Немного истории

Текст свернут. нажмите + чтобы посмотреть

Цитата:

---

Сообщение от чемберлен

---

А чо таг дорого-то?

Цитата:

---

Сообщение от Кукушка

А чо таг дорого-то?

---

абонемент просрочил

Цитата:

---

Герои Шипки. Как русским солдатом латали дыры в планировании войны

Оборона Шипкинского перевала в русско-турецкой войне 1877–1878 гг. стала одним из самых славных, но и самых горьких эпизодов отечественной военной истории. Пожалуй, здесь наиболее ярко проявились лучшие качества русского рядового.

140 лет назад, 19 июля 1877 г. началась одна из самых показательных и характерных операций русской армии. За пару дней до того наши войска в ходе русско-турецкой войны 1877-1878 гг. с севера и юга атаковали Шипку — «ворота в Османскую империю», один из самых удобных перевалов через Балканы. После этих атака отряды турецкого военачальника Хулюсси-паши оставили перевал, бросив все пушки. Русские заняли Шипку. И не уходили оттуда в течение следующих пяти месяцев.

Текст свернут. нажмите + чтобы посмотреть

И у нас, и на Западе огромной популярностью пользуется провокационное утверждение: «Поскреби русского — найдёшь татарина». Отсылает оно к временам татаро-монгольского ига — дескать, почти триста лет под татарским ярмом сделали из русских натуральных азиатов.

«Точка сборки» всей войны

Даже в этой насквозь лживой фразе можно найти рациональное зерно. Кое-какие особенности отечественного способа ведения войны действительно восходят к тем временам. В частности, феноменальная устойчивость русских в обороне. Невзирая на потери — так сказать, «за ценой не постоим». Дело в том, что на протяжении всего мрачного периода ордынских набегов и карательных походов боевая задача русских войск сводилась именно к тому, чтобы, заняв какой-либо рубеж, истечь кровью. Дав тем самым мирным жителям шанс укрыться в лесах-болотах и избежать резни и почти поголовного истребления. Если взглянуть на самые славные, самые громкие и известные сражения русской армии за последние полтысячелетия, то выйдет, что по своей структуре все они были оборонительными. Куликовская битва. Стояние на Угре. Полтава. Бородино. Сталинград. Каждое из них — важный этап укрепления и возвышения нашей страны.

Эти качества — устойчивость и презрение к потерям — должны были, как во всех упомянутых случаях, изначально ложиться в основу операции, которая сразу строилась вокруг них. Однако гораздо чаще они проявлялись спонтанно. Просто по той причине, что генералитет на стадии планирования допустил ряд ошибок. И война, замышлявшаяся как парадное шествие и опрокидывание противника, начинала буксовать, а потом и вовсе превращаться в серию поражений с предсказуемым позором в финале.

Вот тогда устойчивость в обороне становилась волшебной палочкой-выручалочкой. И это — как раз случай Шипки. Гора высотой 1523 м. и одноименное небольшое болгарское селение стали «точкой сборки» всей кампании — местом, где решалась судьба войны. Без основного качества русского солдата эта судьба была бы быстрой и плачевной.

Кто кого пересидит

На пути русских армий к сердцу Османской империи стояли две естественные преграды — Дунай и Балканские горы. Чисто теоретически полагалось форсировать Дунай, занять плацдармы и ключевые точки, убедиться, что здесь уже ничто не угрожает, принять меры предосторожности, а одновременно — двигаться дальше и занимать перевалы.

В принципе, всё было сделано именно так, как полагалось. За исключением одного. В пункте «принять меры предосторожности» были допущены ошибки, близкие к критическим. Наше командование посчитало, что с форсированием Дуная и занятием Никополя турки перейдут к глухой обороне. А, значит, можно спокойно захватывать перевалы и устраивать победный марш к Константинополю.

Удар турецкого мушира (маршала) Осман-паши в направлении Плевны, уже занятой нашими войсками, стал неожиданностью. По иронии судьбы он занял Плевну в тот же самый день, что генерал-адъютант Николай Святополк-Мирский — Шипку. Ситуация сложилась очень неприятная. С одной стороны, главный перевал через Балканы у нас. С другой — турки одним ходом поставили под угрозу наши плацдармы на Дунае. Двигаться дальше, оставляя в тылу занятые неприятелем укреплённые пункты — полное безумие. Плевну надо было брать. А Шипку — оборонять, во что бы то ни стало, чтобы не потерять хотя бы это достижение.

Началась увлекательная игра «кто кого пересидит». Турки в Плевне или русские на Шипке. Но одно дело — сидеть в городе, пусть и обложенном со всех сторон неприятелем. А совсем другое — на горном перевале. Без укрытий, роя землянки в каменистой почве, чтобы хоть как-то защититься от ураганного огня. Без источников воды. Без продовольственных запасов — их с собой попросту не взяли, равно как и зимнюю одежду. Зачем? Ведь война скоро кончится — до Константинополя же рукой подать! Учитывая, что «Генерал Мороз» в тот раз воевал против наших, да так, что застывало ружейное масло, а шинели и башлыки, промёрзнув насквозь, ломались в руках: «Нет никакой возможности разжечь огонь. Шинели солдат покрылись толстой ледяной коркой. Многие не могут согнуть руку. Движения стали очень затрудненными, а упавшие не могут подняться без посторонней помощи. Снег засыпает их за какие-нибудь три-четыре минуты. Шинели так замерзли, что их полы не сгибаются, а ломаются. Люди отказываются принимать пищу, собираются группами и находятся в постоянном движении, чтобы хоть немного согреться. От мороза и метели негде укрыться».

Горькая каша Шипки

Иными словами, русские на Шипке в 1877 г. оказались примерно в том же положении, что и немцы под Москвой в 1941 г. С тем только исключением, что местные жители русским помогали по мере сил. К тому же, согласно известной поговорке, что немцу смерть — то русскому в данном конкретном случае если и не хорошо, то терпимо.

Некоторые эпизоды «Шипкинского сидения» заслуживают прямых цитат участников и свидетелей. Вот граф Николай Игнатьев: «Только что у меня был корреспондент английской “Дейли ньюс” Форбс. Он прибыл на Шипку 12 августа и находился там с 5 ч. утра до 7 ч. вечера. Он в восторге от наших солдат, хвалит также и болгар. Сказал, что видел, как около тысячи жителей Габрово, среди которых было немало детей, под градом пуль несли воду нашим воинам и даже стрелкам на передовую. С удивительной самоотверженностью они выносили раненых с поля боя...»

