Джордж и Хейзел уставились в телевизор. По щеке Хейзел скатилась слезинка, но что ее вызвало, вспомнить она никак не могла.
По телевизору показывали балерин, исполнявших какой-то танец.
В голове у Джорджа завыло. Мысли его тотчас разбежались, как мелкие хулиганы при виде полицейского.
- Хорошо они станцевали танец, получилось красиво, - сказала Хейзел.
- Что? - переспросил Джордж.
- Я тебе сказала про этот танец. Красиво получилось, - повторила Хейзел.
- Да уж, - согласился Джордж.
Он попытался сосредоточиться на экране. Конечно, никому бы и в голову не пришло сказать, что балерины были уж очень хороши - закон был соблюден, они ни в чем не превосходили других людей. На всякий случай зрители были защищены от грациозных жестов или вызывающей красоты - балерины были обвешаны мешками с дробью, а их лица скрывались под масками. Так что никто не мог почувствовать себя неполноценным уродом.
У Джорджа в голове промелькнуло, что уравнивание, пожалуй, не стоило распространять на танцоров и танцовщиц, но тут его настиг очередной шумовой удар, принятый радиокомпенсатором, и мысли его тотчас разлетелись.
Джордж поморщился. Две из восьми балерин на экране тоже.
Хейзел это заметила. Ее умственные способности в компенсаторе не нуждались, и поэтому ее постоянно разбирало любопытство.
- А сейчас на что это было похоже? - спросила она у мужа.
- Такое впечатление, что кто-то трахнул молотком по молочной бутылке, и она разлетелась вдребезги, - ответил Джордж.
- Вот уж здорово, наверное, каждый раз слышать новые звуки, - с явной завистью сказала Хейзел. - Никогда не заскучаешь.
- Еще бы, - подтвердил Джордж.
- Если бы Главным Уравнителем была я, то кое-что бы изменила, - сказала Хейзел, которая, надо признать, даже внешне была очень похожа на Главного Уравнителя - женщину по имени Диана Мун Глемперс. - Будь я на месте Дианы Мун Глемперс, - продолжала она, - то по воскресеньям бы передавала только колокольный звон. Этим бы я поддерживала религиозность.
- Но тогда бы я, пожалуй, смог думать, - возразил Джордж.
- Я бы передавала его очень громко, вот всё и решилось бы, - предложила Хейзел. - Это не проблема. Думаю, из меня бы получился неплохой Главный Уравнитель.
- Как и из любого другого.
- Уж мне ли не знать, что такое норма.
- Конечно, - кивнул Джордж. Из тумана, заполнявшего его голову, выплыл образ сына, Гаррисона, который сидел в тюрьме как раз за то, что терпеть не мог придерживаться каких-нибудь норм. Но тут в ухе у Джорджа прогремел двадцатипушечный залп, и мысль оборвалась.
- Ух, ты! - воскликнула Хейзел. - Наверное, здорово тебя проняло?
На покрасневших глазах Джорджа выступили слезы, а сам он побелел, не в силах унять охватившую его дрожь. Удар был очень жесток. На экране телевизора две балерины даже свалились на пол и сейчас поднимались, потирая себе виски.
- Ты такой бледный и так скукожился, - огорчилась Хейзел. - Послушай, дорогой, почему бы тебе не прилечь на диван, пусть твой компенсатор немного полежит на подушке? - Она говорила о двадцатикилограммовом мешке с дробью, который, словно огромный замок, висел на шее Джорджа. - Ну-ка, пристрой его сюда - тебе сразу станет легче. Это ничего, что мы с тобой на время станем неравными, я не против.
Джордж взял мешок в руки и оценил его вес.
- Он мне совсем не мешает. Я его уже давно не замечаю. Теперь это как бы часть моего тела.
- У тебя такой усталый вид, ты так осунулся в последнее время, - с жалостью сказала Хейзел. - А давай-ка проделаем в твоем мешке маленькую дырочку и вытащим из него несколько свинцовых шариков.
- Ты что, забыла, за каждый вынутый из мешка шарик - два года тюрьмы да еще штраф две тысячи долларов, - возразил Джордж. - На такой обмен согласится только сумасшедший.
