Зона безопасности от микроагрессии
Есть три столпа, на которых держатся в последние годы чаяния прогрессивных американских (и не только) студентов. Первый столп называется safe spaces. Первыми безопасными зонами принято считать гей-бары 60-х годов прошлого века. Человек альтернативных сексуальных предпочтений, придя туда, мог чувствовать себя совершенно спокойно: ни косых взглядов, ни знакомых-гомофобов, абсолютно дружелюбная обстановка. В университетах это значит примерно то же самое, только чуть шире — для ЛГБТК-людей, для людей разных рас, национальностей и гендерных идентичностей. В этих безопасных зонах введена политика нулевой толерантности к hate speech и тому подобным вещам. Эта концепция стала постепенно реализовываться с начала 2010-х студенческими сообществами в вузах, а затем была перенята и администрациями. Изначально это были действительно определённые зоны на территории вузов, но постепенно зоны стали расширяться, и теперь, когда говорят «safe space», подразумевают весь кампус университета вообще, и вот уже
появляются тексты о том, как человек отчаянно ищет и не может найти себе по душе учебное заведение, свободное от безопасных зон.
Второй столп называется trigger warnings. Само понятие триггера истекает из психологии и обозначает коммуникативный или физический символ, жест, знак, который может спровоцировать у человека травматические воспоминания и вызвать паническую атаку. Триггер-предупреждения пришли с тех самых феминистских форумов, на которых теоретических жертв насилия предупреждали о том, что нижеследующий текст может содержать визуальную или другую информацию, способную вызвать травматические воспоминания. В текстах американских СМИ по теме отмечается, что практика применения триггеров в американских университетах приняла широкий оборот в 2014 году, хотя к 2015 году, судя по ряду опросов университетских профессоров, только 1 % из них было официально сказано использовать триггеры в учебной программе, однако процент студентов, просящих о такой мере и прикладывающих усилия для её внедрения, значительно выше — 15 % и 8 % соответственно. Услышав предупреждение о потенциально травматичной информации, студенты имеют право покидать аудиторию. Сами обучающиеся активно принялись помогать профессорам метить опасные книжки: провинились перед меньшинствами, например, Овидий с его сценами изнасилования (в Колумбийском университете), а также «Великий Гэтсби» Фицджеральда и «Миссис Дэллоуэй» Вулф (в Ратгерском университете). Сами по себе триггеры давно уже являются предметом для масштабной дискуссии в американских медиа.
Отмечается, что такая система предуведомлений может вырабатывать даже у здоровых студентов страх перед какими-либо явлениями, а также что само по себе предупреждение о возможном наличии триггера уже является триггером. Доходит до абсурдного: в Брандейском университете студент из числа меньшинств решил устроить инсталляцию, чтобы привлечь внимание к проблемам травматических воспоминаний и микроагрессии против студентов из Азии. Его коллегам по вузу сама эта инсталляция показалась вызывающей репереживания травмы, и было решено её убрать. Вообще вызывает удивление, как такая система в принципе могла появиться в вузах: в соответствии с фундаментальными принципами психологии помогать людям с тревожными расстройствами избегать предмета их беспокойства —
в корне неверно и даже вредно.
Когда на официальном уровне человеку разрешают оскорбляться и объясняют, что hate speech может поджидать его за любой тумбочкой, он при должном эгоизме и невнимании к остальным будет оскорбляться по максимально возможному количеству поводов, а также неизменно расширять поле потенциально оскорбительного дискурса.
Третий столп имеет название microaggression. Под этим подразумевается любой непреднамеренный акт латентной агрессии, который вызывает у субъекта восприятия оскорбление и моральные страдания. Так, в соответствии с речевыми кодексами некоторых вузов, спрашивать у человека азиатской, африканской, латиноамериканской внешности «Где ты родился?» — значит, выражать акт агрессии, так как вопрос ставит под сомнение возможность рождения человека с отличающейся внешностью на территории США. Микроагрессия — самое сложнокодифицируемое явление из всех трёх, под неё подпадает любое самое незначительное действие: всё зависит от представителя меньшинства и глубины его способности оскорбиться.