Вот генерал Виктор Кренке: «Положение Шипкинского перевала отчаянное; хотя атаки отбиты, но турки более и более развёртываются на окрестных высотах, на волах подняли туда артиллерию, а ружейный огонь так силён, что нет ни одного уголка на всей обороняемой позиции, где бы можно было укрыться от выстрелов...»

Вот выдающийся врач Сергей Боткин: «Нервы на пределе. Невольно задаешь себе один и тот же вопрос: неужели нам придется отступить под напором этих многочисленных турецких орд, рвущихся к перевалу? Солдаты не падают духом, едят свою горькую кашу, а раненые, покидая позицию, даже шутят, словно ничего не случилось. Если случайно турецкая пуля попадет в котелок с кашей, говорят, что это турки послали им соли. Некоторые утверждают, что мы выстоим и несомненно победим. Будем надеяться!»

Надеяться можно было только на те самые качества русской армии, с которых всё начиналось. Они не подвели. Война, как известно, закончилась победой. Победу, как положено, отметили парадом. В нём должны были принять участие и те полки, которые отстояли Шипку. Но их вид настолько поразил своей непрезентабельностью господ из штаба, что героев Шипки поставили где-то в сторонке, заслонив спинами более подтянутых и бравых солдат. Тогда и родилась горькая поговорка: «На параде — назади, а как дело — впереди».

---

http://www.aif.ru/society/history/ge..._campaign=main

Я хренею, дорогая редакция: сколько грядущих эпонимов на одном фото

Вложение 13117

Весной 1996 года впервые в истории авиации самолет Ан-124 "Руслан" ВТА России совершил испытательные полеты с естественной грунтовой взлетно-посадочной полосы аэропорта Тенкели, Усть-Янского района, Республики Саха(Якутия).
В результате серии полетов из аэропорта Тенкели было вывезено почти 2000 тонн оловянного концентрата на переработку на Новосибирский оловянный комбинат.

22 июля 1944 года под Бродами войсками 1-го Украинского фронта была разгромлена дивизия СС "Галичина"

Цитата:

---

22 июля 1944 года в районе населённого пункта Броды (ныне - Львовская область, Украина) была разгромлена 14-я гренадерская дивизия СС «Галичина» («Галиция») вместе с другими формированиями 13-го корпуса 4-й танковой армии Вермахта. По оценкам историков, войсками 1-го Украинского фронта было уничтожено не менее 28 тысяч гитлеровцев, более 17 тысяч были взяты в плен.


https://topwar.ru/79351-22-iyulya-19...ta-byla-razgr/
Бои проходили в рамках Львовско-Сандомирской операции Красной Армии.
Для ведения оборонительных боёв с наступающей Красной Армией дивизии СС «Галичина» был доверен участок шириной более 30 км второй линии обороны (всего таких линий командование Вермахта планировало задействовать три, но в итоге третью линию создать так и не успели). Командование 13-го корпуса полагало, что советские войска смогут прорвать линию обороны лишь в одном месте, но в итоге прорыв состоялся сразу по двум направлениям: дорога Тернополь-Львов и к северо-западу от важного транспортного узла «Броды». В итоге дивизия «Галичина» под Бродами была взята в «клещи», затем полностью окружена (попадание в окружения и котлы для бандеровских формирований Украины – это историческая данность…). После командование 1-го Украинского фронта отдало приказ провести операцию по уничтожению дивизии СС «Галичина», для чего была задействована авиация, ствольная и реактивная артиллерия.

В немецких архивах сохранилось примечательное письмо на имя немецкого генерала Линдеманна, датированное июлем 1944 года, в котором сообщается: «дивизия «Галичина» неуправляема».

В итоге «Галичина» была практически полностью разбита. Ряды выживших в котле под Бродами к осени 1944 года пополнили представителями других карательных подразделений, снова превратив формирование в группировку полицаев, призванных расправляться с противниками гитлеровской Германии на территории оккупированных территорий Восточной Европы.

По поводу разгрома дивизии СС "Галичина" частями 1-го Украинского фронта под Бродами власти Украины и западные "партнёры" сегодня почему-то не говорят, что "украинцы разбили украинцев". Зато премьер Яценюк и глава МИД Польши не так давно настаивали на том, что узников лагеря смерти Аушвиц-Биркенау (Освенцим) освобождали именно украинцы, так как фронт был 1-м Украинским...
https://topwar.ru/79351-22-iyulya-19...ta-byla-razgr/

---

Цитата:

---

Сообщение от чемберлен

22 июля 1944 года под Бродами войсками 1-го Украинского фронта была разгромлена дивизия СС "Галичина"

---

У дедов дел было много... не всех в землю вколотили...

Вложение 13141
Вложение 13142

Алтайский ГубРевКом это тебе не Гринпис полупидарский...:vata_smeh1:

Прям хоть щас перевыпускай про звёзд российской несистемной оппозиции :vata_smeh1:

Вложение 13161

Любопытно, в конце 70-х годов Турция заявила, что рассматривает вопрос о закрытии для военных кораблей Советского Союза проход через Босфор в Средиземноморье.
На это заявление, товарищ Громыко Андрей Андреевич (Министр иностранных дел СССР с 1957г по 1985г) сказал на коктейле в Белом Доме американским журналистам, что для прохода в Средиземноморье Черноморскому Флоту СССР потребуется всего лишь пару залпов ракет. В результате этого появится, кроме Босфора, ещё два прохода в Средиземноморье, но, увы, не будет Стамбула.
После этих слов Турция больше никогда не поднимала вопрос о закрытии Босфора для военных кораблей СССР.

Всхрустнём?



Губернский город Иркутск, 1910 год:



Балы, красавицы, лакеи, юнкера
И вальсы Шуберта, и хруст французской булки.
Любовь, шампанское, закаты, переулки,
Как упоительны в России вечера.

Цитата:

---

Сообщение от Dimson

Губернский город Иркутск, 1910 год:

---

Надо же, век прошел, а практически ничего не изменилось... разве что теперь это стали называть "несанкционированными свалками". ;)

Текст свернут. нажмите + чтобы посмотреть

Цитата:

---

Иркутян оштрафовали за несанкционированные свалки. Во время рейдов полицейские обнаружили, что мусором засыпали Чертугеевский залив за микрорайоном Солнечным.

- Выявили несколько свалок со строительным и бытовым мусором, - рассказали в пресс-службе ГУ МВД по Иркутской области. - Уже удалось установить личности тех граждан, которые причастны к появлению мусора. Наша специалисты возбудили пять административных дел по статье " Несоблюдение экологических требований при обращении с отходами производства". Материалы уже направили в Роспотребнадзор региона.

