Ломоносов

[skroznik]

К 300-летию Ломоносова

1 - Напечатана в газете "Русские ведомости", №257, от 8 ноября 1911г., по случаю 200-летия со дня рождения М.В. Ломоносова. Статья имеет явно автобиографическое значение (для П.Н. Лебедева — примеч. ред. УФН) в той части, где говорится о страданиях учёного, не имеющего лаборатории, о гибели "научных всходов" и т.д. Подлинная рукопись П.Н. Лебедева с многочисленными изменениями хранится в Архиве АН СССР, ф. 293, оп. 1. [1, 2].

Я вижу, что должен умереть, и спокойно смотрю на смерть;
жалею только о том, что не мог совершить всего того, что предпринял
для пользы Отечества, для приращения наук и для славы Академии,
и теперь при конце моей жизни должен видеть, что все мои полезные
намерения исчезнут вместе со мной.

Из бесед Ломоносова со Штелином

2 - Яков Штелин (1709-1785) — член Петербургской академии, специалист по гравюре, друг Ломоносова.
__________________________________________________________________________________________




Графический портрет выполнен первым главным редактором журнала Успехи физических наук (УФН) Петром Петровичем Лазаревым (учеником и продолжателем дел П.Н. Лебедева) для публикации речи П.П. Лазарева, произнесённой им на Торжественном заседании Академии наук 13 сентября 1925 г., посвящённом 200-летию Российской академии наук (подробнее см. [3]).

Двести лет тому назад на далёком севере в семье зажиточного рыбопромышленника родился Михаил Васильевич Ломоносов, талант, жизнь, труды и судьба которого дали нам прообраз русского учёного со всеми теми особенностями, которые лежат в характере народа и в условиях окружающей среды.

Описание первой части его жизни, годов учения, читается как увлекательный рассказ: бегство из дома, голодное существование в Москве в Заиконоспасской академии, о котором сам Ломоносов говорит, что то была "несказанная бедность: имея один алтын в день жалованья, нельзя было иметь на пропитание в день больше, как на денежку хлеба, на денежку квасу, прочее на бумагу, на обувь и на другие нужды". В Москве в течение пяти лет учили его не тому, к чему тянул его природный талант, а тому, чему обучать полагалось: латинскому стихосложению, риторике, богословию и т.д. Попытка Ломоносова разыскать в Киеве настоящих учителей и настоящую науку тоже была неудачна, и только случайно сложившиеся обстоятельства дали ему то, что он искал: барон Корф решил послать способных молодых людей учиться за границу, — по его указанию Академия наук затребовала у московской Заиконоспас-ской академии списки рекомендуемых семинаристов, и Ломоносов был послан за границу для обучения философии, физике и горному делу.

В Марбурге у знаменитого в то время философа Вольфа (Христиан Вольф (1679-1754) — философ и физик, профессор, учитель Ломоносова (работал в Марбурге и Галле). Его "Вольфианскую физику", переведённую Ломоносовым, см. в I томе "Полного собрания сочинений Ломоносова", 1950.) он впервые узнал, что представляет собою настоящая живая наука; с жадностью набросился он на изучение естествознания и поражал своего учителя одновременно и своими удивительными успехами в науках, и не менее удивительной бесшабашностью своей студенческой жизни. Пять лет, проведённых в Германии, вполне подготовили Ломоносова к самостоятельной научной работе: его исключительные способности позволили ему за этот сравнительно короткий учебный срок разобраться в господствовавших научных течениях, освоиться с методами исследований и получить богатый запас положительных знаний, а природный ясный и пытливый ум подсказывал ему длинный ряд интереснейших научных задач. Пребывание в Германии и ещё в одном направлении расширило его кругозор. На примере своего учителя Вольфа Ломоносов видел, что плодотворная научная деятельность обусловлена не только личными занятиями учёного, но и созданием школы для подготовки учёных работников; в Марбурге Ломоносову стало ясно, что учёная сила немецкого университета кроется в преемственности знания.

Вполне подготовленный к самостоятельной учёной деятельности, живой, сильный, с жаждой возможно широко использовать свои способности, 30-летний Ломоносов вернулся на Родину. В Петербурге он нашёл учёное и учебное дело в самом жалком положении: членами Академии наук были по преимуществу немцы, которые на своём острове (Имеется в виду Васильевский остров в С.-Петербурге, на котором расположена Кунсткамера — первое здание Академии наук (см., например, [4]) отмежевались от остальной России; за немногими исключениями это были люди мало способные (Эту характеристику следует признать недооценкой тогдашней Академии. Достаточно вспомнить, что в числе членов Академии одновременно были Эпинус, Эйлер, Рихман, несколько ранее — Даниил Бернулли), в лучшем случае аккуратно служащие чиновники, в худшем — люди, наживавшиеся разными способами. С первых же шагов своей петербургской деятельности страстный и увлекающийся Ломоносов объявил войну налаженному укладу академической жизни: сам вышедший из народа, на себе испытавший все мытарства учения в России, он не мог ограничить свою деятельность учёными исследованиями, как это делали его иностранные коллеги по Академии, — он видел перед собой другую задачу, которую ставила ему русская жизнь: создать и обеспечить в России возможность научной работы.

Учебные пособия, которыми располагала Академия наук, ограничивались кунсткамерами и музеями, предназначенными для личных занятий академиков и для демонстрации высоким посетителям, а на долю адъюнкта Ломоносова, которому было поручено "занятие химией", не полагалось и этих скромных пособий. Ломоносов был поставлен в необходимость прежде всего выхлопотать себе средства для работы и решил создать первую в России научную лабораторию, в которой он мог бы не только сам проводить свои исследования, но и давать возможность начинающим молодым учёным работать под его руководством. В архивах Академии сохранилось прошение Ломоносова: "Минувшего 1742 г., в январе месяце, подал я, нижайший, в Академию наук предложение о учреждении химической лаборатории, которой ещё при Академии наук не было, где бы я, нижайший, мог для пользы Отечества трудиться в химических экспериментах; однако на оное моё прошение не учинено никакого решения. И понеже я, нижайший, в состоянии нахожусь не токмо химические эксперименты для приращения натуральной науки в Российской Империи в действо производить и о том журналы и рассуждения на российском и латинском языке сочинять, но при том ещё могу других обучать физике, химии и натуральной гистории, и того ради имею я, нижайший, усердное и искреннее желание наукой моему Отечеству пользу чинить, в химических трудах беспрестанно упражняться и как химической практике, так и теории с присовокуплением физики и натуральной минеральной истории других желающих обучать". На этом же прошении помечена и резолюция: "Адъюнкту Ломоносову отказать".

Только через шесть лет после первого прошения Ломоносов, наконец, получил в своё распоряжение маленькую, бедно обставленную химическую лабораторию (Работами Н.М. Раскина и В.П. Барзаковского выяснено, что лабораторию М.В. Ломоносова никак нельзя назвать "маленькой" и "плохо оборудованной".), в которой он мог начать учить и работать. Но здесь, в лаборатории, перед ним встала другая, ещё большая трудность, которая мешала ему отдаться научным исследованиям и настоятельно требовала резрешения: работающими в новой химической лаборатории являлись такие же семинаристы, командированные семинариями по требованию Академии наук, каким когда-то был сам Ломоносов, а поэтому не только их недостаточная научная подготовка, которую давала схоластическая духовная школа, но и случайность в назначении заниматься науками ставили руководителя лаборатории в совершенно невозможные условия. Ломоносов видел один выход из этого положения: надо было создать светскую школу, по образцу немецких гимназий, которая давала бы достаточно подготовленных студентов; помимо других препятствий, тут пришлось ещё считаться и с поголовной бедностью русской учащейся молодёжи, о которой Ломоносов свидетельствует, что "гимназисты и студенты жалованье получали весьма малое и, тем ещё поделясь с бедными своими родителями, претерпевали скудность в пище и ходили по большей части в рубище, а оттого и досталь теряли охоту к учению".

Недостатки той учебной организации, которая постепенно развилась при Академии наук из обучения прикомандированных семинаристов, были ясно видны Ломоносову, как лицу, близко стоящему к учащейся молодёжи: она не давала ни стране, ни самим учащимся того, что могли дать правильно поставленные систематические занятия науками; Ломоносов стал ратовать за учреждение университетов и особенно настаивал на том, что и в России "не худо, чтобы университет и Академия имели по примеру иностранных какие-нибудь вольности, а особливо, чтобы они освобождены были от полицейских обязанностей". Известно, какую роль сыграл Ломоносов, когда Шувалов (И.И. Шувалов (1727-1797) — государственный деятель, создатель, вместе с М.В. Ломоносовым, Московского университета) "Московский университет по примеру иностранных учредить намеревался, что весьма отрадно", и как пользовался Шувалов "советами тех, которые университеты не токмо видели, но в них несколько лет обучались, так что их учреждения, узаконения, обряды и обычаи в уме ясно и живо, как на картине, представляют". Особенно озабочен был Ломоносов и в этом случае организацией подготовительного среднего образования: "При университете необходимо должна быть гимназия, без которой университет — как пашня без семян".

Ту же мысль осуществил Ломоносов, основывая Петербургский университет и гимназию при нём, он принимал в жизни этих учреждений деятельное участие как их непосредственный руководитель.

Сколько работ и сил должен был затратить Ломоносов, создавая русские университеты и гимназии, — это теперь вряд ли поддаётся учёту; сам Ломоносов указывал, какие препятствия ему ставили в этом деле, помимо других, его влиятельные учёные коллеги: "Куда столько студентов и гимназистов? Куда их девать и употреблять будем? — Сии слова твердил часто Тауберт в канцелярии Академии, и хотя ответственно, что у нас нет природных россиян ни аптекарей, да и лекарей мало, также механиков, искусных горных людей, адвокатов и других учёных, и ниже своих профессоров в самой Академии и в других местах. Но не внимая сего, всегда твердил и другим внушал Тауберт: куда со студентами?" Со своей точки зрения, конечно, и Тауберт был прав: Тауберту все эти русские гимназисты и русские студенты действительно ни на что не были нужны.

Поставив себе сначала, казалось бы, очень скромную задачу — создать школу русских химиков — Ломоносов, желая выполнить её, должен был всё шире и шире раздвигать первоначальные рамки и постепенно, шаг за шагом, насадил в России светскую среднюю школу — гимназию и высшую школу — университет. Оценивая эту просветительскую деятельность Ломоносова, следует признать, что после Петра Великого вряд ли кому Россия больше обязана своим культурным развитием, чем Михаилу Васильевичу Ломоносову, и, конечно, не на гениального пионера европейского просвещения падает вина, что после его смерти "все его полезные намерения исчезли вместе с ним".

