Цитата:
Ломачинский Андрей Анатольевич
КУРЬЕЗЫ ВОЕННОЙ МЕДИЦИНЫ И ЭКСПЕРТИЗЫ
РАДАРНАЯ ТРАВМА
Если Вы думаете, что это такая травма, когда крутящийся радар
своей излучающей решеткой по башке задел, то сильно ошибаетесь.
Радарная травма – это травма радарным излучением. Если излучение
слабенькое, то травмы нет, а есть хроническая радарная болезнь. Ну там
сна и аппетита нет, весь на нервах, голова болит и вес теряется. Тоже,
конечно, не подарок, но жить можно. А вот после хорошей радарной
травмы оказалось жить нельзя. Радарное излучение считается крайне
«мягким» – это не проникающая радиация в общепринятом смысле, а
«малоэнергетическое» СВЧ – электромагнитное поле сверхвысокой частоты.
Как в обычной микроволновой печи. Чего такого бояться? Вот и не
боялись…
Наиболее мощное поле СВЧ дают радары противоракетной обороны. Их
излучающая антенна так устроена, что генерирует излучение подобное
невидимому лучу гигантского прожектора. Оно и понятно – мощности на
бесполезное «освещение» пустого пространства меньше теряется. Вначале
дежурный радар, тот что весь сектор наблюдения контролирует, засекает
нечто чужое, а затем уже это нечто «подсвечивается» узконаправленным
пучком СВЧ. По отражению этого пучка и идет ракета-перехватчик. В
Советском Союзе такое дело было отработано до уровня балета Большого
Театра – каждый знал свою партию до мельчайших движений. В 1972 году
Никсон с Брежневым договор о противоракетной обороне подписали, тот
что Буш через 30 лет отменил. Так вот, советская противоракетная
оборона Москвы существовала с 1973 года, правда с ядерными
ракетами-перехватчиками, а Америка до 2000-го ничего толком создать
так и не смогла. Для офицера ПВО Ленинградского и Московского округов
служба медом не казалась, хоть до обеих столиц, северной и
официальной, было рукой подать. Радары всегда стояли на боевом
дежурстве, и офицер чувствовал себя, как на войне, никакой расслабухи.
Это уже при Мишке Горбачеве бардак пошел. В начале того бардака и
случилась эта история.
Между Калининым и Ленинградом стояла секретная часть ПВО
(противовоздушной обороны). Как и везде на рубежах обороны Москвы, в
той части начались снятия, служебные несоответствия и выговоры. А лишь
потому, что месяц назад на Красную Площадь приземлился на своем
маленьком самолетике немецкий пилот-любитель по фамилии Руст. Такое
издевательство над горбачевской «новой политикой и мЫшлением» привело
войска ПВО в страшную опалу. Новый министр обороны Язов (тогда
расшифровывали его фамилию как «я заставлю обуться всех») любивший
начищенные сапоги и парады, отменил вывод радаров на ТО
(техобслуживание) без видимых поломок. Вот и пришлось
офицерам-технарям пускаться во все тяжкие, чтоб радар без снятия с
дежурства в исправности поддерживать. Ну с установками постоянного
излучения такое не получалось, а вот с «пучками» запросто. Достаточно
было позвонить сослуживцам-смежникам: «Ну как там у вас, чисто? Ну
хорошо, тогда мы полезли» Полезли в зону излучения временно
неизлучающего радара. Однако если вдруг… Короче, если радар не
отключен, а лишь «спит», то пробудить его может любой подозрительный
сигнал, поступивший с других станций слежения. Для техника в
излучателе ситуация напоминала русскую рулетку – это когда один патрон
в барабане револьвера и ствол к виску. Крутнем и бух – ура, пусто.
Живите на здоровье до следующего раза.
Прапорщик Иванюк, капитан Лыков, рядовые Альмухамедов и Синягин
проводили «текущее малое ТО без снятия установки с боевого дежурства».
Капитан копался с электрикой, рядовые просто что-то мыли-чистили, а
прапорщик контролировал, чтоб все мылось-чистилось хорошо, ну и
помогал капитану. Операторская находилась далеко от излучателя, да еще
под землей, поэтому для экономии времени и снижения риска технари
добирались до «пучка» на машине. Соответственно пятым участником
мероприятия был сержант Ляховецкий. В целях безопасности сержант
подвозил группу прям под излучающую антенну, а затем отъезжал метров
на триста в безопасном направлении. Его задачей было неотрывно
смотреть на дверь радарной и держать двигатель своего 66-го «Газона»
со спецкунгом постоянно включенным. Это был не совсем простой «Газон».
