(Четвертая сахаровская конференция по физике, ФИАН, 18–23 мая 2009 г.)

Работа и юмор


Юмор, подобный юмору автора скульптуры (Рис.), — это всегда хорошо, однако то, что делали ученые, было очень серьезно. Профессор В.И. Ритус, ветеран Отделения теоретической физики ФИАНа и участник нашей конференции, недавно поделился со мной яркими воспоминанием начала 1950-х, когда он работал в группе Сахарова в «Арзамасе-16». Единственная копия «Слойки» РДС-6с, которую они тогда разрабатывали, была «подвешена» в сборочном цехе завода взрывчатых веществ № 2, на котором собирались и атомные бомбы. Владимир Иванович часто посещал этот завод и, как он рассказал, больше всего ему запомнился огромный ангар, в котором лежали никак не охраняемые гигантские, около метра в диаметре, блестящие полусферы - заготовки взрывчатки для обжатия центрального делящегося ядра атомных бомб, стояли и лежали корпуса бомб (либо без «начинки», либо уже готовые к употреблению бомбы), среди которых ходили представители армейской и морской военной приемки.



Рис. Макет модельной сборки первой советской водородной бомбы, сделанный Ю.Н. Клинцовым, «Арзамас-16», 1953 г.

Директором завода № 2 был инженер-полковник А.Я. Мальский, одно время он был также заместителем начальника объекта. Анатолий Яковлевич был очень ярким человеком — гигантского роста, с огромными ручищами, блестящий рассказчик, говорил громко и также громко смеялся; я его хорошо запомнил, потому что отец любил с ним общаться, и Мальский часто бывал у нас дома. Только такой веселый человек мог в день ареста Берии 26 июня 1953 г. сотворить ставшую легендарной шутку с Уполномоченным Л.П. Берии на объекте В.И. Детневым — тем самым, который, как явствует из сравнительно недавно рассекреченных документов, постоянно писал Берии «нехорошие» докладные на руководство объекта и на ученых. Мальский с Детневым были друзьями. Поясню, что ужасный Л.П. Берия был в то время министром внутренних дел, куратором всего Атомного проекта СССР, вторым после Сталина (который умер за 110 дней до описываемого события) самым уважаемым человеком в божественной иерархии советских вождей. Сообщение об аресте «врага народа» Лаврентия Берии Мальский услышал рано утром по радио и, придя на работу, сразу направился в кабинет своего друга, у которого над столом, конечно же, висел большой портрет шефа. О новых шокирующих событиях Детнев ничего еще не знал. Войдя в кабинет, Мальский сказал: «Ты что же, Василий Иванович, под этой сволочью сидишь?». Жестокая шутка, эффект которой превзошел все ожидания! Потом Мальский не раз с великим удовольствием и во всех деталях рассказывал, как Детнев вскочил с кресла с перекосившимся лицом, что он закричал.

Все они были молоды и веселы. После успешного испытания «Слойки» 32-летний Сахаров, как известно, стал академиком, а также к нему, как особо важному для государства ученому, были приставлены телохранители («секретари») — как это было у Курчатова, Харитона, Зельдовича. И как-то весной во время ледохода на реке Сатиз молодой академик решил порезвиться: стал прыгать со льдины на льдину. Смертельный номер, при падении в воду шансов выжить никаких. И телохранитель Сахарова, головой отвечающий за его жизнь и безопасность, естественно страшно испугавшись, стал догонять его по льдинам, выхватив пистолет и крича привычное: «Стой, стрелять буду!»..



Рис. Я.Б. Зельдович, А.Д. Сахаров и Д.А. Франк-Каменецкий, Саров, середина 1950-х.
Фото предоставлено Е.Е. Франк-Каменецкой

На Рис. мы видим этих блестящих людей в период, когда они создавали супербомбу. Снимок сделан на участке коттеджа Д.А. Франк-Каменецкого в Сарове. Когда много позже Стивен Хоукинг впервые встретился с Яковом Борисовичем Зельдовичем на международной конференции, то очень удивился тому, что пред ним один человек, и пояснил (с помощью своего механического голоса), что считал фамилию Зельдовича общим псевдонимом большой группы советских физиков, наподобие знаменитого Бурбаки французских математиков. Давид Альбертович Франк-Каменецкий — тоже крупный ученый. И все они были очень хорошие люди, к тому же с хорошо развитым чувством юмора. На Рис. представлены шуточные картинки-шаржи Сахарова, нарисованные им в те самые годы во время важных заседаний. Шутки, различные розыгрыши были повседневной рутиной жизни ученых ядерного центра. И главным выдумщиком в этих делах был Я.Б. Зельдович.