Выступая реформатором культурного строя России, Ломоносов не мог опираться на свой бесспорный авторитет выдающегося учёного, — он находил необходимую поддержку в том всеобщем восхищении, с которым приветствовали его как создателя звучного литературного русского языка.


То совершенно исключительное положение, которое Ломоносов по праву занимает в истории русской словесности, было также обусловлено прирождёнными свойствами естествоиспытателя: приступая к изучению русского языка, Ломоносов не пошёл по пути учёного схоластика-филолога, а приложил и здесь приёмы естествоиспытателя: он внимательно прислушивался к тому живому русскому языку, которым говорили, бранились и шутили окружающие, и, к радости своей, открыл, что этот язык имеет весь тот запас слов, который необходим для лёгкого выражения самых сложных мыслей. Для Ломоносова живой, разговорный русский язык был явлением природы, а его грамматика должна была только подмечать и описывать те законы, которые управляют языком, но не предписывать этому свободному языку каких-нибудь сочинённых, стесняющих его обязательных правил. Ломоносов имел храбрость начать писать живой разговорной речью, и современники были поражены красотами и гибкостью того самого языка, которым они и раньше постоянно пользовались в обиходе. Ломоносов, как естествоиспытатель, только открыл давно до него существовавший язык, рядом с которым современный ему латинизированный книжный язык стал вдруг совершенно ненужным, лишним, нелепым; восторг, с которым Россия приветствовала литературные выступления Ломоносова, был про¬чно обоснован не только в неожиданных красотах Ломоносовского языка, но также и в сознании, может быть, не всегда высказывавшемся, что новый книжный язык доступен и без утомительного обучения.

Для Ломоносова язык сам по себе не был целью, — для него он был только могучим средством, которым он постоянно пользовался, чтобы просвещать и учить русское общество. В своих литературных произведениях Ломоносов всё время остаётся учёным: во всех одах, написанных по заказу и согласно требованиям времени в ложноклассическом стиле, он всегда ставит определённые тезисы, а потом логически развивает и доказывает их. В совершенстве владея звучным стихом, Ломоносов очаровал своих современников и, пользуясь этим увлечением, неуклонно шёл к своей главной цели, воспитывая русское общество и заставляя его задумываться над новыми, чуждыми ему, идеями.

Общественная деятельность Ломоносова как реформатора всей культурной жизни страны и её языка, принесла свой плод и с глубокой благодарностью будет вспоминаться потомками. Иная судьба была суждена его учёной деятельности, для которой он прошёл тяжёлый путь от рыбачьего баркаса до кафедры Академии наук: она не дала даже ничтожной доли тех результатов, которых естественно было от неё ждать, — она стала лишь прообразом трагической судьбы учёного в России.

Все современники, знавшие Ломоносова, — и между ними гениальный Эйлер — ожидали от этого самородка совершенно исключительных научных исследований; казалось, что все задатки для такой деятельности счастливо сочетались в его лице: огромный природный талант естествоиспытателя, ясный, независимый ум, широкий кругозор, большой запас знаний, несокрушимая воля, железное здоровье и желание всецело отдаться любимому делу, — но судьба поставила Ломоносова в те чисто русские условия деятельности, при которых никакой талант учёного не мог ему помочь, хотя он находился, казалось бы, в наивыгоднейшем положении, как состоящий на учёной службе адъюнкт, а потом профессор Академии наук. Если ограничиться только названием "учёная служба", то непродуктивность учёной деятельности Ломоносова останется навсегда непонятной, но она не потребует дальнейших объяснений, если только перечислить его служебные обязанности, а именно: аккуратное посещение академических заседаний, писание многочисленных рапортов в канцелярию по поводу всяких мелочей учебного обихода, обучение и экзамены студентов по химии, физике, истории, пиитике и риторике, технохимические анализы, переводы, цензура и корректура книг, печатаемых в академической типографии, сочинение од и трагедий, а равно и разработка детальных планов иллюминаций по поводу разных торжественных случаев и т.д. Для выполнения всех этих обязанностей никаких талантов не требуется, но когда Ломоносову было предписано в дополнение ко всему остальному ещё "написать Российскую историю его штилем", т.е. заняться тем делом, которое ему, как профессору химии, было по существу ново и чуждо, то Ломоносов "сказал в собрании профессорском, что-де он, имея работу сочинения Российской истории, не чает так свободно упражняться в химии, и ежели в таком случае химик понадобится, то он рекомендует ландмедика Дахрица". Если к этому прибавить, что, начиная свою учёную службу, Ломоносов шесть лет — может быть, лучших лет своей жизни — потерял для работы, не имея даже плохонькой лаборатории, то ужас положения, в котором находился первый русский учёный-великомученик и та душевная трагедия, которую он не мог не пережить, и теперь заставляют нас задуматься.

Всякий, кому приходится знакомиться с учёными трудами Ломоносова, не может не подумать с горьким, щемящим чувством, какой огромный талант бесследно и бесполезно погиб для науки! Везде: в химии и в минералогии, в физике и в наутике (Наутика (от греч. vcumicr|) — искусство мореплавания, кораблевождение.) у Ломоносова масса проблесков подчас гениальных мыслей, везде виден тонкий, чуткий наблюдатель, смело и широко ставящий задачи исследований, во многих случаях задачи первостепенной важности, которые только впоследствии, в обработке западных учёных, получили решающее значение для науки: в своих рассуждениях и опытах относительно неразрушимости материи при окислении он предвосхищал мысли, впоследствии высказанные Лавуазье, а в своих рассуждениях по кинетической теории газов в связи с механическим представлением о причине теплоты и о вечности энергии он на столетие заглядывал вперёд. Но все эти работы носят у Ломоносова отпечаток тех невозможных окружающих условий, в которых они зарождались: разработка их в большинстве случаев только начинается и обрывается на интересном месте исследования, — видно, что не разочарование в задаче или в своих силах вызвали перерыв, а внешние неизвест-ные причины, и невольно перед глазами встаёт во весь огромный рост трагическая фигура учёного, который не мог не чувствовать, что со всеми своими талантами он не может дать науке и того немногого, что даёт ей рядовой учёный на Западе, работающий в нормальных условиях.

Измученный, умирающий Ломоносов не переставал болеть душой о судьбах русской науки, не переставал бояться за её будущее, и русская действительность показала, что его опасения были не напрасны, — произошло то, что было бы чудовищно, невероятно на Западе: через 50 лет после смерти его забыли на родине, в том городе, где он учил и работал: в начале прошлого века (Имеется в виду XIX век.) были напечатаны в Петербурге русские трактаты по кораблевождению, по минералогии и по геологии, и в них не упоминалось даже имени Ломоносова, хотя им как раз в этих вопросах было сделано и опубликовано много больше того, что давали эти русские учебники.

Не посчастливилось и самому дорогому детищу Ломоносова — университетам: вызванные к жизни настоящим учёным, предназначенные им служить учёными центрами и оплотами научной деятельности в России, они в руках его преемников, может быть и добросовестно не понимавших ни значения, ни запросов науки, обратились в скромные учебные заведения, в которых пребывание науки не обязательно, а если и разрешается, то только в свободное от занятий время.

Ломоносов и чувствовал, и верил,

Что может собственных Платонов
И быстрых разумом Невтонов
Российская земля рождать.

Жизнь показала, что предчувствия его оправдались: Россия дала Менделеева, Мечникова, Павлова, Тимирязева и внесла работы их в сокровищницу человеческого знания.

Ломоносов все силы души положил на то, чтобы создать в России такие условия, при которых могли бы развиваться и работать эти собственные Платоны и Невтоны, — но и в этом отношении Россия за 200 лет не очень далеко ушла вперед: если присмотреться к работе наших выдающихся учёных, то приходится утверждать, что в большинстве случаев они дали крупные исследования не благодаря тем условиям, в которых они работали в России, а вопреки им: личные свойства характера или счастливо сложившиеся обстоятельства помогли им выйти победителями, — и только имена этих немногих победителей, их мысли и их заслуги стали известными в широких кругах русского общества. Но надо было бы спросить тех, кто близко знает Ломоносовские условия, в которые поставлены русские учёные исследования и с которыми должна бороться за своё существование русская учёная школа, чтобы поверить, какое число уже начатых интересных исследований, как и у Ломоносова, неожиданно обрывается, какое число людей с несомненными проблесками таланта гибнет благодаря им и для науки, и для страны, — числа эти ужасающие.

Если бы русское общество, вспоминая всё то, что оно получило в наследие от реформатора своего языка и своей умственной культуры, захотело не словом, а делом выразить признательность памяти Ломоносова, — оно могло бы сделать это, осуществляя заветную мечту первого русского учёного — создавая и обеспечивая в России такие центры нашей научной работы, в которых эта работа могла бы идти беспрепятственно. Эти научные центры, вне сомнения, дадут ряд важных и полезных работ, а самое существование их благотворно отзовётся на жизни общества, поднимая и его самосознание, и его культурный уровень. Заботясь об успехах науки, общество будет заботиться о себе самом: не увлекающийся поэт, а зрелый мыслитель, много передумавший и перечувствовавший, взвешивая каждое слово, сказал:

Науки юношей питают,
Отраду старцам подают,
В счастливой жизни украшают,
В несчастный случай берегут.

Список литературы

1. Лебедев П Н Собрание сочинений. I. Научные работы. II. Популярные статьи и речи. (М.: Моск. Физ. о-во им. П.Н. Лебедева, Типо-литография т-ва И.Н. Кушнерева и Ко, 1913) с. 366
2. Лебедев П Н Собрание сочинений (Сер. "Классики науки" основана С И Вавиловым) (Ред. и примеч. Т П Кравца, Н А Капцова и А А Елисеева. Статьи Т П Кравца и Н А Капцова) (М.: Изд-во АН СССР, 1963) с. 350 (примечания на с. 433)
3. Лазарев П П "Исторический очерк развития точных наук в России в продолжение 200 лет" УФН 169 1351 (1999) [LazarevPP "Historical essay on the 200 years of the development of natural sciences in Russia" Phys. Usp. 42 1247 (1999)]
4. Месяц Г А "Физический институт им. П.Н. Лебедева РАН: прошлое, настоящее, будущее" УФН 179 1146 (2009) [Me-syats G A "P N Lebedev Physical Institute RAS: past, present, and future" Phys. Usp. 52 1084 (2009)]

[skroznik]

К 300-летию Ломоносова

* Слова Л. Эйлера о М.В. Ломоносове.

1. Введение

Гениальный отечественный учёный-энциклопедист и просветитель XVIII в. Михаил Васильевич Ломоносов является одним из символов Российского государства и общества, его науки и культуры. Для физической науки России он всегда был значим также тем, что волею обстоятельств является её первым выдающимся физиком.

