Отечества достойнейшие дети

[skroznik]

Петр Леонидович Капица

Часть II

Кратко Кэмбриджский период Капицы можно подвести так:

Научный авторитет Капицы быстро рос. Он успешно продвигался по ступеням академической иерархии. В 1923 г. стал доктором и получил престижную стипендию Джеймса Клерка Максвелла. В 1924 г. он был назначен заместителем директора Кавендишской лаборатории по магнитным исследованиям, а в 1925 г. стал членом Тринити-колледжа. В 1928 г. Академия наук СССР присвоила К. ученую степень доктора физико-математических наук и в 1929 г. избрала его своим членом-корреспондентом. В следующем году К. становится профессором-исследователем Лондонского королевского общества. По настоянию Резерфорда Королевское общество строит специально для К. новую лабораторию. Она была названа лабораторией Монда в честь химика и промышленника германского происхождения Людвига Монда, на средства которого, оставленные по завещанию Лондонскому королевскому обществу, была построена. Открытие лаборатории состоялось в 1934 г. Ее первым директором стал К. Но ему было суждено там проработать всего лишь один год.



Капица в Кэмбридже (1922 год).
==============================================

Отношения между Капицей и советским правительством всегда были довольно трудными, загадочными и непонятными. За время своего тринадцатилетнего пребывания в Англии он несколько раз возвращался в Советский Союз вместе со своей женой (Анной Алексеевной Крыловой) чтобы прочитать лекции, навестить мать и провести каникулы на каком-нибудь русском курорте. Советские официальные лица неоднократно обращались к нему с просьбой остаться на постоянное жительство в СССР. Капица относился положительно к таким предложениям, но выставлял непременное условие свободы поездок на Запад. В конце лета 1934 г. Капица вместе с женой в очередной раз приехали в СССР, но собравшись вернуться в Англию, оказалось, что их выездные визы аннулированы. После яростной, но бестолковой стычки с официальными лицами в Москве Петр Леонидович был вынужден остаться в Москве, а его жене было разрешено вернуться в Англию к детям. Несколько позднее Анна Алексеевна присоединилась к мужу в Москве, а вскоре за ней приехали и дети. Резерфорд и другие друзья Капицы обращались к советскому правительству с просьбой разрешить ему выезд для продолжения работы в Англии, но результаты были нулевые.

В 1935 г. Капице предложили стать директором вновь созданного Института физических проблем АН СССР, но прежде, чем дать согласие, Капица почти год отказывался от предлагаемого поста, в качестве протеста против тоталитарной слежки, которую осуществляла за ним НКВД. Кроме того, ему фактически было предложено стать директором НЕсуществующего института. В конце концов место с трудом подобрали (у Калужской заставы) - в лесу, за городом. Капица в письме Резерфорду наивно писал что изолированное положение института видимо сохранится и в будущем. Конечно он не мог тогда и предполагать что совсем скоро это место станет чуть ли ни центром Москвы. А в то время это был пустырь, на которм валялось (по неизвестной причине) огромное количество дохлых кошек (из воспоминаний Александра Иосифовича Шальникова)... В это время Капица довольно часто ездит в Харьков и знакомится там близко с Шубниковым и Ландау. Шубников был выдающимся экспериментатором и, видимо, это и явилось причиной, по которой он не нашел общего языка с Петром Леонидовичем.



Петр Леонидович (пятый слева) в лаборатории Шубникова (третий справа) в Харькове (1934 год). Первый слева - Ландау.
===============================================

C самого начала, начиная со стороительства здания института, Петру Леонидовичу стал помогать ближайший его помошник на всю жизнь, в дальнейшем выдающийся экспериментатор, академик, Александр Иосифович Шальников. Он вспоминал что стрительство зданий института проходило в чрезвычайно трудных условиях, зачастую им с Петром Леонидовичем "приходилось объяснять строителям что такое прямой угол...". Тем не менее благодаря кипучей энергии Петра Леонидовича институт удалось построить за рекордные два года(!)



Александр Иосифович Шальников у главного входа в Институт Физических Проблем (ИФП) АН СССР, ставшим родным для него и Капицы до конца их жизни.
==============================================

Однако важнейшей проблемой было отсутствие приборов и установок для лаборатории, ибо все чем занимался Капица в Англии было уникальным и в большинстве своем нашей промышленности непосильным для изготовления...

Резерфорд, смирившись с потерей своего любимого ученика, позволил советским властям купить оборудование лаборатории Монда по символической цене. Это был тяжелейший поступок в жизни Резерфорда, ибо из-за своих приборов он был готов ругаться как последний фермер. Переговоры, перевоз оборудования и монтаж его в ИФП заняли несколько лет.

Капица возобновил свои исследования по физике низких температур, в том числе свойств жидкого гелия. Одновременно он вел проектирование установки для сжижения других газов - прежде всего кислорода. В 1938 г. он усовершенствовал небольшую турбину, очень эффективно сжижавшую воздух. Сама турбинка весила всего 100 грамм, но для того чтобы обеспечить ее работу, к ней пришлось приставить компрессор весом более трех с половино тонн. Это был фантастический прорыв в технике низких температур. Производство жидкого кислорода было надежно поставлено на промышленные рельсы. Это произвело переворот в сталелитейной промышленности и не будет преувеличением сказать, что выпуск нашей промышленностью огромного числа танков во время войны был бы невозможен без этого открытия. Особо надо подчеркнуть то, что Капица не ограничился открытием - он занялся внедрением этого метода в промышленность и не отступился пока эта промышленность (Главкислород) не заработала. Сам он пребывал в это время в должности начальника Главкислорода. За эти работы он был удостоен звания Героя труда (1944 год).



Капица после вручения ему первой золотой звезды Героя.
===============================================

Но своих занятий наукой он не бросал никогда. Ему удалось обнаружить необычайное уменьшение вязкости жидкого гелия при охлаждении до температуры ниже 2,17 К, при которой он переходит в форму, называемую гелием-II. Утрата вязкости позволяет ему беспрепятственно вытекать через мельчайшие отверстия и даже взбираться по стенкам контейнера, как бы «не чувствуя» действия силы тяжести. Отсутствие вязкости сопровождается также увеличением теплопроводности. Капица назвал открытое им новое явление сверхтекучестью. Cледует отметить что и рнее с жидким гелием подозревали "неладное" и даже называли его сверхтеплопроводным...

Двое из бывших коллег Капицы по Кавендишской лаборатории, Дж.Ф. Аллен А.Д. Мизенер, выполнили аналогичные исследования. Все трое опубликовали статьи с изложением полученных результатов в одном и том же выпуске британского журнала «Нейче». Статья К. 1938 г. и две другие работы, опубликованные в 1942 г., принадлежат к числу его наиболее важных работ по физике низких температур. Следует отметить что в это время в ИФП начинает работать и Лев Давидович Ландау, которого Капица пригласил их Харькова к себе на постоянную работу. Он и дает первое объяснение сверхтекучести - неправильное. Через некоторое время выходит другая его работа, верно объясняющая на феномелогическом уровне сверхтекучемть. Строгой микроскопической теории этого квантового явления не создано до сих пор. Cверхтекучий гелий был первым макроскопическим квантовым объектом, которое увидело человечество. В дальней шем Капица и Ландау были удостоены нобелевской премии за свои пионерские работы по сверхтекучему гелию. Капица - как экспериментатор и Ландау - как теоретик.

Капица, обладавший необычайно высоким авторитетом, смело отстаивал свои взгляды даже во время чисток, проводимых Сталиным в конце 30-х гг. Когда в 1938 г. по обвинению в шпионаже в пользу нацистской Германии был арестован сотрудник Института физических проблем Лев Ландау, Капица добился его освобождения. Для этого ему пришлось отправиться в Кремль и пригрозить в случае отказа подать в отставку с поста директора института.

В своих докладах правительственным уполномоченным Капица открыто критиковал те решения, которые считал неправильными. О его деятельности во время второй мировой войны на Западе известно мало. В октябре 1941 г. он привлек внимание общественности, выступив с предупреждением о возможности создания атомной бомбы. Возможно, он был первым из физиков, кто сделал подобное заявление. (Впоследствии Капица отрицал свое участие в работах по созданию как атомной, так и водородной бомб. Имеются вполне убедительные данные, подтверждающие его заявления. Неясно, однако, был ли его отказ продиктован моральными соображениями или расхождением во мнении относительно того, в какой мере предполагавшаяся часть проекта согласуется с традициями и возможностями Института физических проблем - бред).

Известно, что в 1945 г., когда американцы сбросили атомную бомбу на Хиросиму, а в Советском Союзе с еще большей энергией развернулись работы по созданию ядерного оружия, Капица был смещен с поста директора института и в течение восьми лет находился под домашним арестом. Он был лишен возможности общаться со своими коллегами из других институтов. У себя на даче он оборудовал небольшую лабораторию и продолжал заниматься исследованиями (ИФП - Изба Физических Проблем - именно в таком виде она официально была включена в мировой справочник физических лабораторий). Через два года после смерти Сталина, в 1955 г., он был восстановлен на посту директора Института Физических Проблем (тоже ИФП) и пребывал в этой должности до конца жизни.

Послевоенные научные работы Капицы охватывают самые различные области физики, включая гидродинамику тонких слоев жидкости и природу шаровой молнии, но основные его интересы сосредоточиваются на микроволновых генераторах и изучении различных свойств плазмы. Под плазмой принято понимать газы, нагретые до столь высокой температуры, что их атомы теряют электроны и превращаются в заряженные ионы. В отличие от нейтральных атомов и молекул обычного газа на ионы действуют большие электрические силы, создаваемые другими ионами, а также электрические и магнитные поля, создаваемые любым внешним источником. Именно поэтому плазму иногда считают особой формой материи. Плазма используется в термоядерных реакторах, работающих при очень высоких температурах. В 50-е гг., работая над созданием микроволнового генератора, Петр Леонидович обнаружил, что микроволны большой интенсивности порождают в гелии отчетливо наблюдаемый светящийся разряд. Измеряя температуру в центре гелиевого разряда, он установил, что на расстоянии в несколько миллиметров от границы разряда температура изменяется примерно на 2 000 000 К (!!!). Это открытие легло в основу проекта термоядерного реактора с непрерывным подогревом плазмы. Возможно, что такой реактор окажется проще и дешевле, чем термоядерные реакторы с импульсным режимом подогрева, используемые в других экспериментах по термоядерному синтезу.

Помимо достижений в экспериментальной физике, Капица проявил себя как блестящий администратор и учитель. Под его руководством Институт Физических Проблем стал одним из наиболее продуктивных и престижных институтов АН СССР, привлекшим многих ведущих физиков страны. Капица принимал участие в создании научно-исследовательского центра неподалеку от Новосибирска – Академгородка, и высшего учебного заведения нового типа – Московского физико-технического института. Построенные Капицей установки для сжижения газов нашли широкое применение в промышленности. Использование кислорода, извлеченного из жидкого воздуха, для кислородного дутья произвело подлинный переворот в советской сталелитейной промышленности.

В преклонные годы Капица, который никогда не был членом коммунистической партии, используя весь свой авторитет, критиковал сложившуюся в Советском Союзе тенденцию выносить суждения по научным вопросам, исходя из ненаучных оснований. Он выступал против строительства целлюлозно-бумажного комбината, грозившего загрязнить своими сточными водами озеро Байкал; осудил предпринятую КПСС в середине 60-х гг. попытку реабилитировать Сталина. Капица был членом Советского комитета Пагуошского движения за мир и разоружение. Он высказал также несколько предложений о способах преодоления отчуждения между советской и американской науками.

В 1965 г., впервые после более чем тридцатилетнего перерыва, Капица получил разрешение на выезд из Советского Союза в Данию для получения Международной золотой медали Нильса Бора, присуждаемой Датским обществом инженеров-строителей, электриков и механиков. Там он посетил научные лаборатории и выступил с лекцией по физике высоких энергий. В 1966 г. он вновь побывал в Англии, в своих старых лабораториях, поделился воспоминаниями о Резерфорде в речи, с которой выступил перед членами Лондонского королевского общества. В 1969 г. Капица вместе с Анной Алексеевной впервые совершил поездку в Соединенные Штаты.

Петр Леонидович был удостоен Нобелевской премии по физике в 1978 г. «за фундаментальные изобретения и открытия в области физики низких температур», хотя нобелевскому комитету и потребовалось для этого почти пол-века. Свою награду (половину премии) он разделил с Арно А. Пензиасом и Робертом В. Вильсоном (открытие реликтового фона). Представляя лауреатов, Ламек Хультен из Шведской королевской академии наук заметил: «Капица предстает перед нами как один из величайших экспериментаторов нашего времени, неоспоримый пионер, лидер и мастер в своей области».

У супругов Капиц родились двое сыновей. Оба они впоследствии стали учеными. В молодости Капица, находясь в Кембридже, водил мотоцикл, курил трубку и носил костюмы из твида. Свои английские привычки он сохранил на всю жизнь. В Москве, рядом с Институтом Физических Проблем, для него был построен коттедж в английском стиле. Одежду и табак он выписывал из Англии. На досуге Капица любил играть в шахматы (и ужасно не любил проигрывать даже чемпионам мира) и ремонтировать старинные часы.

В ночь на 8 апреля 1984 г. Петр Леонидович скончался... Последний день своей жизни (23 марта) он, как всегда, провел в своей лаборатории. Ночью с ним случился инсульт и он так и не пришел в себя до своей кончины.

Капица был удостоен многих наград и почетных званий как у себя на родине, так и во многих странах мира. Он был почетным доктором одиннадцати университетов на четырех континентах, состоял членом многих научных обществ, академии Соединенных Штатов Америки, Советского Союза и большинства европейских стран, был обладателем многочисленных наград и премий за свою научную и политическую деятельность, в том числе семи орденов Ленина.

Дополнение

21 июня 1994 г. в Колонном зале Дома Союзов состоялось торжественное собрание, посвященное 100-летию со дня рождения Петра Леонидовича Капицы. Выступали члены правительства, президент Академии наук, ученики, друзья и сотрудники Капицы. В зале присутствовало около тысячи человек.