Его кабина и кунг (будка на месте кузова) были отделаны экранирующими
материалами, а на стеклах имелись щиты с мелкими дырочками.
Электрическая часть двигателя тоже имела специальную защиту от
перегорания под мощным полем. Перед носом у водителя на шнурке вместо
обычных безделушек болталось нечто, напоминающее большую авторучку с
лампочкой – индикатор СВЧ. Как только лампочка на индикаторе
загоралась, водитель обязан был опустить щиты и мгновенно мчаться к
дверям радарной, при этом непрерывно сигналя. Персонал прыгал в кунг,
и машина неслась подальше от радара в направлении, противоположном
позиции излучателя. Обычно малое ТО не занимало больше 15 минут и
всегда заканчивалось мирно – техперсонал спокойно выходил из дверей
установки, приветливо махая водиле рукой. Никаких щитов опускать не
требовалось, а требовалось спокойно подъехать и забрать людей. Если же
персонал махал красным флажком, то требовалось сделать тоже самое, но
быстро, а вот уезжать надо было заэкранированным – значит на радар
«звякнули», и он сейчас заработает. За месяц этого дурацкого
нововведения, что случилось после посадки Руста, подобных ЧП не было
ни разу. Все ПВО ждало отмены осадного положения, надеясь, что гнев
министра вот-вот кончится, и служба войдет в нормальное русло. А пока
технари лазили в «спящий» радар, проклиная немца-авантюриста, глупый
приказ и начало перестройки, которая явно понеслась куда-то не туда.
Между радарщиками была негласная договоренность – как наблюдающий
радар начинает выдавать что-либо подозрительное, то первым делом надо
не боевую тревогу объявлять, а на «пучок» звонить, если там люди в
зоне. Вот после тревоги радар уже неконтролируемый – он начинает
слежение в автоматическом режиме. А так 20-30 секуднд достаточно, чтоб
из зоны выйти. Успеют и радар навести и людей сберечь. Конечно
подобная мера боеспосбности никак не содействовала, но давала какой-то
выход из сложившейся дурацкой ситуации. В тот день «на секторе» сидел
майор, от которого подляны ожидать никак не могли. Офицер был
грамотный и порядочный, жизнь сослуживцев и подчиненных ставил куда
выше мнения проверяющих.
А гады проверяющие свалились на голову абсолютно внезапно. И если
бы это были простая пара полковник-майор из дивизии, то можно было бы
им все объяснить или даже послать на худой конец, пусть и с риском для
карьеры. Но полковников была куча, да с генералами, и называлась эта
шайка комплексной проверкой из Министерства Обороны. Это когда
паркетные полководцы устраивают запуск холостой ракеты где-нибудь
из-под льда Северного Ледовитого Океана и смотрят, как эту ракету
сбивать будут. В реале. Хотя по своему желанию они этот «реал» могут
несколько усложнить – приблизить к боевым условиям. Вот и усложнили –
объявили майору, что он давно убит, потому как в его радар
секторального наблюдения десять минут назад попала крылатая ракета
противника. Дергай рубильник, вырубай установку, связь уже отключена.
Посмотрим на боевое взаимодействие «подсветки» с радарами других
частей, мол нас не одна дивизия, а боевая готовность всего ПВО
интересует. Майор хвать телефон – а там и гудка нет. Рад бы ребятам
позвонить, а как? Собственный излучатель не работает, хотя контрольный
экран «на прием» включенным остается, да ничего на том экране уже не
видно. И вдруг на экране пятнышко цели появляется. Это значит, что его
«пораженный» сектор перекрыли соседи, вычислили цель, навели и врубили
«подсветку». Только от ее мощного пучка сигнал смог на его экранах
появиться. А еще это значит, что «подсветка» уже ведет
ракету-перехватчика, понятно, учебную, а не ядерную. О том, какая это
ракета, радарной автоматике и дела нет; если цель поймана, то станция
работает сама по себе с единственным желанием примитивного робота на
уничтожение. А там пускай хоть пожар, хоть потоп, хоть люди в зоне или
убиение младенцев в операторской – железные мозги этим уже не
интересуются, на кону тридцать вражьих мегатонн, летящих на Москву. Их
надо сбить, а остальное мелочи.
Капитана Лыкова убило в момент – просто шарахнуло током в 27
киловольт. Никакой радарной травмы, смерть как на электрическом стуле.