Масштабом и гармонией своей личности Ломоносов притягивает к себе внимание "физиков" и "лириков", специалистов в самых разных областях науки, культуры и образования. На сегодня литература о Ломоносове поистине обширна и разнообразна. Она включает в себя и описание его деятельности в физике и астрономии.

Для нас особый интерес и значение представляют те публикации, в которых не обременённые рамками официальной идеологии выдающиеся физики разных времен профессионально оценивают творчество Ломоносова-физика. В этом отношении наиболее познавательны статьи П.Н. Лебедева [1], П.П. Лазарева [2], С.И. Вавилова [3], П.Л. Капицы [4] и ряда других отечественных физиков и астрономов, например [5, 6].

Вместе с тем глубокие и подробные по историко-научному анализу статьи о Ломоносове как основателе науки в России и о его достижениях в развитии физики публиковались на страницах журнала УФН в 1950 и 1961 гг. Б.И. Спасским [7, 8]. Ещё раньше, в 1947 г., была напечатана рецензия М.И. Радовского [9] на популярную в первой половине XX в. книгу Б.Н. Меншуткина о Ломоносове.

Своими, в целом объективными, выводами о вкладе Ломоносова в становление и развитие отечественной физики авторы указанных публикаций внесли немалый вклад в формирование у отечественных учёных представлений о заслугах Ломоносова перед наукой, его творческом пути и личности. В итоге усилий по популяризации творчества Ломоносова в обществе сложился целостный образ самого яркого гения России XVIII в.

В нашей статье внимание уделено личностному аспекту творчества Ломоносова. При всех достигнутых им научных успехах судьба его как физика-исследователя была далеко не безоблачной, скорее даже печальной, поскольку она, по словам П.Н. Лебедева, "не дала даже ничтожной доли тех результатов, которых естественно было от неё ждать, — она стала лишь прообразом трагической судьбы учёного в России" [1, с. 354].

Анализ несоответствия между гениальными задатками учёного и конечными результатами его деятельности как физика актуален и в наши дни. Причём для нас важны не столько учёт логики развития науки в эпоху Ломоносова, сколько те обстоятельства, которые имели и могут иметь место где и когда угодно и которые в конечном счёте не позволили ему добиться признания, достойного его гения.

Для нас трагедия Ломоносова поучительна ещё и тем, что жизнь Российского государства с его социальными потрясениями и с трудом изживаемыми неурядицами в немалой степени способствовала этой трагедии. В подобных условиях остаётся следовать заповеди Декарта: стремиться "всегда побеждать скорее самого себя, чем судьбу", оставаясь при этом твёрдым в однажды принятых мнениях и действиях [10].

Мечтать быть Ломоносовым, хотеть им стать, работать для этого можно и нужно, не забывая, однако, о том, что мы, как и он когда-то, продолжаем жить в России со всеми её традициями и менталитетом. Постигая уроки великого Ломоносова, мы приобретаем определённый психологический иммунитет, предохраняющий нас от разных невзгод на пути к уникальной деятельности — постижению тайн природы.

2. Становление М.В. Ломоносова как учёного

Вследствие своего социального происхождения и образования М.В. Ломоносов (1711 - 1765) вряд ли мог надеяться на серьёзные занятия естествознанием, и особенно физикой, в которую уже тогда начинает проникать учение Ньютона с его системой понятий, фундаментальных теорий, с его механической исследовательской программой.

И если вопреки чисто российским обстоятельствам Ломоносов всё же стал первым физиком России, высказавшим, кроме того, ряд научных идей мирового класса, то этим он был обязан прежде всего своему гению, а также тому неудержимому интересу и стремлению познать тайны природы и той неукротимой воле, которые, поддержанные счастливым случаем, позволили ему в итоге заняться научной деятельностью.

М.В. Ломоносов родился 19 ноября 1711 г. в семье крестьянина-помора в Архангельской губернии. Овладев в юности Грамматикой М.Г. Смотрицкого и Арифметикой Л.Ф. Магницкого (содержащей сведения по математике, астрономии, физике, геодезии и навигации), он в 19 лет отправляется в Москву, где, выдав себя за сына дворянина, поступает в Славяно-греко-латинскую академию.

Но юношу больше всего интересовали естественно-математические науки, и после пяти лет обучения в Москве его посещает удача. В 1736 г. его в числе 12 лучших учеников отправляют в Петербургскую академию наук. Здесь на лекциях крупного физика-экспериментатора Г.В. Крафта будущий учёный начинает успешно овладевать основами математики, физики, а также первыми навыками постановки опытов.

Спустя ещё восемь месяцев Ломоносов был командирован в Германию для освоения химии и приобретения профессии "искусных горных физиков". В Марбурге у X. Вольфа он изучает точное естествознание, знакомится с трудами классиков, а уже во Фрейберге — с основами минералогии, горного дела и металлургии. За пять лет им были накоплены знания по физике, химии, философии, в языках и поэзии.

Наиболее ценным в образовании Ломоносова явилось осознание им существа декартовского и ньютоновского подходов к построению и обоснованию научного знания.

Не избежал Ломоносов и влияния школы Лейбница-Вольфа. Правда, в будущем их учениям он строго не следовал, ибо, как отметил П.Л. Капица, "гений обычно проявляется в непослушании" [11]. Но, идя в науке собственным путём, Ломоносов подчас выбирал из учений "лакомые кусочки" для обоснования своих научных выводов.

В то же время сама атмосфера науки и образования в Германии вдохновила Ломоносова на выбор основных направлений своей творческой деятельности на Родине. Тогда же он задаётся целью, во-первых, попытаться создать обоснованно доказанную систему физики, рационально объясняющую явления "видимого сего мира", и, во-вторых, в своём лице направить знания и возможности науки на благополучие и процветание Российского государства.

3. Деятельность Ломоносова как учёного-физика

В Ломоносове очень рано проявились те характерные особенности, которые определили его творческие наклонности в будущем. Сама среда и семейные условия формировали его замкнутость и сосредоточенность, благоприятствующие соблюдению известного, сформулированного позднее А.С. Пушкиным, условия: "служенье муз не терпит суеты", которое сыграет важную роль в его занятиях наукой.

Им владеют душевное беспокойство, некоторое внутреннее напряжение и стремление изменить свою судьбу, возбуждённость ума, которому постоянно требовалась новая пища, и способность увлекаться всеми новыми для него знаниями и интересами. Однако самое главное в Ломоносове — его природные задатки. "Неизмеримо труднее сказать, почему они проявились именно в нём" [12].

Возвратившись в 1741 г. в Россию, 28-летний Ломоносов начинает непростую деятельность в стенах Петербургской академии наук. Из учёных, связанных с физико-математическими науками, он ещё застанет в Петербургской академии наук Ж. Делиля и Г. Крафта и своего сверстника Г. Рихмана. К тому времени Россию уже покинут Г. Бильфингер, Д. Бернулли и Л. Эйлер. Затем придёт черёд Г. Крафта и Ж. Делиля.

В итоге из тех учёных в академии, которые успешно занимались физикой, останутся только двое — Рихман и, разумеется, Ломоносов. Вначале он становится адъюнктом "физического класса", затем — профессором химии и членом академии (1745 г.), со временем прославившим её глубокими исследованиями. Им создаются химическая лаборатория (1748 г.) и фабрика по производству цветного стекла (1753 г.).

Ломоносов внёс вклад в становление большинства отраслей отечественной науки и культуры. Его исследования по физике, химии и физической химии, астрономии и приборостроению, минералогии и горному делу, географии, гуманитарным и социальным дисциплинам, его труды по просвещению общества составили важнейшую основу последующего развития российской науки и культуры.

Учёные Европы уже тогда осознавали, что общество повернётся к науке, если раскрывать её пользу. Следуя им, Ломоносов своими делами пытался убедить соотечественников в том, что "нет ни единого места в просвещённой Петром России, где бы плодов своих не могли принести науки; нет ни единого человека, который бы не мог себе ожидать от них пользы" [12]. При этом он понимал, что именно фундаментальная наука особо полезна для мировоззрения и практики.

Наиболее крупные открытия Ломоносов сделал в физике, химии и астрономии. Самым плодотворным его достижением явилась разработка атомно-кинетической концепции, согласно которой вещество состоит из корпускул (молекул), а те, в свою очередь, — из элементов (атомов). Причём корпускулы находятся в непрерывном движении, порождая всё многообразие тепловых свойств тел. Таким образом, теплота виделась им как движение частиц вещества [7, 8].

Отдельные положения концепции, над которой, по его признанию, он размышлял годы, были им сформулированы в студенческой работе "Физическая диссертация о различии смешанных тел, состоящем в сцеплении корпускул..." (1739 г.). Её рецензентами были Г.В. Крафт, Л. Эйлер и И. Вейтбрехт. Систематическое изложение самой теории появилось в "Элементах математической химии" (1741 г.) [13]. Позднее эта теория им дополнялась и прилагалась к объяснению различных явлений.

При построении своей основной теории Ломоносов исходил из факта материального единства мира, непрерывного движения материи и её составных частей. Он верил в то, что всё многообразие наблюдаемых явлений и процессов природы подчиняется небольшому числу фундаментальных законов природы. Эта вера в единство и простоту физической реальности во многом определяла его выбор тем и задач исследований и в немалой степени вдохновляла на их решение.

Руководствуясь методологическим принципом простоты, учёный приходит к выводу, что "раз центрального движения корпускул достаточно для объяснения теплоты, то не следует придумывать другие причины". И далее: "...Теплотворная особливая материя... есть один только вымысел", поскольку "огонь и теплота состоит в коловратном движении частиц" [13]. Поэтому, согласно Ломоносову, нужно отказаться от гипотетического теплорода.

Атомно-кинетическая концепция позволила Ломоносову сделать ряд важных для той эпохи предсказаний: теплота есть движение корпускул, при абсолютном покое которых возможна "высшая степень холода" [6]; при больших давлениях закон Бойля -Мариотта делается приближённым. Далее он изучает агрегатные состояния вещества и термометрические свойства тел, определяет некоторые коэффициенты расширения газов, находит достаточно точные методы взвешивания.

Свой корпускулярный подход Ломоносов попытался применить и к объяснению тяготения. Он допустил наличие в природе своеобразной "тяготительной материи" с особыми свойствами: она невесома, состоит из непроницаемых частиц, обладающих инерцией. Благодаря этим частицам осуществляется взаимодействие тел. Для опытной проверки теории учёный проводит длительные опыты со сконструированным им специально для этих целей "центроскопическим маятником".

