Во-первых, ежели кто думает (а большинство, судя по комментариям, так и подумало), что поляки все как один недовольны своим Мацеревичем и издеваются над ним, так – нет же. Я довольно долго выбирала между двумя форумами – в «Выборчей» (который в итоге и перевела) и в Салоне.
В «Выборчей» пишут люди попроще, а в Салоне – элита. И что же? В Салоне почти все защищают Мацеревича и даже восхищаются им, он-де мудр, он москалей в угол загнал и заставил оправдываться, это тонкий ход, а что москали отрицают, так кто ж им поверит, москаль даже случайно правду сказать не может. И всё это очень даже аргументировано. Так что по-хорошему, ради полноты картины, надо бы мне и салонный форум перевести, я так и собиралась, да передумала, захочется ли Ёжикам про одно и то же дважды читать? Но если кому интересно, дайте знать, могу перевести. А первый форум я выбрала потому, что он смешной. Я люблю польский юмор, и Усадьба его любит.
Тут ещё будет но… Должна я повиниться. Я, кажется, внесла свой вклад в польский фольклор. Смотрю, многим понравилось про сено и пугало. Эээ… нету в оригинале пугала. Там сказано – «сколько же его бедной матери пришлось снега сожрать, чтобы родить такого bałwana». А bałwan по-польски – и дурак, дубина, тупица, и снеговик, снежная баба. У нас же снеговик ни с чем нехорошим не ассоциируется. Следовательно, надо делать примечание – это-де каламбур, непереводимая игра слов. А я этого ужас до чего не люблю. И никто из толмачей не любит. Наше ведь дело – переводить, а не беспомощные примечания писать. Я и стала думать, есть ли у нас некое изделие, которое имеет двойное значение, и нашла пугало (оно же чучело), а внутри у него солома. В серьёзном, официальном переводе я бы таких фокусов себе не позволила, но, слава Богу, Усадьба даёт мне достаточно свободы и снисхождения, чтобы я могла позволить себе это вот… ну, в общем, позволяет позволить… Полагаю, что смысл шутки сохранён, и по-русски смешно звучит. Поди плохо? Стихи я тоже маленько поправила, чтобы складно было и смешно опять же. Но, уверяю, они и по-польски неплохо звучат.
Во-вторых, и сам перевод, и усадебные комментарии к нему опять вернули меня к давнишним размышлениям о польском чувстве юмора. Я его очень люблю и когда-то именно из-за него принялась учить польский язык. Я всё пытаюсь определить разницу между польским и русским чувством юмора. Очень трудно. Вот ведь чувствую, а словами определить не могу. И давеча, кажется, нащупала, но стесняюсь сказать… Да, ладно, всё равно я культурный шовинист, меня и в семье так кличут. Польский юмор – это юмор побеждённых. Умных, талантливых, обаятельных, но побеждённых. Навсегда. Юмор чёрный, юмор висельника, юмор крысы, загнанной в угол. И оттого невероятно привлекательный, какой-то особенный, пронзительный. А русский юмор – это юмор победителей. И тоже всегда. Даже если сейчас плохо, всё равно не сдадимся и прорвёмся, и победим. И юмор у нас простодушный, грубоватый, чрезвычайно редко претендующий на светскость и салонность. И это не только сейчас, это всегда так было.
В черновиках «Евгения Онегина»:
В гостиной истинно дворянской
Чуждались щегольства речей
И щекотливости мещанской
Журнальных чопорных судей.
Хозяйкой светской и свободной
Был принят слог простонародный
И не пугал ее ушей
Живою странностью своей...
Кстати, именно поэтому мы столь недоверчивы к разным добрым вестям – победитель не нуждается в иллюзиях, он должен видеть чёткую картину мира, приятна она или нет – это дело десятое, а побеждённому сладко утешиться хоть на миг. Меня это в Усадьбе иной раз раздражает. Всякое доброе известие встречают сомнением и подозрением. А не фейк ли? Где ссылка? А ещё одна? А фото? А видео? А кто сказал? А на каком сайте? Гм… надо бы подождать, пока Путин подтвердит J
Поляки же с радостью кидаются на любую приятную или выгодную им выдумку и верят, верят, верят. Что ж тут удивляться, что Мацеревич повёлся? На то он и поляк.
У нас, конечно, есть поговорка «Утопающий за соломинку хватается». Но по-польски она звучит так: «Утопающий за бритву хватается». Чувствуете разницу?
И ещё это юмор победителей, потому что в нём не бывает беспросветного отчаяния, не бывает какой-то традиционной, непреходящей ненависти. Я помню, в 90-е… ну да, филолог – он ведь такая сволочь, с одной стороны страдает и хнычет, а с другой – наблюдает и анализирует. Так вот, меня удивляли анекдоты про «новых русских». В них не было ненависти – никакого «аристократов на фонарь» или «смерть москалям». В них была добродушная насмешка над подгулявшим купчиком, который урвался из-под родительского надзора и гуляет в трактире, бьёт зеркала, купает арфисток в шампанском и мажет лакеям морды чёрной икрой – «а ну, представь мне ефиопа!». Лакей представляет, а сам думает – завтра тятенька стянет с тебя штанишки со штрипками да модный сертучок, отходит родительской плёткой, обрядит в посконную рубаху и пошлёт для смеха в самую завалящую лавку мешки таскать, а приказчики-то будут над тобой смеяться: «Что, ваше степенство, славно покутили давеча?». Так оно и вышло. А коли не всё и не так, рано или поздно выйдет. Мы – народ терпеливый, но бунташный, и богатеи на Руси всегда содержались в некотором трепете – и сверху, и снизу.
