Заметки к философии войны.
Писал об этом раньше, но отрывочно и кусками. Установка второй половины ХХ века, после 1945 — мир без войн, война это однозначно что-то плохое, а любой кто её начал — злодей. Этот взгляд, ставший общим местом, я здесь не собираюсь подвергать разбору, но крайне важно увидеть долгосрочные следствия из доминирования такой установки.
Самое важное — это нарастание тенденции решать те задачи, которые решались ранее посредством войн, иными, невоенными средствами. Как будто бы более конвенциональными, чем «сила оружия». И это тоже морально одобряется — «зато не стреляют», «гуманность». Но.
Типовой внутренний «движок» любой войны — это конфликт идентичностей. Например, конфликт между двумя народами за то, чья земля. Тут важно заметить, что особенность нынешнего российско-украинского конфликта в этом отношении в том, что предпочитаемая идентичность не является «врождённой» или вообще как-то обусловленной обстоятельствами происхождения — родился ты во Львове или в Томске, является твоим родным языком русский или украинский (чеченский, крымскотатарский, венгерский и т.д.) — ты очень даже запросто можешь выбрать любую из сторон, и такой выбор всеми будет признан и не вызовет вопросов; и это будет только твой выбор, никак не обусловленный обстоятельствами рождения и происхождения. Ещё вопрос, кого сейчас больше на какой стороне — украинцев (в т.ч. «этнических») на стороне России, или великороссов (как родившихся в границах бывшей УССР, так и на территории бывшей РСФСР) на стороне Украины.
То, что мы никак не можем сформулировать, включая и Путина в тезисе про «анти-Россию», это то, что территория Украины — это территория, где все последние годы происходила «перепрошивка идентичности», причём происходила в основном несиловыми, так сказать «гуманитарными» средствами — через систему образования, медиа, языковую политику, официальную версию истории, работу с памятниками и т.д. Конечно, был и силовой компонент — точечное (а иногда и не очень точечное) насилие в отношении к любым в той или иной степени «пророссийским» персоналиям, идеям, символам и т.д.; но в целом надо признать — это была успешная кампания по «смене кода» в масштабах целой огромной страны. Иными словами, задача, в «старом мире» решавшаяся посредством войны, была решена — и решена, как мы сейчас видим, достаточно эффективно — посредством в основном «гуманитарного» инструментария.
И сегодня мы видим, что на этой территории осталось крайне мало людей, способных воспринимать нынешний поход как освободительный, и очень много тех, кто воспринимает его как завоевательный и реагирует соответственно: есть «мы» и есть «они», «они» напали на «нас», «мы» защищаем «нашу землю», именно таков базовый сеттинг. Более того, что важно, и у нас немало таких, кто видит ситуацию в точности так же.
Этот пример показателен вот в каком отношении. Установка на абсолютную и безусловную ценность жизни предполагает в качестве следствия, что ради жизни человек должен быть готов пожертвовать любыми обстоятельствами идентичности: будь то язык, вера, ценности и т.д. Отсюда вытекает соответствующая этика: нет и не может быть ничего, за что имело бы смысл умирать и тем более — тем более! — убивать. Кто умирает за что-то такое — дурак; кто убивает — злодей. Всякий, кто исходит из того, что обстоятельства идентичности есть что-то такое, за что можно умирать или считает допустимым защищать их силой — первоочередная мишень, таких надо изолировать и ликвидировать первыми как угрозу общественному спокойствию.
Разумеется — крайне важное уточнение! — только если они выступают на «неправильной стороне истории». Если на правильной — таким, наоборот, надо прощать любые «шалости» вроде увлечения табуированными ещё вчера экзотическими теориями и практиками, выбор стороны важнее, чем вербально выражаемые мотивы оного.
На пальцах. Один комментатор-киевлянин у меня в канале пишет — моя дочь еврейка, но я отправил её в эвакуацию сейчас не из-за бойцов Билецкого («Азов»), которые никогда не угрожали и не будут ей угрожать, несмотря на всю свою любовь к свастикам и прочему творчеству австрийского художника, а из-за русских солдат, которые уж точно будут убивать, грабить и насиловать. Понятно, что тут сработал сеттинг, в координатной сетке которого эти вот свои, ну просто такие немножко экзотические, а то враги, от которых не жди ни пощады, ни милости: «вы» пришли «к нам», чтобы «творить геноцид». То есть этика выносится за пределы содержания убеждений и превращается в следствие из сделанного выбора стороны: моральны все те, кто на нашей, какими бы они ни были, а кто не на нашей — аморальны, опять же чем бы они ни руководствовались.
Итак, важная деталь в «гуманитарном» аспекте противостояния. Реальной ценностью, той, что дороже жизни, являются не идеи и мотивы выбора, а сам выбор как таковой. Умирать и убивать имеет смысл только за правильную сторону. За неправильную — не имеет, потому что её… нет — cancel culture, доведённая до почти античной простоты и глубины. И именно поскольку её нет, все, кто на ней стоит, тоже «по ту сторону» всего ценностного багажа цивилизации — будь то право на жизнь или иные «права человека» — от «свободы слова» до всякой там «частной собственности» или иных уже совсем малозначительных мелочей, вплоть до «спорт вне политики». Оказалось, что они все работают, действуют только при одном, базовом условии — при условии нахождения на правильной стороне истории. Поэтому не нужно удивляться тому, например, что гражданские жертвы обстрелов Донецка попросту игнорируются в качестве жертв — они в каком-то смысле сами выбрали свою судьбу, оказавшись не с той стороны. А учитывая, что переход, как я писал выше, прост и лёгок и его в любой момент можно было сделать, но они не сделали — значит, их нет.
В этой оптике примерно весь наш агитпроп совершенно напрасно транслирует в эфир бесконечные страдания по поводу двойных стандартов. Нет никаких двойных стандартов. Есть единый стандарт, просто он расположен на метауровне.
Ответить с цитированием