В работе "Опыт теории упругости воздуха" (1748 г.) на примере воздуха Ломоносов предлагает кинетическую теорию газов, из которой следует, что свойство упругости проявляют не единичные атомы, а их совокупность. При этом "сила упругости состоит в стремлении воздуха распространяться во все стороны" [13]. С помощью этой теории Ломоносову удалось дать рациональное объяснение зависимости между давлением газа, его объёмом и температурой.

Даже с учётом отдельных ошибок, в частности положения об определяющей роли вращательного движения корпускул в тепловых свойствах тел, предложенного Ломоносовым и поддержанного уже в XIX в. Г. Дэви и Дж. Джоулем, основные положения его корпускулярной теории, по словам П.П. Лазарева, уже тогда были представлены так, будто они заимствованы из трактатов молекулярной физики начала XX в. [2, с. 1356].

Однако основным недостатком теории Ломоносова, как, впрочем, и предшествующих теорий Д. Бернулли и Л. Эйлера, являлся их преимущественно качественный, иллюстративный характер, препятствовавший реализации экспериментальных проверок и каких-либо практических приложений. И в этом отношении кинетическая теория теплоты Ломоносова продолжала проигрывать теории теплорода.

Вторым крупным открытием Ломоносова, сделанным им ранее А. Лавуазье, явилось провозглашение им закона сохранения вещества, понимаемого в настоящее время как закон сохранения веса [14]. Сам Ломоносов в очередном письме к Л. Эйлеру (1748 г.) толковал этот закон весьма и весьма широко: "Все встречающиеся в природе изменения происходят так, что если к чему-либо нечто прибавилось, то это отнимает у чего-то другого" [11].

Всеобщий закон сохранения Ломоносова распространяется им и на движение. В 1760 г. в работе "Рассуждение о твёрдости и жидкости тел" учёный подчёркивает, что "тело, движущее своею силою другое, столько же оные у себя теряет, сколько сообщает другому, которое от него движение получает" [13]. Возможно, этот вывод, скорее утверждавший закон сохранения силы, является по существу предвосхищением закона сохранения энергии.

Таким образом, этим открытием Ломоносов внёс свою лепту в зарождение и развитие наших представлений о законах сохранения разного ранга и масштаба и их роли в существовании физических явлений на Земле и во Вселенной. И если сегодня современная физика опирается на известные каждому законы сохранения энергии и импульса (количества движения), то в этом есть и его, пусть даже затуманенная временем, заслуга.

Наука XVIII в. активно изучала электрические явления. Проводят опыты С. Грей, Ш. Дюфе, П. Мушенброк и Ж. Нолле. Ломоносов увлечённо участвует в экспериментах с атмосферным электричеством, поставленных Г. Рихманом, а после гибели Рихмана разрабатывает в 1756 г. "Теорию электричества, изложенную математически" [13]. Но, в отличие от теории Б. Франклина, допускавшей возможность электрического тока [15], его теория по сути оставалась электростатической.

В оптике Ломоносов поддерживал волновую теорию Гюйгенса и не признавал корпускулы Ньютона. Ломоносов предложил и теорию цветов, сведя их к красному, жёлтому и голубому: "Прочие цветы рождаются от смешения первых". Что касается гипотезы о сущности света, то его причиной, согласно Ломоносову, должно быть "зыблющееся движение эфира" [13] — эфира Декарта. Учёный пытался также установить связь тепловых, химических, световых и электрических процессов.

Так, например, при поисках взаимосвязи световых и электрических явлений Ломоносов в "127 заметках к теории света и электричества", в частности, планирует: "Надо поставить опыт, будет ли луч иначе преломляться в стекле или воде наэлектризованных" [13]. Удалось ли ему поставить этот опыт, история умалчивает. Лишь в 1875 г. Дж. Керр наблюдает двойное лучепреломление в изотропном веществе, помещённом в электрическое поле (эффект Керра).

Убеждённый в единстве физической природы земных и небесных тел, Ломоносов уже тогда считал полезным заниматься проблемами астрофизического содержания, проводить необходимые наблюдения. Он высказал идею об электрической природе всегда интересовавших его полярных сияний и, разумеется, о тепловом свечении Солнца. Свои представления об атмосферном электричестве учёный распространил на природу свечения кометных хвостов.

Для проведения опытов Ломоносов создал ряд приборов и среди них — "ночезрительную трубу", улучшающую видимость объектов в темноте. Наблюдая с её помощью прохождение Венеры по диску Солнца, при этом "любопытствуя... более для физических примечаний", он обнаруживает "знатную воздушную атмосферу" у Венеры. В целом Вселенную он представлял себе необъятной и разнообразной: "Открылась бездна звезд полна; звездам числа нет, бездне дна".

Итак, в области физики Ломоносов оставил после себя важные работы по кинетической теории газов и теории теплоты, оптике, электричеству, гравитации и физике атмосферы. Причём свои работы он выполнял практически на качественном уровне, обычно в виде отдельных фрагментов, иногда включавших в себя описание проведённых или ещё планируемых им опытов. Однако многие из этих работ по целому ряду причин не были закончены.

Об итогах исследований в физике и химии Ломоносов докладывал на публичных собраниях Петербургской академии, материалы о них публиковал в её Комментариях и Новых комментариях. Но среди слушателей, которым были доступны изучаемые им проблемы, физиками по-прежнему оставались единицы: недолго Г. Крафт и Г. Рихман, а последние восемь лет — Ф. Эпинус. Поэтому широкая научная дискуссия в стенах академии была явлением весьма редким и малоэффективным.

Ломоносов был убеждён в познаваемости тайн природы, рассматривая процесс научного познания как "выпытывание правды" у неё. При этом главным судьёй всякой выдвинутой им гипотезы или теории он считал опыт: "Один опыт я ставлю выше, чем тысячу мнений, рождённых только воображением" [13]. Он подчёркивал, что лишь на основе уже проведённого опыта выдвигается гипотеза, позволяющая создавать теоретическое объяснение явления.

Причём это были не просто философские, но выстраданные в ходе личной экспериментальной практики высказывания. Среди поставленных Ломоносовым в разные годы опытов следует назвать те, которые были связаны с измерением теплоты нагревания и плавления тел, проверкой сохраняемости масс, определением меры взаимодействия электрических и магнитных сил и изменения цвета тел, с попытками подтвердить свою теорию гравитации и многие другие.

Опыты Ломоносов ставил с помощью приборов Физического кабинета академии (далёкого родоначальника Физического института им. П.Н. Лебедева РАН (ФИАН)). Возможности кабинета он продолжал использовать и при чтении учебных лекций по экспериментальной физике для студентов университета. Позднее, когда возникла особенно острая нужда в постановке оптических исследований, Ломоносов, подобно его европейским коллегам по науке, устраивает собственную домашнюю лабораторию-мастерскую.

В целом база для постановки полноценных экспериментальных исследований в России оставалась относительно бедной. И хотя вслед за Бильфингером, Крафтом и Рихманом Ломоносов немало делает для развития деятельности Физического кабинета, тем не менее этот кабинет так и не стал российским центром серьёзных исследований в области физики. Поэтому учёный неоднократно настаивал перед Академией на создании специальной физико-химической лаборатории.

Следует заметить, что исследовательская деятельность Ломоносова как физика и астронома, начавшаяся ещё в 1738 г. в Германии со студенческой работы "О превращении твёрдого тела в жидкое...", продолжалась на протяжении почти четверти века. Его последним сочинением стала работа "Об усовершенствовании зрительных труб", подготовленная в 1762 г. В ней он предложил конструкцию телескопа — предтечу конструкции телескопа В. Гершеля.

В январе 1764 г. для Болонской академии наук Ломоносов готовит "Отчёт о завершённых и незавершённых научных и литературных работах", из которого следует, что им всё ещё "сочиняется новая и верно доказанная система всей физики" [13]. Эту задачу, как уже отмечалось, он поставил перед собой ещё в Германии. А в мае того же года учёный подведёт конечный итог своей плодотворной научной деятельности в "Обзоре важнейших открытий".

4. Методологические установки учёного

Сохраняя добрые чувства к своему учителю X. Вольфу, в том числе за добротную тренировку мышления, Ломоносов уже в Германии стал отходить от принципов его натурфилософского учения относительно главенствующей роли Творца в жизни природы, заявляя, что прежде всего сама материя является основой природных тел, их движений и изменений.

Важным интеллектуальным приобретением Ломоносова в период обучения в Германии явилось то, что он приблизился к пониманию и усвоению тех основных методологических принципов научного познания, которые были сформулированы ещё Бэконом и Галилеем, Декартом (к нему он склонялся в большей мере) и Ньютоном и которыми в ту эпоху руководствовались в идейных взглядах и повседневных исследованиях ведущие европейские учёные.

Как правило, в большинстве своём они верили, что мир физических явлений материален и в принципе познаваем, понимание приходит с выявлением причины изучаемого явления или процесса, а число этих причин должно быть по возможности минимальным, их отыскание допустимо через постановку необходимых опытов и теоретическое осмысление выводов из них и что, в конечном счёте, истина должна быть простой и не противоречить прежним знаниям о явлении.

Ломоносов достаточно ясно представлял себе этапы научного исследования: при осмыслении опытных данных и выдвижении гипотезы следует обращаться к анализу, синтезу и к собственной интуиции. Опираясь на свой опыт в естествознании и иных областях, он считал полезным использовать весь тот набор методов и средств, которые были добыты наукой к данному моменту. На их основе "можно легче распознать скрытую природу тел" [13].

Примером применения Ломоносовым комплексного метода познания служит его опубликованная в 1741 г. незавершённая работа "Элементы математической химии", в которой химия сопоставляется с физикой (механикой): "моя химия — физическая". В связи с этим он, в частности, подчёркивал, что "теория растворов есть первый пример и образец для основания истинной физической химии" [11].

Ломоносов считал, что в природе всё распределено согласно мере, весу и числу. Поэтому без математики учёному просто не обойтись. Эксперимент плюс математика должны быть тем основным инструментом, посредством которого добывается научная истина. Однако количественный метод в научных исследованиях становится в Европе преобладающим только в конце второй половины XVIII в.

В его понимании теория и эксперимент в научном исследовании взаимосвязаны: "Из наблюдений установ-лять теорию, через теорию исправлять наблюдения есть лучший всех способ к изысканию правды". Однако для научных открытий нужна также интуиция — "нечто вроде прорыва". Благодаря ей рождаются смелые гипотезы учёного, представляющие собой тот "единственный путь, которым величайшие люди дошли до открытия самых важных истин" [13].

Ломоносов подчёркивал: Бог дал человеческому роду две книги, одну из них (о мире) должны прочесть "физики, математики, астрономы", другую (Священное Писание) — "пророки, апостолы и церковные учители". Настойчиво призывая разграничивать науку и религию и мистицизм, он тем самым подчёркивал: всё, что касается истины, — это прерогатива науки. Проблема взаимодействия науки и религии сохраняет свою актуальность и в наши дни [16].