Одному из нарушителей уже назначили штраф. Санкции составляют - от 2 до 250 тысяч рублей.

---

https://www.irk.kp.ru/online/news/2811074/

:biggrin:

а это преемственность поколений : )

Собственно четырёх последних строк которые запощено было ради :biggrin:

Цитата:

---

Сообщение от Dimson

Собственно четырёх последних строк которые запощено было ради

---

И что бы это должно было значить? :morning1: Что Россия отродясь жила засравшись, а кто-то там про какие-то вечера насочинял? Ну так каждому свое. Чисто не там, где постоянно убирают, а там, где постоянно не мусорят. Увы, увы, последнее - отнюдь не про среднестатистических российских горожан XIX века... ;)

Текст свернут. нажмите + чтобы посмотреть

Цитата:

---

11 июля. 12 час. ночи

Я в Слесарске: приехал я всего полчаса назад. Ну и городишко! Гостиниц нет, пришлось остановиться на постоялом дворе. Мне отвели узенькую комнату с одним окном. Синие потрескавшиеся обои; под тусклым зеркальцем — стол, покрытый грязной скатертью с розовыми разводами; щели деревянной кровати усеяны очень подозрительными пятнышками. Кругом все глубоко спит, пальмовая свеча слабо освещает стены; потухающий самовар тянет тонкую-тонкую нотку; замолкнет на минутку, словно прислушиваясь, поворчит — и опять принимается тянуть свою нотку. Спать еще не хочется; буду вспоминать сегодняшний день.

К обеду приехал в Касаткино Виктор Сергеевич Гастев. Я укладывался у себя наверху и сошел вниз, когда все уже сидели за столом.

— А-а, доктор! Здравствуйте! — встретил меня Виктор Сергеевич, высоко поднял руку и мягко опустил ее мне в ладонь. — Все ли в добром здоровье?

— Вот, Виктор Сергеевич, — сказал дядя с тем юмористическим выражением на лице, которое у него всегда является при гостях, — сей молодой человек, не желая спасать от холеры нас, уезжает на войну с холерными залитыми в ваш Слесарск.

Виктор Сергеевич поднял брови.

— Вы таки едете в Слесарск?! — недоверчиво спросил он.

— Разумеется, — ответил я, невольно улыбнувшись.

Он взял стоявшую перед ним рюмку с водкой и взглянул в нее на свет.

— А вы что же, Виктор Сергеевич, разве не сочувствуете сему геройскому подвигу? — спросил дядя тем же тоном.

Виктор Сергеевич опрокинул рюмку в рот и закусил селедкой.

— Отчего не сочувствовать? — равнодушно произнес он, вытирая салфеткой усы. — Убьют его там через неделю, — ну, так ведь это пустяки: он человек одинокий.

Тетя замахала руками.

— Да ну, Виктор Сергеевич! Типун вам на язык! Что это такое — «убьют»!

— Да очень просто! Вы не знаете, что такое наша слесарская мастеровщина, а я знаю хорошо. Вы вот раньше спросите-ка, что это за народ.

Он заткнул себе салфетку за жилет и принялся за борщ.

— Что же это за народ, Виктор Сергеевич? — спросила Соня.

Наташа, подняв голову, с ожиданием смотрела на него.

— Да вот, душенька, какой народ. Недели две назад позвали за реку доктора Чубарова к старухе одной; оказалась дизентерия. Он прописал ей лекарство, а кроме того — карболки, чтоб вылить в отхожее место. Старушка-то святая и рассуди: зачем «лекарствие» в такое место выливать? Да стаканчик раствору и хватила. Ну, к вечеру, разумеется, и лежала под образами. Назавтра приезжает доктор, собрался народ, окружил его и начал расправу; били его, били — насилу полиция отняла. И теперь еще больной лежит. Розыски пошли, расследования… Четверых арестовали.

— О боже ты мой! — в ужасе воскликнула тетя. — Ну, слава богу еще, что этого так не оставили: все-таки на них теперь страх будет.

— Страх? — расхохотался Виктор Сергеевич. — Да, да-а… Через два дня после этого вдруг в чистом поле загорелся барак; весь сгорел, до последней щепочки. Теперь уже новый строят, кончают. Опять полиция нагрянула, опять аресты, розыски… Народ возбужден и озлоблен до крайности. И не скрывает никто, прямо говорят: пусть к нам доктора пришлют, мы с ним разделаемся. А слухи, слухи идут, — один другого нелепее. Недавно рассказывает мне горничная: доктора с полицией вломились к одному сапожнику, у которого болела голова; самого его уволокли в больницу, а инструменты его, товар — все пожгли; теперь сапожника выпустили, но он совершенно разорен и стал нищим… Торговки на базаре громко рассказывают: дескать, выписывают к нам трех докторов, чтоб народ травить. Вчера еще приходит ко мне моя прачка, плачет. «Горе, говорит, мне, барин, с сыновьями моими! Пришли они намедни с фабрики, рассказывают: ребята сговорились, — если докторов в Заречье пришлют, всех их разнести. Мы, говорят, тоже пойдем. Никаких моих уговоров не слушают, погубят свои головы…» Ведь это уж сознательный заговор! — закончил Виктор Сергеевич, значительно мигнув бровями, и снова принялся за борщ. — И ведь говорил я все это Дмитрию Васильевичу, предупреждал его в Пожарске, — нет! Пришла охота на нож лезть!

Наташа быстро и пристально взглянула на меня; встретившись с моим взглядом, она отвела глаза в сторону, но я успел в них прочесть что-то странное: Наташа словно была удивлена тем, что я, посылая заявление из Пожарска, уже знал обо всем этом.

— Не так это, Виктор Сергеевич, страшно, как издали кажется, — неохотно заметил я.

— Да? — рассмеялся он. — А читали вы, что в Астрахани и Саратове делается? _

— Нет. А что такое? (Последние газеты были только что привезены со станции, и я их еще не просматривал.) Виктор Сергеевич стал рассказывать о разразившихся на Поволжье беспорядках, где толпа, обезумев от горя и ужаса, разбивала больницы и в клочки терзала людей, шедших к ней на помощь.

— Ну, вот видите! — закончил он. — Если там такие вещи происходят, то у нас и подавно произойдут, за это я вам ручаюсь. Помочь вы, все равно, ничего не поможете, — никто к вам и не обратится, — а погибнете совершенно напрасно. Пользы от этого никому ведь не будет, не так ли?.. Ну, во-от!.. — И он добродушно захохотал.

