«В СТРАНЕ УЖАС, А У НАС ПОКА НИЧЕГО»
— Россияне уже ощутили, что наступил кризис, происходит падение доходов. Что в этой связи показывают социологические опросы, насколько растет озабоченность людей?
— Озабоченность выросла, социальный оптимизм упал. Всем стало понятно, что кризис не кончится быстро. Еще год назад, даже еще 8 месяцев назад казалось, что мы достигли дна, как нам обещали наши министры-экономисты. Но этого не случилось, и где-то с августа-сентября люди поняли, что кризис не закончился, а наоборот, углубляется и развивается. И с тех пор развивается тренд ухудшения показателей социального самочувствия, социальный оптимизм падает быстрее прочих.
При этом сохраняются такие закономерности — ситуацию в стране оценивают хуже, чем ситуацию у себя самого. По мнению людей, в стране ужас, а у нас пока ничего. Потому что, во-первых, никого по большому счету не увольняют, во-вторых, этот кризис далеко не первый, для кого-то уже третий, четвертый, в лучшем случае второй. И в-третьих, в депрессивных регионах жизнь и до кризиса была не сахар, и народ там научился это компенсировать неформальной занятостью, либо работой в других регионах: живешь в Саратове, едешь на две недели в Москву работать охранником, а потом возвращаешься домой.
— Кто, по данным социологов, менее всего готов к кризису?
— Хуже всего — молодая аудитория, которая такого опыта не имеет, это студенты и работающая молодежь. С другой стороны, у них есть молодость, здоровье и иллюзии, которые в каком-то смысле тоже ресурс, а обязательств у этой социальной группы мало. Но пока и они не паникуют, держат удар. И в этой аудитории пока рейтинг власти, рейтинг Владимира Путина максимальный.
— Почему?
— Для них это ролевая модель, других они не знают.
— Часто считается, что именно молодежная среда является драйвером протестных настроений, в России это сейчас не так?
— Необязательно, они могут быть и лоялистами. Чего хочет молодежь? «Движухи», роста, развития, изменений. Но необязательно эти изменения должны идти против власти. Можно вспомнить Мао Цзэдуна в 60-х, когда была сделана ставка на молодых, он опирался на них, чтобы изменить расстановку сил в стране и убрать те средние слои, бюрократию, которые не хотели ничего менять.
— Но если затянется медленная экономическая депрессия, то у молодежи будет меньше возможностей, чем у их ровесников 10 - 15 лет назад.
— Демография такая, что молодежи не так много. Сейчас поступить в вузы стало легче, чем несколько лет назад, потому что количество мест там рассчитано на предыдущую когорту молодежи, а она была больше. Сейчас вузам учить некого. Мы не Иран, где 70 процентов населения — в возрасте до 30 лет. Поэтому молодые россияне куда-нибудь пристроятся. Да, с обломами, с разочарованиями. Но это всегда происходит. Разве в Греции или Испании молодым легко жить сегодня?
«ГРУППЫ, ЗАВЯЗАННЫЕ НА ГОСУДАРСТВО, КОНЕЧНО, СЕЙЧАС ВСЕ В ТРЕМОРЕ»
— У нас привыкла уже к хорошей жизни несколько другая группа людей — те, кто постарше, те, кто уже стал средним классом. Что будет происходить теперь с вот этим городским средним классом в столицах, городах-миллионниках? С людьми, которые уже привыкли жить явно выше уровня бедности, ездить в отпуск за границу, менять машину раз в несколько лет и так далее?
— Правильнее их называть средним слоем, а не классом, потому что классового сознания там все-таки нет. И то, что они из бедности попали в этот слой, произошло во многом благодаря государству, госсектору, а не потому, что они сами стали каким-то уникальными предпринимателями, создателями ноу-хау, идей и технологий. Оборонка заработала, деньги пошли — кто-то туда втянулся, атомная отрасль развивалась, там тоже создавались рабочие места.