Рис. Шуточные рисунки Сахарова, Саров, 1950-е гг



Рис. То же: автопортрет и Я.Б. Зельдович.

К этому же периоду относится яркий эпизод, наглядно показывающий особый способ мышления Сахарова, о котором незадолго до своей смерти в 1987 году Я.Б. Зельдович рассказал сотруднику Теоротдела профессору И.М. Дремину. Игорь Михайлович тоже участвует в нашей конференции и находится здесь среди нас в этом зале. Разговор начался с замечания Якова Борисовича: «Я могу расклассифицировать всех физиков в Союзе, разложив их по полочкам. Но не могу найти такой полочки для Сахарова!». И в ответ на удивленный вопрос Дремина: «Почему?», он и рассказал следующий эпизод. Однажды в 50-е в процессе конструирования сверхбомбы возникла необходимость получить некую критически важную цифру. А поскольку правительственные сроки были жесткие, то Институту была поставлена задача сделать это в течение месяца. Задание было выдано двум теоретическим группам (Зельдовича и Сахарова) и двум экспериментальным группам. Каждая группа работала, не зная о том, что параллельно ту же работу выполняют три других коллектива. О существовании четырех групп знал только Я.Б. Зельдович, который, естественно, никому ничего не говорил. Зельдович рассказал Дремину, что его теоретическая группа в течение месяца провела многочисленные расчеты, но так и не смогла придти к какому-либо определенному результату. По прошествии месяца он пришел к Сахарову и спросил о его результате. Андрей Дмитриевич сказал, что он сам кое-что прикинул и оценил ожидаемую цифру. Тогда Зельдович попросил его написать этот результат на доске и закрыл его ладонью. После чего пригласил в комнату руководителя одной из экспериментальных групп и попросил написать рядом их результат. И тоже закрыл его другой рукой. Потом вторая экспериментальная группа написала рядом их результат, после чего Зельдович убрал с доски руки. Оказалось, что все три цифры совпали. Каким образом Сахаров угадал правильный результат остается загадкой. И это не единственный случай такого рода. Вероятно, именно поэтому Я.Б. Зельдович говорил: «Мой мозг — это компьютер, который работает в 10 раз лучше мозга обычного человека. Мозг Сахарова невозможно классифицировать, он иначе устроен». В связи с этим уместно напомнить цитированные выше слова И.Е. Тамма о чистом листе бумаги и способе мышления Сахарова.

---------- Добавлено в 19:10 ---------- Предыдущее было в 19:10 ----------

(Четвертая сахаровская конференция по физике, ФИАН, 18–23 мая 2009 г.)

Преступление тысячелетнего срока давности и Московский договор о запрещении ядерных испытаний


В начале 1957 года И.В. Курчатов, научный руководитель Атомного проекта СССР, предложил Сахарову изучить вопрос о вредных биологических последствиях ядерных испытаний в атмосфере. Сахаров пишет в воспоминаниях, что это предложение было связано с появившимися в иностранной печати сообщениями о разработке в США «чистой» термоядерной бомбы — якобы более приемлемой в моральном и военно-политическом смысле. «Я должен был объяснить, что на самом деле это не так… Т.е. цель была откровенно политической, и поэтому присутствовал неблаговидный элемент некоторой односторонности. Но в ходе работы над статьей и после ознакомления с обширной гуманистической, политической и научной литературой, я существенно вышел за первоначально запланированные рамки».

Сахаров пришел к заключению, суммированному в статье «Радиоактивный углерод ядерных взрывов и непороговые биологические эффекты» («Атомная энергия», 4 (6) 576-580, 1958, статья опубликована с личного одобрения Н.С. Хрущева), что многие тысячи из будущих поколений жителей Земли неизбежно умрут по причине генетических повреждений, являющихся следствием проводимых сегодня испытаний. Этот вывод послужил началом его драматической борьбы за сокращение и полное запрещение ядерных испытаний, вызывающих радиоактивное заражение окружающей среды. Его аргументация была действительно странной: он настаивал на том, что смерть от рака некоего человека, живущего через тысячу лет после нас, наступившая по причине наших действий сегодня, является преступлением, тем более тяжелым, что оно анонимно и полностью безнаказанно. «Сложившаяся у меня точка зрения на ядерные испытания в атмосфере, как на прямое преступление против человечества, ничем не отличающееся, скажем, от тайного выливания культуры болезнетворных микробов в городской водопровод, - не встречало никакой поддержки у окружавших меня людей.». Эта с таким трудом понимаемая логика Сахарова отражала его общий подход, а по сути душевное качество, — внимание к индивидуальной человеческой трагедии, острое чувство ответственности за эту трагедию независимо от того где и когда случилась беда. Позже эта глубокая внутренняя позиция стала краеугольным камнем его правозащитной деятельности.