Как видим, методологический "портрет" Ломоносова-физика в принципе и общих чертах отвечал запросам его научной эпохи. Если дополнить этот образ нормативными установками современной науки, то он будет вполне приемлемым и в наши дни. Но путь от этого идеала к повседневным требованиям научного исследования в должной мере Ломоносовым на практике реализован не был.

5. Трагедия гения Ломоносова

По замечанию французского историка науки XX в. Дж. Сартона, "открытия преходящи, поскольку они скоро заменяются лучшими... [они] могут быть важными, но персоналии бесконечно важнее" [17]. В социокультурном плане очевидно, что драма научных идей волнует немногих, драма людей — практически всех.

Действительно, по возможности полное и объективное понимание истории научных идей немыслимо без знания индивидуального творчества учёных. Причём сам анализ выдающейся личности, мотивов её поступков, её поведения, ценностных норм и установок всегда был непрост, особенно если при этом по каким-либо причинам не учитывалась взаимосвязь личности с социокультурной средой.

Так, чрезмерное воспевание достижений Ломоносова при существовавшей в XX в. идеологии, заложенной в "самой передовой марксистско-ленинской теории" [7] и негласный запрет со стороны государства более конкретного "внепартийного" анализа его творчества не позволяли исследовать вопрос о реальном разрыве между гением учёного и отсутствием его влияния на мировую науку.

Запрет впервые был нарушен П.Л. Капицей на сессии Отделения физико-математических наук АН СССР, посвящённой 250-летию со дня рождения М.В. Ломоносова, 17 ноября 1961 г. Но даже после этого доклад не взялись в 1962 г. опубликовать редакции журналов Природа и Успехи физических наук (главный редактор Э.В. Шпольский). В УФН статья П.Л. Капицы, отражающая содержание доклада, была представлена в 1962 г., и её намеревались опубликовать, но при условии ряда исправлений, на что П.Л. Капица согласия не дал (см. [11, с. 337]). И только спустя четыре года этот доклад был опубликован в УФН [4].

В естественности этого печального исторического факта нет ничего удивительного. Расставаться с иллюзиями, порождёнными в широких массах самой жизнью той эпохи, всегда было трудно и больно. Достижения Ломоносова вызывают у нас гордость за него и Россию, а то, что на самом деле не состоялось, не получилось, не завершилось в его творчестве, вызывает самые искренние переживания.

Итак, в мае 1764 г., за полтора года до своей кончины Ломоносов подведёт итог своим научным достижениям. Он назовёт открытия, обогатившие, по его убеждению, естественные науки того времени. К ним учёный причислит корпускулярную концепцию, кинетическую теорию газов, теорию света, минералогию и геологию, электрические явления, гравиметрию и др., всего девять "открытий".

Хорошо знавший его работы Л. Эйлер отмечал, что Ломоносов "обладает счастливейшим гением для открытия физических и химических явлений", а позднее добавит: "Нынче такие гении весьма редки..." [17]. Открытия Ломоносова принесли ему известность. За заслуги в естественных науках он был избран почётным членом Шведской академии наук (1760 г.) и членом Болонской академии наук (1764 г.).

Однако недостаточная для проведения научных исследований математическая культура, отсутствие необходимой экспериментальной базы и, разумеется, сил и времени для серьёзной проверки выдвинутых им гипотез и выводов из них, присущая ему как учёному-романтику определённая поверхностность позволяли Ломоносову высказывать лишь самые общие, хотя порой и гениальные, идеи, при этом он допускал немало ошибок и нередко оставлял свои работы лишь в тезисной форме.

Так, Ломоносов из всех видов движения молекул основным считал вращательное. При этом он был убеждён и в том, что взаимодействие между телами возможно только через столкновение. Неверным он считал также то, что сила тяготения пропорциональна массе тела, и допускал существование "тяготительной" материи и т.д. Впрочем, заблуждения гения в немалой степени определяются заблуждениями и "болезнями" познания самой науки.

Особо подчеркнём факт отсутствия в работах Ломоносова тех математических вычислений, которые позволяют вносить конкретику в постановку экспериментов и теоретически их осмысливать. Не раз убеждая своих читателей в пользе применения математики в познании явлений природы, сам учёный не мог осуществить это на практике в достаточной мере, так как обучение у философа X. Вольфа не принесло ему нужных для физических исследований знаний, умений и навыков.

Но если пренебречь ошибками Ломоносова и его недостаточным вниманием к математическому аппарату в своих работах, уже сделанное им ставит его в один ряд с родоначальниками физической науки ведущих стран мира (Галилеем, Декартом, Ньютоном и др.) [11, с. 206]. Правда, в этом почётном ряду он оказался единственным, кто вследствие уже названных объективных и субъективных обстоятельств не смог в полную силу реализовать свой гений учёного-физика. Но были и другие причины.

Со стороны российских академиков Ломоносов не имел должной поддержки. По заключению Б.Н. Меншуткина, "не постигая значения его работ по химии и физике, они считали их не стоящими особого внимания" [18]. Ценился он больше как придворный поэт, а на его научные исследования смотрели как на забаву. Мешали научной деятельности Ломоносова, по словам П.Н. Лебедева, и его служебные обязанности, часто нелепые по содержанию и форме [1, с. 354].

И ещё. Кроме известной переписки с Вольфом и Эйлером, прямого контакта с зарубежными учёными Ломоносов не имел. Разумеется, в Европе хорошо знали о его трудах, иначе он не был бы избран членом Шведской и Болонской академий. И тем не менее его идеи и теории не получили там достойного отклика, поскольку они нередко опытно не обосновывались и потому не привлекали того внимания, благодаря которому могли бы стать полноценным знанием европейского учёного.

Затем наступит XIX в. с его промышленными преобразованиями, наукой, и в особенности физикой. Большинство разделов физики повторят идеи и теории Ломоносова и после уточнения и переработки впитают их в себя. Но само имя учёного канет в лету. И лишь сквозь пелену забвения будут изредка раздаваться голоса отдельных классиков (А. Вольта, Т. Юнга и ряда других), напоминающих коллегам по науке о когда-то выполненных русским гением XVIII в. выдающихся работах.

В итоге должного влияния на развитие мировой науки творчество Ломоносова не оказало, да и сам он "не получил того счастья от творчества, на которое имел право по силе своего гения" (П.Л. Капица [11, с. 337]). Если открытия его современников продолжают "работать" в физике, а их имена не сходят со страниц монографий и пособий, то этого не скажешь о достижениях Ломоносова (см., например, Общий курс физики Д.В. Сивухина [14]). И в этом — его величайшая трагедия.

Из сказанного выше следует, что недостаточное для работы в науке своей эпохи профессиональное образование, не всегда благоприятная обстановка в самом российском научном сообществе, отсутствие поддержки со стороны государства, изоляция от европейского мира науки, определённая поверхностность и разбросанность самого Ломоносова в занятиях наукой и многое другое уже из повседневной жизни привели его в конечном счёте к печальному итогу в собственном творчестве.

6. Наука и поэзия на службе просветительской деятельности

В последнее десятилетие своей жизни Ломоносов наряду с научной деятельностью занимается разработкой основных правил учебного процесса в высшей и средней школе, составлением учебных программ и подготовкой нужных пособий. По его инициативе были заложены основы для создания Московского государственного университета (1755 г.) — нынешнего центра российской науки.

У Ломоносова были для этого основания: обладая изначально гуманитарным складом ума, он к тому моменту приобрёл и навыки присущего европейской культуре рационализма. И если гуманитарная составляющая пробуждала в нём душевные порывы, патриотизм и веру в будущее величие России, то рационализм определял логику его поведения в решении проблем науки и просвещения в стране [12].

В науке он видел эффективное духовное и материальное средство улучшения жизни российского общества. И поэтому был убеждён в том, что "наука есть ясное познание истины, просвещение разума, непорочное увеселение в жизни, похвала юности, старости подпора, строительница градов, полков крепость, утеха в несчастии, в счастии украшение, везде верный и безотлучный спутник" [13].

Уже с самого начала знакомства с творчеством Ломоносова оно поражает нас не только разнообразием и глубиной научных идей, но и их поэтической формой, в которой они представали перед русской общественностью. В его богатой по содержанию поэзии находили отражение волновавшие его проблемы мировоззренческого и прикладного значения. Даже его хвалебные оды были своеобразной гражданской лирикой, посвящённой популяризации научного знания.

В своей поэзии, посвящённой самым разным вопросам науки, Ломоносов, мастерски обогащая рациональное объяснение мира присущим ему образным языком поэзии, отражал видение им бесконечности Вселенной, физические причины свечения Солнца и полярного сияния, понимание пользы стекла, предсказаний погоды и других явлений и предметов, близких каждому. Его поэтическое воображение, ведомое верой в будущее своего народа, было направлено на его образование.

Радеющий о просвещении простых людей Отечества, он активно и постоянно занимался популяризацией в первую очередь естественнонаучных знаний. Его "Слова" и "Речи", показывающие на конкретных примерах пользу науки в жизни общества, служили пробуждению у людей достаточно устойчивого интереса и положительного отношения к науке, преодолению косности и научных заблуждений в народе.

Примером тому служит его "Слово о пользе химии", в котором он указывает области её применения: "Куда ни посмотрим, куда ни оглянемся, везде обращаются пред очами нашими успехи ея прилежания" [13]. Высказывания великого Ломоносова были особенно привлекательны и ценны тем, что исходили от учёного из самых низов, об энциклопедизме и глубине представлений о природе которого уже тогда начинали догадываться его соотечественники.

Особенности органичной взаимосвязи науки и искусства того времени, точного, выверенного слова науки и его поэтически-мастерского отражения в творчестве великого русского учёного подчеркивал и С.И. Вавилов: "Без преувеличения можно сказать, что Ломоносов был учёным в поэзии и искусстве и поэтом и художником в науке", а его поэзия научно-популярного назначения и содержания стала для нас, соотечественников, "трогательным памятником патриотизма" [3].

Наряду с поэтической формой популяризации научного знания Ломоносов использовал также публичные выступления в виде лекций. Его лекциям, посвящённым вопросам науки, наряду с их немалой познавательной значимостью был присущ тот же гражданский пафос: забота о процветании науки и образования, убеждённость в великом будущем своего народа. Поэтому к своим публичным лекциям он относился весьма ответственно [19].

В не меньшей мере деятельность Ломоносова была проникнута заботой о воспитании молодежи, подготовке научных и технических кадров в стенах Академии. Верящий в то, что "науки юношей питают", он уже в начале своей деятельности убедительно подчёркивал: "Я со всевозможным старанием как в произыскании наук, так и в обучении российского юношества Отечеству пользу чинить буду" [13].