— А чиновничество?
— У нас чиновников всего миллион на 145 миллионов россиян, их мало. Поэтому страхи, что они проедают народные богатства, мягко говоря, преувеличены. У нас чиновников меньше, чем должно быть по стандартам Европы или США на такое количество населения. Это все популизм в стиле Алексея Навального, который надо делить на десять. А вот госденьги через пенсии, пособия и прочие каналы все нулевые годы интенсивно втягивали людей в средний слой. Даже часть пенсионеров туда вошла — это, кстати, главный слой, который при Путине стал жить лучше.
— В 90-е эти люди жили просто в нищете, это был маргинальный слой населения.
— Напомню, что в 2009 году на фоне кризиса провели валоризацию пенсий, они стали выше, поэтому государство сейчас и испытывает такие сложности с выполнением этих обязательств. Все эти многочисленные группы, завязанные на государство, зависят от общей динамики экономического развития в стране. И конечно, они сейчас все в треморе. У кого-то пока нормально — та же оборонка, эта статья бюджета защищена. У пенсионеров ситуация похуже — они полностью зависят от государства, и если оно что-то им отрежет, будет совсем тяжело. Дети помогать не очень любят, кто-то из пенсионеров работает, но их будут сокращать в первую очередь, они к тому же не очень здоровые люди, что тоже ограничивает возможности. А индексировать пенсии им стали уже на меньшую сумму. У них одна надежда — это Путин. Вторая, но в меньшей степени, — КПРФ, они не так лояльны власти, как молодежь.
«ГРУППЕ РИСКА НУЖЕН СВЕТ В КОНЦЕ ТУННЕЛЯ»
— А вот те, кому 30 - 40 лет, у кого есть семья, обязательства, ипотека, престарелые родители, те, кто работают не в госсекторе, наемные работники?
— Это группа риска. Они сократили расходы, стали меньше тратить, перестали брать кредиты. Дальше все зависит от того, как они подошли к кризису. Тем, кто уже платит за ипотеку, стало тяжело. Если кто-то копил деньги и ждал возможности, когда цены пойдут вниз, для них сейчас хорошее время. Но таких меньше, чем тех, у кого обязательства превышают их доходы. Но этой группе никто не поможет, они только сами на себя могут рассчитывать.
— Как эти группы будут воспринимать такие перемены?
— Для этих людей есть два фактора стабилизации. Первый — чтобы была работа. Работа пока есть. И второе — свет в конце туннеля. Надежда. Должна быть какая-то определенность, что трудности временны, что прорвемся и станет лучше. А вот с этим проблема. Нам год назад обещали, что мы достигли дна. Теперь мы согласились с тем, что сейчас кризис, выхода из него не видится, но авторитет тех, кто нам это говорил, обнулен. Это очень опасная вещь. Человек, когда чувствует себя неуверенно, первое время верит тем, кто говорит, что скоро будет лучше. Экспертам, министрам. Почему верит? Потому что хочет верить. Потом, когда его обманули, нужны уже новые источники надежды. Но нам новых фигур не показывают. Что будет делать группа риска? Если свет в конце туннеля появится, станет ясно, что надо просто потерпеть, то они будут работать, сжав зубы, потому что им надо тянуть семьи, детей, родителей, у них самих много амбиций. Если не появится — будет депрессия, пьянство, разводы, личные банкротства, суициды. Либо дауншифтинг в деревню, к тетке, в глушь, в Саратов.
«КРИЗИС ЕСТЬ, НО КАТАСТРОФЫ НЕТ»
— Начали ли люди менять свой образ жизни, привычки, к которым уже привыкли, определенный уровень потребления?