Дежурный оператор сказал «одни тапочки остались». Ну это он несколько
загнул. Тапочки действительно остались, но на ногах скрюченного,
обугленного тела. Прапор и солдаты за контакты не держались, поэтому
им напряжение ничего плохого не сделало. Почувствовали они внезапный
жар да страшную головную боль и выскочили из дверей радарной. Надо
сказать, что никто из них непосредственно под прямым пучком не был,
иначе результат был бы совсем иной. Они всего-навсего были рядом и СВЧ
их задело очень легко.
Через несколько мгновений все трое ослепли. Жар спал, хоть тело
все еще сильно горело. Иванюк однако не растерялся и закричал:
«Солдаты, ко мне! Держаться друг за друга!» Почти теряя сознание,
солдаты на крик добрались до прапора и вцепились куда придется. А еще
через момент все услышали спасительное бибиканье и звук мотора. Трое
шатающихся технарей производили жалкое зрелище, и водила Ляховецкий
понял, что за экраном ему не отсидеться. Плевать на огонек индикатора,
он отктыл дверь и спрыгнул на землю. Кожу сразу защипало, голова
заболела и стала наливаться свинцовой тяжестью, а еще через миг
возникло неприятное жжение. Изнутри. Особенно сильно «горели» кости –
как будто кто-то из другого измерения о кости сигаретные окурки тушит.
«Кэп где?» – орет сержант.
«Пиздец ему. На моих глазах током убило. Нас грузи, а то что-то
совсем хуево и ослепли. Давай, друг, быстро! Мотать надо отсюда –
сгорим, блядь, заживо!» – отвечает прапор. На невидящих глазах слезы –
«Что же они, суки, не позвонили!»
Сержант с трудом впихивает совсем ослабевших людей в кунг. Уже и
самому ой-ей-ей как хреново. Слабый и шатает как пьяного. Наконец в
кабине. Через экранирующую решетку дорогу видно плохо. Зато видно, как
решетка нагрелась. Надо же какое чудо – кое где на ней краска чернеет
и дымится, а мы, люди, ходим! Ну поехали. Ох руль не удержать – машину
мотает по дороге, но нет, в кювет нельзя. Фу-уу, отпускает. Сколько
проехал? Да всего-ничего, метров двести. А уже и не жжет! Ерунда
осталась, только тошнит, да тело слабое и как ватой набито. Вот и
забор, триста метров от радара – это уже безопасная зона, можно
поднять решетки со стекол. Не буду останавливаться, надо дотянуть до
КПП – там телефон. Километра три однако будет. Как там ребята в кунге?
Ладно, дам еще километр и остановлюсь – мочевик жжет страшно, такое
чувство, что и вправду кипятком ссать буду. И блевать охота. Все,
больше не могу. Стоп – вначале блевать, потом ссать, потом посмотрю,
что с ребятами.
Сержант прыгает на землю. Ноги не держат, и он беспомощно падает
на бок. Вокруг лес, как в заповеднике, тишина, только птички поют.
Невольно вспомнился ландшафт перед радаром: леса нет совсем – бетонный
плац, а дальше расходящаяся широкая просека с чахлой травой. Хотя чем
дальше от радара, тем выше трава. Потом кусты, потом подлесок, ну а
потом лес… Может там расчищают, а может само выгорает. Наверное само
выгорает. Мысли прервала рвота, впрочем не сильная. Так, чуть
блеванулось и полегчало. Кое-как встал, сделал несколько шагов до
ближайшего дерева. А вот пописать оказалось проблемой. Струя мочи
действительно была горячей – ну, может и не горячей, но теплее
обычного – «дымит» как на морозе. Да не в этом проблема – мочиться
больно! Сразу вспомнилась давным-давно перенесенная гонорея, которую
подцепил перед выпуском из ПТУ. Почему-то стало очень весело «От
радара трипак подхватил!». А потом сразу грустно – настроение
менялось, как диапазоны в приемнике. Корчась от рези сержант
Ляховецкий наконец выссался. Штаны были порядочно намочены, так как
его все еще сильно качало, и выполнять всю процедуру пришлось при
помощи одной руки, опираясь второй о дерево. Впрочем его виду, как с
буйной попойки, это весьма соответствовало. Ляховецкий ругнулся за
такую оплошность и поковылял открывать кунг.
В кунге было тихо. Двое беспорядочно лежали на полу. Голова
прапорщика находилась под лавкой, рядом с сапогом Альмухамедова. Сам
Сатар лежал лицом вниз в рвотной луже. Один Синягин полусидел в углу,
тоже облеванный, но с полуоткрытыми глазами, никак не среагировав на
свет. «Товарищ прапорщик, Михал Саныч! Альтик, Синя! Вы, че,
мужики!!!» Ответом был только сдавленный вздох со стоном Синягина.
