Цитата:
1989! Часть вторая
старший научный сотрудник в Гуверовском институте Тимоти Гартон Эш
2.
На самом деле суть 1989 года кроется в многочисленных взаимодействиях не только между отдельным обществом и партийным государством, но и между множеством обществ и государств, в ходе взаимосвязанных трехмерных шахматных партий. Размах Французской революции 1789 года выходил за пределы страны, эхо его разносилось по другим государствам. Французская революция стала международным явлением, породив революционные войны, однако началась она как внутреннее движение в отдельно взятой большой стране. Европейская революция 1989 года с самого начала была международным явлением, под «международным» я подразумеваю не только дипломатические отношения государств, но также и взаимодействие государств и обществ поверх границ. Поэтому причинно-следственные связи состоят в том числе и из влияния, которое оказывали отдельные государства на собственные общества, влияния обществ на государства, государств на другие государства, обществ на другие общества, государств на чужие общества (например, прямое воздействие Горбачева на граждан востока Центральной Европы) и обществ на чужие государства (например, эффект домино в Советском союзе, произведенный народными протестами в Центральной Европе). Эти обобщенные понятия государства и общества должны быть разложены на группы, фракции и личности, включая такие уникальные фигуры, как папа Иоанн Павел II.
Конец коммунизма в Европе привел к самому парадоксальному осознанию коммунистической мечты. В 1980-1981 годах в Польше произошла революция рабочих – против так называемого государства рабочих. Коммунисты грезили о пролетарском интернационале, несущем идею революции из страны в страну. В 1989-1991 годах революции наконец распространились по странам и в результате свергли коммунизм. Однако это скорее история случайных событий, чем сознательных поступков, и уж конечно, не действий из соображений исторической необходимости.
Так что произошедшее в 1989 году можно понять, только тщательно, подробно и хронологически реконструируя запланированные и незапланированные результаты, во многих направлениях, на многих стадиях, день за днем, а иногда и минута за минутой – как вечер 9 ноября в Берлине. Информация и дезинформация о событиях, особенно по телевидению, сама по себе – очень важная часть причинно-следственной цепочки. Когда авторитетный добродушный ведущий в теленовостях в 22:30 по западногерманскому телевидению заявил, что «ворота в Стене широко открыты», они еще не были открыты. Но этот сюжет помог их открыть, поскольку увеличил поток восточных берлинцев (которые смотрели западногерманское телевидение и были склонны скорее доверять ему), надеявшихся пройти на Запад, и толпы западных берлинцев, пришедших поприветствовать их с другой стороны [1]. Ложная информация по радио «Свободная Европа» о том, что студент Мартин Шмид погиб во время подавления студенческой демонстрации в Праге 17 ноября 1989 года, помогла собрать толпы протестующих в первые дни «бархатной» революции в Чехословакии. (В самой лучшей и самой занимательной, на мой взгляд, из всех ретроспективных летописей Дьёрдь Далос рассказывает, как этот студент пришел домой следующим вечером и услышал от взволнованного отца, что в новостях сообщили о его смерти).
Модель такого тонкого, многонационального анализа, который нам нужен, есть в работе гарвардского исследователя Марка Крамера о советско-восточноевропейских отношениях, пока опубликованная только в виде отдельных научных статей и глав из книги. [2] Основывая свою работу на глубоком изучении советских и восточноевропейских архивов, привлекая широкий спектр публикаций, Крамер демонстрирует всю запутанность взаимодействия имперского центра и периферии. Он заключает, что «перелив через край», как он это называет, происходил в основном из Советского Союза в Восточную Европу с 1986 по 1988 год, затем с 1990 по 1991 год процесс пошел в обратном направлении, из Восточной Европы в Советский Союз, когда страны Прибалтики, Украина и, в конце концов, сама Россия набрались смелости следовать примеру самоосвобождения стран восточной части Центральной Европы. Если ведущие издатели научной литературы еще не убедили Крамера выпустить свой труд в виде книги, им следует незамедлительно это сделать.
Какими бы важными они ни были, советско-восточноевропейские взаимоотношения – только часть более широкой международной обстановки. В первой половине 1989 года новая администрация Джорджа Буша крайне сдержанно отвечала Горбачеву и реагировала на изменения, продвигаемые содружеством коммунистов-реформаторов и диссидентов в Польше и Венгрии. То, что мы узнали из советских и восточноевропейских архивов, служит подтверждением того, что оценки Вашингтона были, на самом деле, весьма скептическими. (В одном из прекрасных научных сочинений в книге под редакцией Джеффри Энджела, Мелвин П. Леффлер вспоминает, как тогдашний министр обороны Дик Чейни предположил, что политика Горбачева «может быть временным отклонением в поведении нашего главного противника»). Да и Буш не придавал особенного значения диссидентам, которые были похожи на выпускников Беркли годов так шестидесятых. Виктор Себестиен, книга которого отличается резкими характеристиками и сухим стилем изложения, передает подлинное описание встречи президента с главным венгерским диссидентом Яношом Кисом в Будапеште в июле 1989 года, после которой президент сказал своим помощникам: «Эти ребята у руля стоять не смогут». Уж лучше связаться с умниками из числа коммунистов-реформаторов.