— Привычки уже поменялись. Но вот посмотрите на рестораны — цены в ресторанах выросли не сильно по сравнению с докризисным временем, потому что рестораторы понимают, что если все слишком подорожает, к ним никто не придет. Поэтому они исхитряются, меняют блюда в меню, изыскивают какие-то возможности снизить издержки. И все поступают по такому же принципу — не меняют образ жизни, но пытаются его удешевить. То есть раньше раз в неделю человек ходил в ресторан, а теперь раз в месяц. Заходил в «Азбуку вкуса», а теперь в «Перекресток». И это, кстати, пока получается. То есть кризис есть, но катастрофы нет.
— Люди не выпадают из своей социальной группы куда-то резко на дно?
— Тут ключевой вопрос — работа.
— А что с работой, что показывает статистика по рынку труда?
— Там все прекрасно. Официально безработицы практически нет.
— Какова при этом статистика сокращения зарплат?
— За прошедший год официально располагаемые доходы у нас на 10 процентов сократились.
— То есть скорее людей не увольняют, а сокращают им зарплату?
— Да, это русский тип безработицы. Это хорошо изученное явление. В Америке, если потребности в тебе нет, тебя увольняют. Вот тебе выходное пособие, чек, и гуляй, Вася!
— А у нас?
— Ничего подобного. У нас все стремятся сохранить рабочие места. Сами люди говорят работодателю, мол, ну не увольняйте, переведите на какую-то неполную занятость, подождем, снизьте зарплату. Многие людей не увольняют, а переводят на ИП, чтобы платить поменьше налогов. Бизнес сокращает издержки, но старается не увольнять ключевых людей. А люди тоже согласны «поджаться», чтобы сохранить рабочее место. На этом фоне выделяется Москва. Так как здесь самый большой рынок труда, дороже всего жизнь, но и легче всего устроиться, больше всего амбициозных людей, и они используют другую стратегию: если не готов работодатель платить столько же, сколько вчера, пусть увольняет — пойду, найду другого.
«ОБЪЯСНЕНИЕ ТИПА «НИКТО НЕ ВИНОВАТ» УЖЕ НЕ РАБОТАЕТ»
— На этом фоне есть ли протестные настроения? В каких социальных группах, каков их формат, против кого этот протест?
— Они растут, но не против кого, а против чего. Против кризиса, против сокращения социальных расходов.
— Но кто их адресат? Кто вызывает это раздражение?
— А кто виноват в том, что цена на нефть упала?
— Так кого обвиняют? Власть, Путина, внешнего врага?
— Сейчас мы в переходном периоде. Объяснение типа «никто не виноват» уже не работает. Оно работало года полтора назад, когда нефть стала падать, но власти в этом никто не обвинял. Но прошло время, падение продолжается, стратегии антикризисной нет, и люди начинают уже искать виноватых — время подошло! Да еще и избирательная кампания начинается. Поэтому рейтинг правительства начал снижаться, рейтинг губернаторов пошел вниз. Народная мысль уже ищет виноватых, и ей их предлагают. Но пока снизу: виноват тот, кто здесь рядом с тобой сидит, а не в Кремле.
«ВОЙНЫ БОЯТСЯ БОЛЬШЕ, ЧЕМ ЭКОНОМИЧЕСКИХ ПРОБЛЕМ И БЕЗРАБОТИЦЫ»
— Внешняя обстановка сейчас для России не просто сложная, она фактически военная. В новостях сводки с фронта. Да, война пока не здесь. Но людей вообще беспокоят страхи, связанные с темой войны?
— У ВЦИОМ есть такой инструмент — карта страхов, там респонденты выбирают, что их больше всего тревожит. Сейчас на первом месте — страх роста внешнеполитической напряженности и военных конфликтов. Это главный страх прошлого и этого года, причем в этом году он вырос вдвое. Войны боятся больше, чем экономических проблем и безработицы.
— А эти страхи влияют на поиск виновных в экономических проблемах?