— Да нет, Митечка, это ты, правда, в таком случае лучше не поезжай! — взволнованно сказала тетя.

Наташа встрепенулась.

— Ну, мама!..

— Да как же, душечка! Ведь они и в самом деле убьют его там: он даже и пользы никакой не принесет… А ну их совсем, не нужно и жалованья их в полтораста рублей!

— Да уж поздно теперь, тетя! — засмеялся я. — Не отказываться же, раз поступил!

Разговор перешел на другое.

***

17 июля

Я уже несколько дней назад вывесил на дверях объявление о бесплатном приеме больных; до сих пор, однако, у меня был только один старик эмфизематик, да две женщины приносили своих грудных детей с летним поносом. Но все в Чемеровке уже знают меня в лицо и знают, что я доктор. Когда я иду по улице, зареченцы провожают меня угрюмыми, сумрачными взглядами. Мне теперь каждый раз стоит борьбы выйти из дому; как сквозь строй, идешь под этими взглядами, не поднимая глаз.

18 июля

Всё вокруг как будто спокойно, но что-то зловещее носится в воздухе, нервы напряжены. Через фельдшера, через кухарку, отовсюду до меня доходят странные слухи: меня будто видели ночью у молчановского колодца, видели, что я сыпал в него какой-то порошок; молотобойцы из кузницы погнались за мною, но я перепрыгнул через забор в баташовский сад и скрылся. Другие видели, как ночью провезли в барак целый обоз гробов и крючьев. Собираются, будто, вторично поджечь барак, перебить полицию и медицинский персонал. Я стараюсь уверить себя, что не боюсь, но при каждой пьяной песне на улице, при каждом стуке сердце неприятно вздрагивает.

19 июля. Воскресенье

Сегодня вечером я получил по почте безграмотное письмо. Анонимный доброжелатель предварял меня, что этою ночью «ребята» собираются разгромить мою квартиру. Когда я читал письмо, за мною прислали от покровского священника, с дочерью которого случился припадок. Возвращался я домой по Ключарной улице. Было темно; тучи низко нависли над городом; накрапывал дождь. Дверь кабака раскрылась, тусклая полоса света легла на дорогу и отразилась в луже. Две тени неслышно перешли улицу и скрылись около пустыря. Мне приходилось идти мимо. Оборванный, босой мужчина в широких штанах прятался в углублении калитки, молча и внимательно следя за мною взглядом; я невольно выпрямился и, проходя, сжал в руке палку. Сзади опять появились две тени; до меня донеслось слово «доктор». Я свернул на Мотякинскую улицу, потом на Серебрянку. Тени следовали за мною по ту сторону улицы, прячась у заборов.

Воротился я домой. Перепуганная кухарка сообщила, что сейчас приходила кучка пьяных чемеровцев и спрашивали меня. Ее уверениям, что меня нет дома, они не поверили и начали ломиться в дверь. Прохожий сказал им, что только что видел меня у церкви Николы-на-Ржавцах. Они все двинулись туда по Ямской улице.

— Вы бы, барин, до завтраго уехали бы в город, — посоветовала кухарка. — Долго ли до греха? Народ пьяный, в голове бог знает что…

— Эх, Авдотьюшка, не так все это страшно! — засмеялся я, потрепав ее по плечу. — Что они мне сделают? И здесь переночуем, не велика беда.

Уехать в город… Не захватить ли мне с собою кстати и фельдшера с служителями, чтобы в случае заболевания никого из нас не могли найти?

Авдотья улеглась спать. Мне не спится, и я сижу за письменным столом.

Что скрываться перед собою? Мне тяжело и страшно. Страшно этой темноты, страшно того, что нельзя защищаться. Когда я подумаю: вот сейчас ворвутся сюда эти люди, — безумный ужас овладевает мною, и я не могу примириться с мыслью: да как это возможно?! За что?

Дождь тихо капает по листьям, в темном саду слышатся смутные шорохи. И я тут один…

***

29 июля

Не знаю, испытывают ли это другие: всё, что мы делаем, всё это бесполезно и ненужно, всем этим мы лишь обманываем себя. Какая, например, польза от нашей дезинфекции? Разве не ясно, что она лишь тогда имеет смысл, когда само население глубоко верит в ее пользу? Если же этого нет, то единственный выход — введение какого-то прямо осадного положения: пусть всюду рыскают всевидящие сыщики, пусть царствует донос, пусть дезинфекция вламывается в подозрительные жилища и ставит все вверх дном, пусть грозный ропот недовольства смолкает при виде штыков и казацких нагаек… Да и таким-то путем много ли достигнешь?

И вот приходится играть комедию, в которую сам не веришь. Обрызгивать сулемою место, где лежал больной, отбирать пару кафтанов и одеял, которыми он покрывался. Я знаю, нужно бы всех выселить из зараженного дома, забрать все вещи, основательно продезинфицировать отхожее место и все жилище… Да, но куда выселить, во что одеть выселенных? Главное, как заставить их убедиться в пользе того, что для них делаешь? Как дезинфицировать отхожее место, если его нет, и зараза беспрепятственно сеялась по всему двору и под всеми заборами улицы? А между тем видишь, что будь только со стороны жителей желание, — и дело бы шло на лад и можно бы принести существенную пользу… Тонешь и задыхаешься в массе мелочей, с которыми ты не в состоянии ничего поделать; жаль, что не чувствуешь себя способным сказать: «Э, моя ли в том вина? Я сделал, что мог!» — и спокойно делать, «что можешь». Медленно, медленно подвигается вперед все — сознание собственной пользы, доверие ко мне; медленно составляется надежный санитарный отряд, на который можно бы положиться.

1 августа

Эпидемия разгорается. Уж не один заболевший умер. Вчера после обеда меня позвали на дом к слесарю-замочнику Жигалеву. За ним ухаживала вместе с нами его сестра — молодая девушка с большими, прекрасными глазами. К ночи заболела и она сама, а утром оба они уже лежали в гробу. Передо мною, как живое, стоит убитое лицо их старухи матери. Я сказал ей, что нужно произвести дезинфекцию. Она махнула рукою.

— Да что? Вы вот известку льете, льете, а мы всё мрем… Лейте, что ж!

***

18 августа

Буду рассказывать по порядку.

