Цитата:
Скоро нашему учреждению пришлось показать свое лицо, обнаружить свое отношение к новой власти. В один прекрасный день явился к нам человек в солдатской форме и представил приказ Эрмитажу, подписанный Лениным и Луначарским (о назначении последнего комиссаром по художественной и научной части нам было известно как из газет, так и из бумаги, полученной прямо от него), в котором было требование выдать предъявителю являющемуся представителем Украины, украинские «регалии», перечисленные в бумаге и другие предметы того же происхождения, хранящиеся в Эрмитаже9. В действительности у нас никаких «регалий» не находилось: была гетманская булава, сомнительной достоверности, приобретенная, кажется при Николае I, запорожская пушка, несколько запорожских знамен, когда-то найденных в м. Смеле у графа Бобринского10 и поднесенных им Государю, и еще несколько совсем незначительных предметов. Но какой бы незначащий интерес не представляли все эти вещи, немыслима была с нашей точки зрения раздача в разные стороны наших коллекций, не говоря о некомпетентности распоряжающейся власти. Пришедший солдат оказался вполне интеллигентным человеком, несмотря на что, он настаивал на выполнении приказа. Вкупе с Я. И. Смирновым, присутствовавшим при этом, я объяснил представителю Украины, что приказ для нас не имеет значения, т. к. узурпаторской власти Совнаркома мы не признаем, что выдать что-либо из Эрмитажа мы можем только по распоряжению компетентной власти, каковая при старом режиме олицетворялась Министерством Двора; при Временном правительстве мы тоже заспорили бы против такого распоряжения, т. к. таковое должно было бы быть облечено в строгую форму закона, который после падения монархии исходил бы от Учредительного собрания или Законодательной Думы. После продолжительного препирательства украинец удалился, ничего не достигнув.
Вскорости в газетах появилось известие, доходившее до нас тоже стороной из довольно компетентных источников, что предполагается торжественное вручение украинских предметов из Эрмитажа и других правительственных хранилищ украинской делегации в присутствии воинских частей; нелишне заметить, что, начав со скромных сравнительно пожеланий получить чисто украинские предметы, у самостийных археологов, судя по Киевским газетам, вожделения разгорались все шире и шире: они теперь уже считали, что все клады найденные на Юге России, в области предполагаемой ими Великой Украины, должны
353
быть изъяты из Эрмитажа и переданы в Киевский музей; сюда входили результаты раскопок на юго-западе и юге, включая Крым, который они представляли себе нераздельной частью новоявленной державы. На всякий случай мы отставили в сторону, отдельно, ящик с намеченными в требовании предметами для того, чтоб в случае насилия не подвергать вскрытию других упакованных коллекций, и держали на запоре все двери, ведущие из вестибюля в Средневековое Отделение, где этот ящик стоял.
Через неделю после первого посещения в присутственные часы в Эрмитаж снова явился тот же украинский представитель, но в этот раз в сопровождении какого-то комиссара и целого отряда вооруженных солдат-украинцев человек в 40, из которых 20 выстроилось перед подъездом на Миллионной, а другие 20 вошли в вестибюль. Окруженный большей частью хранителей я вышел к ним навстречу; комиссар с украинцем снова предъявил нам Ленинский приказ и еще какие-то бумаги и требовали немедленной передачи спорных вещей. Пришлось повторить то, что им говорилось уже раньше и объявить, что добровольно им ничего передано не будет. Мы объявили, что против насилия мы беспомощны, но если они намерены начать свое национальное культурное дело с применения грубой силы, пускай ломают двери... После такого отпора пришедшие удалились в очень возбужденном состоянии, грозя нам другие найти способы, чтоб заставить нас подчиниться высшей правительственной власти. Посещение украинцев и их угрозы дальнейших последствий однако не имели: в газетах появились статьи о бестолковом расхищении художественного достояния страны, Совнарком стал с Украиной ссориться, и весь инцидент сошел как бы на нет.