- Но я же не говорю о работе, - пояснила Хейзел. - Я хочу, чтобы ты мог вынимать несколько шариков, когда находишься дома. Ведь здесь-то ты ни с кем не соревнуешься, правда ведь? Здесь ты просто отдыхаешь.
- Предположим, что я бы попытался схитрить подобным образом, - сказал Джордж. - Разве ты не понимаешь, к чему бы это привело? Другие люди сделали бы то же самое. И мы тотчас бы вернулись назад, в те мрачные времена, когда люди изнемогали под бременем постоянной зверской конкуренция. Ты этого хочешь?
- Ну что ты! - испугалась Хейзел.
- Каждый должен понимать, к чему приводят заигрывания с законом. Они подвергают опасности всё общество.
Даже если бы Хейзел не знала ответа, Джордж уже не смог бы ей больше помочь - гудок сирены прошил его череп насквозь.
- Оно бы сразу развалилось, - неуверенно ответила Хейзел.
- Что развалилось? - тупо переспросил Джордж.
- Общество, - растерянно сказала Хейзел. - Я тебя, наверное, не поняла.
- А кто его знает? - сказал Джордж невпопад.
Неожиданно трансляцию балета прервали. Поступило важное сообщение. Диктор был крайне возбужден. К тому же у него, как и у всех остальных дикторов, был серьезный дефект речи. Минуты две никак нельзя было понять, что он хочет сказать. Ему так и не удалось выдавить из себя хотя бы: "Леди и джентельмены". Наконец, осознав, что охватившее его волнение он побороть не в силах, диктор протянул листок с сообщением одной из балерин.
- Какой же он молодец, - похвалила диктора Хейзел. - Он старался, а это главное. Бог не дал ему таланта, но он, несмотря на это попробовал. Я бы на месте его начальников за такое отношение к порученному делу повысила ему зарплату.
- Леди и джентльмены! - начала читать балерина.
Наверное, она была необычайно красива, потому что лицо ее скрывала отвратительнейшая маска. Без сомнения, она была к тому же и самой грациозной из танцовщиц и самой сильной физически, потому что ее мешки-компенсаторы сгодились бы и девяностокилограммовому мужчине.
Ей пришлось извиниться за свой нежный, теплый, мелодичный голос - выступать с таким голосом по телевидению было просто нечестно. Она стала читать снова, стараясь, чтобы получилось как можно хуже.
- Из спецучреждения сбежал Гаррисон Бержерон, четырнадцати лет, - прочитала она, проглатывая концы слов. - Он содержался под следствием по подозрению в организации антиправительственного заговора. Он обладает редким умом и огромной физической силой, в связи с чем уравновешивающее воздействие компенсаторов на него ограничено. Чрезвычайно опасен.
На экране появилась фотография Гаррисона Бержерона - сначала вверх ногами, потом боком, снова вверх ногами и, наконец, как надо. На фотографии, сделанной в полиции, Гаррисон был снят во весь рост на фоне метрической сетки, так что сразу было видно, что его рост превышает два метра.
Гаррисон был весь обвешан металлическими болванками и брезентовыми мешками с дробью. Таких тяжелых компенсаторов не носил больше никто. Гаррисон развивался так быстро, что подчиненные Главного Уравнителя просто не успевали изобретать для него новые ограничители. Например, вместо маленького радиокомпенсатора для ограничения умственных способностей ему приходилось носить огромные наушники. На глазах у него были необычайно сильные очки, которые, по замыслу уравнителей, должны были не только значительно ослабить его зрение, но и вызывать страшную головную боль.
Бросалось в глаза, что металлические доспехи болтались на Гаррисоне крайне неаккуратно. Обычно компенсаторы для сильных людей изготовлялись исключительно расчетливо и располагались симметрично. Гаррисон же был похож на ходячий склад металлолома.
Черты лица Гаррисона, без сомнения, также нуждались в компенсации. По приказу Главного Уравнителя ему приходилось носить на носу красную резиновую блямбу, сбривать брови и закрашивать некоторые зубы в черный цвет, превращая ровный ряд в кривую редкую изгородь.