Несмотря на то, что осторожное отношение Вашингтона частично было вызвано неверной оценкой, такая позиция была лучшей из возможных. В то время, в отличие от 1956 года, никто в Москве не мог предположить хоть сколько-нибудь правдоподобно, что Соединенные Штаты мешают варево в котле Восточной Европы. Напротив, Буш лично подталкивал генерала Войцеха Ярузельского баллотироваться на пост президента Польши, видя в нем гаранта стабильности. К тому же он был одержим тем, чтобы не сделать ничего, что могло бы скинуть Горбачева. Саротт предполагает, что сдержанность Америки тоже помогла Советскому Союзу отойти в сторону и позволить событиям свободно разворачиваться на территории Восточной Европы. Можно сказать, что Вашингтон все сделал правильно, потому что все сделал неправильно, хотя это и будет небольшим преувеличением.
Отдадим должное там, где есть за что: на излете 1989 года, особенно после падения Берлинской стены, и на протяжении всего 1990 года эта изначально избыточная предосторожность переродилась в смесь абсолютно обдуманной сдержанности («не танцуйте на Стене!» – можно было услышать в коридорах Белого Дома и Госдепартамента) и производящей впечатление политической прозорливости при поддержке инициативы Гельмута Коля объединять Германию на условиях Запада. Но на протяжении решающих девяти месяцев, с начала переговоров за круглым столом в Польше в феврале до падения Берлинской стены в ноябре, главный вклад США состоял в основном в том, что они ничего не делали.
И это тем более так в случае с другой сверхдержавой. Крамер утверждает, что Горбачев несколько раз тихонько подталкивал лидеров восточноевропейских коммунистов в направлении более смелых перемен. Но по большей части самый серьезный вклад был в том, чтобы принимать перемены, творящиеся на периферии внешних границ Советской империи, а не пытаться замедлить их или повернуть вспять.
Когда Гельмут Коль спросил его о том, что он думает о решении венгров открыть железный занавес для Австрии, он ответил: «Венгры народ хороший». [3] Еще один красноречивый пример – события в Польше в августе 1989 года, когда руководитель движения «Солидарность» Тадеуш Мазоветский пытался собрать правительство, ведомое и сформированное не-коммунистами. Последний лидер коммунистической партии Польши Мечислав Раковский записал в дневники телефонный разговор с Горбачевым: «Когда я (Раковский) сказал, что, объявив чрезвычайное положение, ситуацию не изменить, Г. ответил, что новый вариант военного положения («стан военный» – польский термин, обозначающий «военное положение», введен генералом Ярузельским в декабре 1981 года) невозможен и, как бы утомительно это ни было, нам надо выходит из этой ситуации, не прибегая к подобным мерам». [4] А через день после того, как народ незапланированно и спонтанно стал разбирать Берлинскую стену, глава коммунистической партии Восточной Германии Эгон Кренц, получил сообщение от Горбачева, переданное советским послом в восточном Берлине. По воспоминаниям Кренца, глава советского государства поздравлял его со «смелым шагом». Он был, как выразился немецкий писатель Ганс Магнус Энценбергер, образцом нового героя: героя отступления.
Однако отрешенность Горбачева основывалась на куда более ошибочном представлении, чем позиция Буша. Он в своем заблуждении верил, что такие перемены остановятся у границ Советского Союза, который он считал страной, а не внутренней империей. Но, как показывает Крамер, революционные изменения в восточной части Центральной Европы внесли свою лепту в распад самого Советского Союза. Роберт Конквест, историк советских чисток и голодомора на Украине, много лет спустя спросил Горбачева, поступал бы он также, если бы знал, куда все это приведет. Горбачев ответил: «Наверное, нет». [5]
Видимо, одна из отличительных черт сверхдержав – их уверенность в том, что они творят историю. Крупные события без сомнения организуются крупными державами. Однако в течение девяти месяцев с февраля по ноябрь 1989 года, когда родился новый мир, и Соединенные Штаты, и Советский Союз в основном играли роль пассивной повитухи. Они творили историю своим бездействием. Оба великана стояли в сторонке, еще и потому что недооценили значимость того, что совершали маленькие люди в маленьких странах.