Это произошло на Успение. Пообедав, я отпустил Авдотью со двора, а сам лег спать. Спал я крепко и долго. В передней вдруг раздался сильный звонок; я слышал его, но мне не хотелось просыпаться: в постели было тепло и уютно, мне вспоминалось далекое детство, когда мы с братом спали рядом в маленьких кроватках… Сердце сладко сжималось, к глазам подступали слезы. И вот нужно просыпаться, нужно опять идти туда, где кругом тебя только муки и стоны…

Колокольчик зазвенел сильнее и окончательно разбудил меня. Я встал и пошел отпереть. В окно прихожей видно было, что звонится Степан Бондырев. Он был без шапки, и лицо его глядело странно.

Я отпер дверь. Степан медленно шагнул в прихожую, слабо пошатнувшись на пороге.

— Дмитрий Васильевич, к вам!

Он коротко и глухо всхлипнул. Лицо его было в кровоподтеках, глаза красны, рубаха разодрана и залита кровью.

— Степан, что с вами?!

— К вам вот пришел. Ребята убить грозятся; ты, говорят, холерный… Мол, товарищей своих продал… с докторами связался…

Он опять глухо всхлипнул и отер рукавом кровь с губы.

— Да в чем дело? Какие ребята? Войдите, Степан, успокойтесь!

Я ввел его в комнату, усадил, дал напиться. Степан машинально сел, машинально выпил воду. Он ничего не замечал вокруг, весь замерши в горьком, недоумевающем испуге.

— Ну, рассказывайте, что такое случилось с вами.

Неподвижно глядя, Степан медленно заговорил:

— Говорят: холерный, мол, ты!.. Это зашел я сейчас в харчевню к Расторгуеву, спросил стаканчик. Народу много, пьяные все… — «А, говорят, вон он, холерный, пришел!» Я молчу, выпил стаканчик свой, закусываю… Подходит Ванька Ермолаев, токарь по металлу: «А что, почтенный, нельзя ли, говорит, ваших докторей-фершалов побеспокоить?» — На что они, говорю, тебе? — «А на то, чтоб их не было. Нельзя ли?» — Что ж, говорю, пускай доктор рассудит, это не мое дело. — «Мы, говорит, твоего доктора сейчас бить идем, вот для куражу выпиваем». — За что? — «А такая уж теперь мода вышла — докторей-фершалов бить». — Что ж, говорю, в чем сила? Сила большая ваша… Как знаете…

Я дрожал крупною, частою дрожью. Мне досадно было на эту дрожь, но подавить ее я не мог. И сам не знал, от волнения ли она или от холода: я был в одной рубашке, без пиджака и жилета.

— Как холодно! — сказал я и накинул пальто.

Степан, не понимая, взглянул на меня.

— «Ишь, говорят, тоже фершал выискался! — продолжал он. — Иди, иди, говорят, а то мы тебя замуздаем по рылу!» — Что ж, говорю, я пойду! — Повернулся, вдруг меня кто-то сзади по шее. Бросились на меня, начали бить… Я вырвался, ударился бежать. Добежал до Серебрянки; остановился: куда идти? Никого у меня нету… Я пошел и заплакал. Думаю: пойду к доктору. Скучно мне стало, скучно: за что?..

Он замолчал, глухо и прерывисто всхлипывая. У меня самого рыдания подступили к горлу. Да, за что?

Ясный августовский вечер смотрел в окно, солнце красными лучами скользило по обоям. Степан сидел, понурив голову, с вздрагивавшею от рыданий грудью. Узор его закапанной кровью рубашки был мне так знаком! Серая истасканная штанина поднялась, из-под нее выглядывала голая нога в стоптанном штиблете… Я вспомнил, как две недели назад этот самый Степан, весь забрызганный холерною рвотою, три часа подряд на весу продержал в ванне умиравшего больно-го. А те боялись даже пройти мимо барака…

И вот теперь, отвергнутый, избитый ими, он шел за защитою ко мне: я сделал его нашим «сообщником», из-за меня он стал чужд своим.

Степан заговорил снова:

— «Завелись, говорят, доктора у нас, так и холера пошла». Я говорю: «Вы подумайте в своей башке, дайте развитие, — за что? Ведь у нас вон сколько народу выздоравливает; иной уж в гроб глядит, и то мы его отходим. Разве мы что делали, разве с нами какой вышел конфуз?..»

В комнату неслышно вошел высокий парень в пиджаке и красной рубашке, в новых, блестящих сапогах. Он остановился у порога и медленно оглядел Степана. Я побледнел.

— Что вам нужно?

Он еще раз окинул взглядом Степана, не отвечая, повернулся и вышел. Я тогда забыл запереть дверь, и он вошел незамеченным.

Я закинул крючок на наружную дверь и воротился в комнату. Сердце билось медленно и так сильно, что я слышал его стук в груди. Задыхаясь, я спросил:

— Что это, из тех кто-нибудь?

— Ванька Ермолаев и есть. Сейчас все здесь будут.

Что было делать? Бежать? Но одна мысль о таком унижении бросала меня в краску, выскочить в окно, подобно вору, пробираться задами… Да и куда было бежать?

Я молча ходил по комнате. Ноги ступали нетвердо, по спине непрерывно бегала мелкая, быстрая дрожь. Мне вдруг во всех подробностях вспомнилась смерть доктора Молчанова, недавно убитого толпою в Хвалынске… Беспричинность и неожиданность случившегося не удивляли меня теперь: мне казалось, в глубине души я давно уже ждал чего-нибудь подобного… На сердце было страшно тоскливо. Но рядом с этим гордо-уверенное, радостное чувство поднималось во мне: я не знал еще, что буду делать, но я знал, что заслоню и защищу Степана.

Случайно я увидел в зеркале свое отражение: бледное, искаженное страхом лицо глянуло на меня холодно и странно, как чужое. Мне стало стыдно Степана и досадно, что он видит меня в таком состоянии… Ну, да теперь уж все равно…

Я остановился у окна. Над садом в дымчато-голубой дали блестели кресты городских церк-вей; солнце садилось, небо было синее, глубокое… Как там спокойно и тихо!.. И опять эта неприятная дрожь побежала по спине. Я повел плечами, засунул руки в карманы и снова начал ходить.

В наружную дверь раздался сильный удар, в то же время оглушительно зазвенел звонок — раз, другой, и звонок оборвался.

— Они! — апатично сказал Степан.

В дверь посыпались удары.

