«Сповідь інтегрального націоналіста»
Украинским националистом я ощущал себя с детства. Поначалу – на уровне подсознания. Думаю, привили мне его родители. Обычные советские интеллигенты, никогда и не помышлявшие об общении на украинском языке, они нарочно отдали меня в украинскую школу. Это был некий гражданский акт. Может быть, даже – протеста. В некоторой мере эстеты (стандартная интеллигентская обойма: «старик Хэм», Сачмо, Стругацкие, Дюк, Эллочка, Высоцкий плюс сменные заряды из модных на год-два писателей – от Пьюзо до Чивилихина) – не упускали случая поглумиться над советским масскультом, особенно, когда тот облекался в форму народного творчества «старшего брата». Это сейчас любому непредвзятому человеку ясно, что то был обычный россиянский лубок (все эти балалайки, матрёшки, ложки и, даже, гармони имеют весьма отдалённое отношение к вековым пластам русской традиции). А тогда любая национальная культура на фоне такой вот экспансии смотрелась куда более развитой, нежели «рассейская».
Лет в двенадцать продвинутый одноклассник как-то поведал, что бандеровцы, оказывается, умудрялись воевать против СССР ещё в пятидесятых. Это породило некую гордость за наших «лесных романтиков». Мол, могём же бодаться с махиной, в отличие от этих забитых москалей!
Впрочем, такого рода «прозрения» были урывочными. В целом я рос нормальным советским ребёнком и даже видел себя строителем коммунизма.
...
Очищение по Ульянову
Нет, это не было разочарованием в идее самостийности лишь потому, что за время, прошедшее с референдума так и не наступил европейский рай с колбасным изобилием. Я-то был идейным. В конце концов, и Кравчуком не очаровывался. Потому списывал неудачи первых лет независимости на вовремя перекрасившуюся партноменклатуру, не допустившую к власти истинных рыночников и демократов.
Произошло гораздо «худшее». Мой друг Володя Ширяев, раньше других протрезвевший от либерализма огоньковского разлива (а украинством и не страдавший) подсунул мне брошюрку «Откуда пошло самостийничество». Это была выжимка из работы Николая Ульянова «Происхождение украинского сепаратизма» в виде приложения к еженедельнику «Русский вестник».
И мир вдруг перевернулся! Настолько аргументировано и просто Ульянов низверг всех кумиров – от «славних гетьманів» до Кобзаря aкa «Пророка», оказавшихся банальными интриганами, казнокрадами и пьяницами, а заодно развенчал массу мифов: о трёхсотлетнем «гнобленні царатом», об эмских «указах», «Батуринской резне» и прочих побрехеньках.
Взять к примеру бессовестную ложь о вековечном (до «московської окупації») отсутствии на Украине крепостного права по причине врожденной гуманности «української шляхти». Ульянов открыл мне, что переяславльская присяга не просто вывела из жесточайшей (аналогов ни в Европе, ни в России не было) панской кабалы неказачью часть населения Малой Руси. Она наделила теми самыми «омріяними в віках» «казацкими вольностями» чуть ли не всё население Малой Руси. А всё потому, что Богдан так и не удосужился составить обещанный реестр, с помощью которого можно было бы разобраться, кто казак, а кто простой мужик. И когда вставал вопрос о жаловании казакам, «штатного расписания» не оказывалось. Вот и решался вопрос по личному усмотрению старшины. Можно только представить масштабы финансовых злоупотреблений! К тому же после изгнания польских землевладельцев мельницы и винокурни, приносившие особенно крупные доходы, оказались «массово приватизированными» той же старшиной. «Уже в XVIII веке малороссийские помещики оказываются гораздо богаче великорусских как землями, так и деньгами. Когда у Пушкина читаем: «Богат и славен Кочубей, его поля необозримы» — это не поэтический вымысел. Только абсолютно бездарные, ни на что не способные урядники не скопили себе богатств», — писал Ульянов.
Но самые большие возможности имели, разумеется, гетманы. Нежинский протопоп Симеон Адамович свидетельствовал об Иване Брюховецком, что тот «безмерно побрал на себя во всей северской стране дани великие медовые, и винного котла у мужиков по рублю, а с казака по полтине, и с священников (чего и при польской власти не бывало) с котла по полтине; с казаков и с мужиков поровну от сохи по две гривны с лошади и с вола по две же гривны, с мельницы по пяти и по шести рублев же брал, а, кроме того, от колеса по червоному золотому, а на ярмарках, чего никогда не бывало, с малороссиян и с великороссиян брал с воза по десять алтын и по две гривны; если не верите, велите допросить путивльцев, севчан и рылян...» Сохранилось множество жалоб на мздоимство гетмана Самойловича. Но всех превзошёл Мазепа. Ещё за время своей службы при Самойловиче и Дорошенко он скопил столько, что смог, согласно молве, «проложить золотом путь к булаве».
По непреложному для любого времени закону вслед за обрастанием землёй и дающей стабильный доход недвижимостью, вставал вопрос о вхождении в дворянское собрание.
Как правило, родовая знать вошедших в Российскую империю народов (грузины, армяне, валахи и др.) автоматически приравнивалась в своих титулах к соответствующим титулам российской аристократии. Следующее поколение «нацменов» получало образование и делало головокружительную карьеру (как Шереметев, Кутузов и даже дети Шамиля). Но в случае с малороссийской старшиной подобная «интеграция» проходила не так гладко, поскольку поляки-то её титулами не одаривали. Президент Малороссийской коллегии граф Румянцев писал Екатерине II, что редкое собрание обходилось без разоблачения, когда соседи публично уличали друг друга в отсутствии дворянского звания: «Тогда обиженный вставал и начинал перечислять всех крупных вельмож — своих земляков, ведущих род либо от мещан, либо от жидов».