В конце собрания на трибуну поднялась вдова ученого, Анна Алексеевна. Хрупкая седая женщина, которой в том году исполнился 91 год, прочитала речь в память о своем муже, речь настолько необычную, что зал слушал ее, затаив дыхание, а когда она сходила с трибуны, все стоя провожали ее аплодисментами.

"...Всю жизнь я был самим собой, -
мы ведь из-за этого спорили с тобой"

Г. Ибсен. "Пер Гюнт"

Петр Леонидович хорошо знал и любил драму Ибсена "Пер Гюнт" и иногда вспоминал "пуговичника" - таинственный персонаж, переплавляющий старые оловянные пуговицы. Я как-то не вдумывалась в эти слова.

Сейчас, вспоминая нашу жизнь, я перечитала "Пера Гюнта", и как ярко встал передо мной образ Петра Леонидовича! Вся его жизнь напоминает драму Пера Гюнта. Постоянно страшные, смертельные опасности, препятствия на жизненном пути, и все время борьба с судьбой. "Быть самим собой" - это девиз Пера и это девиз всей жизни Петра Леонидовича.

Сколько раз взлет к счастью и славе - и тут же удар судьбы, но надо во что бы то ни стало опять ввысь, утверждать себя как человека, как ученого - "быть самим собой".

Никакие препятствия, брошенные судьбой на его жизненном пути, не могли остановить Петра Леонидовича. Если невеста в Китае и идет мировая война, он бросается за Надей в Китай. Разруха, война, голод, холод, смерть самых близких, нежелание жить, первый раз ужас потерь. Но если выжил, надо бороться за свое место ученого, влюбленного в науку, эта вечная любовь не изменяет никогда!

Но судьба и тут не бессильна - опять удар по самому дорогому, по научному пути, по возможности работать, но и это надо победить с громадными душевными муками, нельзя сдаваться, нельзя потерять "самого себя".

Иногда бывали передышки, но не надолго. Опять побеждает зло, оно как бы следует за <.. .> Петром Леонидовичем, и ему приходится выбирать между добром и злом, и не всегда это было просто. Но Петр Леонидович никогда не поступал против своей совести.

Жизнь и работа в Англии были необходимы, [но] это вынужденное изгнание всегда бередило его душу. Поездки Петра Леонидовича в Союз, его помощь родным, разлука с любимой матерью, письма Семенова, зовущего назад, посильная помощь русской науке - все это лежало на душе, но надо работать, наука превыше всего! Но мать, брат. Родина, друзья - мысль о них никогда не покидала его сознание.

Так же как и Пер Гюнт, Петр Леонидович на своем пути наталкивался на глухую стену людского непонимания, он всюду был чужим - и в своей стране, и на чужбине.

Как и у Пера, у Петра Леонидовича было много увлечений, но он [после гибели своей первой семьи] ни с кем до меня не связал своей жизни. Мы встретились, и ему понравилась моя непосредственность, моя наивность в жизни, мои увлечения археологией, искусством. Я была избалована жизнью и проходила по жизни, ничего не видя. Мама спасала меня от окружающего нас зла, она все брала на себя. Потеряв четырех детей из пяти, она не могла потерять меня. Но я ничего этого не понимала. Мой характер мешает мне открыто выражать свои чувства. Вот почему я не могла быть Сольвейг.

Но мы создали так желанную для него семью. Любовь к сыновьям изменила многое в характере Петра Леонидовича. Единственное, чего он никогда не прощал, - это обмана и двурушничества. Я всегда старалась быть прочной опорой, я никогда не хотела идти другим путем, только с Петром Леонидовичем, и в этом была насущная необходимость, особенно когда мы стали жить в Москве. Наша жизнь была основана на верности друг другу, на абсолютной уверенности в поддержке в любой ситуации, на дружбе, на полном понимании разности наших темпераментов: бурного, мятущегося, требовательного к людям - и прохладно- снисходительного к людским недостаткам. Мы хорошо дополняли друг друга.

Эта уверенность сделала нашу жизнь очень счастливой. Мы были необходимы друг другу. И если возникало непонимание и даже ссоры, то всегда находился компромисс, опять объединяющий оба характера и разрешающий все недоразумения. Это давало возможность дальнейшей счастливой совместной жизни, а Петру Леонидовичу была необходима семья.

Очень нужна была уверенность в полном союзе, это была основа всего нашего существования. Если происходили разногласия по вопросам жизненно важным, то я уступала и очень редко оставалась при своем мнении - лишь когда мне казалось, что Петр Леонидович идет не своим путем. Часто я недопонимала его мудрости "гладить волков по шерсти". Мне казалось это уступкой перед совестью. На самом же деле это был мудрейший и опаснейший подход к необходимым возможностям для сохранения жизни и науки.

Много раз в своей жизни Петр Леонидович встречался с "пуговичником" с плавильной ложкой, но он всегда отвергал возможность "переплавки" и оставался самим собой.

Проходили годы, и Петр Леонидович начинал понимать что-то очень важное в людских судьбах. Это заставило его заинтересоваться общей судьбой людей на всем земном шаре. Вероятно, вспоминая свою жизнь, он стал мягче относиться к людям, снисходительнее к их недостаткам, но он всегда оставался самим собой.

Спасибо всем, кто пришел сегодня вспомнить Петра Леонидовича.

[skroznik]

ЛОМОНОСОВ И МИРОВАЯ НАУКА

П.Л. Капица.
Речь в Президиуме АН СССР.

Говорить о Ломоносове приятно, как приятно общение с одним из самобытных гениев в истории человеческой культуры. Говорить теперь о Ломоносове трудно, так как все мы со школьной скамьи хорошо знакомы с его образом и с его деятельностью. Тут трудно рассказать что-либо новое, так как уже в продолжение 200 лет жизнь и деятельность Ломоносова всесторонне изучались и обсуждались. Говорили и писали о Ломоносове крупнейшие наши писатели, публицисты, ученые и государственные деятели: Радищев, Пушкин, Белинский, Добролюбов, Чернышевский, Герцен, Писарев, Аксаков, Меншуткин, Вальден, Вавилов, Ферсман, Комаров и многие-многие другие. Хотя некоторые стороны деятельности Ломоносова и критиковались, но все без исключения говорили о нем с громадным пиететом и признавали его колоссальное влияние на развитие нашей отечественной культуры — языка, литературы, образования, техники и науки. Большое прогрессивное значение Ломоносова признавалось как в дореволюционное время, так признается и теперь. Уже с прошлого века неизменно торжественно отмечались юбилейные даты его рождения и смерти. В наше время эти торжества принимают все более и более крупные, всенародные масштабы!

Первый памятник Ломоносову был воздвигнут на его родине в Архангельске; он принадлежит нашему крупнейшему скульптору Мартосу. В 1825 году началась подписка, а уже через четыре года памятник был открыт.

В 1865 году (столетие со дня смерти Ломоносова) Академия наук учредила ежегодную премию его имени в 1000 рублей. Эта премия присуждалась поочередно по гуманитарным и естественным наукам. В наше время Академия наук также учредила премию и медаль имени Ломоносова.

Единственное, что не было еще выполнено за истекшие 200 лет, — это издание полного собрания сочинений М. В. Ломоносова, которое осуществлено в последние годы.

Немногие из наших ученых или общественных деятелей имеют такой богатый биографический и историографический материал, как Ломоносов; знакомясь с этим материалом, приходится сожалеть, что до нас не дошел хороший портрет Ломоносова. Портреты и гравюры, которые обычно воспроизводятся, сделаны посмертно и являются копиями с одного и того же оригинала, написанного неизвестным и малоодаренным художником. Только бюст работы Шубина, лично знавшего Ломоносова, дает нам его живой и одухотворенный образ.

При изучении материалов о Ломоносове наибольшую неудовлетворенность вызывает то, что никто из наших крупных писателей не нарисовал его облика как человека. Есть, конечно, на свете много даже крупных ученых, круг интересов которых ограничен стенами их лабораторий. Обычно человеческий образ таких ученых малоинтересен. Но когда деятельность крупного ученого и большого самобытного человека, каким был Ломоносов, захватывает развитие культуры всей страны и при этом в один из интереснейших моментов ее истории, то его живой образ представляет большой общечеловеческий интерес. Чем крупнее человек, тем больше противоречий в нем самом и тем больше противоречий в тех задачах, которые ставит перед ним жизнь. Диапазон этих противоречий и является мерой гениальности человека. Противоречия как в самой натуре Ломоносова, так и противоречия, в которых протекала его жизнь, были исключительно велики.

Трудно найти большее противоречие, чем в судьбе «архангельского мужика», живущего и работающего среди придворной верхушки чиновного и дворянского сословия. Ломоносов был прогрессивным общественным деятелем, он видел необходимость народного образования и науки, боролся с суевериями и предрассудками, но для осуществления своей деятельности ему приходилось опираться на вельмож при дворе. Несмотря на свое мужицкое происхождение, он понимал необходимость лести и восхваления державных властителей и по-своему справлялся с этой задачей. Яркостью своих личных качеств он снискал дружбу и покровительство наиболее влиятельных вельмож того времени — Шувалова, Воронцова и Орлова.



Когда Петр «прорубил окно» в Европу, то ветер занес к нам с Запада не только культуру и науку. С настоящими учеными, какими были Эйлер и Бернулли и которые принесли нам передовую западную науку, ветер занес к нам большое количество ученых-иностранцев, средних людей или даже авантюристов, заинтересованных только в материальных благах и в сохранении своего привилегированного положения в России, которое давало им возможность легко обогащаться. Естественно, что они тормозили в Академии наук рост русского влияния. Хорошо известно, как Ломоносову, опираясь на авторитет иностранных ученых, приходилось бороться с засильем иностранцев. Ломоносов своим острым умом прекрасно оценивал сложность условий, в которых проходила его деятельность. Она требовала с его стороны большой выдержки и такта, но это противоречило неудержимости его темперамента и страстности его натуры. Тут возникали те острые конфликты, которые хорошо известны из биографии Ломоносова. В конечном итоге, в этой сложной борьбе гению Ломоносова все же удается побеждать, но картина этой сложной борьбы до сих пор хорошо не обрисована.

Ломоносов понимал большое значение развития науки в России и необходимость поднятия высшего образования; он много работал по созданию в Москве университета, привлекал молодежь к научной работе, но сам не мог уделять научной работе столько времени, сколько ему хотелось. По-видимому, по натуре он не был учителем. Чрезмерный индивидуализм не делал из него выдержанного учителя. В результате получилось, что положив столько сил на распространение науки в России, он все же не оставил после себя учеников. Меншуткин, наибольший знаток научной деятельности Ломоносова, говорит: «что он не создал никакой школы, из его учеников после его смерти по научной части пошел только С.Я. Румовский», впоследствии профессор астрономии Академии наук.

Перечень противоречий в жизни Ломоносова можно было бы продолжить, но нарисовать живой образ Ломоносова, вмещавшего в себя все эти противоречия, — задача, которая ждет своего крупного писателя.

Мне хотелось бы сейчас остановиться на одном из противоречий в жизни Ломоносова, которое хотя и хорошо известно, но пока еще не получило должного объяснения. Я думаю, что оно актуально для нас и сейчас.

Не раз Ломоносов говорил, что его деятельность как поэта и писателя, реформатора русского языка, историка, общественного деятеля, геолога, администратора мало его удовлетворяет, и основное свое призвание он видит в научной работе, в физике и химии. Казалось бы, что научная работа по химии и физике должна была бы быть его основной деятельностью, поскольку с самого начала своего пребывания в Академии наук, с 1741 года, он занимал место адъюнкта по физике, а через четыре года был назначен профессором химии. Естественно предположить, что при этих условиях гений Ломоносова должен был оставить крупнейший след как в отечественной, так и в мировой науке. Но мы знаем, что этого не произошло, и это неоднократно вызывало недоумение многих изучавших историю науки. Академик П. И. Вальден в своей речи, произнесенной в Академии наук на юбилее Ломоносова в 1911 году, подробно останавливается на этом вопросе, он указывает на: «трагизм в участи научных трудов Ломоносова, не оставивших видимых следов в химии и физике». Вальден приводит ряд данных, подтверждающих незнание иностранными историками научной деятельности Ломоносова. В подробной истории физики Heller'a (1889 г.) и Rosenberger'a (1882—1890 годы) вовсе не встречается имя Ломоносова. Французский историк химии F. Hoefer (1860 г.) пишет о нем только несколько строк, не лишенных курьеза. Привожу их дословно: «Parmi les chimistes russes qui se sont fait connaitre comme chimistes, nous citerons Michel Lomonossov, qu'il ne faut pas confondre avec le poete de ce nom» («Среди русских химиков, которые стали известными химиками, мы упомянем Михаила Ломоносова, которого не надо смешивать с поэтом того же имени».).

Но если на Западе почти не знали научных работ Ломоносова как физика и химика, то и у нас они оставались или неизвестными или забытыми до самого недавнего времени. Во всех обширных материалах по исследованию Ломоносова до начала нашего века есть только две юбилейные статьи о Ломоносове как физике, обе напечатанные в 1865 году; одна Н. А. Любимова, которая представляет бесталанный пересказ нескольких работ Ломоносова, вторая — всего в пять страничек — Н. П. Бекетова. В обеих больших русских энциклопедиях, как Брокгауза, так и Граната, так же как и в Британской энциклопедии и во французском Ларуссе, ничего не говорится о достижениях Ломоносова как физика и химика. Даже в нашем основном и дотошно цитирующем литературу курсе физики О. Д. Хвольсона до появления работ Меншуткина не было ни одной ссылки на Ломоносова.