Назначенный ректором Университета и гимназии Петербургской академии наук в 1760 г., Ломоносов ставит перед профессорами цели развития науки и популяризации научных знаний (через печать, библиотеку, лекции и диспуты), а также решение образовательных задач: подготовку кадров для научной деятельности, руководство процессом обучения в учебных заведениях России и контроль за ним.

Усилия Ломоносова не пропали даром. Чтение им лекций по химии и физике, причём с применением наглядных опытов, способствовало воспитанию впоследствии известных российских учёных (В.Ф. Зуев, П.Б. Иноходцев, С.К. Котельников, И.И. Лепехин, А.П. Протасов и многие другие), в свою очередь внесших заметный вклад в развитие экономической, политической и культурной жизни России.

Ломоносов немало сделал и для разработки системы гимназического образования. Университет без гимназии — всё равно что "пашня без семян". В ней учащиеся должны получать "краткое понятие о всех науках, которым в Академии обучают", а "молодые люди должны приучаться к правильному образу мышления и добрым нравам" [13]. Подобные школы при Московском государственном университете, Новосибирском государственном университете, а затем и при Физико-техническом институте им. А.Ф. Иоффе появятся в XX в.

В 1746 г. учёный переводит на русский язык Экспериментальную физику своего учителя X. Вольфа, творчески переработав её при этом. Так, вместо прежних терминов он вводит новые: "термометр", "упругость", "барометр" и др., положив в итоге начало отечественной научной терминологии. Ко второму изданию Вольфианской физики он добавит сведения о новых научных открытиях.

Учебник Вольфа -Ломоносова был первым учебником по опытной физике на русском языке. На протяжении десятилетий он оставался основным в средних учебных заведениях России, а для авторов новых учебников — образцом того, каким должен быть учебник физики. В обиход вошла и ломоносовская научная и педагогическая терминология: познание и знание, учение и воспитание, гимназия, класс и урок и др.

Осознавая потребность молодёжи в высшем научном образовании, Ломоносов в 1754 г. в письме к И.И. Шувалову излагает проект учреждения Московского университета. В проекте он предлагает организацию философского (на котором изучались бы и естественные науки), юридического и медицинского факультетов, но выступает против введения богословского. Кроме того, для пропаганды научных знаний Ломоносов предусматривает чтение публичных лекций.

В итоге своими делами учёный доказал, "что может собственных Платонов и быстрых разумом Невтонов Российская земля рождать" [13]. Пройдёт столетие, и в стране вырастет целая плеяда учёных мирового масштаба: Н.И. Лобачевский, И.М. Сеченов, Д.И. Менделеев, П.Н. Лебедев и др., заявивших своими достижениями о появлении в мире российской науки со своими особенностями и традициями.

Как видим, Ломоносов-учёный годами "работал" на российское просвещение, а занимаясь им, развивал и совершенствовал свои идеи и представления, уже при жизни составившие содержание его собраний сочинений (1751 и 1757 гг.). Но даже наслышанное об уникальных способностях Ломоносова общество России продолжало оставаться в неведении относительно его вклада в развитие науки.

Впрочем, Ломоносов оставался одиноким и в повседневной жизни. Непонятый родными и сверстниками, чужой среди бедных и богатых, подчас неудобный для академической среды и сановников — всё это вместе порождало у него душевное одиночество, неспособность легко заводить приятельские связи, не говоря уже о дружеских [12]. Это ещё в большей мере усугубляло трагедию Ломоносова как человека.

7. Заключение: возрождение из пепла времён

За месяц до кончины Ломоносов запишет: "Я не тужу о смерти: пожил, потерпел и знаю, что обо мне дети Отечества пожалеют". Однако, сознавая печальную перспективу своих трудов, Ломоносов затем заметит: "Теперь при конце жизни моей должен видеть, что намерения мои исчезнут вместе со мною" [13].

Так и не получив при жизни достойной оценки своего научного творчества, учёный скончался 15 апреля 1765 г. в возрасте 53 лет и был похоронен в некрополе Алек-сандро-Невской лавры в Петербурге. Как раз с момента скорби началась эпоха открытия его физико-химических идей, о которых в мировой науке сохранялось в лучшем случае лишь смутное воспоминание [20]. Однако уже Пушкин писал: "Соединяя необыкновенную силу воли с необыкновенною силою понятия, Ломоносов обнял все отрасли просвещения. Жажда науки была сильнейшею страстию сей души, исполненной страстей. Историк, ритор, механик, химик, минералог, художник и стихотворец, он всё испытал и всё проник..." [21].

XIX век — век прозрения российских учёных (Д.М. Перевощиков, М.Ф. Спасский, Н.А. Любимов, Ф.А. Бредихин) относительно заслуг Ломоносова как автора гениальных научных идей. В начале XX в. усилиями Б.Н. Меншуткина Ломоносов вернулся в Европу учёным мирового уровня. В 1910 г. в знаменитой серии "Классики точных наук" были опубликованы основные физико-химические работы Ломоносова.

После знакомства с книгой Б.Н. Меншуткина М.В. Ломоносов как физико-химик [22] В. Оствальд, тоже физико-химик, Нобелевский лауреат и основатель упомянутой серии, в том же году в книге Великие люди не преминул заметить, что "если бы он [Ломоносов] вырос в благоприятных условиях, то из него, вероятно, тоже вышел бы исследователь высшего порядка" [23, с. 311].

XX в. явился веком признания и триумфа гения Ломоносова. Мера осмысления и оценки его как учёного медленно, но верно росла по восходящей, поскольку образующие её "точки", фиксирующие факты его творчества, всё точнее и ярче раскрывали глубину его ума, масштаб его личности и дел. Об этом свидетельствуют не только выводы историков, но и высказывания физиков разных поколений: Ломоносов был одарён "безграничным научным воображением" (П.П. Лазарев [2, с. 1352], 1925 г.); своим гением он "значительно опережал не только учёных своего времени, но и исследователей XIX в." (С.И. Вавилов [3, с. 583], 1945 г.); это был "первый гениальный русский учёный" (П.Л. Капица [11, с. 403], 1973 г.); "его идеи и прогнозы на многие десятилетия определили пути научного прогресса" (Е.П. Велихов [24, с. 8], 1988 г.).

Открытие величия творчества Ломоносова, начатое работами Б.Н. Меншуткина и законченное изданием Полного собрания сочинений Ломоносова, последовавшие тогда же публикации его работ во многих зарубежных изданиях показали его мировому сообществу как одного из основателей той составляющей в развитии культуры, которая привела к расцвету естественных наук в XIX и XX вв.

С 1956 г. высшей наградой АН СССР, а теперь РАН, присуждаемой отечественным и зарубежным учёным в области естественных и гуманитарных наук, заслуженно является Большая золотая медаль им. М.В. Ломоносова. Ею награждались П.Л. Капица, И.Е. Тамм, А.П. Александров, А.М. Прохоров, Н.Г. Басов, В.Л. Гинзбург, Ю.Б. Харитон, Н.Н. Боголюбов и другие выдающиеся физики нашей страны.

Творческое наследие Ломоносова — неотъемлемый элемент национального интеллекта, а его образ незримо присутствует в наших душах. В перечне известных людей России его имя стоит одним из первых. Без его деяний невозможно представить себе историю отечественной науки и культуры. Без него современная Россия — не Россия. С этим именем она живет, в нём черпает вдохновение, силы и упорство.

Молодёжь, испытывающая влечение к научной деятельности и, кроме того, почитающая отечественных классиков науки, найдёт немало полезного для себя в литературе о Ломоносове, прежде всего у таких авторов,

Список литературы

1. Лебедев П Н Собрание сочинений (М.: Изд-во АН СССР, 1963)
2. ЛазаревПП УФН 169 1351 (1999) [LazarevPРPhys. Usp. 42 1247 (1999)]
3. Вавилов С И Собрание сочинений Т. 3 (М.: Изд-во АН СССР, 1956)
4. Капица П Л УФН87 155 (1965) [Kapitza Р L Sov. Phys. Usp. 8 720 (1966)]
5. Дорфман Я Г "Закон сохранения массы при химических реакциях и физические воззрения Ломоносова", в сб. Ломоносов Сборник статей и материалов Т. 5 (Отв. ред. Н А Фигуров-ский, Ю И Соловьев) (М.-Л.: Изд-во АН СССР, 1961)
6. Куликовский П Г М.В. Ломоносов — астроном и астрофизик 2-е изд. (М.: Физматгиз, 1961)
7. Спасский Б И УФН 42 3 (1950)
8. Спасский Б И УФН75 397 (1961) [Spasskii В I Sov. Phys. Usp. 4 841 (1962)]
9. Радовский М УФН32 138 (1947)
10. Декарт Р Избранные произведения (М.: Госполитиздат, 1950) с. 276, 277; Descartes R (Euvres Inedites de Descartes (Paris: A. Durand, 1859-1860); Essential Works (New York: Bantam Books, 1961)
11. Капица П Л Наука и современное общество. Научные труды (Ред.-сост. П Е Рубинин) (М.: Наука, 1998) с. 337, 206
12. Карпеев Э П Вопросы истории естествознания и техники (1) 106 (1999), с. 108, 117
13. Ломоносов М В Полное собрание сочинений Т. 1-10 (Гл. ред. С И Вавилов) (М.-Л.: Изд-во АН СССР, 1950-1957); Полное собрание сочинений Т. 11 (Отв. ред. Г Е Павлова) (Л.: Наука, 1983)
14. Сивухин Д В Общий курс физики Т. 1-5 (М.: Наука, 1974); Общий курс физики Т. 1-5, 2-е изд. (М.: Наука, 1979); Общий курс физики Т. 1 -5, 3-е изд. (М.: Наука, 1989)
15. Щербаков Р Н Вестник РАН 76 300 (2006)
16. Гинзбург В Л Вестник РАН 69 546 (1999) [Ginzburg V L Herald Russ. Acad. Sci. 69 271 (1999)]
17. Маркова Л А Наука. История и историография. XIX-XX вв. (М.: Наука, 1987) с. 149- 150
18. Меншуткин Б Н Жизнеописание Михаила Васильевича Ломоносова (М.-Л.: Изд-во АН СССР, 1947) с. 266 [Menshutkin В N Russia's Lomonosov; Chemist, Courtier, Physicist, Poet (Princeton: Princeton Univ. Press, 1952)]
19. Щербаков Р Н Великие физики как педагоги: от научных исследований — к просвещению общества (М.: Бином. Лаборатория знаний, 2008)
20. Кедров Б М Вопросы философии № 5 (1951); № 2 (1962)
21. Пушкин А С Полное собрание сочинений в 10-ти т. Т. VII (М. -Л.: Изд-во АН СССР, 1949) с. 28
22. Меншуткин Б Н М.В. Ломоносов, как физико-химик. К истории химии в России (СПб.: Типо-лит. Шредера, 1904)
23. Ostwald W Grosse manner (Leipzig: Akademische verlagsge-sellschaft, 1909) [Оствальд В Великие люди (СПб.: Вятск. книго-изд. тов., 1910)]
24. Павлова Г Е, Федоров А С Михаил Васильевич Ломоносов (1711-1765) (М.: Наука, 1986) [Pavlova G Е, Fedorov A S Mikhail Vasil'evich Lomonosov: His Life and Work (Moscow: Mir Publ., 1984)]

[skroznik]

Мысли о сбережении российского народа

Член-корреспондент РАН И.И. Елисеева
Е.А.Иванова, кандидат исторических наук
Социологический институт РАН Санкт-Петербург

Внаследии Михаила Васильевича Ломоносова особое место занимает его письмо к графу И.И. Шувалову от 1 ноября 1761 г., посвященное народонаселению России (ПСС. Т.6. С.381 — 403). Реального эффекта оно, может быть, не произвело, но ценно в историко-биографическом плане. Письмо показывает, насколько глубоко Ломоносов знал особенности поведения и быта своего народа и понимал влияние этих особенностей на демографические процессы. Вот его соображения о способах сохранения и возможностях роста населения.