Идя навстречу пожеланиям «стучащихся», правительство ввело «подзаконную» практику превращения самочинных землевладельцев в малороссийских дворян. Но тут вдруг возникло столько видов и подвидов панства, что им трудно было подобрать великороссийские аналоги. Тем не менее, актами 1767, 1782 и 1783 гг. малороссийское дворянство было всё же узаконено. И если ещё в 60-х «новые малорусские» не могли предъявить удостоверений «благородного» происхождения, объясняя это гибелью семейных архивов во время бесконечных гетманских междоусобиц, то после указов 80-х на свет явилось около 100 000 (!) пышных родословных. Даже известный деятель украинофильского движения XIX в. под показательным псевдонимом Царедавенко признавал, что «тогда завели чуть что не открытую торговлю дворянскими правами и дипломами». Так, Скоропадские оказались потомками некоего «референдария над тогобочной Украиной». Кочубеи — татарского мурзы. Капнисты — мифического венецианского графа Капниссы, жившего на острове Занте, и прочая от прочих. Появились самые химерические гербы. Выдумывали их в основном в Бердичеве — в этом бизнесе так или иначе было задействовано всё его население.
...
Украинство – «галицаям»!
Квалифицированнейший историк, работающий преимущественно с первоисточниками (что для украинской историографии нонсенс), Александр Каревин в своей книге "Русь нерусская" на неопровержимых фактах доказал, что украинский литературный язык – не просто искусственное образование, а редчайшее искусственное образование. Во-первых, создавалось оно не для объединения народа, а для его разъединения (признания «отцов» «мовы» приводятся в книге в массовом количестве). Во-вторых – и это, пожалуй, тоже уникальный случай в истории – творилось инородцами: поляками при всемерном административном содействии австрийцев (и здесь также бездна документов, начиная с 30-х гг. XIX в.). Нетрудно догадаться, что создавалась «солов’їна» для столь же искусственно выводимого особого типа народности – антирусских. Не «соловейків-розбійників», конечно, а вполне благонадёжных граждан австрийской империи, которые во втором уже поколении стали вырезать и сдавать в первые европейские концлагеря своих же не желавших порывать духовную связь с русским миром соотечественников. Так система стала саморегулирующейся – искусственный отбор превратился в естественный: новый тип человека (назовем его украинцем) постепенно занял доминирующее положение в ареале русинского субэтноста.
В 1920-х эту польско-австрийскую систему переняли большевики (если не инородцы, то безродные), внедрив уже на территории проживания малороссов и новороссов. Власти же «самостийной» Украины вообще возвели первых братоубийц в герои, и, таким образом, примеры для новых поколений «саморегуляторов».
Сможем ли мы противостоять этой саморегуляции, принимающей лавинообразный характер? Чтобы ответить на этот вопрос, нужно сначала определиться с тем, что противопоставить.
Ростислав Ищенко как-то сказал, что мы не должны идти ни на какие компромиссы с украинствующими – они давно уже играют на нашей половине поля, и любые – даже взаимные – уступки будут означать лишь их закрепление на нашей территории. Единственный компромисс, на который ОНИ должны пойти – откат на исходные позиции (т.е. добольшевистские – до насильственной украинизации).
Но это возможно только в случае нашего планомерного контрнаступления, одна из целей которого – русский как единственный государственный на территории современной Украины. Это главное средство восстановления исторической справедливости. И тогда уже – на линии духовного Збруча мы и начнем разговаривать с «галицаями», может быть, позволив им иметь региональную «мову» и локальную «церкву».
Мы же, стремящиеся к восстановлению Русского мира, должны осознавать, что наличие у антирусского языка государственного статуса всегда будет занозой в теле этого мира. И тем быстрее «держимова» нынешнего статуса лишится, чем быстрее к малороссам вернется осознание, что никакие они не украинцы.
P.S.
Всё вышеизложенное отнюдь не означает, что я разочаровался в национализме. Напротив, именно сейчас я в полной мере ощущаю себя националистом в противовес как космополитам-евроинтеграторам под личиной «націонал-демократів» так и украинским неонацистам, под национализмом разумеющим банальный шовинизм («Україна понад усе!»). Да и стоит ли их разделять – в основе обоих явлений лежит животная русофобия. Украинский «национализм» построен на образе врага (знаю это изнутри). Не было бы России, он не состоялся бы. Точно так же и всё украинство изначально зиждется на негативе, ибо создавалось «от противного».
Истинный же национализм позитивен. Он направлен, прежде всего, на охранение духовных традиций – стержня существования нации как таковой и средства исполнения ею своего предназначения на земле. Призвание есть у каждого этноса (неискусственного). Следовательно, националист должен, как минимум, сопереживать любой традиционной культуре в её сопротивлении «общечеловеческому» катку. Значит, националист должен быть хоть чуточку интернационалистом. Как представлял Владимир Махнач, «интернационализм есть сумма дружелюбных национализмов. Это, кстати, — формула Империи».
Как имперский человек, я сопереживаю всем национальным культурам не чуточку. Значит, националист в некотором смысле «интегральный».
Чего и вам желаю.
Дмитрий Скворцов,
специально для alternatio.org
http://alternatio.org/articles/item/...та#comments
Ответить с цитированием