— Не будем забывать про пирамиду Маслоу. Если актуальна угроза жизни, то угроза благосостоянию воспринимается гораздо спокойнее. В ситуации, когда сбивают наш самолет, и не кто-нибудь, а Турция с ее серьезной и большой армией, призрак Третьей мировой войны начинает обретать вполне реальные очертания. То, что у нас тут экономический кризис и правительство плохо работает, — это явно не худшее, что может случиться. Чем напряженнее ситуация в мире, чем больше угроз у нас по периметру и дальше, тем меньше вероятность «бунта на корабле». Но есть и обратная зависимость. Чем спокойнее в мире, тем больше будет претензий к нашим правителям по поводу того, что у нас происходит в экономике.
«У ПУТИНА ТЕПЕРЬ ЕСТЬ НОВАЯ «ТЕФЛОНОВАЯ БРОНЯ»
— Мысль, что надо слезать с нефтяной иглы, которую продвигала уже давно часть экспертного сообщества, теперь все больше завоевывает умы?
— Это не новая мысль, она и 20 лет назад была популярна, и сейчас. Но это мантра, общее место. А как слезать? Никто же не предлагает рецептов.
— Есть программа Сергея Глазьева...
— Это такие абстрактные предложения — дать всем денег и построить миллион заводов, обеспечить всех работой и границы закрыть.
— Но как бы там ни было, народ верит в то, что у власти есть какие-то возможности изменить ситуацию?
— Народ считает, что чиновники и олигархи — это единое целое, «рука руку моет», что они повязаны коррупционными и родственными связями, верить никому нельзя, их всех надо выгнать, а на их место посадить новых прекрасных людей. Которые потом станут такими же. Такова матрица нашего сознания. Точно так же, как все уверены, что у нас выборы нечестные. Когда Навальный распространял на эту тему в 2011 году видеоролики, то реакция была такая: «Мы так и думали! Мы это всегда подозревали и тут, наконец, увидели! Этого нельзя терпеть!» Но и иммунитет уже к этой теме есть. Сколько уже стало этих разоблачений коррупции — чиновников снимают, губернаторов, министров, любовниц их сажают. Ну, правда, потом отпускают. Все это уже обычно, привычно, и сенсации в этом нет. Такие вещи воспринимаются теперь уже менее болезненно.
— Почему?
— Потому, что у нас есть Путин. И Путин новый. В 2014 году после крымского референдума Путин, как Иван-царевич, нырнул в котел и вышел другим человеком. Все бремя грехов, критики, негатива обнулилось. У него теперь новая «тефлоновая броня», ее хватит надолго, до 2018 года точно. Крымом он создал себе такую защиту, что пока до него дойдет очередь этого недовольства, кризис, вполне возможно, уже и кончится. Даже если он потеряет за этот год 10 процентов рейтинга, у него еще 70 процентов останется.
Тем более что никакого конфликта между президентом и другими институтами власти не предвидится. Если речь идет о том, что в Думе-2016 могут возобладать оппозиционеры, то я спрошу: а что такое Дума у нас по Конституции и по жизни может сделать опасного? Она соглашается или не соглашается с предложениями президента кого назначить премьер-министром, например. Есть сомнения в том, что Думе будет предложена фигура премьер-министра, которая устроит парламент? Есть сомнения в том, что если КПРФ будут предложены несколько постов в правительстве, они вполне ими удовлетворятся?
«ТАТАРСТАН ВЫГЛЯДИТ ЛУЧШЕ, ЧЕМ РОССИЯ В ЦЕЛОМ»
— Вопрос по Татарстану. Существуют стереотипы о большинстве национальных регионов России, что такие регионы, в том числе и Татарстан, являются более консервативными по менталитету и вследствие этого более лояльными центральной власти. Опросы это подтверждают или это такая мифологизация?
