместе с матерями Беслана будем искать правду». Помимо Марины, на поиски правды отправилась целая команда — видимо, помогать в поисках.
Что же они нашли?
Обратимся к официальным источникам — например, к интернет-сайту «Матерей Беслана». На первой странице сайта — картинка с узнаваемой графикой: такими изображениями обычно украшают себя сайты разного рода сект типа поклонников «Марии Дэви Христос». Содержание сайта, впрочем, наводит на те же мысли — возвышенность тона, специфическая подача материалов, прочие признаки крепко стоящей на ногах тоталитарной секты.
Чтобы не быть голословным, приведу цитаты из обращения главы комитета «Матери Беслана» Сусанны Дудиевой к своему убитому сыну Зауру. Читайте сами.
«…Прости, сыночек мой, меня за мое молчание, ведь я видела, что творится в этом бренном мире, видела этот бардак и предательство, начиная от стен школы, милиции и до президентских столов. Видела и молчала о взяточничестве, коррупции, видела и молчала о том, что нас предают и продают. Прости, сынок!
Сынок, это ты дал мне право говорить о правде, искать ее, добиваться правосудия. Я буду громко говорить о предателях вокруг нас, о мелких, безответственных негодяях, начиная от директора твоей школы, которая позарилась на дешевый ремонт школы и допустила чужих людей, бандитов в школу и до президента, которого вы так ждали, так надеялись, что он придет и спасет вас.
Но он не пришел, не спас! Он струсил! Ты представляешь, Заурик, он струсил! Ты можешь это понять, сынок?! Он оправдывается тем, что был приказ его не отпускать к вам, в школу. Даже был приказ арестовать его, если он пойдет. Ты веришь этому, сынок? И я не верю.
Даже если был такой приказ президенту Дзасохову, то от кого? От президента Путина? А где же был тогда сам Путин? Заурик, сынок мой, ты так любил своего президента Путина. Ты так надеялся, что он покончит с войной на Кавказе, ты так добродушно хохотал над тем, что он собирался «мочить врагов в сортире», так нравилось, что он молод, энергичен, что он спортсмен, каратист. Как жаль, мой мальчик, что твои надежды не оправдались.
Заурик, прости сынок, что и он оказался трусом. За три дня, что вы мучались в школе без воды, пищи, в душном зале, где рядом убивали, плакали дети, хрипели умирающие люди, где над вашими головами висели бомбы, он, президент, так и не приехал к вам, не смог спасти. Ни Путин, ни Дзасохов. За три дня они ничего не смогли сделать, чтобы спасти вас, да и ничего они не делали. Прости, сынок, что я доверила тебя им».
Думаю, тут уже всё понятно — что здесь говорится и зачем это говорится. Материнское горе канализировано и направлено в чисто политическое русло, причём в очень знакомое.
При этом столь же понятно, что обвинять несчастных «матерей Беслана» в сознательных политических провокациях невозможно. Они искренне убеждены, что делают святое дело, ищут правды и добиваются справедливости. Они уже забыли, правда, о том, что в смерти их детей виноваты всё-таки те, кто их убивал, а не федеральные власти. Нечастными людьми ведь так просто манипулировать, не так ли?
Напомним то, о чём мы говорили раньше. Небольшое замкнутое сообщество, из которого некуда выйти. Постоянная работа промывальщиков мозгов. Человеческое горе, как изолирующий фактор. Всё это — нормальные этапы подготовки «человеческого мяса»: от рядовых членов тоталитарных сект до террористов-смертников.
Теперь мы можем назвать вещи своими именами. «Матери Беслана» сейчас — наверное, не осознавая того — превратились в очередное орудие давления на российскую власть.
Учитывая, что теракт был совершён ровно в тех же целях, мы можем прийти к выводу: то, что они делают — это не борьба с последствиями теракта, это продолжение теракта.
Заметим, что, в отличие от террористов, «Матери Беслана» добились определённых успехов. Путин не мог пойти, скажем, на переговоры с Масхадовым — но вот с «Матерями» он был просто вынужден встретиться. Как проходила встреча, мы толком не знаем — известно лишь то, что Президент был, опять-таки, вынужден оправдываться, говорить, что его дезинформируют, и раздавать обещания. Кстати, тут же и получив удар в тыл: общественная организация «Норд-Ост» (сконструированная похожим образом — и как бы ни одними и теми же специалистами) немедленно распространила обращение к Президенту, в котором его встреча с «Матерями Беслана» названа «очередной циничной пиар-акцией на крови погибших детей». «Мы не верим ни единому Вашему слову и обещаниям и не ждем ничего светлого в будущем, потому что своим равнодушием, цинизмом Вы убили в нас веру, — говорится в документе. — Веру в справедливость, в законность. Веру в счастливое будущее наших выживших детей и внуков». Узнаваемо? Ещё бы!