Система создания комфортной обстановки в университетах основана на допущении, что человеческая психика — и в особенности психика студентов — материя хрупкая, что она подвержена любому, самому незначительному акту агрессии со стороны. Это, в общем, с рядом оговорок соответствует действительности: толерантность к агрессии, оскорблениям, необидчивость напрямую зависят от интеллектуального уровня человека; соотношение интеллектуалов и неинтеллектуалов в любом более-менее крупном сообществе очевидно. Выходит, что восприимчивых к оскорблениям людей заведомо больше, чем толерантных; ровно это же подсказывает нам повседневный опыт. На первый взгляд это кажется достаточно крепким резоном для проведения политики защиты людей от микро- и макроагрессии, создания безопасных зон и тому подобного.
Однако, по мнению ряда
журналистов и
экспертов (и
преподавателей), официальное принятие такой политики на вооружение в учебных заведениях оказывает крайне негативный эффект на образование и межперсональную коммуникацию, не говоря уже о психике студентов: культивация виктимности представителей маргинализированных сообществ повышает уровень их интолерантности к любым проявлениям плюрализма, которые могут показаться им оскорбительными. Готовность обидеться, быть задетым в сущности есть желание не просто комфорта, но привилегий. Когда на официальном уровне человеку разрешают оскорбляться и объясняют, что hate speech может поджидать его за любой тумбочкой, он при должном эгоизме и невнимании к остальным будет оскорбляться по максимально возможному количеству поводов, а также неизменно расширять поле потенциально оскорбительного дискурса. Это справедливо не для каждого отдельного представителя сообщества, а скорее для группы людей в целом. Помимо всего прочего, такая политика взращивает у определённых сообществ ещё и уверенность в том, что они имеют право быть неоскорбляемыми. Поскольку дискуссия существует в основном вокруг меньшинств, то и это право постепенно приобретает характер сопутствующего только и исключительно меньшинствам. Для этого феномена существует понятие позитивной дискриминации.
Человеческие жертвы
Протесты в Йельском университете — совсем не единичный случай, этого, очевидно, было бы недостаточно для такой масштабной дискуссии. В середине октября прошлого года ряд студентов Университета Калифорнии и Лос-Анджелеса потребовали наказать обучающихся там же за поведение, показавшееся им оскорбительным. Оскорбительным им показалась закрытая тематическая вечеринка Kanye Western, участники которой были в костюмах, пародирующих Канье Уэста и его жену. Это, по мнению афроамериканских активистов, было чудовищным выпадом против их культуры, а также культивированием расовых стереотипов. «Провисаюшие или мешковатые джинсы, которые студенты надевали на вечеринку, представляют собой один из самых известных стереотипов об афроамериканском стиле. Расовые подтексты, связанные с этим стилем одежды, делают его присвоение крайне оскорбительным для чёрных студентов», — сформулировал студент UCLA Калеб Джексон.
В конце ноября студенты Принстона потребовали переименовать Школу общественных и международных отношений имени Вудро Вильсона. В названии их смущало имя Вильсона, 28-го президента США, известного и своей расистской политикой.
Ещё в июне прошлого года в Великобритании стартовала компания Rhodes Must Fall, активисты которой призывали — и призывают до сих пор — убрать с территории Оксфордского университета (а именно колледжа Ориел) статую Сесиля Родса, британского бизнесмена, инициатора английской колониальной экспансии в Южную Африку. 29 января этого года стало известно, что администрация колледжа приняла решение оставить скульптуру на месте, поскольку она является отражением сложности, неоднозначности истории, а также наследия колониализма.
Хотя такое сравнение будет не вполне корректно, российскому гражданину прогрессивных взглядов довольно просто устроить себе подобный тест: как бы он себя чувствовал, если бы на территории его университета, школы или рабочей организации стоял памятник Иосифу Джугашвили в натуральный рост, какие бы эмоции гражданин прогрессивных взглядов испытывал, ежедневно глядя на это? смог бы он к этому привыкнуть? о чём бы он думал?