Со мною произошло то, что всегда бывало, когда я шел на что-нибудь страшное: во мне вдруг все словно замерло, и я сделался спокоен. Но что-то странное в этом спокойствии: как будто другой кто уверенно и находчиво действует во мне, а сам я со страхом слежу со стороны за этим другим.

— Оставайтесь здесь, — сказал я Степану, вышел в прихожую и запер комнату на ключ. Ключ я положил себе в карман.

Наружная дверь трещала от ударов, за нею слышен был гул большой толпы. Я скинул крючок и вышел на крыльцо.

Как взрыв, раздался злобно-радостный рев. Я быстро спустился с крыльца и вошел в середину толпы.

— Что это, господа, чего вы?

— Фершала давай своего!

Серьезно и озабоченно я спросил:

— Фельдшера? Зачем он вам?

Маленький худощавый старик с красными глазами, торопливо засучивая рукава, протискивался ко мне сквозь толпу.

— Зачем?.. Зачем?.. — бессмысленно повторял он и рвался ко мне, наталкиваясь на плечи и спины.

Я шагнул навстречу.

— Ну вот, он мне объяснит, погодите кричать… Пропустите же его, дайте дорогу!.. Вот… Ну, в чем дело? — коротко и решительно обратился я к старику.

Мы очутились друг против друга. Старик опешил и неподвижно смотрел на меня.

— Что такое случилось?

Он быстро и оторопело пробормотал:

— Вы чего народ морите?

Я удивленно поднял голову.

— Что такое? Мы — народ морим?! Откуда это ты, старик, выдумал? Народу у меня в больнице лежало много, — что же, из них кто-нибудь это сказал тебе?.. Не может быть! Спросить многих можно, — мало ли у нас выздоровело! Рыков Иван, Артюшин, Кепанов, Филиппов… Все у меня в больнице лежали. Ты от них это слышал, это они говорили тебе? — настойчиво спросил я.

Старик странно морщился и дергал головою.

— Мы, господин, знаем… Мы все-е знаем!..

— Ну, нет, брат, погоди! Дело тут серьезное. Если знаешь, то толком и говори. Где мы народ морили, когда?.. Господа, может быть, из вас кто-нибудь это скажет? — обратился я к окружающим.

Никто не ответил. Отовсюду смотрели чуждые, враждебно выжидающие глаза. Сзади вытягивались головы с нетерпеливо хмурившимися лицами. Ванька Ермолаев, закусив губу, с насмешливым любопытством следил за мною.

— Ну, хорошо, вот что! — решительно произнес я. — Пойдемте сейчас все вместе в барак, спросим тех, кто там лежит, что они скажут: делаем мы им какое худо или нет. Если что скажут против меня, — я в ответе.

— Да пойдем, чего там! Думаешь, боимся барака твоего? — быстро сказал Ванька Ермолаев и двинулся с места.

— Пойдемте!

Толпа колыхнулась, и мы направились к бараку.

Я закурил папиросу и заговорил:

— Ведь вот, господа, пришли вы сюда, шумите… А из-за чего? Вы говорите, народ помирает. Ну, а рассудите сами, кто в этом виноват. Говорил я вам сколько раз: поосторожнее будьте с зеленью, не пейте сырой воды. Ведь кругом ходит зараза. Разорение вам какое, что ли, воду прокипятить? А поди ты вот, не хотите. А как схватит человека, — доктора виноваты. Вот у меня недавно один умер: шесть арбузов натощак съел! Ну, скажите, кто тут виноват? Или вот с водкой: говорил я вам, не пейте водки, от нее слабеет желудок…

— Нет, господин, вино не вредит! — вмешался шедший рядом мастеровой. — Она эту самую заразу убивает, она в пользу.

— В пользу? А вот приходите-ка в больницу после праздника: как настанет праздник, выпьет народ, так на другой день сразу вдвое больше больных; и эти всего легче помирают: вечером принесут его, а утром он уж богу душу отдает.

— И похмелиться не поспевши, го-го! — засмеялись в толпе.

— Чего смеетесь? Дурье! — строго остановил Ванька Ермолаев.

Вдали виднелся барак. Чтоб не беспокоить больных, я решил взять с собою только двух-трех человек, а остальных оставить ждать у барака.

Вдруг из-за угла мелочной лавки показался приземистый фабричный в длинной синей чуйке. Он, видимо, искал нас и, завидев толпу, побежал навстречу. Я живо помню его бледное лицо с низким лбом и огромною нижнею челюстью… Все произошло так быстро, как будто сверкнула молния. Толпа раздалась. Человек в чуйке молча скользнул по мне взглядом и вдруг, коротко и страшно сильно размахнувшись, ударил меня кулаком в лицо. У меня замутилось в глазах, я отшатнулся и схватился за голову. В ту же минуту второй удар обрушился мне на шею.

— Го-о… Бе-ей!! — неистово завопил говоривший со мною старик и ринулся на меня, и все кругом всколыхнулось.

От толчка в спину я пробежал несколько шагов; падая, ударился лицом о чье-то колено; это колено с силою отшвырнуло меня в сторону. Помню, как, вскочив на ноги и в безумном ужасе цепляясь за чей-то рвавшийся от меня рукав, я кричал: «Братцы!.. голубчики!..» Помню пьяный рев толпы, помню мелькавшие передо мною красные, потные лица, сжатые кулаки… Вдруг тупой, тяжелый удар в грудь захватил мне дыхание, и, давясь хлынувшею из груди кровью, я без сознания упал на землю.

19 августа

Я уж третий день лежу в больнице. У меня открылось сильное кровохарканье, которое еле остановили; дело плохо. Меня два раза навестил губернатор, навестили еще какие-то важные лица. Все они говорят мне что-то очень любезное, крепко жмут руку. Я смотрю на них, но мало пони-маю из того, что они говорят. Гвоздем сидит у меня в голове воспоминание о случившемся, и сердце ноет нестерпимо. И я все спрашиваю себя: да неужели же вправду это было?.. И, однако, это так: я лежу в больнице, изувеченный и умирающий; передо мною, как живые, стоят перекошенные злобой лица, мне слышится крик «бей его!..». И они меня били, били ! Били за то, что я пришел к ним на помощь, что я нес им свои силы, свои знания — всё… Господи, господи! Что же это — сон ли тяжелый, невероятный или голая правда?.. Не стыдно признаваться, — я и в эту минуту, когда пишу, плачу, как мальчик. Да, теперь только вижу я, как любил я народ и как мучительно горька обида от него.