По сути дела, «материнские организации» уже начали озвучивать требования, совпадающие с требованиями террористов — отставку Путина, независимость Чечни, и так далее по всему списку. Конечно, мотивировки будут отличаться — но, в конце концов, какая разница, как мотивировать требования, раз они одни и те же?
Думаю, заказчики террора — умные и хладнокровные люди — в своём узком кругу восхищаются красотой комбинации: продолжить теракт, используя в качестве орудия его же жертв.
Кстати, уже подтягиваются и настоящие «психические». Некая организация под громким названием «Суд Матерей». Обратите внимание на лексику: «Владимир Путин, Борис Грызлов, Николай Патрушев, Рашид Нургалиев, Сергей Иванов — вызываются на Суд Матерей по обвинению в организации и финансировании пыток детей, женщин, стариков в квартирах, осуществляемых применением спецслужбами химических аэрозолей, электромагнитных облучений, бактериологических средств… Использование власти в патологической жажде убийства наших сыновей, сгоняя их как скот на бойню, а так же детей, женщин, стариков Чечни… Жертвы людей как в войне в Чечне, так и погибших в результате насильственной смерти… Узурпация власти, бескультурье, ставшее результатом насаждения политической разрушительной морали, духа насилия, беспощадности к старикам, матерям, детям…» Тут всё понятно без доктора: тяжёлый психоз. Но и от таких ожидается польза: вспомним, как совершенно безумные старушки и старички с выпученными глазами пригодились в конце перестройки, когда надо было доламывать Союз. Как драли глотки — «Свободу Литве!», «Горбачёв убийца!» Почему бы не повторить тот же трюк ещё раз? Дёшево, сердито, затраты на человеческий материал минимальны.
ЧТО ДЕЛАТЬ?
Из всего сказанного нельзя делать вывод, что абсолютно все общественные организации — в том числе и те, которые ставят себе задачу добиваться справедливости и наказания виновных — являются врагами России или хотя бы существующей власти. Напротив, если власть в чём и виновата, так это в том, что она игнорирует активность граждан. Вспомним: «Матери Беслана» стали возможны именно потому, что на них очень долго не обращали внимания. В конце концов их горе было утилизовано и использовано в понятно каких целях.
Возможно, всего этого удалось бы избежать, если бы — тогда, после теракта, после официального траура — тем же самым женщинам сказали бы простую вещь: «Мы понимаем, что ваше горе невозможно утешить. Но жизнь должна продолжаться. Что мы можем для вас сделать, чтобы вы смогли жить дальше?» Привлечь к тому же вопросу лучших специалистов, которые есть. И не успокаиваться — до того момента, когда хотя бы одна из матерей погибших детей родит нового ребёнка. Потому что это означало бы, что жизнь продолжается. Горе не исчезло бы, но заняло своё законное место. Политтехнологам нечего было бы делать в Беслане.
С другой стороны, не следует забывать, что моральный террор — тоже террор. И на него тоже нельзя поддаваться: это проявление слабости, а не хорошего тона. Не следует идти на поводу у людей, пользующихся чужим — или даже своим — горем в качестве универсальной индульгенции.
В воскресенье в комитете "Матери Беслана" произошел раскол. В Доме культуры Беслана собрались рядовые члены комитета и другие пострадавшие - человек 30. Одна из матерей - Элла Кесаева заявила, что поскольку председатель комитета Сусанна Дудиева поехала к сектанту Грабовому, то она дискредитировала организацию. Не все с ней согласились, но большинство решило, что отныне руководить комитетом будет коллегиальный орган из 10 человек. Строго говоря, это решение нелегитимно, поскольку по уставу организации такие изменения могут провести только учредители, а из 9 учредителей комитета на собрании была только одна. Однако Сусанна Дудиева не скрывает, что в организации произошел раскол: "Если люди хотят создать свой комитет, то мы не будем им в этом мешать. У нас одна цель - добиться правды". О том, почему она поверила в обещание Грабового воскресить ее сына, Сусанна Дудиева рассказала в интервью корреспонденту "Известий" Мадине Шавлоховой.
Сусанна Дудиева: О нашей поездке к Грабовому и о его деятельности я ничего говорить не буду. Если у кого-то есть вопросы к Грабовому, касающиеся воскрешения, пускай поедет к нему и сам их задаст. Я могу предложить только книгу "Воскрешение людей и вечная жизнь отныне наша реальность". Пускай почитают, и если у них возникнут вопросы, как они в свое время возникли у нас, пусть едут и задают вопросы, и он на них ответит. Я не скрывала свою поездку к Грабовому. Я приехала к нему и с душой приняла его учение. Если бы наши женщины не стали об этом много говорить, ничего бы не было.