С другой стороны, А.С. Пушкин в своих заметках «Путешествие из Москвы в Петербург» (1834 г.), разбирая деятельность Ломоносова, говорит: «Ломоносов сам не дорожил своей поэзией и гораздо более заботился о своих химических опытах, нежели о должностных одах на высокоторжественный день тезоименитства». Пушкин говорит о Ломоносове как о великом деятеле науки; в историю вошли его замечательные слова: «Он, лучше сказать, сам был первым нашим университетом». Пушкин видел гений Ломоносова как ученого. Для нас очень важно мнение Пушкина, как одного из самых образованных и глубоко понимающих русскую действительность людей. К тому же Пушкин мог еще встречать людей, которые видели и слышали живого Ломоносова. Таким образом, даже современниками Ломоносов был признан большим ученым. Но характерно, что никто из окружающих не мог описать, что же действительно сделал в науке Ломоносов, за что его надо считать великим ученым.

Так продолжалось до начала нашего столетия, когда профессор физической химии Борис Николаевич Меншуткин как ученый стал изучать оригинальные научные труды Ломоносова по химии и физике. Меншуткин перевел с латинского и немецкого работы Ломоносова, критически изучал не только основные труды, но и переписку и личные заметки Ломоносова. Начиная с 1904 года, Меншуткин систематически публиковал этот материал. Позднее эту работу стали продолжать С. И. Вавилов, Т. П. Кравец и ряд других ученых.

Таким образом, только через 200 лет мы узнали, над чем и как работал Ломоносов. Теперь, зная, по какому пути развивалась наука после Ломоносова, мы можем безошибочно оценить его научную работу по химии и физике. Таким образом, только теперь выяснилось, что для своего времени научная работа Ломоносова была наиболее передовая и, несомненно, должна была оставить глубокий след в развитии мировой науки.

Сделанная Пушкиным более ста лет назад интуитивная оценка Ломоносова как великого ученого была правильной. Все это еще больше заставляет нас недоумевать, как могло случиться, что вся эта научная деятельность Ломоносова прошла так бесследно не только за границей, но и у нас? Об этом приходится говорить со скорбью, так как вследствие этого и наша, и мировая наука понесла значительный урон. Конечно, такая изоляция научной деятельности Ломоносова от мировой науки не могла произойти случайно, она имела свои исторические причины. Я думаю, что таких случаев, когда открытия и достижения русских ученых не оказали должного влияния на развитие мировой науки, было у нас немало. Поэтому противоречия между крупнейшими достижениями Ломоносова в науке и отсутствием должного их влияния [с.170] на развитие мировой науки имеют интерес и в наши дни. Я остановлюсь на этом вопросе более подробно.

Чтобы сделать анализ связи работ Ломоносова как ученого с современной ему наукой, нужно хотя бы в самых общих чертах нарисовать картину того, в каких условиях развивались естественные науки в первой половине XVIII века. Напомню, что в истории культуры человечества только XVI век можно считать началом интенсивного роста естественных наук. До этого времени человечество также знало великих ученых, как, например, Пифагор, Архимед, Авиценна, но они были одиноко творившими гениями. Наука тогда развивалась медленно. Только с XVI века наука стала развиваться нарастающими темпами в результате того, что научная работа стала коллективным творчеством людей, проходящим в интернациональном масштабе. Первые громадные успехи этого коллективного творчества ученых хорошо известны: это был быстрый рост астрономии и механики. В нем приняли участие поляк Коперник, датчанин Тихо Браге, немец Кеплер, итальянец Галилей, англичанин Ньютон, француз Декарт, голландец Гюйгенс и еще много-много других, менее известных ученых.

И по сей день коллективный труд ученых в международном масштабе является основным фактором, обеспечивающим быстрый рост науки. Он стал возможен не только благодаря росту материального благосостояния людей и развития средств связи между странами, но, главное, это стало возможным благодаря изобретению в XV веке книгопечатания.

Все ученые хорошо понимают, что и по сей день без книги невозможно ни распространение, ни сохранение научного опыта и научных достижений, а без этого, конечно, наука не может полноценно развиваться. В это же время происходит отрыв науки от церкви, что было необходимо, чтобы наука развивалась на здоровой материалистической базе.

С этого времени передовые государственные деятели начинают понимать значение развития естественных наук для роста человеческой культуры. Уже в начале XVII века громадное значение опытного изучения природы и индуктивный метод обобщения этих опытов, ведущий к познанию законов природы, были четко сформулированы Фрэнсисом Бэконом. Крупный государственный деятель, достигший положения лорда-канцлера, Бэкон в 1621 году был осужден за взяточничество. Конец своей жизни он провел в полуизгнании, где написал философские работы, которые обессмертили его имя. Так, бесславие при жизни превратилось в славу после смерти. В писаниях Бэкона, в одном неоконченном сочинении, названном им «Новой Атлантидой», он по-новому возрождал историю Платоновой Атлантиды. Остров этот живет и управляется учеными. В описании острова можно найти и научные институты и другие стороны организации научной жизни, напоминающие нашу государственную организацию науки.

Значение науки как могучей силы, направляющей рост культуры страны по правильному пути, Бэкон дает в следующем красивом образе, где наука противопоставляется эмпиризму: «хромой калека, идущий по верной дороге, может обогнать рысака, если тот бежит по неправильному пути. Даже более того, чем быстрее бежит рысак, раз сбившись с пути, тем дальше оставит его за собой калека». Также Бэкон провозгласил физику «матерью всех наук», которая первая указывает путь развития культуры человека. Я даю это описание так подробно, поскольку Бэкон в те времена широко читался и его «Новая Атлантида» выдержала много изданий. Его взгляды были распространены в правящей верхушке передовых стран и в это время развитие науки стало считаться государственной заботой. Тогда же научная работа так распространилась, что возникла потребность согласованной работы, поэтому уже в XVII веке во многих странах начинают создаваться академии наук или аналогичные им научные общества. Начинают печататься периодические научные журналы и мемуары.

Петр I при посещении им Европы быстро воспринял значение науки для развития страны и, конечно, не мог не понимать, что России, чтобы стать передовой, культурной страной, тоже нужна наука. Тут происходят известные беседы на эту тему Петра с Лейбницем и возникает идея создания в России Академии наук. Создается наша Академия уже после смерти Петра при Екатерине I, в 1725 году. Хорошо известно, что Академия была сформирована из иностранцев с тем, чтобы они воспитали русских ученых. Мы знаем, что Ломоносову повезло — он вовремя попал в Петербург, чтобы стать одним из первых русских ученых в Академии наук. Но, конечно, еще больше повезло Академии наук, что первым русским ученым стал Ломоносов. Он получил свое высшее научное образование в Германии, где в продолжение 5 лет учился, главным образом, у профессора Христиана Вольфа. В 1741 году Ломоносов возвратился в Петербург, где ему пришлось начинать свою научную деятельность в весьма неблагоприятных условиях.

К этому времени Академия наук уже существовала почти 20 лет, царствовала Анна, правил Бирон, и идея Петра о развитии своей, русской науки начала отходить на второй план. При создании Академии наук среди приглашенных иностранцев были только два настоящих крупных ученых, оба ставших знаменитыми. Это были Леонард Эйлер и Даниил Бернулли. Но внимательное отношение к ним все уменьшалось, и в 1741 году, когда Ломоносов вернулся из Германии в Петербург, они оба, сначала Бернулли, а потом Эйлер уже покинули Академию. Интересно, что Эйлер покинул Петербург за три дня до возвращения Ломоносова из Германии и вернулся снова в Петербург уже при Екатерине II, когда внимание к ученым стало снова повышаться. Но это было уже через год после смерти Ломоносова. Таким образом, хотя Ломоносов и много переписывался с Эйлером, лично они не встречались, если не считать возможных посещений Ломоносовым до его отъезда в Германию лекций Эйлера.

Итак, в Академии наук в области своих работ по физике и химии Ломоносов был предоставлен почти полному одиночеству. За развитием науки ему приходилось следить по литературе, которая была тогда скупой, личного контакта с крупными учеными у него не было, так как Ломоносов, ставши ученым, ни разу не выезжал за границу, а иностранные ученые для общения с ним в Петербург не приезжали, поскольку тогдашняя Академия наук не представляла интереса.

Несмотря на эту оторванность от мировой науки, Ломоносов все же сумел сосредоточить свои работы на самых актуальных проблемах химии и физики того времени. Как ученый, он совмещал в себе мыслителя и экспериментатора. Интересны его высказывания о связи теории и эксперимента, они вполне актуальны и по сей день: «Некоторые теоретики, без всяких предварительных опытов злоупотребляющие своим досугом для измышления пустой и ложной теории и загромождающие ими литературу...»

Во главу изучения природы Ломоносов ставил опыт, это его характерная черта как ученого. Поэтому он много сил положил, чтобы создать лабораторию, и усердно работал там. Но тогдашнее окружение мало ценило Ломоносова как ученого, его ценили, прежде всего, как поэта. За одну из своих хвалебных од Ломоносов получил от царицы 2000 рублей, что было больше, чем его трехлетнее жалование в Академии наук (660 рублей в год).

Ломоносова также ценили как историка, как создателя литературного русского языка, за его грамматику, за его переводы, ценили его как государственного деятеля, заботившегося о развитии образования и техники в России.

Значение его научных занятий в лаборатории не было понятно чиновникам и двору. Чтобы оправдаться в своих лабораторных занятиях, Ломоносов писал в 1753 году графу Шувалову: «полагаю, что мне позволено будет в день несколько часов времени, чтобы их вместо бильярду, употребить на физические и химические опыты...» Таким образом, Ломоносову приходилось оправдываться в своей научной работе, что он тратит на нее время досуга вместо игры в бильярд. Конечно, оправданием затрат государственных средств на лабораторию были и практические результаты, как, например, получение мозаичного стекла и решение различных технических задач.

Приходится удивляться тому, как много сделал Ломоносов в области экспериментальной базисной науки, несмотря на эти неблагоприятные условия. Во-первых, он очень широко захватил в своих работах различные области физики. Он изучал жидкое, твердое и газообразное состояние тел. Он тщательно разработал термометрию, он точно калибровал свои ртутные термометры. Пользуясь ими, он, например, определил коэффициент расширения газов при нагревании с удивительной для своего времени точностью. Сравнивая его данные с современными, мы находим, что он сделал ошибку меньше 3%, что было в десять раз точнее принятого тогда значения. Это показывает исключительно высокую технику Ломоносова как экспериментатора. Перечисление остальных достижений Ломоносова в области экспериментальной физики и химии, которые были сделаны на том же высоком уровне, заняло бы слишком много времени и не является нашей задачей. Интересующиеся этим вопросом могут прочесть прекрасную монографию Б. Н. Меншуткина о трудах Ломоносова по физике и химии, изданную в 1947 году.

Несомненно, эти работы Ломоносова должны были уже сами по себе поставить его в ряд крупнейших экспериментаторов того времени. Интересно, что опыты Ломоносова по электричеству, в которых он развивал работы Франклина, более известны не по своим научным результатам, а потому что они привели к смерти Рихмана, убитого грозовым разрядом. Эти работы привели Ломоносова к выдвижению интересной гипотезы о природе электрического заряда в облаках.

Есть у него и ряд оптических работ, они сводились к построению более совершенных оптических приборов, как, например, телескоп-рефлектор, которым Ломоносов в 1761 году наблюдал редкое явление — прохождение Венеры по диску Солнца. Эти наблюдения были тоже крупным вкладом в науку. Он заметил деформацию и расплывчатость краев диска Венеры и этим первым показал, что на Венере должна быть атмосфера. Интересно отметить, что в современных астрономических руководствах пишут, что такое же доказательство было сделано лишь в 1882 году, т. е. на 121 год позже, когда Венера опять проходила через солнечный диск.

Самым крупным по своему значению достижением Ломоносова было экспериментальное доказательство «закона сохранения материи». Открытие Ломоносовым закона сохранения материи теперь хорошо изучено, и несомненность того, что Ломоносов первым его открыл, полностью установлена. В 1756 году он сделал классический опыт, в котором показал, что в запаянном сосуде при нагревании происходит окисление свинцовых пластинок, но при этом общий вес сосуда не меняется. Опыт Ломоносова аналогичен знаменитому [с.174] опыту Лавуазье, но опыт Лавуазье был сделан на 17 лет позже. Я не буду подробно повторять всю эту историю, большинство знает ее. Несомненно, что это открытие одного из самых фундаментальных законов природы должно было в истории науки поставить имя Ломоносова в ряду крупнейших мировых ученых.

Но все эти работы Ломоносова не только не были широко известны за границей, но до упомянутого исследования Меншуткина большинство из них не было известно и у нас. Очевидно, что при этих условиях работы Ломоносова по физике и химии не могли оказать должного влияния на развитие как мировой, так и нашей науки.

Почему же это произошло?

Первой причиной того, что работы Ломоносова были мало известны за границей, могло быть, казалось бы, то, что он не придавал значения приоритету своих открытий и недостаточно публиковал свои работы. Приоритету в научной работе в те времена придавали не меньше значения, чем теперь. Достаточно вспомнить спор о приоритете изобретения дифференциального исчисления между Ньютоном и Лейбницем, который принял оборот крупного дипломатического инцидента; при этом карьера Лейбница сильно пострадала.

Дошедшие до нас материалы показывают, что и Ломоносов придавал значение приоритету, поэтому он публиковал свои работы либо по-латыни, либо по-немецки: обоими языками он прекрасно владел. Свидетельством того, что Ломоносов заботился, чтобы его научные работы были известны за рубежом, служит следующий факт. В 1753 году, когда Рихман был убит молнией, общее собрание Академии наук было отложено, но Ломоносов просил, чтобы ему была дана возможность произнести его речь об электричестве, «пока она не утратила новизны». Поэтому президент Академии наук граф Разумовский в день празднования коронования повелел устроить акт: «дабы господин Ломоносов с новыми своими произведениями между учеными в Европе людьми не опоздал и через то труд его в учиненных до сего времени электрических опытах не пропал». Речь Ломоносова была после этого разослана многим иностранным ученым. Известно также, что Ломоносов писал о своих работах Эйлеру и ряду других ученых. Следует вспомнить, что личная переписка между учеными в то время рассматривалась как один из наиболее эффективных методов научной информации и все широко ею пользовались. Таким образом, нет никаких оснований считать, что как за рубежом, так и у нас ученые не могли знать о работах Ломоносова. Они их знали, но не обращали на них должного внимания.