Ляховецкий с трудом залез в кунг и стал тормошить лежащих. Все были
живы, но без сознания. Вытащив откуда-то пару засаленных ватников и
старое солдатское одеяло сержант попытался устроить какое-то подобие
изголовья и уложить на него в ряд всех троих. Наконец это удалось. Сам
он чувствовал себя заметно лучше, чем пять минут назад, головная боль
утихла, хотя головокружение оставалось на прежнем уровне.. Ясно, что
никакой другой помощи, кроме скорейшей доставки к врачу, водитель
предложить не мог. Снова прыгнуть с машины Ляховецкий побоялся. Решив
не терять понапрасну времени, он лег на пол около двери и сполз на
землю. Затем держась за борт вернулся в кабину и рванул на КПП.
На КПП обычно дежурили четверо – двое выходили «на периметр»
ходить вдоль колючей проволоки и отлавливать заблудших грибников, а
двое сидели «на телефоне». Обычно «на телефоне» сидят старослужащие, а
молодые бегают «по колючке» – это далеко, до следующего КПП, там надо
расписываться в контрольном журнале. Время «на палке», как называли
шлагбаум, текло медленно и размеренно, никаких ЧП не случалось и
дежурство на посту было безусловной халявой. Поэтому появление машины
оттуда, впрочем как и машины туда, считалось событием. Едва заслышав
шум мотора один солдат выходил из будки к шлагбауму с автоматом
наперевес, а другой открывал журнал для соответствующей записи «о
пересечении периметра». На этот раз наряд сразу понял, что случилось
нечто экстраординарное – приближающийся «Газон» швыряло по сторонам, а
в кабине не было офицера, один водитель-срочник. Скрипнули тормоза и
Лях, как называли Ляховецкого в полку, грузно вывалился из кабины. В
глазах наряда застыл немой вопрос.
«Мужики, телефон срочно! Капитана Лыкова убило, остальные в
отключке, да и мне хуево, едва держусь!» – выпалил Ляховецкий.
«Что случилось?»
«А кто его знает – радар всех пожег!»
После этих слов солдаты подхватили Ляха и потащили его в будку.
«Куда звонить то? Дежурному?»
«Давай дежурному, а потом куда повыше. В штаб полка звони!»
Дежурный было пустился в пространные расспросы, что да как, но
короткий доклад Ляха положил конец его сомнениям: «Товарищ Дежурный,
нам тут пиздец. Если врача не будет, то щас еще трое сдохнут. Самому
мне их не доставить – не могу я машину вести, голова сильно кружится.
Меня тоже радаром немного ебнуло.» Быстро меняющееся настроение
оключило в голове Ляха понятие о какой-либо субординации, поэтому он
без тени стеснения и сыпал матюками дежурному офицеру. Дежурный сразу
позвонил в полковой медпункт, затем в штаб. Поставив всех на ноги он
прыгнул в УАЗ и покатил к месту проишествия. Минут через 10 Дежурный
был у КПП, вместе с экстренно вызванной техгруппой, а еще через минуту
туда прибыли доктор и фельдшер на своей «санитарке». Доктор кольнул
что-то стандартное, вроде корглюкона, и занялся установкой
внутривенных систем. Самых тяжелых пострадавших, Иванюка и
Альмухамедова, положили на носилки и потащили в «санитарку».
Ляховецкого и Синявина оставили на полу в кунге. На КПП зазвонил
телефон, это сам коммандир полка требовал доклада. Выслушав что и как,
приказал времени не терять и везти пострадавших прямиком на аэродром.
А еще минут через сорок вся четверка уже находилась в воздухе в пустом
брюхе военно-транспортного самолета ИЛ-76. Тогда же из Клиники
Военно-полевой Терапии вышла санитарная машина на аэродром «Ржевка»,
что под Ленинградом. Пересечь половину Ленинграда по времени заняло
столько же, как и полет из соседней области. Самолет и «скорая»
прибыли на аэродром практически одновременно.
Как только пораженные были доставлены в Военно-Медицинскую
Академию встал вопрос, от чего же их лечить? С Ляховецким все было
более-менее ясно – у парня активно съезжала крыша, были дополнительные
неврологические симптомы и острый цистит не совсем понятного генеза –
воспаление мочевого пузыря. Впрочем, чего же тут не понятного? Что
мозги, что мочевик – наиболее «мокрые» органы. Вот их СВЧ и зацепило в
первую очередь. Были вызваны психиатр, невропатолог и уролог. После
того, как необычный консилиум назначил терапию, дела у нашего шофера
быстро пошли на поправку. Цистит прошел за неделю без особого лечения.