Китай также играл важную роль. Бойня на площади Тяньаньмэнь произошла в один день с польским прорывом на полусвободных выборах – 4 июня 1989 года. Я никогда не забуду, как увидел на телеэкране временного офиса польского оппозиционного ежедневного издания «Газета выборча», среди всеобщего возбуждения в день выборов в Польше, первые репортажи об убитых и раненых китайцах, который уносили с площади Тяньаньмэнь. В Европе тоже была своя «Тяньаньмэнь», в том смысле, что и лидеры оппозиции, и лидеры коммунистов-реформаторов понимали, что может случиться, если дело дойдет до столкновений, и с удвоенной силой постарались этого избежать.
Иными словами то, что бойня на площади Тяньаньмэнь случилась в Китае, стало одной из причин того, что она не повторилась в Европе. [6] Тем не менее, впоследствии влияние пошло в обратную сторону: из Советского Союза и Восточной Европы в Китай. Как пишет Дэвид Шамбо и другие, Коммунистическая Партия Китая методично изучала примеры падения коммунизма в Европе, чтобы обезопасить себя от такого исхода. [7] Сегодняшний Китай – результат усвоенных тогда уроков.
1989 год был лучшим в европейской истории. В самом деле, как ни стараюсь, а лучше найти не могу. Именно в тот год мир смотрел на Европу, особенно на Центральную, а в ключевой момент – на Берлин. Мировая история (если использовать это понятие в квази-гегельянском смысле) творилась в сердце старого континента, недалеко от старого университета самого Гегеля, который ныне носит имя Гумбольдта. Двадцать лет спустя я склоняюсь к мысли (хотя и продолжая работать с другими европейцами над тем, чтобы доказать ошибочность этой догадки), что это был последний раз – по крайней мере на длительный период времени – когда мировая история творилась в Европе. Сегодня она творится за ее пределами. Сейчас в Университете Гумбольдта есть кафе «Мировой дух», однако сам этот дух ушел куда-то вперед. Европа долго играла главную роль на мировой сцене, и будущие поколения могут сказать: ничто не было ей так к лицу, как уход со сцены.
В любом случае, долгосрочные последствия 1989 года только начинают проявляться. Они тоже принадлежат к комплексной глобальной истории 1989 года, которая, и частично по этой самой причине, не могла быть написана раньше. Но двадцать лет спустя пришло время для молодого выдающегося историка, говорящего на многих языках, способного проникнуться чувствами как власть имущих, так и простых людей, владеющего словом, работающего в штате, ведущего минимальную наставническую работу, достаточно обеспеченного для проведения глубоких исследований на нескольких континентах, истинного стахановца в работе, аскета в личной жизни – чтобы он начал писать этот насущный и почти невозможный шедевр, этакий варианта вагнеровского полного собрания современной истории. Если повезет он или она допишет его к тридцатой годовщине, к 2019 году.
Примечания:
[1] Подходящий подробный рассказ можно найти в книге Ганса-Германа Гертеля «Der Fall der Mauer: die unbeabsichtigte Selbtsauflösung des SED-Staates» (второе издание, «Вестдойче Верлаг», 1999г.). Стоит посмотреть документальный фильм этого автора – «Когда рухнула стена, 50 часов, которые изменили мир» (английское издание: Айссторм Интернэшнл, 1999г.)
[2] Самый значимый набор статей – «Развал восточноевропейского коммунизма и его эхо в Советском Союзе», опубликована в трех частях в «Журнале истории холодной войны», том 5, №4 (осень 2003г.), том 6, №4 (осень 2004г.), том 7, №1 (зима 2007 года). Но также посмотрите его исследования, опубликованные международным проектом истории Холодной войны, и его главу в книге «Гражданское сопротивление и силовая политика, опыт бескровных действия от Ганди до наших дней», под редакцией Адама Робертса и Тимоти Гартона Эша (Оксфорд Университи Пресс, 2009г.).
[3] Архив Института Гувера, Собрание фонда Горбачева-института Гувера, Адамишин, ящик 1, стр.26. Я обязан этой цитатой еще не опубликованной работе моего коллеги по Стенфорду Норманна Ноймарка о «Сверхдержавах и 1989 годе в Восточной Европе». В ходе бесед с ним я внес усовершенствования в свой анализ роли сверхдержав.
[4] Дневник Раковского, 22 августа 1989 года. Архив Института Гувера, благодарю за консультацию куратора собрания Восточной Европы Масея Сикерского. Перевод мой. (Бумаги Раковского еще не полностью каталогизированы и не полностью доступны исследователям).
[5] Информация получена лично от Роберта Конквеста.
[6] В Румынии не обошлось без кровопролитья, но в отличии от событий на Тяньаньмэнь, коммунистическая партия Румынии и ее лидеры не смогли сохранить власть.
[7] См. работу Дэвида Шамбо «Коммунистическая партия Китая: атрофия и адаптация» (Вудро Уилсон Сентр Пресс/ Юниверсити оф Калифорния Пресс, 2008г.)