Нужно умирать. Не смерть страшна мне: жизнь холодная и тусклая, полная бесплодных угрызений, — бог с нею! Я об ней не жалею. Но так умирать!.. За что ты боролся, во имя чего умер? Чего ты достиг своею смертью? Ты только жертва, жертва бессмысленная, никому не нужная… И напрасно все твое существо протестует против обидной ненужности этой жертвы так и должно было быть…

---

(с) В.Вересаев, "Записки врача"

Цитата:

---

Сообщение от Волгарь

(с) В.Вересаев, "Записки врача"

---

да уж, отсутствие воспитательной работы пагубно сказывается на эффективности чисто медицинских мероприятий...

Цитата:

---

Сообщение от Дохляк

да уж, отсутствие воспитательной работы пагубно сказывается на эффективности чисто медицинских мероприятий...

---

И не только чисто медицинских. В Саратове почти сотню лет губернаторы за благоустройство бились, начиная прямо с 1812 года, когда Панчулидзев первый ген.план составил. :)

Текст свернут. нажмите + чтобы посмотреть

Цитата:

---

В 1781 году Саратов стал губернским центром. Но жизнь здесь от этого не потекла быстрее. Как и во всей Российской империи, у большинства саратовцев, ложившихся спать с наступлением темноты и поднимавшихся с рассветом, часов не было. Ориентировались во времени суток по колокольному звону да по петушиным крикам. Вести из столиц доходили через две-три недели, а то и позже.

Каменных домов в Саратове было мало: семь церквей, воеводская канцелярия, торговые лавки напротив неё, низовая соляная контора и несколько дворянских особняков. Всё остальное «обывательское строение — деревянное». Довольно широкие и прямые улицы располагались на небольшой территории, примерно от нынешней Музейной площади до улицы Радищева. Да и здесь не всегда соблюдалась строгость застройки. А за пределами центра «постройки возводились по произволу каждого домохозяина так, как для него было удобнее, без препятствий с чьей-либо стороны… каменные и деревянные дома, довольно обширные, но их окружали разные избушки и лачужки, выстроенные без соблюдения правильности улиц и фасадов. Многие дома не были обнесены заборами, стояли среди улиц или переулков; избёнки были огорожены или просто жердями или плетнями, которыми хозяева отделяли свой двор от соседа».

Наведение порядка в застройке началось благодаря новому, «высочайше конфирмованному в 12 день сентября 1812 года плану г. Саратова». Планом предусматривалось строго правильное расположение улиц. «Согласно этому плану стали следить за выравниванием улиц, за правильностью построек, домов и надворных служб; на старые и вновь отводимые места стали выдавать владельцам акты, планы и фасады».

К 1808 году относятся первые попытки мощения центра Саратова. На Лысой горе обнаружились залежи камня. Прекратили эту работу в 1815 году, по одной версии, потому, что «мощение тогда производилось не по правилам искусства, а просто клался на землю камень подле камня, и езда была невозможна», и пришлось позднее эти мостовые засыпать землёй. По другой версии, камень от соприкосновения с воздухом постепенно разрушался и превращался в пыль, за что и получил название «лопунец».

Так что улицы выглядели довольно неопрятно. В 1820-х годах городская дума наняла плугарей на волах, «которые в главных улицах пропахивали землю, отступя от домов аршина на два, с обеих сторон дороги». Домовладельцы были обязаны вспаханную землю складывать на середину улицы, поэтому стороны становились покатыми. На небольшом расстоянии от домов и заборов вырывали канавы, выкладывали их досками. Сверху над этими канавами на перекладинах тоже клали доски. Так сооружалось некое подобие деревянных тротуаров. Домохозяева обязаны были это исполнять около своих домов за собственный счёт. «За исполнением сего домохозяевами строго наблюдала полиция, в особенности по главным улицам».

Но осенью и весной из-за сильных дождей и таяния снега по этим засыпанным землёй улицам невозможно было проехать на лошадях, колёса вязли в грязи по ступицы, а пешеходы, оставляя в грязи сапоги, приходили домой босые. Впрочем, непролазная грязь иногда могла сыграть и судьбоносную роль. Так, член Саратовской учёной архивной комиссии Владимир Иосифович Жеребцов поведал, как однажды утоп в грязи его отец, проезжая по Малой Кострижной (ныне Пушкинской) улице. «Он обратился за помощью к соседним жителям, и его лошадей и бричку несколько часов вытаскивали из грязи. В ожидании окончания «спасательных работ» отец воспользовался гостеприимством частного пристава Гришина, с которым до тех пор он не был знаком». В доме Гришина ему суждено было познакомиться с дочерью частного пристава, на которой он вскоре женился. «Так как отец мой был очень счастлив в семейной жизни, — заключает рассказ Жеребцов, — то случай об «утопии» в грязи всегда вспоминал с удовольствием».

Не имея средств на хороший лес, домохозяева устраивали деревянные тротуары на скорую руку. Перекладины и доски подгнивали, и вовремя не заменялись. Поэтому «пройти по ним более или менее благополучно мог только обыватель тощий, легковесный, а тучный человек рисковал потерпеть крушенье и шёл стороной». Тянувшиеся под дощатыми тротуарами канавы никогда не прочищались, и от накопившейся в них грязи, дохлых кошек, котят, кур и цыплят по улицам распространялась вонь нестерпимая, особенно летом. Эти тротуары не дожили до середины XIX века. Да тогда их никто и не называл тротуарами. Обочины улиц около домов и дворовых заборов, предназначавшиеся для пешеходов, называли канавами. Интересно, что такое название сохранялось гораздо дольше, чем существовали сами канавы. И спустя не один десяток лет фланирование молодёжи по улицам всё ещё называлось «гулянием по канавам».

---

http://www.gazeta-nedeli.ru/article.php?id=2900

Это так коротенько, без подробностей, как околоточные гоняли домовладельцев, чтоб те "барскую блажь" с прочисткой канав исполняли и хотя бы отхожие места при домах устраивали, а не валили под заборы и не выплескивали на улицу...

Ничо, в итоге таки...

Цитата:

---

В конце века Саратов с его мощенными улицами, асфальтированными и каменными тротуарами, конками и городским водопроводом стал одним из самых благоустроенных Российских городов. Численность населения выросла до 120 000. Работали 69 школ, оперный и драматический театры, городская библиотека. В конце XIX – начале XX века были основаны первые металлообрабатывающие предприятия – Волжский сталелитейный, машиностроительный, гвоздильно-проволочный и другие заводы. В 1908 году на смену конкам пришли трамваи.