Некоторые биографы Ломоносова высказывали предположение, что отсутствие внимания к работам Ломоносова происходило от того, что его идеи были чересчур передовыми. Мне думается, что это предположение тоже неосновательно. Действительно, живой и смелый ум Ломоносова захватывал почти все области естествознания, находящиеся в кругу интересов тогдашней «натурфилософии». По широте охвата трудно назвать другого ученого, современника Ломоносова, с таким же разносторонними интересами и знаниями. Теоретические концепции Ломоносова в тех областях науки, где он непосредственно вел свои экспериментальные работы — учение о теплоте, о состоянии вещества, химия — поражают тем, что они до деталей совпали с тем путем, по которому развивались эти области после Ломоносова и развиваются по сей день.

Весьма поразительно для современного читателя то, что Ломоносову была совершенно ясна кинетическая природа тепла. Он картинно связал нагрев тела с возрастанием поступательного и коловратного движения (вращательное движение) атомов и молекул, которые он называл, конечно, иначе. В физике тогда господствовало ложное представление о существовании «теплорода». Хотя эти взгляды Ломоносова были передовыми, но он не был их одиноким адептом, например, их разделял также Бернулли. Развивал эти взгляды Ломоносов чрезвычайно последовательно и логично, например, он вплотную подошел к понятию абсолютного нуля. В «Размышлении о причине теплоты и холода» в § 26 он говорит «о высшей возможной степени холода, вызванной полным покоем частичек, прекращением всякого движения их».

Иллюстрацией убежденности Ломоносова в справедливости своего представления о физической сущности тепла может служить следующий любопытный факт. В 1761 году Ломоносов написал записку «О размножении и сохранении российского народа». В этой записке он рассмотрел те разнообразные причины, которые вызывали в России высокую смертность, и выдвинул ряд мероприятий борьбы с ней. Так, в § 7 он пишет, что надо крестить детей всегда в теплой воде: «попы исполняют предписание Требника, чтобы вода была натуральная без примесей и вменяют теплоту за примешанную материю, а не думают того, что летом сами же крестят теплой водой, по их мнению смешанной, и так сами себе прекословят; а особенно по своему недомыслию не знают, что и в самой холодной воде еще теплоты очень много. Однако, невеждам попам физику толковать нет нужды».

Интересно, что эта записка никогда в царское время не была опубликована, так как высказанные в ней мысли были чересчур революционны.

Идеи Ломоносова, направляющие его работы в области химии, были тоже совершенно правильные и передовые. Он всегда исходил из атомистического представления, он близко подошел к идее молекулярного строения химических соединений. В научных исследованиях по химии он считал необходимым применение количественного метода. Он разработал точные методы взвешивания. Считал важным применение по возможности чистых реактивов. Вот этот количественный подход к изучению химических реакций и привел его к необходимости экспериментального доказательства закона сохранения материи. Все это дает полное основание считать Ломоносова основоположником внедрения физических методов исследования в химию в том ее понимании, какое существовало в XVIII веке.

В области электричества Ломоносов работал меньше. Опыты его современника Франклина были ему известны, и он их повторял, но главный интерес Ломоносов проявлял к вопросам, связанным с атмосферным электричеством. Его происхождение он связывал с восходящими и нисходящими потоками воздуха, которые всегда сопровождают грозовые тучи. Этот взгляд и по сей день считается правильным, но сам механизм возникновения заряда облака оказывается настолько плохо поддающимся изучению, что до сих пор он окончательно не установлен.

В области волновой оптики Ломоносов вместе с Эйлером правильно поддерживал волновую теорию света, предложенную Гюйгенсом, на пути признания которой стоял авторитет Ньютона, упрямо настаивавшего на своей ошибочной корпускулярной теории света. Но в дальнейшем развитии теории света Ломоносов пошел по ошибочному пути. То же произошло и с Эйлером.

Большой интерес представляет самое крупное заблуждение Ломоносова в одном из фундаментальных вопросов физики.

Как известно, Галилей открыл один из самых удивительных законов природы. Он установил, что масса тела независимо от его природы пропорциональна силе тяготения, или в данной точке пространства просто его весу. Ньютон показал, что этот закон выполняется с большой точностью. Эксперимент Ньютона очень прост, точен и убедителен. У себя в комнате, в колледже, в дверном проеме он подвесил два маятника одинаковой длины, но изготовленные из разных веществ. Оказалось, что маятники всегда колебались строго изохронно независимо от подвешенного вещества. Это могло иметь место только тогда, когда масса тела точно пропорциональна его весу.

Ломоносов считал, что это неправильно. Он начал высказываться на эту тему в 1748 году и продолжал до 1757 года. Все эти высказывания относились ко времени значительно более позднему, чем опыты Ньютона с маятником. Но Ломоносов все время удивительно упорно боролся против этого закона. Так, в 1755 году Ломоносов предлагает выдвинуть в качестве задачи на премию Академии наук экспериментальную проверку «гипотезы, что материя тел пропорциональна весу». Постановка этой задачи, как противоречащей взглядам великого Ньютона, встретила возражения в Академии наук и Эйлер был приглашен в качестве судьи. Эйлер, который обычно был на стороне Ломоносова, в данном случае не поддержал его и был против постановки такой задачи. Следует отметить, что единственный ученик Ломоносова С. Я. Румовский тоже не разделял взглядов Ломоносова, как это видно из его писем к Эйлеру в 1757 году. Румовский, ставший впоследствии академиком, учился математике два года у Эйлера в Берлине и, конечно, хорошо знал механику Ньютона. Возможно, что тогда Румовскому удалось показать Ломоносову его заблуждение, так как после 1757 года я не нашел указаний на то, что Ломоносов вновь подымал этот вопрос.

Ничто так не поучительно, как заблуждение гения. Мне кажется, что в данном случае это заблуждение имеет не случайную, а более глубокую причину. Чтобы уверенно разобраться в этом вопросе, требовалось уделить ему гораздо больше времени, чем я мог.



Я предполагаю, что причина заблуждения Ломоносова связана с одной философской концепцией, которой он ошибочно решил придать универсальное значение. Эта концепция Ломоносова заключалась в том, что движение в природе всегда сохраняется, никогда не возникает и не пропадает, но только передается от одного тела к другому и при этом только через непосредственное прикосновение. Мы знаем, что такое представление справедливо в случае упругого соударения шаров. Теперь мы также хорошо знаем, что, рассматривая столкновение между атомами и молекулами как столкновение между упругими сферами, можно построить полную и правильную картину кинетической природы тепла. Поэтому понятно, почему Ломоносов, приняв, с одной стороны, атомистическое строение вещества, с другой — подчинил взаимодействие между атомами законам столкновения упругих тел и смог первым правильно построить почти полную картину тепловых явлений на основе кинетической концепции. Как я уже говорил, он не только подошел к определению абсолютного нуля, но также вплотную подошел к формулировке закона сохранения энергии, конечно, не в общем виде, но только при переходе кинетической энергии в тепловую.

Ошибка Ломоносова была в том, что он придал своей концепции универсальный характер и начал считать, что в природе существует только единственный способ взаимодействия между телами, и это через соприкосновение. Возможность действия на расстоянии через тяготение или электрического взаимодействия Ломоносов отрицал. Развивая такие представления, он считал, что если тело под влиянием тяжести приобрело скорость, то необходимо, чтобы при этом окружающая тело среда потеряла скорость. Среда, обладающая таким свойством продолжать движение, конечно, была гипотетична и ее существование в природе Ломоносов постулировал. Аналогичным путем он пытался описать и электрическое взаимодействие между телами.

Нетрудно понять, что на основании таких представлений Ломоносову не только не удалось нарисовать четкую картину явлений, связанных с взаимодействием тел на расстоянии, но это привело его к отрицанию существования универсальной связи между весом и массой тел.

Трудно понять, как мог Ломоносов, развивая эти взгляды, не считаться с описанным опытом Ньютона с маятником. Возможно, что он их либо не знал, либо не понимал, я не смог нигде найти у Ломоносова упоминания об этих опытах. При знакомстве с курсом физики Вольфа, по которому учился Ломоносов и который он перевел на русский язык, бросается в глаза, что там работам Ньютона по механике не отводится должного внимания. Об описанном опыте с маятником тоже нет упоминания. Интересно, что единственный вопрос механики, которому Вольф уделяет внимание, это как раз соударение шаров. Я сравнивал писания Христиана Вольфа с писаниями других физиков того времени; он на меня производит впечатление ученого с ограниченным физическим мышлением. Известно, что своей славой он был обязан работам на отвлеченные философские темы. По-видимому, Вольф не привил Ломоносову элементов конкретного математического мышления, без которого трудно воспринимать механику Ньютона. Как я указывал, Ломоносов не имел возможности встречаться с такими учеными, как Бернулли и Эйлер, которые не только прекрасно знали механику Ньютона, но и сами прославились тем, что развили ее для сплошной среды. Можно с уверенностью сказать, что если бы такое общение существовало, то не произошло бы этого заблуждения Ломоносова.

Самое печальное в судьбе Ломоносова было то, что он мог уделить своим экспериментальным работам лишь небольшую долю своей энергии и времени. Но при своей большой эрудиции и исключительной фантазии он не имел возможности подвергать все высказываемые им гипотезы экспериментальной проверке. Поэтому так и происходило, что в тех областях, где Ломоносов работал экспериментально, его теоретические и философские представления лежали на правильном пути. Но там, где он был оторван от практики и где пытался постичь истину дедуктивным путем, он часто сбивался с правильного пути. Если бы он был поставлен в такие условия, где он мог бы более широко развернуть свою экспериментальную работу, например, имел бы много учеников, то, наверное, ошибочных гипотез было бы много меньше. Со своей исключительной фантазией Ломоносов мог бы быть руководителем большой научной школы. Но условий для создания такой школы в России того времени не было.

Таким образом, объяснение, что Ломоносов как ученый не был признан потому, что он далеко оторвался от действительности, не имеет оснований.

Здесь уместно вспомнить о том, что вообще в истории русской науки изоляция русских ученых от мировой науки часто имела место. Мне думается, что следует искать общую причину, которая более глубока, чем перечисленные. Но прежде чем перейти к ее рассмотрению, я думаю, полезно кратко напомнить о другом непризнанном русском открытии, чрезвычайно напоминающем случай с Ломоносовым.

В самом начале XIX века у нас было сделано очень крупное открытие в физике, которое тоже не имело должного влияния на мировую науку. Это произошло в 1802 году, когда Василий Владимирович Петров открыл явление электрического дугового разряда в газе, названное им «вольтовой дугой». Мы сейчас все хорошо знаем всю последующую громадную роль дугового разряда как в науке, так и в технике. Но теперь, в наше время, нам трудно по заслугам оценить все трудности открытия этого фундаментального явления, сделанного впервые Петровым. Оно было сделано через 11 лет после открытия гальванического тока и всего лишь через три года после создания Вольта гальванического столба. Конечно, за эти три года о гальваническом токе было мало что известно. Самому Петрову не только пришлось делать батареи, которые состояли из 4 тысяч 200 медных и цинковых дисков, сложенных в столб, имеющий длину более 3 метров, но и самому делать проволоку, изолируя ее сургучом.



Петров не только наблюдал дуговой разряд при нормальном давлении, но и при пониженном, пропуская ток в колоколе вакуумного насоса. Обнаружение такого типа разряда можно сейчас рассматривать как открытие им плазмы. Хотя работы Петрова и были опубликованы многими научными учреждениями того времени, все же открытие дугового разряда обычно приписывается Деви, хотя оно было им сделано только в 1810 году. Петрову принадлежит еще ряд интересных работ по люминесценции, по химии. Он по-видимому, впервые произвел разложение воды электролизом, но все эти работы тоже не оказали должного влияния на мировую науку.

Биография Петрова весьма поучительна. Сын приходского священника, он начал свою деятельность скромным учителем в Барнауле в провинциальном училище, впоследствии достиг положения профессора физики в Медико-хирургической академии в Петербурге. Петров, как и Ломоносов, был ученый-одиночка и он тоже не оставил после себя школы. Его работы и он сам остались неотмеченными в истории науки не только за границей, но и у нас. Не сохранилось портрета Петрова, и только недавно стало известно, где он похоронен. Для меня нет никакого сомнения, что по своим научным открытиям Василий Владимирович Петров должен был бы занять одно из самых первых мест не только в нашей, но и в мировой науке как крупнейший физик-экспериментатор.

Часто приходится слышать, что невнимание к достижениям русских ученых объясняется тем, что культура славян обычно на Западе рассматривалась как играющая второстепенную роль и ее не стоило учитывать в истории мировой культуры. Несомненно, в XVIII и XIX веках такое отношение к славянам вообще, и к русским в частности, довольно часто имело место, но я думаю, что оно не может служить объяснением поставленного вопроса, так как история науки показывает, что оценка научных достижений крупных ученых всегда лежала за пределами национальных границ. Признавали же Коперника, хотя он был славянин. Достаточно также вспомнить, как неоднократно высоко Эйлер отзывался о работах Ломоносова. К тому же это не объясняет, почему мы сами так недооценивали научную деятельность Ломоносова, Петрова и ряда других русских ученых.

Мне думается, что объяснение надо искать в тех условиях, в которых наука развивается в стране. Недостаточно ученому сделать научное открытие, чтобы оно оказало влияние на развитие мировой культуры, — нужно, чтобы в стране существовали определенные условия и существовала нужная связь с научной общественностью за границей. Если этих условий нет, то даже такие замечательные научные работы, какие делали Ломоносов и Петров, не смогут оказать влияние на развитие мировой культуры. Вот на этих условиях, которые были необходимы во времена Ломоносова так же, как и важны в наши дни, я и хочу остановиться.