Какое-то время сержант еще демонстрировал странные симптомы,
напоминающие смесь сотрясения мозга, менингита (воспаления твердых
мозговых оболочек), слипчевого арахноидита (воспаления мягких мозговых
оболочек) и алкогольного опьянения с крайней психоэмоциональной
лабильностью, но через пару месяцев и это прошло. Паренька еще с
полгода потаскали по клиникам Академии науки ради, а потом выписали в
часть, как раз под его дембель. Легко отделался.
С остальными было куда труднее. Состояние прапорщика Иванюка было
очень тяжелым. Несмотря на проводимые реанимационные мероприятия
никакой положительной динамики (улучшения) не было. Через двое суток у
него стало сердце. Попытки запустить его электростимуляцией и непрямым
массажем оказались абсолютно безуспешными, и прапорщик умер так и не
придя в себя. Однако его смерть спасла жизнь оставшимся. На вскрытии
открылась поразительная картина – вся радарная травма состояла из
элементарных ожогов внутренних органов. При этом, где воды больше, там
сильнее ожог. Ожоги не захватывали органы стопроцентно, а лежали на их
«поверхности» – на фиброзных капсулах печени и почек, на мозговых
оболочках, на эпителии мочевого пузыря, на эндотелии крупных сосудов.
И на перикарде – сердечной сорочке. У пораженного развился острый
фибринозно-экссудативный перикардит, состояние, когда вокруг сердца
накапливается много жидкости с фибрином, веществом образующем тромбы в
крови. Перикард то дренировали, а вот восстановить нормальною
свертываемость крови так и не удалось. В обожженных изнутри крупных
сосудах образовались пристеночные тромбы, которые и привели к
инфарктам и эмболии – непосредственной причине смерти. Предотвратить
такое было трудно, но зато ясно стало, как лечить. Лечить следовало не
от мифической радарной травмы, а от ожоговой болезни! Ожогами же
объяснялась и внезапно наступившая слепота – сетчатка глаза просто
сгорела.
Теперь на консультацию пришли комбустиологи, специалисты по
ожогам. Подключили аппараты для очистки крови, стали коррелировать ее
агрегатное состояние – чтоб в сосудах не сворачивалась, но и чтоб
через сосудистую стенку не сочилась. Дополнительно лили много жидкости
в вену и специальными лекарствами форсировали диурез, или отделение
мочи. Такое тоже организм от ожоговых токсинов чистит. Вскоре кризис
миновал, вернулось сознание и дело пошло на поправку.
По началу состояние Альмухамедова было тяжелее, чем у Синягина.
Перикардит развился быстро, но после того, как всю жидкость,
сдавливающую сердце, выпустили и сердечную сумку промыли специальным
раствором, спаек не образовалось. Вот у Синягина жидкости вокруг
сердца было мало, а фибрина в виде спаек – много. Стало его сердцу
трудно биться, пришлось переводить в Госпитальную хирургию, где ему
хирургическим путем эти спайки рассекли. Долго ребята на койках
пролежали. В конце концов функции внутренних органов полностью
восстановились. Только радости солдатам с того мало было. Остались они
инвалидами на всю жизнь – мертвую сетчатку глаза не починишь. Как
радар ее сжег, так видеть им нечем стало, зрение потеряно
бесповоротно.
***
Много лет спустя в тридевятом царстве, в закордонном государстве
тоже производился ракетный перехват – где-то над океаном высоко в
ионосфере неслась боеголовка-макет, а на нее летело killer vehicle,
убийственное транспортное средство. Тридевятое царство решило
ракеты-перехватчики вообще без взрывчатки делать, «упростив» задачу до
уровня «собьем пулю пулей». . Радар построили на высоком холме,
выступающим большим мысом в океан. Поразительна была и территория
вокруг радара. Там стояли в большом ассортименте огородные пугалы,
какие-то вертушки, трещалки, рядом висели динамики, которые пищали,
звонили, клекотали по-ястребиному, заполняя все вокруг невыносимой
какофонией самых разнообразных звуков. Оказалось от птиц. Но птиц,
похоже, это нисколько не волновало. Мимо чинно пролетали здоровые
коричневые пеликаны, а чайки и вороны просто кишели в небе. И вот
радар заработал. Пых-пых-пых – птички попавшие под лучик забавно
взрывались, оставляя после себя маленькие облачка перьев и сажи. Вот
это настоящая радарная травма!