______________________________________

1. «В обычай вошло во многих Российских пределах, а особливо по деревням, что малых ребят, к супружеской должности неспособных, женят на девках взрослых, и часто жена могла быть матерью своего мужа. Первые после женитьбы лета проходят бесплодны, следовательно, такое супружество — не супружество и сверх того вредно размножению народа». Жена могла бы иметь детей раньше. Когда подросток-муж созреет вполне, жена сделается пожилой. Иногда происходили детоубийства прижитого с другим ребенка или же убийство малолетнего мужа. Росту населения вредны любые неравные браки, в том числе и браки мужчин в престарелых возрастах с молодыми женщинами. «Для сего вредное приумножению и сохранению народа неравенство супружества запретить и в умеренные пределы включить должно. По моему мнению, невеста жениха не должна быть старее разве только двумя годами, а жених старее может быть 15 летами. Сие для того, что женщины скорее старятся, нежели мужчины, а особливо от частой беременности. Женщины родят едва далее 45 лет, а мужчины и до 60 лет к плодородию способны. Всего сходнее, ежели муж жены старее от 7 до 10 лет». Распространенное в деревне мнение о необходимости женить малолетнего для того, чтобы иметь работницу, Ломоносов решительно отвергает как «пустошь» — те, у кого земли много, а семья малая, могут нанять работников или же, в конце концов, продать лишнюю землю.

2. «Неравному супружеству много подобно насильное: ибо где любви нет, ненадежно и плодородие. Несогласие, споры и драки вредят плоду зачатому и нередко бывают причиною безвременному и незрелому рождению. Жениха бы и невесту не тогда только для виду спрашивали, когда они уже приведены в церковь к венчанию, но несколько прежде». По мнению Ломоносова, под опасением лишения сана священники не должны венчать людей, которых принудили к браку.

3. Препятствие к росту населения Ломоносов видел и в запрещении четвертого (тем более пятого) брака. Бывают случаи (приводит пример своего отца), когда люди вдовели третий раз в таком возрасте, когда могли бы еще вступить в брак и иметь детей. Целесообразно было бы разрешить четвертый и даже пятый брак после свидетельских показаний о добропорядочности поведения с покойными супругами.

4. Рационализм Ломоносова распространяется и на духовенство — черное и белое. «Вошло в обычай, что натуре человеческой противно (противно ли законам, на соборах положенным, не помню), что вдовых молодых попов и дьяконов в чернецы насильно постригают, чем к греху, а не к спасению дается повод, и приращению народа немалая отрасль пресекается. Смешная неосторожность! Не позволяется священнодействовать, женясь вторым браком законно, честно и благословенно, а в чернечестве блуднику, прелюбодею или еще и мужеложцу литургию служить и всякие тайны совершать дается воля. Возможно ли подумать, чтобы человек молодой, живучи в монашестве без всякой печали, довольствуясь пищами и напитками, и по всему внешнему виду здоровы, сильны и тучны, не был бы плотских похотей стремлениям подвержен, кои всегда тем больше усиливаются, чем крепче запрещаются. Для сих причин кажется, что молодым вдовым попам и дьяконам надобно позволить второй брак и не постригать прежде лет пятидесяти или, сняв чин священства, позволить быть мирскими чинами. Сюда ж надлежит и пострижение молодых людей прямо в монахи и монахини, которое хотя в ны¬нешние времена и умалилось перед прежними, однако еще много есть излишества, особливо в Малороссии и при Синодальных школах. Взгляды, уборы, обходительства, роскоши и прочие поступки показывают, что монашество в молодости ничто иное есть, как черным платьем прикрытое блудодеяние и содомство, наносящее знатной ущерб размножению человеческого рода, не упоминая о бывающих дето¬убийствах, когда законопреступление закрывают злодеянием. Мне кажется, что надобно клобук запретить мужчинам до 50, а женщинам до 45 лет».

5. Ломоносов верил, что в результате всего перечисленного «несомненно воспоследовать может знатное приумножение народа и не столько будет беззаконнорожденных, следовательно, и меньше детского душегубства». Но и в этом случае, он полагал, будут такие несчастные матери, которые захотят скрыть свой позор убийством ребенка. Поэтому «надобно бы учредить нарочные богоделенные домы для невозобранного зазорных детей приему, где богоделенные старушки могли б за ними ходить вместо матерей или бабок». Проблема брошенных детей, их воспитание и образование сохраняет свою чрез-вычайную остроту для России.

6. Ломоносов замечает, что для ребенка опасно самое рождение, так как «страждет младенец не менее матери и тем только разнится их томление, что мать оное помнит, не помнит младенец». Часто при рождении ребенок претерпевает большие повреждения, особенно головы: он либо умирает, либо здоровье его повреждается навсегда. «Сего иначе ничем не можно отвратить или хотя несколько облегчить, как искусством повивальных бабок и осторожностью беременных. Потом следует болезнь при выходе зубов, младенцам часто смертоносная, когда особливо падучую болезнь с собой приносит. Также грыжи, оспа, сухотка, черви в животе и другие смерти детской причины, все требуют знания, как лечить нежных тел болезни».

Для уменьшения этого зла Ломоносов советует: составить хорошую книжку на русском языке о повивальном искусстве, причем «необходимо должно присовокупить добрые приемы российских повивальных искусных бабок; для сего, созвав выборных, долговременным искусством дело знающих, спросить каждую особливо и всех вообще и, что за благо принято будет, внести в оную книжицу». Для излечения прочих детских болезней Ломоносов предлагал положить в основу руководство «великого медика Гофмана», по наставлениям которого лечил свою дочь («дважды от смерти избавил»), и, «присовокупив из других лучшее, соединить с вышеописанною книжкою о повивальном искусстве, притом не позабыть, что наши бабки и лекари с пользою вообще употребляют». Составив из двух частей одну книжку, позаботиться о том, чтобы способы лечения и лекарства можно было применить везде в России, ибо у нас дело с аптеками обстояло плохо.

«Оную книжку, напечатав в довольном множестве, распродать во все государство, по всем церквам, чтобы священ¬ники и грамотные люди, читая, могли сами знать и других наставлением пользовать. По исчислению умерших по приходам, учиненному в Париже, сравнив их лета, умирают в первые три года столько же почти младенцев, сколько в прочие, до ста считая. Итак, положим, что в России мужеска полу 12 миллионов, из них состоит один миллион в таком супружестве, что дети родятся, положив обще, один в два года. Посему на каждый год будет рожденных полмиллиона, из коих в три года умирает половина или еще по здешнему небрежению и больше, так что на всякий год достанется смерти в участие по сту тысяч младенцев не свыше трех лет. Не стоит ли труда и попечения нашего, чтобы хотя десятую долю, то есть 10 тысяч, можно было удобными способами сохранить в жизни?»

7. К церковным ритуалам Ломоносов относился почтительно, но без особого пиетета. «Остается упомянуть о повреждениях, от суеверия и грубого упрямства происходящих. Попы, не токмо деревенские, но и городские, крестят зимою младенцев в воде самой холодной, иногда и со льдом, указывая на предписание в требнике, чтобы вода была натуральная без примешения и вменяют теплоту за примешанную материю». Ломоносов указывает, что теплота — понятие относительное, что она имеется при всякой температуре. «Однако невеждам-попам физику толковать нет нужды, довольно принудить властию, чтобы всегда крестили водою, летней в рассуждении теплоты равною, затем, что холодная исшедшему недавно из теплой матерней утробы младенцу, конечно, вредна, а особливо который много претерпел в рождении. <...> Таких упрямых попов, кои хотят насильно крестить холодною водою, почитаю я палачами, затем что желают после родин и крестин вскоре и похорон для своей корысти. Коль много есть столь несчастливых родителей, кои до 10 и 15 детей родили, а в живых ни единого не осталось?»

8. В самом большом разделе Ломоносов трактует о некоторых других причинах чрезмерной смертности в России среди населения старших возрастов. Сюда он в первую очередь относит «невоздержание и неосторожность с установленными обыкновениями, особливо у нас в России вкоренившимися и имеющими вид некоторой святости. Паче других времен пожирают у нас масляница и св. неделя великое множество народа одним только переменным употреблением питья и пищи. Легко рассудить можно, что, готовясь к воздержанию великого поста, по всей России много людей так загавливаются, что и говеть времени не остается. Мертвые по кабакам, по улицам и по дорогам и частые похороны доказывают то ясно. Разговенье тому ж подобно». В пост люди переобременяют себя грубой пищей, которая и здоровому желудку тягостна. Сверх того весной нечистоты людей и животных, «бывшие во всю зиму заключенными от морозов, вдруг освобождаются и наполняют воздух, мешаются с водою, рождают болезни в здоровых, умножают оные в больных и смерть ускоряют в тех, кои бы еще могли пожить долее». Масленица, пост и Пасха на севере — праздное время. Люди объедаются и спиваются. О чрезмерной смертности в это время «можно справиться по церковным запискам, около которого времени в целом году у попов больше меду на кутью исходит?»

Влияние пищи на количество и качество населения Ломоносов иллюстрирует примером двух северных народов: лопарей, которые почти исключительно питаются рыбой, и «самоядов» (самоедов), питающихся по большей части мясом. «Первые ростом мелки, малолюдны» и, по его заключению, в солдаты не годятся. «Самояды, напротив того, ростом не малы, широкоплечи и сильны, и в таком множестве, что если бы междуусобные частые кровавые сражения между многими их князьками не случались, то бы знатная восточно-северного берега часть ими населилась многолюдно». Между тем оба народа живут в одних и тех же климатических условиях. В России плотнее заселены те области, в которых больше скота.