Как я уже говорил, с XVII века благодаря сотрудничеству ученых в интернациональном масштабе естественные науки стали развиваться значительно быстрее, чем раньше. Это могло произойти только потому, что для всего человечества эти науки, когда они развиваются на опытной основе, — едины. Это свойство единства материалистической науки и сделало возможным ее развитие в широком интернациональном содружестве ученых. Схема, по которой проходит интернациональное содружество ученых, хорошо известна и остается сейчас той же, какой она была во времена Ломоносова. В различных странах имеются свои группы научных работников, которые находятся при университетах, академиях или других научных институтах. Поскольку каждая научная область или проблема может развиваться только по одному пути, то чтобы не сбиваться с этого истинного пути, приходится медленно двигаться и тратить много сил на поисковые работы. Сотрудничество в научной работе распределяется между коллективами ученых, работающих по данному вопросу. Работы ученого, проходящие вне коллектива, обычно остаются незамеченными.

Жизнь неизменно показывает, что такая коллективная работа ученых как внутри страны, так и в международном масштабе возможна только при личном контакте. Ученому, чтобы его научная работа была признана, нужно не только ее опубликовать, но он еще должен убедить людей в ее справедливости и доказать ее значение. Все это успешно можно сделать только при личном контакте. Как во времена Ломоносова, так и в наше время, чтобы ученый своими работами мог влиять на коллективную работу, необходимо личное общение, необходим живой обмен мнениями, необходима дискуссия, всего этого не может заменить ни печатная работа, ни переписка. Почему это происходит, не так легко объяснить. Я думаю, что большинство из нас по своему опыту знает, как необходим личный контакт между людьми при согласовании творческой деятельности. Только когда видишь человека, видишь его лабораторию, слышишь интонацию его голоса, видишь выражение его лица, появляется доверие к его работе и желание сотрудничества с ним. По этой же причине никакой учебник не может заменить учителя.

Сейчас необходимость личных контактов между учеными принимается как нечто само собой разумеющееся как нашими, так и зарубежными учеными. Таких контактов становится все больше, и теперь обычно они осуществляются в широких масштабах путем конгрессов и съездов.

Во времена Ломоносова личные встречи ученых уже были широко развиты. Обычно это происходило так. По данной области знания в какой-либо стране образовался ведущий центр научной работы. Естественно, что такой центр привлекал к себе других ученых, часто работающих одиноко. В XVIII веке наиболее сильной наука была в Англии. Это объясняется исключительным для того времени богатством страны, меценаты которой поддерживали науку, и она могла более широко развиваться. Туда, например, ездил Франклин, который, подобно Ломоносову, был в Америке ученым-одиночкой. Он добился признания своих замечательных работ по электричеству, когда доложил их в Лондонском Королевском обществе. Также после поездки в Лондон полного признания добился Левенгук для своих работ по микроскопу, к которым вначале относились с недоверием.

Трагедия изоляции от мировой науки работ Ломоносова, Петрова и других наших ученых-одиночек и состояла только в том, что они не могли включиться в коллективную работу ученых за границей, так как они не имели возможности путешествовать за границу. Это и есть ответ на поставленный нами вопрос — о причине отсутствия влияния их работ на мировую науку.

Теперь нам остается еще остановиться на вопросе, почему у нас в стране научная работа Ломоносова так долго не получала признания. Совершенно ясно, что для признания ученого необходимо, чтобы окружающее его общество было на таком уровне, чтобы оно могло понимать и оценивать его работу по существу. Ни административно-чиновничий аппарат, ни вельможи, окружавшие Ломоносова, конечно, не могли понять значения его научных работ, и поэтому признание его работ по физике и химии только тогда стало возможным, когда у нас в стране появилась своя научная общественность.

Следует остановиться на этом уроке истории, чтобы оценить ту громадную роль, которую играет общественность в организации науки. Сейчас нам это очень важно, так как перед нами поставлена задача создания самой передовой науки.

Хорошо известно, что для успешного развития любой творческой работы необходима связь с обществом. Писатель, актер, музыкант, художник полноценно творит и развивает свой талант, только если он связан с общественностью. Творчество ученого тоже не может успешно развиваться вне коллектива. Больше того, как уровень искусства в стране определяется вкусами и культурой общества, так и уровень науки определяется степенью развития научной общественности. Трагедия Ломоносова усугублялась еще тем, что, как я уже говорил, у нас в стране не было тогда своей научной общественности. Отсутствие здорового критического коллектива затрудняло Ломоносову возможность видеть, где он шел в своих исканиях правильным путем и где он ошибался.

Поэтому Ломоносов не мог проявить полную силу своего гения. Он болезненно переживал отсутствие понимания и признания своих работ у себя в стране, так же как и за рубежом. Он не получал того полного счастья от своего творчества, на которое он имел право по силе своего гения.

Нетрудно видеть, что для развития передовой науки необходимо, чтобы была передовая научная общественность. Если бы мы не создали своей передовой научной общественности, то сколько бы Ломоносовых у нас ни рождалось, мы не смогли бы создать в стране передовой науки. Создание здоровой передовой научной общественности — это крупная задача, на которую мы недостаточно еще обращаем внимания. Это труднее, чем обучение отобранной талантливой молодежи для научной работы или постройка больших институтов. Создание здоровой общественности включает в себя воспитание широких слоев людей, связанных с научной работой. Их надо приучить широко интересоваться наукой, уважать и любить свою науку, уметь объективно оценивать достижения нашей науки и поддерживать все действительно крупное и лучшее в науке. Ведь только научная общественность, которая умеет правильно оценивать научное достижение, может помочь ученому идти по правильному пути.

Только передовая научная общественность может оценить познавательную силу научного достижения, независимо от его непосредственного практического значения.

Все естественные науки могут развиваться в правильном направлении, только опираясь на здоровую научную общественность. Как я уже отмечал, мы открыли и признали Ломоносова в начале нашего века не случайно, но только потому, что у нас к этому времени начинает расти своя здоровая научная общественность. Общественность в физике выросла у нас, когда для научной работы улучшились материальные условия и появилась возможность нашим крупным ученым того времени — Лебедеву, Рождественскому, Лазареву, Иоффе — создать свои школы.

Сейчас, при социализме, когда в основу развития государства положена наука, влияние и значение нашей научной общественности быстро растет. Надо помнить, что для того, чтобы наша наука была самой передовой, наша научная общественность тоже должна быть самой передовой. Она должна быть ведущей и авторитетной, так чтобы ее суждения и оценки были признаны в мировом масштабе.

[skroznik]

Амет-хан Султан
1920 - 1971

Амет-хан Султан - Дважды Герой Советского Союза (24.08.1943, 29.06.1945), заслуженный летчик-испытатель СССР (23.09.1961), подполковник.

Родился в городе Алупка (Крым). Окончил ФЗУ. Работал слесарем в железнодорожном депо. В 1939 г. окончил Симферопольский аэроклуб.
В армии с 1939 г. В 1940 г. окончил Качинскую ВАШП. Служил в строевых частях ВВС.

Участник Великой Отечественной войны: в июне 1941 г. - декабре 1942 г. - командир звена, командир авиационной эскадрильи 4 ИАП, в декабре 1942 г. - мае 1945 г. - помощник командира 9 Гв.ИАП; совершил 603 боевых вылета, провел 150 воздушных боев, в которых сбил лично 30 и в составе группы 19 самолетов противника. С 1946 г. - в запасе.

С 1947 г. - на летно-испытательной работе в Летно-исследовательском институте.

Поднял в небо и провел испытания истребителя-перехватчика И-320 (Р-1) (второй пилот). Он провел уникальные испытания пилотируемого аналога К самолета-снаряда КС, разработанного ОКБ А.И. Микояна совместно с КБ-1. На самолете-аналоге С. Амет-ханом были совершены: первый взлет с земли - 4 января 1951 г., первый старт с самолета-носителя Ту-4 - в мае 1951 г., первый вылет КСК - 23 июля 1955 г. Большой вклад Амет-хан внес в испытания новых авиационных двигателей на летающих лабораториях ЛИИ. За время работы он участвовал в испытаниях 100 типов самолетов и их модификаций.

Амет-Хану пришлось однажды испытывать опытное катапультное кресло. В момент катапультирования парашютиста-испытателя Головина разорвался цилиндр стреляющего механизма. Взрывом пробило топливный бак. Горючее хлынуло в кабину, каждую минуту мог произойти пожар и взрыв всего самолёта. Конечно, можно было бы Амет-Хану спастись катапультированием, но в задней кабине остался бы тогда парашютист-испытатель. Этого Амет-Хан допустить не мог и, рискуя собственной жизнью, всё-таки благополучно посадил самолёт, который, к счастью, не загорелся. Он спас самолёт и своего товарища.

Погиб в испытательном полете на Ту-16ЛЛ.

Как выяснила комиссия, после взлета не были убраны закрылки. Ту-16 с точки зрения динамики с выпущенными и с убранными закрылками очень разный самолет. Возникли расходящиеся колебания из-за разгона с закрылками - червячную передачу нашли в выпущенном положении. На обрывке осциллограммы были ясно видны колебания перегрузки. На втором периоде - 6 единиц. Кабина с летчиками практически отломилась. Сам самолет глубоко ушел в болото, а кабину нашел лесник с кордона в четырех километрах от самолета. Проведенное моделирование полностью совпало с данными объективного контроля.

Вместе с Амет-Ханом погибли:

• Ленский Радий Георгиевич - ведущий инженер по испытаниям авиадвигателей
• Михайловский Вильям Александрович - штурман-испытатель
• Венедиктов Евгений Николаевич - летчик-испытатель
• Воробьев Алексей Васильевич - бортрадист-испытатель

В экипаже должен был быть еще помощник ведущего инженера Вячеслав Мокроусов, но он задерживался и командир принял решение лететь без него.



Могила на Новодевичьем кладбище
_________________________________________________________________



Бюст в Алуште.
__________________________________________________________________



Бюст в Феодосии
__________________________________________________________________



Под самой вершиной Ай-Петри родился в семье крымского татарина легендарный летчик...



Амет-хан - лауреат Государственной премии СССР (1953). Награжден 3 орденами Ленина, 5 орденами Красного Знамени, орденами Александра Невского, Отечественной войны 1-й степени, Красной Звезды, «Знак Почета», медалями.

Его именем названы

• улицы в Алупке, Волгограде, Жуковском;
• проспект в Махачкале; площадь и аэроклуб в Симферополе;
• горный пик в Дагестане;
• аэропорт Махачкалы;
• платформа на 34-м километре линии Остряково — Евпатория;
• лицей-школа № 8 города Каспийска Республики Дагестан.
• Бронзовые бюсты прославленного лётчика установлены в его родном городе Алупке, в Махачкале;
• в 2010 году будет установлен памятник в Заволжском районе Ярославля на проспекте Авиаторов.

[skroznik]

Академик инженер-генерал-лейтенант Борис Григорьевич Галёркин

Борис Григорьевич Галеркин родился 20 февраля (4 марта) 1871 г. в Полоцке. Его родители имели в этом городе собственный дом, но кустарный промысел, которым они занимались, не давал полного достатка в доме. Уже с 12 лет будущий академик вынужден был подрабатывать перепиской бумаг в Сиротском суде (видимо, в ту пору у него и выработался изящный, но без украшательств, мелкий, но легко разбираемый почерк). В Полоцке он окончил реальное училище, а экзамены за дополнительный класс, дававший право на поступление в высшую школу, сдал экстерном в Минске в 1893 г. в возрасте 22 лет и в том же году поступил на механическое отделение Санкт-Петербургского технологического института.

Материальные затруднения заставляли Бориса Григорьевича отвлекаться от учебы в институте ради заработка уроками и чертежной работой.



Как и многие другие студенты-технологи, он оказался вовлеченным в политическую жизнь, вошел в социал-демократический кружок. В год окончания института (1899) он стал членом РСДРП. Возможно, именно это обстоятельство стало причиной частых перемен места службы. Первые три года после института Борис Григорьевич работал инженером-конструктором на Харьковском заводе Русского паровозостроительного и механического общества, одновременно проводил занятия на курсах для рабочих. С конца 1903 г. он инженер на строящейся линии Восточно-Китайской железной дороги, через полгода - уже в Петербурге в должности заведующего техническим отделом Северного механического и котельного завода. Участвовал в организации Союза инженеров в Петербурге и в 1905 г. был арестован за подготовку всеобщей забастовки инженеров. В 1906 г. Борис Григорьевич становится членом Петербургского Комитета РСДРП и нигде не служит.

Неизвестно, куда бы завела политическая деятельность этого талантливого и энергичного человека, если бы не случай... 23 июля (5 августа) 1906 г. полиция окружила дом № 13 на Алексеевской улице близ станции Удельная и задержала почти всех участников заседания Комитета. Петербургская судебная палата 13 (26) марта 1907 г. 19 членам Комитета вынесла приговор, который оказался удивительно мягким, если учесть, что при аресте некоторые комитетчики отстреливались: один был приговорен к двум годам крепости, 8 человек, в их числе Б.Г.Галеркин, он же "Захар", - к полутора годам, а остальные оправданы.

В тюрьме, известной под названием "Кресты", Борис Григорьевич навсегда охладел к революционной деятельности и полностью отдался науке и инженерному делу. Тюремные условия того времени подобное позволяли. Более того, судя по записи в трудовой книжке, Борис Григорьевич с апреля 1907 г. целый год числился инженером по проектированию и постройке котельной электростанции в Петербурге (позже 1-й Государственной электростанции). Факт этот нигде не пояснен, а сам Борис Григорьевич позже старался не вспоминать о своем революционном прошлом и в анкетах советского времени на назойливые вопросы о принадлежности к каким-либо партиям отвечал туманно. Конечно, он знал о трагической участи старых членов партии, а главное, что он скрывал, и что могло бы стоить ему жизни, - в состав Петербургского Комитета Борис Григорьевич был избран от меньшевистского крыла РСДРП.

Новый 1909-й год Борис Григорьевич встретил на свободе. Уже в марте он стал преподавателем Петербургского политехнического института. В том же году в "Известиях" института была опубликована первая его научная работа "Теория продольного изгиба и опыт применения теории продольного изгиба к многоэтажным стойкам, стойкам с жесткими соединениями и системам стоек". Работа со столь длинным названием и по объему была солидной - 130 страниц. Написана она была в "Крестах". В том же году летом Борис Григорьевич отправляется за границу для осмотра интересующих его сооружений. И последующие четыре летних периода, то есть до начала войны, он, подобно другим преподавателям института, использовал для поездок в Европу с научными целями. Он побывал в Германии, Австрии, Швейцарии, Бельгии и Швеции.