Всё это — только самые заметные случаи протестов. Выступления американских студентов за фактически ограничение свободы слова являются свидетельством рождения нового для Америки феномена — культуры виктимности. Это не фигура речи и не публицистическая метафора, это
признанный авторитетными социологами распространяющийся феномен. Грубо говоря, это культура постоянной оскорбляемости, культура сверхчувствительной восприимчивости к микроагрессии, культура потребности создания повсюду безопасных зон и уверенности в обладании правом быть неоскорблённым. Это справедливо не только для студентов американских вузов. Бок о бок с этим феноменом идёт так называемая catastrophic rhetoric (определение из книги Дэвида Бёрнса, профессора психиатрии в Стэнфорде). Это понятие, близкое термину «fortune-telling», смысл которого заключается в намеренной гиперболизации потенциального отрицательного эффекта от произнесённых или напечатанных слов. «Риторика катастрофизации» в реальности принимает абсурдные формы. Так, в прошлом году администрация Бергенского колледжа в Нью-Джерси приостановила преподавательскую деятельность профессора Фрэнсиса Шмидта, после того как он опубликовал в социальной сети фотографию свой дочери в футболке с надписью «Я возьму всё своё огнём и кровью». Цитата была понята администратором кампуса как угроза, поскольку «огонь», по его мнению, мог иметь отношение к автоматическому огнестрельному оружию.
Культура виктимности — сравнительно новый феномен, однако его возможное влияние на психику и поведенческие характеристики следующих поколений американцев и британцев просматриваются уже сейчас. Такая культура максимально интолерантна к компромиссам, её суть состоит в субъектности жертвы, которая определяет механизмы принятия решений и поведение в обществе. Такая модель поведения закрывает человека от восприятия критики, от аргументации, убеждает его — парадоксально — в одновременной маргинальности и привилегированности его положения.
Формы протеста
Как это всегда бывает, лучше слышно тех, кто громче кричит. Несмотря на это стороннего наблюдателя не могут не смущать способы защиты, к которым прибегают адепты дистиллированных от неприятных идей пространств. Выше уже было упомянуто, как активисты срывали конференцию по вопросам свободы слова и плевали в участников. Мы также видели и экзальтированную идиотку, призывающую профессора заткнуться и уволиться с работы, если он не хочет создать для неё в вузе «домашнюю атмосферу». Один из самых выразительных в этом смысле случаев произошёл в Голдсмитском колледже в Лондоне в ноябре прошлого года, когда студенческое Общество атеистов, секуляристов и гуманистов (ASH) пригласило выступить в колледже Марьям Намази, уроженку Ирана, члена Совета экс-мусульман, гражданскую активистку за феминизм, секуляризм, свободу самовыражения и против исламского экстремизма. Намази предложили сделать доклад о богохульстве и вероотступничестве в эпоху ИГ (террористическая организация, запрещена на территории РФ. — Прим. ред.). Порядка ради члены Ash уведомили Исламское студенческое общество (ISOC) о предстоящем мероприятии. Те ответили в том смысле, что резко против выступления Намази — она, мол, ограничивает их право на safe space, и вообще они уверены, что она только и будет делать, что кидаться исламофобскими тезисами. Студенты тем не менее приняли решение не отменять выступление. На
полном видео лекции видно, что Намази была представлена аудитории и начала своё выступление, но уже на первых минутах её стали прерывать бородатые парни характерной внешности, сидящие в первом ряду — члены ISOC Brothers. Они несколько раз предпринимали попытки сорвать выступление, выкрикивали реплики, перемещались по залу, в конце концов, выключили проектор. Когда Марьям наконец не выдержала и предложила им «be quiet or get out», один из адептов комфортного обучения завопил «Safe space! Safe space! Intimidation!». Картина в высшей степени комическая. Наверняка все, кто учился в условной российской средней школе, видели похожее: какой-нибудь маловменяемый дегенерат всячески препятствует образовательной деятельности, а когда его выводят из класса или пишут замечание, он в разбуженной гражданской сознательности провозглашает: «Не имеете права!» Что касается Намази, то тонкокожих бородатых мужиков удалось выпереть из зала, и выступление было продолжено. Это только один пример того, как политику психологический защиты студентов берут на вооружение группы людей не только антидемократические по своим убеждениям (ISOC сами приглашали целый ряд hate-speakers в защиту избиения женщин и криминализации гомосексуальности), но и имеющие целью навязать свои модели поведения остальному сообществу.
Текст свернут. нажмите + чтобы посмотреть
Ответить с цитированием