---

http://russiahistory.ru/saratov_chast_1/

Текст свернут. нажмите + чтобы посмотреть

...по окраинам и склонам "гор", впрочем, и сейчас этот процесс кое-где не доведен до конца... :wink:

Цэевропа. Приквел.

1896 г. Колокольные ряды на ярмарке.

Цитата:

---

Сообщение от чемберлен

1896 г. Колокольные ряды на ярмарке.

---

Надо же никогда не думал, что колокола вот так продавали...:shok:

Прикольно.

Цитата:

---

Сообщение от Лейтенант Злой

что колокола вот так продавали

---

Так и звонили в те времена почаще...лопались и приходилось заменять:biggrin:
а попробуй что в те, что в эти времена найти хорошего производителя

Цитата:

---

Сообщение от Лейтенант Злой

Надо же никогда не думал, что колокола вот так продавали...

---

Так это ж не просто ярмарка, это же ж Нижегородская Ярмарка, понимать надо! :) Практически - всероссийская. :)

Цитата:

---

Сообщение от crazyvird

Так и звонили в те времена почаще...лопались и приходилось заменять
а попробуй что в те, что в эти времена найти хорошего производителя

---

Еще и храмы новые строились - вместе с ростом городов, да и вообще населения. Производители-то хорошие были известны, и на заказ у них колокола отливали, но... и дело долгое, и интернета тогда не было, чтоб по нему заказать с доставкой. ;) А тут - приезжай, посмотри, послушай, хорош ли звон, набирай хоть полный комплект на весь монастырь - были бы деньги... :)

26 июля 1709 года Петр I после победы под Полтавой триумфально въехал в Киев...


Сохранился дом, где он жил. В Киеве его так и называют до сих пор: Дом Петра

Шарясь по просторам сети натолкнулся на интересный факт.

Все помнят, что самолеты союзников во время ВМВ (да и наших летчиков в Великой Отечественной, правда уже в 1943-45 гг.) были украшены всевозможными изображениями. Зачастую это были весьма фривольные девочки в стиле Пин-Ап (конечно не в нашей армии).

Ну, украшали себе и пусть. Только вот оказывается традиция подобных украшательств зародилась именно в России, и в годы Гражданской войны ее с удовольствием переняли летчики РККА. Чесно говоря я этому факту сильно подивился...:biggrin:

Поглядим:

1.Истребитель «Ньюпор-23» из состава 22-го КАО Западного фронта с изображением русалки на борту – первый известный рисунок в стиле «ню» на самолете (это еще царская, или российская армия ПМВ).

Вложение 13184

2.Русалка на борту «Ньюпора-17» преподносит ленту с красной звездой, видимо, владельцу самолета – начальнику авиации 9-й Армии Южного фронта И.И. Семенову

Вложение 13185

3.На этот «Ньюпор» неизвестного красного летчика перенесен и вовсе классический сюжет – «Венера Урбинская» кисти Тициана

Вложение 13186

4.«Ньюпор-17» из 43-го разведывательного авиаотряда Туркестанского фронта, Бухара, 1920 г. Рисунок на борту воспроизводит картину французского художника Жюля Жозефа Лефевра «Мария Магдалина в гроте»

Вложение 13187

5.Этот захваченный в апреле 1919 г. поляками на железнодорожной станции Вильно «Ньюпор-24бис» из состава 3-го артиллерийского авиаотряда украшает античный сюжет – стреляющая из лука богиня Диана. После ремонта поляки включили этот истребитель в состав своих ВВС

Вложение 13188

6.На борту «Ньюпора-24бис» красвоенлета Попова из состава 44-го разведывательного отряда Западного фронта заламывает в отчаянии руки очередная обнаженная красотка. В октябре 1919 года летчик перелетел на своем истребителе к полякам. Закрасив красные звезды, те не тронули «произведение искусства»

Вложение 13189

Так что красвоенлетам ничего человеческое не чуждо было...:biggrin:

В креативе и творчестве наши как обычно - впереди планеты всей.

А более подробно про историю девочек на самолетах почитать можно тута
http://warspot.ru/2905-zhenschina-na-samolet

Цитата:

---

Сообщение от Лейтенант Злой

Так что красвоенлетам ничего человеческое не чуждо было...

---

Особенно с учетом того, что это были те же самые военлеты, которые до этого не "крас" ;) - и по тогдашнему духу своему сплошь "воздушные гусары". А тут еще и перестали сдерживать нормами морали и приличий - ррррывалюция же! Долой стыд!!! :)

В честь рождения турецкой принцессы запустили ракету с человеком на борту.


Полёт ракеты Лагари на гравюре XVII века

Лага́ри Хаса́н Че́леби (осман. Lagâri Hasan Çelebi‎) — легендарный османский авиатор XVII века, который, согласно единственному письменному свидетельству путешественника Эвлии Челеби, осуществил первый успешный пилотируемый полёт ракеты. Как утверждается, он взлетел вместе с самодельной пороховой ракетой на 300 метров и благополучно приземлился в море, за что был награждён султаном.

Эвлия Челеби сообщает, что в 1633 году Лагари Хасан Челеби подготовил конусовидную ракету длиной в семь локтей (1 египетский локоть = 52.4 см), используя 7 ёмкостей с 64,145 кг (50 окка) пороха. Она была установлена в пушке на мысе Сарайбурну у подножия султанского Дворца Топкапы. Как утверждается, запуск ракеты был приурочен к дню рождения Исмихан Каи-султан дочери султана Мурада IV.

Согласно свидетельству, ракета вместе с Лагари пролетела 300 метров и находилась в воздухе в течение 20 секунд. Лагари приземлился на воду благодаря самодельным крыльям, сыгравшим роль парашюта, и доплыл до берега. Султан наградил его золотом и зачислил в отряд сипах в османской армии. Позже он был сослан в земли Северного Причерноморья (нынешняя Украина).

У Лагари также был брат Хезарфен Ахмет Челеби, учёный-конструктор, на самодельных крыльях перелетевший через Босфор.

Турецкий художественный фильм 1996 года «Стамбул под моими крыльями» (на англ. Istanbul Beneath My Wings) повествует о жизни Лагари Хасана Челеби и его брата и товарища Хезарфена, а также показывает жизнь османского общества в начале XVII века согласно записям Эвлии Челеби.

https://www.youtube.com/watch?v=-xqi0sAg6Yg

75 лет назад 28 июля 1942 года был подписан приказ № 227 НКО...

В историю он вошел как приказ "Ни шагу назад!"

Вложение 13200

Вечная память и слава всем кто победил в этой войне...