Б.Г.Галеркин преподавал курс строительной механики на механическом отделении, то есть руководил упражнениями и проектированием. Лекции же читал профессор В.Л.Кирпичев - известнейший ученый в области механики и по сути глава петербургской школы механиков. Впрочем, сами эта школа была сосредоточена в основном в Политехническом институте: здесь, например, работали И.Г.Бубнов, А.Н.Крылов, И.В.Мещерский, С.П.Тимошенко.



С осени I9II г. Борис Григорьевич по совместительству преподавал в Женском политехническом институте. В 1913 г. он получил заказ на проектирование металлического здания котельной электростанции в Петербурге – первого в России крупного металлического здания со значительными нагрузками, признанного позднее одним из самых выдающихся инженерных сооружений в Европе. Б.Г.Галеркин регулярно печатался в "Известиях" института, а с I9I5г. также в "Вестнике инженеров". До 1915 г. в сфере его научных интересов в основном были стержневые системы, а затем они распространились и на пластины.

В 1915 г. Б.Г. Галеркин опубликовал статью, где предложил приближенный метод решения краевых задач для дифференциальных уравнений. Этот метод был применен им к большому числу задач о равновесии стержней и пластин. Несколько ранее И.Г.Бубнов указал на аналогичную последовательность расчета для приближенного решения вариационных задач, которая трактовалась им как возможное видоизменение алгоритма метода Ритца. Отличительной особенностью рассуждений Б.Г.Галеркина являлось, во-первых, то, что он не связывал развиваемый им метод с непосредственным решением вариационных задач и считал его общим для решения дифференциальных уравнений; во-вторых, в задачах равновесия он дал трактовку своему методу на основе начала возможных перемещений. Именно эти идеи оказались весьма плодотворными не только применительно к решению задач строительной механики, но и вообще в математической физике.

Метод Галеркина (или Бубнова-Галеркина), а также Галеркинская (или "слабая") форма постановки задачи решения дифференциальных уравнений широко известны во всем мире. В наши дни они лежат в основе алгоритмов решения большого числа задач математической физики из области механики, термодинамики, электромагнетизма, гидродинамики и многих других. Создано большое число программных комплексов, реализующих алгоритм метода Галеркина. Только в Интернете можно найти несколько тысяч ссылок на метод Галеркина.

В январе 1919 г. Борис Григорьевич стал профессором 2-го политехнического института (бывшего Женского), оставаясь в 1-м политехническом институте (так стали именовать бывший Политехнический институт императора Петра Великого) преподавателем механического факультета (бывшего отделения). В марте 1920 г, на этом факультете была учреждена профессорская кафедра строительной механики, и Борис Григорьевич занял ее по конкурсу. Летом 1921 г. эмигрировал в Польшу видный ученый в области строительной механики и теории упругости С.П.Белзецкий, занимавший кафедру строительной механики на инженерно-строительном факультете. На освободившуюся кафедру был объявлен конкурс, Борис Григорьевич принял в нем участие и в начале 1922 г. перешел на более близкий ему по инженерной деятельности факультет.

Впрочем, инженерный талант Бориса Григорьевича в то время оказался никому не нужным, и можно было сосредоточиться на научных проблемах. Перед этим, в 1917-1919 гг., Борис Григорьевич опубликовал серию работ по изгибу прямоугольных и треугольных пластин в упомянутых выше изданиях, а также в "Известиях Российской Академии наук". Затем в публикациях последовал перерыв, и только в 1922 г. они возобновились, но уже в иностранных журналах (в Советской России бумаги на научную литературу не было).

В декабре 1923 г. Борис Григорьевич был избран деканом инженерно-строительного факультета Политехнического института. Произошло это в очень важный для института период, когда группа деканов подала в отставку, протестуя против бесцеремонного вмешательства в учебную жизнь так называемых студенческих представителей, направляемых профсоюзным и партийным комитетами. Борис Григорьевич оказался умелым руководителем факультета. Он сумел нейтрализовать чрезмерно активных "помощников", которых ему навязали, и не очень спешил исполнять распоряжения некомпетентных руководителей, проводивших бесконечные эксперименты в высшей школе. В 1924 - 1929 гг. Борис Григорьевич по совместительству был профессором в путейском институте и в Университете. В 1924 г. ему довелось в последний раз побывать за границей, - он был участником Конгресса по прикладной механике в Голландии.

Весной 1926 г. Борис Григорьевич узнал, что Наркомпрос принял решение о закрытии сухопутно-дорожного отделения на его факультете. Решение это было втайне от декана подготовлено Правлением и парторганизацией института в связи с проводившейся кампанией по ликвидации параллельных специализаций. Между тем отделение было единственным в стране, где с 1907 г. готовили специалистов по строительству электрифицированных магистральных и городских железных дорог, а также метрополитенов. Борис Григорьевич сумел добиться в Москве отмены опрометчивого решения. За время пребывания Бориса Григорьевича на посту декана на факультете была создана первая лаборатория - гидротехническая (ныне гидравлическая), пристроенная к гидробашне. Он же добился правительственного одобрения идеи о создании для факультета других крупных лабораторий (на их базе был создан ВНИИ гидротехники).



В январе 1928 г. Борис Григорьевич был избран членом-корреспондентом АН ССCP. Его кандидатура была выдвинута академиками А.Ф.Иоффе, А.Н.Крыловым, П.П.Лазаревым. В октябре 1929 г. он ушел с поста декана. Вслед за этим инженерно-строительный факультет "раскололся": от него отделились гидротехническое и мелиоративное отделения, ставшие факультетом водного хозяйства. Ослабленный инженерно-строительный факультет вскоре прекратил свое существование в Политехническом институте и превратился в Институт инженеров промышленного строительства, просуществовавший, впрочем, недолго. Факультет водного хозяйства остался, но тоже на время стал институтом – Гидротехническим. Борис Григорьевич был профессором в обоих институтах.

Борис Григорьевич уже в 20-х годах являлся ученым с мировым именем. Он, кроме того, был признанным авторитетом в среде инженеров-проектировщиков. Недаром его приглашали в качестве консультанта при проектировании и строительстве ряда крупных сооружений Северо-Запада (теплоэлектроцентрали, Волховской ГЭС, Кондопожского комбината и др.). Он был членом технических советов проектных институтов Гипромез и Гипроцветмет, членом советов научно-исследовательских институтов: Научно-мелиорационного (затем - Института гидротехники), Института сооружений. По завершении строительства гидроэлектростанции на Днепре Борис Григорьевич был членом Правительственной комиссии по приемке этого сооружения.

В 1934 г. Борис Григорьевич получил две ученые степени: доктора технических наук и доктора математики, а также звание заслуженного деятеля науки и техники РСФСР. В начале 1936 г. его избрали действительным членом АН СССР. Он был включен в состав Высшей аттестационной комиссии Всесоюзного комитета по высшему техническому образованию, являлся председателем группы технической механики отдаления технических наук АН СССР и директором Института механики АН СССР, возглавлял Всесоюзное научное инженерно-техническое общество строителей и его Ленинградское отделение. В апреле 1936 г. постановлением Совнаркома Борис Григорьевич был назначен председателем комиссии Совета строительства по экспертизе эскизного проекта стального каркаса с конструкциями стен и перекрытий Дворца Советов в Москве, который стал бы в случае постройки самым помпезным зданием на планете.

Несмотря на громкие титулы, Борис Григорьевич оставался профессором все той же кафедры строительной механики гидротехнического факультета (Гидротехнический институт снова превратился в факультет в 1934г.). Он читал в основном курс теории упругости, мало понятный для студентов того времени, имевших очень слабую математическую подготовку. Рассказывают, что студенты приходили на его лекции, чтобы посмотреть на "живого академика", и разочаровывались. Небольшого роста, щуплый, с тихим голосом, Борис Григорьевич никак не отвечал образу крупного ученого, облеченного правительством большими полномочиями. Известно, что однажды академика просто вытолкали из трамвая более крупные граждане, а администрация института после этого даже ходатайствовала о предоставлении Борису Григорьевичу личного автомобиля.

В 1939г., когда на базе Института инженеров промышленного строительства было образовано Высшее военно-инженерное училище, Борис Григорьевич, как начальник кафедры строительной механики этого училища и как академик, получил звание генерал-лейтенанта. Скромный в жизни и никогда до этого не бывавший в армии, Борис Григорьевич обязан был носить генеральскую форму и очень пугался и махал руками, когда кто-то по-военному начинал отдавать ему рапорт.

Летом 1941 г., с началом войны, при Ленинградском горкоме ВКП(б) и горсовете была создана Комиссия по руководству строительством оборонительных сооружений. В составе Комиссии оказалось несколько академиков и крупных ученых (почти все -политехники), но имел непосредственное отношение к строительству только один Борис Григорьевич; он по существу и руководил работой Комиссии. Одновременно Борис Григорьевич возглавлял группу экспертов при начальнике инженерной обороны Ленинграда.

Позже, будучи эвакуированным в Москву, Борис Григорьевич вошел в состав Военно-инженерной комиссии при АН СССР. Непрерывная и напряженная работа, безусловно, подтачивала силы далеко не молодого ученого. Вскоре после окончания войны, 12 июля 1945 г., Борис Григорьевич Галеркин скончался в Москве.

[skroznik]

Крылов Алексей Николаевич, академик, адмирал

Алексе́й Никола́евич Крыло́в (3 (15) августа 1863, село Висяга Алатырского уезда Симбирской губернии — 26 октября 1945, Ленинград) — русский и советский кораблестроитель, специалист в области механики, математик, академик АН СССР (1916; член-корреспондент 1914), лауреат Сталинской премии (1941), Герой Социалистического Труда (1943).



Родился 3 (15) августа 1863 в селе Висяга Алатырского уезда Симбирской губернии (ныне село Крылово Порецкого района Чувашии) в семье артиллерийского офицера. Отец А. Н. Крылова получил образование за казенный счет, как сын ветерана, раненого под Бородино.

В 1878 году Крылов поступил в Морское училище, которое окончил с отличием в 1884 году. После окончания училища А. Н. работал в компасной мастерской Гидрографического управления под руководством И. П. Колонга, где провел свое первое научное исследование по девиации магнитных компасов. Теория магнитных и гирокомпасов прошла через всю его жизнь. Много позже, в 1938—1940 годах А. Н. опубликовал ряд работ, в которых дал полное изложение теории девиации магнитного компаса, исследовал вопросы теории гироскопических компасов, разработал теорию влияния качки корабля на показания компаса:

• «Основания теории девиации компаса»
• «Возмущения показаний компаса, происходящие от качки корабля на волнении»
• «О теории гирокомпаса»

В 1941 году эти исследования были отмечены Сталинской премией. А. Н. Крылов предложил также новую систему дромоскопа, автоматически рассчитывающего девиацию компаса.

В 1887 году А. Н. Крылов перешел на Франко-русский завод, а затем продолжил учебу на кораблестроительном отделении Морской Академии. После окончания курса (в 1890 году) остался в Академии, где вел практические занятия по математике а впоследствии курс теории корабля. По воспоминаниям самого А. Н. Крылова, с 1887 года его «главной специальностью стало кораблестроение, или, лучше сказать, приложение математики к разного рода вопросам морского дела». С этого началась преподавательская деятельность А. Н., продолжавшаяся почти до самой его смерти.

В 1890-е годы мировую известность приобрел труд Крылова «Теория качки корабля», значительно расширивший теорию Фруда. Работа А. Н. Крылова была первым всеобъемлющим теоретическим трудом в этой области. В 1898 году А. Н. был награжден золотой медалью Британского Общества Корабельных Инженеров, причем это был первый случай в истории, когда медали удостаивался иностранец. Продолжая эти работы, А. Н. Крылов создал теорию демпфирования (умирения) бортовой и килевой качки. Он первый предложил гироскопическое демпфирование (успокоение) бортовой качки, что сегодня является наиболее распространенным способом умирения бортовой качки.



Адмиралы Макаров и Крылов.

С 1900 года А. Н. Крылов активно сотрудничает со Степаном Осиповичем Макаровым, адмиралом и ученым-кораблестроителем, работая над проблемой плавучести корабля. Результаты этой работы вскоре стали классическими и до сих пор широко используются в мире. Много лет спустя Крылов напишет о ранних идеях Макарова по борьбе с креном или дифферентом поврежденного корабля затоплением неповрежденных отсеков: «Это казалось морским чиновникам большой чушью. Потребовалось 35 лет … на то, чтобы их убедить, что идеи 22-летнего Макарова имеют большое практическое значение»



А. Н. Крылов был талантливым консультантом по делам флота. Сам он отмечал, что его советы сэкономили правительству больше стоимости самого современного дредноута. При этом А. Н. славился острым языком и его меткие ответы правительству и Думе становились легендами.

В 1916 Крылов возглавлял Главную физическую обсерваторию и Главное военно-метеорологическое управление. В 1917 был назначен директором физической лаборатории Академии наук, позже — начальником Морской академии.

В 1917 году А. Н. Крылов был руководителем Русского общества пароходостроительства и торговли. После Великой Октябрьской социалистической революции он передал все суда Советскому правительству и продолжал работать на развитие Отечественного флота. В 1921 году А. Н. был направлен в Лондон, как представитель Советского правительства для восстановления зарубежных научных связей страны. В 1927 году он вернулся в Советский Союз.

А. Н. Крылов знаменит своими работами по гидродинамике, в том числе и по теории движения корабля на мелководье (он был первым, кто смог объяснить и рассчитать значительное увеличение гидродинамического сопротивления при небольших глубинах) и теорией единичных волн.

А. Н. Крылов — автор около 300 книг и статей. Они покрывают большой диапазон человеческого знания, включая судостроение, магнетизм, артиллерийское дело, математику, астрономию и геодезию. Широко используются его знаменитые таблицы непотопляемости.