А тогда, в начале 1960-х, результатом этой «странной» позиции стал т.н. Московский международный договор 1963 года о запрещении ядерных испытаний в трех средах (атмосфера, вода, космос). В названной выше статье 1958 года о «непороговых биологических эффектах» Сахаров писал: «Прекращение испытаний непосредственно сохранит жизнь сотням тысяч людей и будет иметь еще большое косвенное значение, способствуя ослаблению международной напряженности, способствуя уменьшению опасности термоядерной войны — основной опасности нашей эпохи». Однако путь «длиною пять лет» от этого «теоретического» тезиса (1958 г.) до вполне реального запрета испытаний в трех средах (1963 г.) был очень не простым. В конце концов вопрос решился положительно, потому что в Большой политике, как и в теннисе, надо уметь «не упустить мяч», уловить тот момент, когда относительно слабое воздействие может привести к «макроскопическим» результатам. Весь этот круг вопросов постоянно активно обсуждался в теоретическом отделе ядерного центра «Арзамас-16», и в какой-то момент коллега Сахарова по H-бомбе В.Б. Адамский (он регулярно читал «Bulletin of the Atomic Scientists», поступавший в ядерный центр, и был в курсе событий) написал проект письма руководству СССР с предложением исключить из переговорного процесса спорный вопрос о запрещении подземных ядерных испытаний. Сахарову идея понравилась, он вышел с ней на Министра среднего машиностроения Е.П. Славского, который донес ее до Хрущева, а тот в свою очередь воспользовался этой идеей как политически выигрышной советской «миротворческой» инициативой. В результате вот уже в течение 46 лет ядерные сверхдержавы не проводят отравляющие окружающую среду ядерные испытания. (См. подробнее в «Воспоминаниях» Сахарова.

Но, как уже говорилось, путь к этому результату был труден. В 1961–1962 гг. Хрущев был чрезвычайно раздражен позицией Сахарова, настаивавшего на прекращении испытаний в атмосфере. Одним из самых трагических событий своей жизни, существенно повлиявшим на его взгляды и общие позиции, Сахаров считал неудачу в попытках убедить Хрущева в необходимости отмены одного из двух «дублирующих» испытаний 1962 года: «Это уже было окончательное поражение, ужасное преступление совершилось, и я не смог его предотвратить! Чувство бессилия, нестерпимой горечи, стыда и унижения охватило меня. Я упал лицом на стол и заплакал. Вероятно, это был самый страшный урок за всю мою жизнь: нельзя сидеть на двух стульях!..».

Сахаров говорил мне, что в один из этих драматических дней Хрущев вызвал его в Кремль для разговора. Когда Андрей Дмитриевич вошел в его кабинет, Хрущев поднялся, подошел к нему и, не здороваясь, не приглашая садиться, начал сердито выговаривать, постепенно все более возбуждаясь. В конце концов, он перешел на крик, покраснел, стал топать ногами. Сахаров, который почти на голову выше Хрущева, стоял и молча слушал. Откричавшись 2–3 минуты, Хрущев кратко сказал: «Иди!». А когда Сахаров вышел из его кабинета, он лицом к лицу столкнулся с Л.И. Брежневым, в то время одним из секретарей ЦК КПСС, который через два года в результате кремлевского переворота в октябре 1964 г. сменил Хрущева на посту высшего руководителя СССР. Брежнев очень хорошо знал Сахарова по «бомбовым» делам и, как рассказал Андрей Дмитриевич, все то время, пока он, покинув кабинет Хрущева, шел по очень, очень длинному кремлевскому коридору, Брежнев шел следом и говорил, как он уважает Сахарова - и как ученого, и его общественные позиции и т.п. (когда Хрущева отправили в отставку, то одним из обвинений в его адрес было то, что он не прислушивается к голосу ученых). Да, они там — «на верхнем этаже власти» — хорошо знали Сахарова, хотя сам он всегда оставался «по ту сторону окна».