— У нас около 15 национальных республик, они все разные. Что особенного в Татарстане? Это татары — мы 500 лет вместе, но это отдельный народ со своей культурой. Семейные ценности, патриархальность, клановость определенная — все это гораздо более проявлено, чем в такой атомизированной и разобщенной нации, как русские. У русских каждый сам себе голова. Договариваться никто ни с кем не может и не хочет! Единственный способ договориться — это без договора, а просто когда приходит сильный и созвучный духу времени лидер, тогда все строятся в колонны и рады, что нашелся кто-то, кто навел порядок. Традиционного авторитета нет, он закончился давно, в 1917 году. В Татарстане все-таки есть элементы уважения к старшим не только по возрасту, но и по чину, тем более все это культивируется руководителями республики.
Второе — это клановость элиты, когда все решается внутри, мусор из избы не выносят, а народу демонстрируется единство позиций. В СССР, кстати, было то же самое с советской элитой, но в какой-то момент возник Борис Ельцин, и стало ясно, что ряды этой элиты не едины. Татарстан таких вещей старается избегать. Да, были попытки переворотов, но они были подавлены Минтимером Шаймиевым очень жестко. Сейчас элита сплочена, есть непубличные правила игры, и все по ним играют. Все понимают, что цена мятежа запредельно высока.
— А с социально-экономической точки зрения насколько благополучен Татарстан на фоне других регионов?
— Татарстан прошел последние 20 или даже 25 лет лучше, чем Россия в целом. Было меньше идиотизма, «чубайсизма», все было гораздо более стройно, организованно, управляемо. Не было этой псевдореволюции 90-х, власть очень спокойно перетекла от первого секретаря обкома или рескома к председателю верховного совета, и потерь было меньше. Напомню, приватизация прошла по особому сценарию в Татарстане. Поэтому погибших предприятий, остановившихся заводов мало. КАМАЗ сохранен, НПЗ сохранены, построены новые предприятия. С социальной и экономической точки зрения Татарстан выглядит лучше, чем Россия в целом. Поэтому лояльность власти там повышенная. Если бы во всей России приватизация и переход власти произошел в 90-е по татарстанскому сценарию, я уверен, что престиж Ельцина и тех сил, на которые он ставил, был бы куда выше. Но этого не произошло.
— Дает ли все это запас прочности Татарстану сейчас, шансы пройти нынешний кризис с меньшими потерями?
— Зависит от того, сколько денег в запасе у республики и куда их дели. Казань не производит впечатления города, где деньги закапывают в песок. Видны дороги, здания, развязки, спорткомплексы. Люди могут всем этим пользоваться. И этому завидуют соседи — Чувашия, Марий Эл. Это, кстати, важный ресурс для властей Татарстана — все жители знают, что соседи живут хуже. Так что запас прочности у республики, конечно, есть.
Но вот есть такой регион Калуга, там все тоже активно развивалось, инвестиции, два аэропорта, в правительстве все знают про Калугу. Но их кризис подкосил на взлете. Большие инвестиции были сделаны, они еще не отбились, и там теперь закрывают заводы, переводят людей в одну смену. А на какой стадии инвестиции в Татарстане? Риски тоже большие, потрачено много на крупные проекты, планировали еще больше, тот же проект Иннополиса. Ведь кризис вообще больше всего бьет не по депрессивным регионам, а по тем, кто вырвался вперед.
В Москве тоже есть запас прочности. Есть резервы, чтоб создать подушку безопасности. А в той же, условно, Калуге их не оказалось. Так что весь вопрос в том, есть в Татарстане свой «резервный фонд»?
— Помогает ли в кризисной экономической ситуации определенный патернализм и консерватизм местных элит в регионе?
— Да, в таких регионах глава собирает всех и говорит, что на особый период нужно действовать в общих интересах — образно говоря, людей не увольняем, деньги не крадем. Это работает гораздо эффективнее, чем законы, указы и суды. Конечно, так может быть не в любом регионе, но в Татарстане, я думаю, это так.
Сообщение от San4es60
Текст свернут. нажмите + чтобы посмотреть
Ваши права
Ответить с цитированием