В 1931 году Крылов опубликовал работу на тему, известную теперь, как подпространство Крылова или методы подпространства Крылова. Работа касалась проблем собственных значений, а именно, вычисления коэффициентов характеристического полинома заданной матрицы. Крылов коснулся эффективности вычислений и, как настоящий ученый-вычислитель, подсчитал вычислительные затраты как количество «отдельных операций перемножения» — явление не типичное для математической публикации 1931 года. Крылов начал с тщательного сравнения существующих методов, что включает оценку худшего сценария вычислительных затрат в методе Якоби. После этого, он представил свой собственный метод, который был лучшим из известных к тому времени методов и широко используется до сих пор.

А. Н. Крылов перевел на русский язык «Математические начала натуральной философии» Ньютона (1915).

А. Н. Крылов умер 26 октября 1945. Похоронен на «Литераторских мостках» Волкова кладбища неподалеку от И.П. Павлова и Д.М. Менделеева.



Семья

А. Н. Крылов был женат на Елизавете Дмитриевне Драницыной. Их дочь Анна вышла замуж за П. Л. Капицу, с которым у А. Н. Крылова были самые теплые отношения. А. Н. Крылов — дед С. П. Капицы и А. П. Капицы.

Популяризаторская деятельность

А. Н. Крылов был выдающимся математиком и механиком, инженером и изобретателем, замечательным педагогом и популяризатором научных знаний. Крылов читал лекции по теории кораблестроения будущим инженерам.

Наследие А. Н. Крылова

А.Н. Крылов — основоположник теории корабля, автор множества работ по теории магнитных и гироскопических компасов, по артиллерии, механике, математике и астрономии. Трижды кавалер ордена Ленина, Герой Социалистического Труда, лауреат Сталинской премии (1941). С 1914 года он — член-корреспондентом, а с 1916 — действительный член Академии Наук. В честь А. Н. Крылова назван кратер на Луне. Академией Наук была учреждена премия имени академика А. Н. Крылова. Премия присуждается «за выдающиеся работы по использова*нию вычислительной техники в решении задач механики и математической физи*ки». Имя А. Н. Крылова было присвоено головному, ведущему научно-исследовательскому институту судостроительной отрасли Советского Союза — ЦНИИ им. акад. Крылова. Его имя носит улица Академика Крылова в Приморском районе Санкт-Петербурга.

Среди переводов А.Н. Крылова...
Исаак Ньютон, «Математические начала натуральной философии». Перевод с латинского и примечания А. Н. Крылова. М., Наука, 1989 г., 688 с. ISBN 5-02-000747-1.





Работа Мухиной.

[skroznik]

Пирогов Николай Иванович

Пирогов Николай Иванович, (1810 - 1881) - один из величайших врачей и педагогов XIX столетия и по сие время самый выдающийся авторитет по военно-полевой хирургии.

Пирогов родился в Москве, дома получил первоначальное образование, затем учился в частном пансионе Кряжева ("Своекоштное отечественное училище для детей благородного звания"). Вступительный экзамен в университет выдержал 14 лет от роду (хотя прием в студенты лиц моложе 16 лет не разрешался) и зачислился на медицинский факультет.

В университете на него оказал большое влияние профессор Мудров , своими советами изучать патологическую анатомию и заниматься производством вскрытий. По окончании факультета, Пирогов был зачислен на казенный счет в открытый в 1822 г. при Дерптском университете институт "из двадцати природных россиян", предназначенных для замещения профессорских кафедр в 4 русских университетах. Здесь он очень сблизился с "высокоталантливым" профессором хирургии Мойером и принялся за практические занятия по анатомии и хирургии.

Пирогов один из первых в Европе стал в широких размерах систематически экспериментировать, стремясь решать вопросы клинической хирургии опытами над животными. В 1831 г. сдав экзамен на д-ра медицины, в 1832 г. защитил диссертацию, избрав темой перевязку брюшной аорты ("Num vinstura aortae abdom. in aneurism. inquinali adhibitu facile actutum sit remedium"; о том же по-русски и по-немецки). В 1833 г., будучи замечательно подготовлен по анатомии и хирургии, был командирован на казенный счет за границу, где работал в Берлине у профессоров Шлемма, Руста, Грефе, Диффенбаха и Югкена, и особенно у Лангенбека, величайших германских авторитетов своего времени. В 1835 г. вернулся в Россию и здесь узнал, что обещанная ему кафедра хирургии в Москве замещена его товарищем по Дерптскому институту, Иноземцовым. В 1836 г., по предложению Моейра, избран профессором хирургии Дерптского университета. До утверждения в должности Пирогов, в бытность свою в Петербурге, читал на немецком языке 6 недель частные лекции хирургии в покойницкой Обуховской больницы, которые привлекли всех выдающихся петербургских врачей, произвел несколько сот операций, поразивших искусством оператора. По возвращении в Дерпт скоро стал одним из самых любимых профессоров.

Посвящая университету ежедневно 8 часов, заведуя несколькими клиниками и поликлиниками, однако, скоро обнародовал на немецком языке свои знаменитые, приобретшие широкую известность "Анналы хирургической клиники". В 1838 г. Пирогов командирован в Париж, где познакомился со светилами французской хирургии: Вельно, Ру, Лисфранк и Амюсса. Ежегодно, во время пребывания своего в Дерпте, Пирогов предпринимал хирургические экскурсии в Ригу, Ревель и др. города Прибалтийского края, привлекая всегда громадное число больных, тем более что по инициативе местных врачей пасторы в деревнях объявляли всенародно о прибытии дерптского хирурга. В годы 1837 - 1839 Пирогов издал знаменитую "Хирургическую анатомию артериальных стволов и фасций" на немецком и латинском языках (за это сочинение удостоен Академией Наук Демидовской премии) и монографию о перерезке Ахиллесова сухожилия. В 1841 г. Пирогов был переведен в Петербургскую медико-хирургическую академию профессором госпитальной хирургии и прикладной анатомии и назначен заведовать всем хирургическим отделением госпиталя. При нем хирургическая клиника сделалась высшей школой русского хирургического образования, чем содействовали, кроме высокого авторитета, необычайный дар преподавания и несравненная техника Пирогова при производстве операций, громадное количество и разнообразие клинического материала. Точно так же он поднял на чрезвычайную высоту преподавание анатомии устройством, по предложению его и профессоров Бэра и Зейдлица , особого анатомического института, первым директором которого он был назначен и пригласил в свои помощники знаменитого Грубера. За время своего 14-летнего профессорства в Петербурге Пирогов произвел около 12 000 вскрытий с подробными протоколами каждого из них, приступил к экспериментальным исследованиям об эфирном наркозе при операциях, который, благодаря ему, скоро получил широкое распространение в России. В 1847 г. отправился на Кавказ, где война была в полном разгаре. Здесь он впервые ознакомился на практике с военно-полевой хирургией и вопросами военно-полевой медицинской администрации, в области которых его авторитет до сих пор недосягаем.

По возвращении в Петербург, в 1848 г., он отдался изучению холеры, вскрыл множество трупов холерных и обнародовал, на русском и французском языках, сочинение с атласом: "Патологическая анатомия азиатской холеры". Из ученых трудов за время 14-летнего пребывания в Петербурге важнейшие: "Курс прикладной анатомии человеческого тела", "Анатомические изображения наружного вида и положения органов, заключающихся в трех главных полостях человеческого тела" и, в особенности, его всемирно-знаменитая "Топографическая анатомия по распилам через замороженные трупы", "Клиническая хирургия" (в которой описана его "Пироговская" операция на стопе, гипсовая повязка).

В 1854 г., с началом военных действий, Пирогов уехал в Севастополь во главе отряда Крестовоздвиженской общины сестер милосердия. Отдавшись делу помощи больным и раненым, посвящая им целые дни и ночи в течение 10 месяцев, он в то же время не мог не видеть всей общественной и научной отсталости русского общества, широкого господства хищничества, самых возмутительных злоупотреблений.

В 1870 г. Пирогов был приглашен главным управлением Красного Креста осмотреть военно-санитарные учреждения на театре франко-прусской войны. Путешествие его по германским госпиталям и больницам было торжественным триумфом для Пирогова, так как во всех официальных и медицинских сферах он встречал самый почетный и радушный прием. Взгляды, изложенные им в своих "Началах военно-полевой хирургии", встретили всеобщее распространение. Так, например, его гипсовая повязка была в большом употреблении; производство резекций (см.), в видах сохранения наивозможно большей массы неповрежденных частей, вытеснило ампутации; его план рассеяния больных применялся немцами в самых широких размерах; его взгляды о размещении больных и раненых не в больших госпиталях, а в палатках, бараках и пр. был осуществлен. Точно так же введена была рекомендованная им еще в Севастополе сортировка раненых на перевязочном пункте. Результатом его путешествия явился "Отчет о посещении военно-санитарных учреждений в Германии, Лотарингии и Эльзасе в 1870 г.", на русском и немецком языках.

В 1877 г. Пирогов был отправлен на турецкий театр военных действий, где при осмотре лазаретов, бараков, помещений для больных в частных домах и в лагерных палатках и шатрах, обращал внимание на местность, расположение, устройства и удобства помещений, на продовольствие больных и раненых, методы лечения, транспортировку и эвакуацию, и результаты своих наблюдений изложил в классическом труде: "Военно-врачебное дело и частная помощь на театре войны в Болгарии и в тылу действующей армии в 1877 - 1878 годах". Основные принципы Пирогова, что война - травматическая эпидемия, а потому меры должны быть таковы, как при эпидемиях; первенствующее значение в военно-санитарном деле имеет правильно организованная администрация; главной целью хирургической и административной деятельности на театре войны - не спешные операции, а правильно организованный уход за ранеными и консервативное лечение. Главное зло - беспорядочное скучение раненых на перевязочном пункте, что причиняет непоправимое зло; поэтому необходимо ранее всего сортировать раненых, стремиться к наивозможно быстрому рассеянию их.

В 1881 г. праздновался в Москве пятидесятилетний юбилей врачебной деятельности Пирогова, тогда же он заметил у себя ползучий рак слизистой оболочки полости рта, и в ноябре того же года он скончался.

Илья Репин. Приезд Николая Ивановича Пирогова в Москву на юбилей по поводу 50-летия его научной деятельности (1881)

Русские врачи почтили память своего величайшего представителя основанием хирургического общества, устройством периодических "Пироговских съездов" (см. Медицинские съезды), открытием музея его имени, постановкой памятника в Москве. И действительно, Пирогов занимает в истории русской медицины исключительное место как профессор и клиницист. Он создал школу хирургии, выработал строго-научное и рациональное направление в изучении хирургии, положив в ее основу анатомию и экспериментальную хирургию. За границей его имя было очень популярно не только среди врачей, но и публики.

Известно, что еще в 1862 г., когда наилучшие европейские хирурги не могли определить местопребывание пули в теле Гарибальди, раненого при Аспромонте, был приглашен Пирогов, который не только извлек ее, но и довел лечение знаменитого итальянца до благополучного конца.

Памятник Пирогову на территории севастопольской городской больницы (слева) и в Тарту

______________________________________________________________________

Кроме перечисленных трудов, заслуживают также большого внимания:

• "О пластических операциях вообще и о ринопластике в особенности" ("Военно-Медицинский Журнал", 1836);
• "Ueber die Vorurtheile d. Publikums gegen d. Chirurgie"; (Дерпт, 1836);
• "Neue Methode d. Einfuhrung d. Aether-Dampfe zum Behufe d. Chirung. Operationen" ("Bull. phys. matem. d. l'acad. d. Scienc.", т. VI; то же по-французски и по-русски);

об этеризации им написан целый ряд статей:

• "Rapport medic. d'um voyage au Caucase contenant la statist. d. Amputations, d. Recherches exper. sur les blessures d'arme a feu" etc. (Санкт-Петербург, 1849; то же по-русски);
• целый ряд выпусков его клинических лекций: "Klinische Chirurgie" (Лпц., 1854);
• "Исторический очерк деятельности Крестовоздвиженской общины сестер милосердия в госпиталях Крыма и Херсонской губернии" ("Морской Сборник", 1857; то же по-немецки, Б., 1856) и др. Полный перечень его литературных трудов см. у Змеева ("Врачи-писатели").

Литература о Пирогове очень велика; она обнимет собой не только характеристику этой личности, но также воспоминания многочисленных его учеников и лиц, сталкивавшихся с ним на том или ином поприще служебной деятельности. Т. М. Г.

Как общественный деятель, Пирогов принадлежит к славной плеяде сотрудников Александра II в первые годы его царствования. Появление в "Морском Сборнике" (см. XIX, 999) статьи Пирогова: "Вопросы жизни", посвященной в особенности воспитанию, вызвало оживленные толки в обществе и в высших сферах и привело к назначению Пирогова на пост попечителя сначала одесского, затем киевского учебного округа. На этом посту Пирогов отличался не только полнейшей веротерпимостью, но заботился о справедливом отношении и уважении ко всем народностям, входящим в состав обоих округов (см. его статью "Талмуд-Тора", Одесса, 1858). В 1861 г. Пирогов должен был оставить пост попечителя; ему был поручен надзор за молодыми учеными, отправленными при А.В. Головнине за границу для подготовки к профессорским кафедрам. С вступлением на пост министра народного просвещения гр. Д.А. Толстого , Пирогов оставил педагогическую деятельность и поселился в своем имении Вишня, Подольской губернии, где и умер. Как педагог, Пирогов - поборник общего гуманитарного образования, необходимого для каждого человека; школа, по его мнению, должна видеть в ученике, прежде всего, человека и потому не прибегать к таким мерам, которые оскорбляют его достоинство (розги и т. д.).

Скульптурный портрет Н. И. Пирогова на фасаде больницы его имени в Софии.