Ломоносов весьма прагматичен в обращении к духовенству и предлагает сдвинуть масленицу на май: «Для толь важного дела можно в России вселенский собор составить: сохранение жизни толь великого множества народа того стоит», — говорит он. Сверх того, Ломоносов рекомендует духовенству просвещать народ по-настоящему. «Сохрани данные Христом заповеди, на коих весь закон и пророки висят: "Люби Господа Бога твоего всем сердцем (сиречь не кишками) и ближнего, как сам себя" (т.е. совестью, а не языком). Исправлению сего недостатка ужасные обстоят препятствия, однако не больше опасны, как заставить брить бороды, носить немецкое платье, сообщаться обходительством с иноверными, заставить матрозов в летние посты есть мясо, уничтожить боярство, патриаршество и стрельцов и вместо их учредить Правительственный сенат, Святейший Синод, новое регулярное войско, перенести столицу на пустое место и новый год в другой месяц! Российский народ гибок!»

9. Ломоносов выказывает внимание к здоровью населения. «Кроме сего впадает великое множество людей и в другие разные болезни, о излечении коих весьма еще мало порядочных есть учреждений, как выше упомянуто, и только по большей мере простые, безграмотные мужики и бабы лечат наугад, соединяя часто натуральные способы, сколько смыслят, с ворожением и шептаниями. Правда, много есть из них, кои действительно знают лечить некоторые болезни, а особливо внешние, как коновалы и костоправы, так что иногда и ученых хирургов в некоторых случаях превосходят, однако все лучше учредить по правилам, медицинскую науку составляющим. К сему требуется по всем городам довольное число докторов, лекарей и аптек, удовольствованных лекарствами, хотя б только по нашему климату пристойными, чего не токмо нет и сотой доли, но и войско Российское весьма не довольно снабжено медиками, так что лекари не успевают перевязывать и раненых, не токмо чтобы всякого осмотреть, выспросить обстоятельства, дать лекарства и тем страждущих успокоить. От такого непризрения, многие, коим бы ожить, умирают».

Ломоносов предлагает увеличить число докто¬ров путем посылки «довольного числа» русских студентов в иностранные университеты и дарова¬ния права нашим университетам давать это зва¬ние и Медицинской канцелярии следить, чтобы в аптеках и при врачах было «довольное число» русских учеников. Аптекари держат, кроме того, немецких учеников, «а русские при иготе [ступ¬ке. — Е.И.], при решете и при уголье до старости доживают и учениками умирают, а немец¬кими государства не наполнить. Сверх того, недостаточное зна¬ние языка, разность веры, несходные нравы и дорогая им плата много препятствуют».

10. «Смертям от болезни следуют насильственные натуральные и случайные обстоятельства как причины лишения жизни человеческой, т.е. моровые язвы, пожары, потопления, морозы». Эпидемии большей частью бывали на юге России, и для лечения таких болезней, отмечает Ломоносов, надо было бы составить, напечатать и распространить соответствующую книгу. Для их предупреждения «надобно с бывших примеров собрать признаки, из которых главный есть затмение Солнца, причиняющее почти всегда вскоре падеж на скот, а после и на людей поветрие. Главная причина быть кажется, по моему мнению, что во время затмения закрывается Солнце Луною, таким же телом, как и Земля наша, пресекается круто электрическая сила, которую Солнце на все растения во весь день изливает, что видно на травах, ночью спящих и тоже страждущих в солнечное затмение».

Вопрос о пожарах Ломоносов предполагал ос¬ветить подробно «в письме о лучшей государст¬венной экономии». Он рекомендует не строить жилищ в низменных местах около рек. Смертные случаи, происходящие от утопления пьяных и лиц, желающих погулять в гостях, Ломоносов обещает рассмотреть «в главе о истреблении праздности», равно как и случаи «померзания многих зимою».

11. «Немалый ущерб причиняется народу убивствами, кои бывают в драках и от разбойников. Драки происходят вредные между соседями и особливо между помещиками, которых ничем, как межеванием, утушить не можно. На разбойников хотя посылаются сыщики, однако чрез то вывести сие зло или хотя знатно убавить нет почти никакой надежды». Ломоносов предлагает улучшить борьбу с разбоями. С этой целью, полагает он, следует упорядочить города — место сбыта награбленного, окружить их валом, рвом и высоким палисадником, ворота оставить в немногих местах, поставить на них, где нет гарнизонов, мещанские караулы, в каждом городе назначить постоянные ночлежные дома, разрешить мещанам принимать только своих родственников, по всем волостям, погостам и деревням объявить награды за каждого пойманного разбойника. Тогда, как полагал Ломоносов, нетрудно будет выловить разбойников, что станет содействовать безопасности и сбережению российского народа.

12. Русских, уезжающих за границу, Ломоносов называл «живыми покойниками». Особенно много людей уходило в Польшу. «Побеги бывают более от помещичьих отягощений крестьянам и от солдатских наборов». Понимая, что нельзя ликвидировать эти явления принудительными мерами, Ломоносов предлагал «пограничных с Польшею жителей облегчить податьми и снять солдатские наборы, расположив их по всему государству». Много раскольников уходило «на Ветку»; находящихся там беглецов «не можно ли возвратить при нынешнем военном случае?».

13. На места беглецов за границу, по убеждению Ломоносова, следует привлекать людей оттуда. Россия «в состоянии вместить в свое безопасное недро целые народы и довольствовать всякими потребами, кои единого только посильного труду от человеков ожидают к своему полезному произведению».

«Кроме сего уповаю, — заключает письмо Ломоносов, — что сии способы не будут ничем наро¬ду отяготительны; но будут служить к безопасности и успокоению всенародному».

Приведенные цитаты многочисленны и пространны, но только подлинные тексты позволяют оценить достоинства их автора. Помимо прочего, письмо Ломоносова рисует истинную картину русского быта и нравов его времени.

Рассуждения Ломоносова о состоянии России и путях ее развития мы встречаем и в его речи «Слово похвальное. Петру Великому, говоренное апреля 26 дня 1755 года». Речь была приурочена к празднованию 25 апреля 1775 г. очередной годовщины коронации императрицы Елизаветы Петровны. Поставив себе цель перечислить великие дела государя, достойные подражания, Ломоносов начал с того, что Петр «предусмотрел за необходимо нужное дело, чтобы всякаго рода знания распространить в Отечестве и людей, искусных в высоких науках, также художников и ремесленников размножить».

Далее Ломоносов возвращается к важным для него мыслям, высказанным ранее в «Слове о пользе химии», произнесенном в публичном собрании Императорской Академии наук сентября 6 дня 1751 года. Он обращает внимание на важность освоения опыта европейских стран, прежде всего в области науки, и отмечает, что Петр, «неоднократно облетая наподобие Орла быстропарящего Европейские государства», помог себе и своим подчиненным увериться, сколь велика польза человеку и целому государству от любопытного путешествия по чужим краям.

В «Слове похвальном Петру.» Ломоносов рассуждает о пользе, которую принесли науки и художества, привлеченные в Россию. Эту пользу, по мнению Ломоносова, «доказывает избыточествующее изобилие многоразличных наших удовольствий, которых прежде великаго России Просветителя предки наши не токмо лишались, но о многих и понятия не имели. Коль многия нужныя вещи, которыя прежде из дальних земель с трудом и за великую цену в Россию приходили, ныне внутрь государства производятся и не токмо нас довольствуют, но избытком своим и другия земли снабдевают. Похвалялись некогда окрестные соседи наши, что Россия, государство великое, государство сильное, ни военного дела, ни купечества без их спомоществования надлежащим образом производить не может, не имея в недрах своих не токмо драгих металлов для монетнаго тиснения, но и нужнейшаго железа к приуготовлению оружия, с чем бы стать против неприятеля. Изчезло сие нарекание от просвещения Петрова: отверсты внутренности гор сильною и трудолюбивою Его рукою. Проливаются из них металлы и не токмо внутрь Отечества обильно распространяются, но и обратным образом, якобы заемные, внешним народам отдаются. Обращает мужественное Российское воинство против неприятеля оружие, приуготовленное из гор Российских Российскими руками».

Ломоносов восхищается тем, как быстро были набраны полки, обеспечены одеждой, жалованием, оружием, другим военным снаряжением, обучены, создана полевая осадная артиллерия. Ведь для этого понадобились знания геометрии, механики, химии и владеющие ими «искусные начальники». В допетровское время «во всех сих потребностях» был «знатный недостаток». Отмечая скорость создания флота, он опять задает вопросы: «Откуду искусства? Откуду махины и орудия, нужныя в толь трудном и многообразном деле?». Ломоносов объясняет, что Петр на собственном примере показал, как быстро россияне могут освоить и науки, и технологии (художества), развитые в европейских странах.

Перечисляя изменения, которые вводил Петр, Ломоносов упоминает строение новых городов, крепостей, пристаней, сообщение рек великими каналами, укрепление пограничных линий валами. К числу преобразований Петра Ломоносов относит «основание и установление правосудия, учреждение Правительствующего Сената, Святейшего Синода, государственных Коллегий, канцелярий и других мест присутственных с узаконениями, регламентами, уставами, расположение чинов, заведение внешних признаков для оказания заслуг и милости, наконец, политику, посольства и союзы с чужими державами».

Рассуждения о пользе науки для общества мы встречаем у Ломоносова постоянно.

Увлечение наукой и вера в нее ярко отражены в уже упомянутом «Слове о пользе химии». «Ничто на земли, — говорит Ломоносов, — смертному выше и благороднее дано быть не может, как упражнение, в котором красота и важность, отнимая чувствие тягостного труда, некоторою сладостию ободряет.». Ломоносов был убежден, что в России, на ее огромной территории, с помощью науки, безусловно, будут найдены металлы. Это даст «приращение купечества и художества», украшение и укрепление городов, дальнейшее развитие армии и флота.

Распространение и развитие науки приведет и к освоению пустующих земель. «Веселитесь, места ненаселенные, — писал он, — красуйтесь, пустыни непроходные: приближается благополучие ваше». На месте пустынь появятся города и села, вместо воя диких животных будут слышны радостные возгласы людей, вместо терний поля покроются пшеницей. И вновь Ломоносов обращается к примеру Европы, которая должна благодарить Всевышнего за способности к науке, «паче всех таковыми его дарами наслаждается и теми отличается от прочих народов».

Мысли о роли науки в обществе, о просвещении народа с целью его сбережения характеризуют Ломоносова как величайшего деятеля своей эпохи