Отвлеклась, однако.
В-третьих. Почему нам так нравится польский юмор? Потому что он – не-наш. Другой, особенный. Русскому всегда интересно чужое, его это прямо захватывает – поглядеть, пощупать, разобрать на составные части – как оно там устроено. При этом нет ни страха, ни презрения к чужому. Но и политкорректностью мы сроду не грешили. Примером может служить знакомство Пушкина с калмыцкой кухней.
Она подала мне свою трубку и стала завтракать. В котле варился чай с бараньим жиром и солью. Она предложила мне свой ковшик. Я не хотел отказаться и хлебнул, стараясь не перевести духа. Не думаю, чтобы другая народная кухня могла произвести что-нибудь гаже. Я попросил чем-нибудь это заесть. Мне дали кусочек сушеной кобылятины; я был и тому рад.
Меня не смущает суровый приговор калмыцкому чаю. Что почувствовал, то и написал. Но вёл себя Пушкин в калмыцкой кибитке как светский человек. Поправка – как русский светский человек. И на приёме у английского губернатора заморских колоний, и во дворце китайского императора он вёл бы себя так же – съел бы дуриан или «тысячелетнее яйцо», не поморщившись, а потом описал бы… ради просвещения потомков.
Кроме того (и у Пушкина, и у каждого из нас) восприятие чужого сопряжено с осознанием, что если он кажется нам странным, то уж мы то ему – ещё как!
Турецкие пленники разработывали дорогу. Они жаловались на пищу, им выдаваемую. Они никак не могли привыкнуть к русскому черному хлебу. Это напомнило мне слова моего приятеля Шереметева по возвращении его из Парижа: «Худо, брат, жить в Париже: есть нечего: черного хлеба не допросишься!»
На половине дороги, в армянской деревне, выстроенной в горах на берегу речки, вместо обеда съел я проклятый чюрек, армянский хлеб, испеченный в виде лепешки пополам с золою, о котором так тужили турецкие пленники в Дариальском ущелии. Дорого бы я дал за кусок русского черного хлеба, который был им так противен.
Вот видите, и армяне, и турецкие пленники, и граф Шереметев, и Пушкин – все мы люди, все человеки, своё приятно, чужое иной раз противно, но что толкает русского человека к чужому – не обобрать до нитки, не заковать в цепи, не согнать с его земли, а узнать, каков он? А легче всего узнать и отдельного человека, и народ, поняв, над чем он смеётся, как сконструированы их шутки, анекдоты, побасёнки, прозвища…
Нам нужен весь мир. Что ж, это правда. Но позвольте добавить – нам интересен весь мир.
Именно поэтому, в-четвёртых, у нас так развито переводческое дело. И не вчера оно развилось, не зря ведь я живу в окружении Толмачёвских переулков – Большого, Малого и даже Старого. Издавна они тут жили. Россия, вообще-то, одна из немногих (кажется трёх или четырёх) стран, в которых вся мировая классика переведена с оригиналов. И не по одному разу.
Я, кажется, про датчанина уже рассказывала? Если да, то прошу прощения у тех, кто эту историю уже знает, и повторю, с вашего позволения.
Когда я подрабатывала переводчицей в Союзе Писателей, случилось мне заняться последовательным переводом (спасибо, что не синхронным, который я ненавижу от всей души) на каком-то международном симпозиуме. И встал датчанин, и дрожащим от волнения голосом (даже как-то не был он в ту минуту похож на сдержанного скандинава) сказал, что он уже немолодой человек и довольно известный писатель, и поездил по миру, и бывал на разных симпозиумах и конференциях, и везде (!) давали ему переводчика с английским языком (то есть датчанин говорил по-английски, а переводчик уж переводил на язык принимающей страны), и только здесь, в Советском Союзе, дали ему переводчицу с датского, которая мало того что говорит с дивным произношением (тут он был прав, датская фонетика – это ужас что такое), но знает датскую литературу и датскую историю, и вообще… Всё это переводила (краснея и смущаясь, но куда ж толмачу деваться?) прелестная пожилая дама с серебряно-седой причёской и в белоснежной блузочке с камеей под круглым воротничком.
Эка. Нашёл чему дивиться. Вон у дочери моей завкафедрой - и доктор, и профессор, специалист по албанскому языку. Причём не только переводит, но занимается историей языка, учебники пишет. И учит студентов. Казалось бы, ну на что нам албанский? Нужен. В России всегда были переводчики со всех языков. И всегда будут.
Кстати, некоторые (в том числе моя дочь) посмеиваются над Литературным – разве можно научить человека быть писателем или поэтом? Ну, в других странах факультеты и всякие писательские да сценаристские курсы тоже есть, и даже много. А вот факультет перевода художественной прозы – один во всём мире. В России. И учат не только и не столько языку, сколько литературе, истории страны, изучают кухню, обычаи, фольклор. Например, есть особый курс по библейским цитатам – как они в разных языках звучат. Потому что язык – это не просто словарь, это и характер народа, и его история, его прошлое и будущее. А мы хотим понимать всех.
Куда это меня занесло, а?
Ишь, сколько настрочила. Ладно, пока всё. Надо бы поискать чего дальше толмачить.
«Музыка играла завоёванные песни». Фраза, о которой я думаю много лет.
Текст свернут. нажмите + чтобы посмотреть
Во-первых, ежели кто думает (а большинство, судя по комментариям, так и подумало), что поляки все как один недовольны своим Мацеревичем и издеваются над ним, так – нет же. Я довольно долго выбирала между двумя форумами – в «Выборчей» (который в итоге и перевела) и в Салоне.
Ответить с цитированием