______________________________________________________________________

Выдающийся представитель науки, человек с европейским именем, Пирогов выдвигал знание как элемент не только образовательный, но и воспитательный. По отдельным вопросам педагогической практики Пирогов также успел высказать немало гуманных идей. Под конец жизни Пирогов был занят своим дневником, опубликованным вскоре после его смерти под заглавием: "Вопросы жизни; дневник старого врача". Здесь перед читателем восстает образ высокоразвитого и образованного человека, считающего малодушием обходить так называемые проклятые вопросы. Дневник Пирогова - не философский трактат, а ряд заметок мыслящего человека, составляющих, однако, одно из самых назидательных произведений русского ума. Вера в высшее существо как источник жизни, во вселенский разум, разлитый повсюду, не противоречит, в глазах Пирогова, научным убеждениям. Вселенная представляется ему разумной, деятельность сил ее - осмысленной и целесообразной, человеческое я - не продуктом химических и гистологических элементов, а олицетворением общего вселенского разума. Постоянное проявление мировой мысли во вселенной тем непреложнее для Пирогова, что все проявляющееся в нашем уме, все изобретенное им уже существует у мировой мысли.

Дневник и педагогические сочинения Пирогова изданы в Санкт-Петербурге, в 1887 г.

• См. Малис "Пирогов, его жизнь и научно-общественная деятельность" (Санкт-Петербург, 1893), "Биограф. Библ." (Павленкова);
• Д. Добросмыслов "Философия Пирогова по его Дневнику" ("Вера и Разум", 1893, № 6, 7 - 9);
• Н. Пясковский "Пирогов как психолог, философ и богослов" ("Вопросы философии", 1893, кн. 16);
• И. Бертенсон "О нравственном мировоззрении Пирогова" ("Русская Старина", 1885, 1);
• Стоюнин "Педагогические задачи Пирогова" ("Исторический Вестник", 1885, 4 и 5; и в "Педагогических сочинениях" Стоюнина, Санкт-Петербург, 1892);
• ст. Ушинского в "Журнале Министерства Народного Просвещения" (1862);
• П. Каптерев "Очерки по истории русской педагогики" ("Педагогический Сборник", 1887, 11; "Воспитание и Обучение", 1897); Тихонравов "Ник. Ив. Пирогов в Московском университете. 1824 - 1828" (Москва, 1881). Я. К.

Память

В России

• Памятник в Москве
• Памятник в Санкт-Петербурге (Загородный просп. 47 — возле Военно-Медицинской Академии);
• Барельеф на здании Пироговских ванн в Пятигорске
• Имя Н. И. Пирогова носит Российский Государственный Медицинский Университет (РГМУ)
• В честь Николая Пирогова назван астероид 2506 Pirogov.
• В Москве именем Н. И. Пирогова названы две улицы. В районе Большой и Малой Пироговских улиц в Москве сосредоточены учебные и административные корпуса, а также клинические базы РГМУ и ММА им. Сеченова. Его именем названа Школа.
• В Санкт-Петербурге Пироговская набережная — набережная Большой Невки от Литейного до Гренадерского моста. На набережную выходят фасады Военно-Медицинской Академии
• В Новосибирском Академгородке улица Пирогова — это одна из главных улиц, на которой расположены университет, физматшкола и общежития.
• В Самаре его именем названа городская больница.
• В Оренбурге имя Н. И. Пирогова носит одна из городских больниц.
• В Вологде, в Чебоксарах, в Воронеже, Ставрополе, Екатеринбурге, Тюмени есть улица Пирогова.
• В 1947 году на Ленфильме был снят художественный фильм «Пирогов».
• Мурманский медицинский центр носит его имя.
• В Пятигорске есть здание, носящее название "Пироговские ванны", где получали бальнео-лечение по методу, разработанному Н.И.Пироговым. Эта лечебница действует и сейчас. На её стене бронзовый профиль Пирогова.

На Украине

• Памятник на территории Севастопольской городской больницыВ черте г. Винница в с. Пирогово размещена усадьба Пирогова, в полутора километрах от которой находится церковь, где находится забальзамированное тело Н. И. Пирогова (Мавзолей Пирогова);
• В честь Н. И. Пирогова назван Винницкий национальный медицинский университет — ВНМУ им. М. И. Пирогова;
• Улица Пирогова — самая длинная улица г. Винницы (8 км.), которая идет мимо усадьбы названа в честь Н. И. Пирогова;
• Бюст Пирогова на здании Панорамы обороны Севастополя;
• Городская больница №1 Севастополя носит имя Николая Ивановича Пирогова;
• Памятник в Севастополе (в 1-й городской больнице);
• Имя Н. И. Пирогова носил Одесский медицинский институт (сейчас Одесский государственный медицинский университет);
• Улица Пирогова в Киеве проходит от станции метро Университет (станция метро, Киев) до улицы Богдана Хмельницкого;
• Памятник в Днепропетровске (ул. Комсомольская, возле бывшего военного госпиталя).
• В Симферополе несколько мемориальных досок на зданиях, где в годы Крымской войны размещались госпитали, в которых работал Пирогов.
• Бюст Пирогова у входа в здание 1 городской больницы г.Луганска

В Болгарии

Болгарский народ воздвиг Н. И. Пирогову 26 обелисков, 3 ротонды и памятник в Скобелевском парке в Плевне. В деревне Бохот, на том месте, где стояла русская 69-я военно-временная больница, создан парк-музей «Н. И. Пирогов».

Когда в 1951 г. в Софии была создана первая в Болгарии больница скорой медицинской помощи, она была названа именем Н. И. Пирогова. Позже больница многократно меняла свое имя, сначала на Институт скорой медицинской помощи, затем — Республиканский научно-практический институт скорой медицинской помощи, Научный институт спешной медицины и наконец — Многопрофильная больница для активного лечения и скорой помощи. А барельеф Пирогова при входе ни разу не менялся. Теперь в МБАЛСМ «Н. И. Пирогов» трудятся 361 врачей-ординаторов, 150 научных сотрудников, 1 025 медицинских специалистов и 882 людей, составляющих вспомогательный персонал. Все они гордо называют себя «пироговцы». Больница считается одна из лучших в Болгарии, и в ней лечатся свыше 40 000 стационарных и 300 000 амбулаторных пациентов в год.

14 октября 1977 г. в Болгарии была напечатана почтовая марка «100 лет с прибытия академика Николая Пирогова в Болгарию».

[skroznik]

Славский Ефим Павлович

7. 11. 1898 - 28. 11. 1991
Трижды Герой Соц.Труда

Славский Ефим Павлович – советский государственный деятель, один из основателей и руководителей отечественной атомной промышленности и ядерной индустрии; заместитель начальника 1-го главного управления при Совете Министров СССР; заместитель министра среднего машиностроения СССР; министр среднего машиностроения СССР.

Родился 26 октября (7 ноября) 1898 года в селе Макеевка Таганрогского округа области Войска Донского Российской империи (ныне – город Макеевка Донецкой области, Украина) в крестьянской семье. Украинец. Член РКП(б)/ВКП(б)/КПСС с 1918 года. В 1908-1912 годах работал батраком по найму. В 1912-1914 годах рабочий старотруболитейного завода, в 1914-1916 годах котельщик шахты «Капитальная», в 1916-1918 годах обрубщик новотруболитейного завода в Донбассе.

С 1918 года служил в Красной Армии. Участник Гражданской войны: в 1919-1920 годах красноармеец 9-го Заднепровского Украинского полка, в 1920-1921 годах командир взвода 1-й отдельной кавалерийской бригады при Революционном военном совете 1-й Конной армии. Участвовал в боях на юге Украины и в Крыму.

В 1921-1927 годах комиссар полка, начальник организационной части 1-й отдельной кавалерийской бригады (город Москва), в 1927-1928 годах комиссар 56-го Кавказского кавалерийского полка 2-й отдельной Кавказской бригады (город Тбилиси). В 1928 году демобилизован.

В 1928-1929 годах заведующий базисными складами «Гослаборснабжения». В 1933 году окончил Московский институт цветных металлов и золота. В 1933-1940 годах работал инженером, начальником цеха, главным инженером и директором завода «Электроцинк» Народного комиссариата танковой промышленности СССР (город Оржоникидзе; ныне – Владикавказ). В 1940 году назначен директором Днепровского алюминиевого завода (город Запорожье), в 1941 году – директором Уральского алюминиевого завода (город Каменск-Уральский).

В 1945-1946 годах заместитель наркома цветной металлургии СССР – начальник Главного управления алюминиевой промышленности СССР. В 1946-1949 годах заместитель начальника 1-го главного управления при Совете Министров СССР – начальник 2-го Управления. Одновременно в 1947-1949 годах исполняющий обязанности главного инженера Комбината № 817 (ныне – ПО «Маяк» в городе Озёрск Челябинской области).

В 1948-1949 годах на заводе «В» Комбината № 817 был получен сплав плутония с заданными техническими характеристиками. Из него были получены детали первой ядерной бомбы. Для реализации советского атомного проекта было принято решение идти путём приближения к американским прототипам, работоспособность которых была уже доказана на практике. К тому же научно-техническую информацию об американских атомных бомбах удалось получить разведывательным путём.

В 1949 году на Семипалатинском ядерном полигоне (Казахстан) было проведено успешное испытание первой советской ядерной (атомной) бомбы РДС-1 (мощностью 22 кт).

Указом Президиума Верховного Совета СССР («закрытым») от 29 октября 1949 года за организацию производства оружейного плутония для первой советской ядерной (атомной) бомбы РДС-1 Славскому Ефиму Павловичу присвоено звание Героя Социалистического Труда с вручением ордена Ленина и золотой медали «Серп и Молот».

В 1949-1953 годах заместитель и первый заместитель начальника 1-го главного управления при Совете Министров СССР. В 1953-1955 годах заместитель, в 1955-1957 годах первый заместитель министра среднего машиностроения СССР. Одновременно в 1956-1957 годах начальник Главного управления по использованию атомной энергии – председатель Коллегии Главного управления.

В 1953 году на Семипалатинском ядерном полигоне было проведено успешное испытание первой советской термоядерной (водородной) бомбы РДС-6 (мощностью 400 кт).

Указом Президиума Верховного Совета СССР («закрытым») от 4 января 1954 года за участие в организации работ по созданию и испытанию первой советской термоядерной (водородной) бомбы РДС-6 Славский Ефим Павлович награждён второй золотой медалью «Серп и Молот».

При непосредственном участии Е.П.Славского 27 июня 1954 года была сдана в эксплуатацию первая в мире атомная электростанция в городе Обнинск Калужской области. Реактор Обнинской АЭС, помимо выработки энергии, служил базой для экспериментальных исследований и для выработки изотопов для нужд медицины. Опыт эксплуатации первой, по сути экспериментальной атомной станции полностью подтвердил инженерно-технические решения, предложенные специалистами атомной отрасли, что позволило приступить к реализации широкомасштабной программы по строительству новых АЭС в СССР. Обнинская АЭС проработала в течение 48 лет (в 1954-2002 годах).

В 1957-1986 годах министр среднего машиностроения СССР (в 1963-1965 годах – председатель Государственного производственного комитета по среднему машиностроению СССР). Министерству подчинялись сотни городов, горнодобывающих и обогатительных предприятий, атомных электростанций, научно-исследовательских университетов, научных центров, полигонов и воинских частей, работавших в интересах атомной промышленности. Был на посту министра в течение 29 лет.

В октябре 1961 года на высоте 4000 м над полигоном «Новая Земля» была взорвана термоядерная (водородная) бомба АН602 мощностью по разным данным от 57 до 58,6 Мт, доставленная бомбардировщиком Ту-95. Ударная волна после взрыва три раза обогнула земной шар. Несмотря на успешное испытание, бомба на вооружение не поступила; тем не менее, создание и испытание сверхбомбы имели большое политическое значение, продемонстрировав, что СССР решил задачу достижения практически любого уровня мегатоннажа ядерного арсенала. Коэффициент полезного действия устройства составил почти 97 %. Это было самое мощное взрывное устройство, когда-либо разработанное и испытанное на Земле.

Указом Президиума Верховного Совета СССР («закрытым») от 7 марта 1962 года за участие в организации работ по созданию и испытанию самой мощной в мире термоядерной (водородной) бомбы АН602 Славский Ефим Павлович награждён третьей золотой медалью «Серп и Молот».

Под его руководством и при его непосредственном участии развивались атомная наука и техника в СССР и странах Восточной Европы и Азии, укреплялся ядерный щит страны, вводились в строй атомные электростанции и установки различного назначения, разрабатывались и внедрялись уникальные технологии по добыче урана, золота, производству минеральных удобрений, применению изотопов в медицине, сельском хозяйстве и других отраслях народного хозяйства, возводились новые современные атомграды.

С 21 ноября 1986 года – персональный пенсионер союзного значения.

Член ЦК КПСС в 1961-1990 годах. Депутат Московского совета в 1930-1933 годах, депутат Челябинского областного совета в 1947-1949 годах, депутат Верховного Совета СССР 5-11-го созывов (в 1958-1989 годах).

Жил в городе-герое Москве. Скончался 28 ноября 1991 года, на 94-м году жизни. Похоронен на Новодевичьем кладбище в Москве.

Награждён десятью орденами Ленина (25.07.1942, 10.02.1944, 23.02.1945, 29.10.1949, 11.09.1956, 25.10.1958, 25.10.1968, 25.10.1971, 25.10.1978, 25.10.1983), орденом Октябрьской Революции (25.10.1973), орденом Отечественной войны 1-й степени (11.03.1985), двумя орденами Трудового Красного Знамени (24.12.1953, 29.07.1966), медалями, в том числе «За трудовую доблесть» (21.08.1953), орденом «Звезда дружбы народов» 2-й степени (1978, ГДР).

Лауреат Ленинской премии (17.04.1980), Сталинской премии 1-й степени (29.10.1949, 8.12.1951), Государственной премии СССР (3.11.1984).

Почётный гражданин Северска (Томск-7; 19.07.1979), Зеленогорска (Красноярск-45; 17.06.1981) и Усть-Каменогорска.

[Самогон]

Амет-хан Султан
1920 - 1971

В сентябре были на местах службы наших дедов в городке Багерово. Вот там сделаны фотки.

Мемориальная доска на ДОФе

ВПП исследовательского аэродрома Багерово. На этой базе Амет-хан Султан пилотировал прототипы крылатых ракет, пока автоматику "доводили"