И.о. главы СБУ Валентин Наливайченко считает необходимым принять закон о привлечение к ответственности за оскорбления в адрес президента и его окружения.

Об этом он заявил в пятницу в эфире телеканала Интер.

Отвечая на вопрос, можно ли привлечь премьер-министра к ответственности за оскорбительные выражения в адрес президента по 105 статье Конституции, Наливайченко сказал: "Президент является неприкосновенным во время исполнения своих полномочий. Это определяет Конституция".

"Должен быть закон, который привлекает к ответственности, или криминальной, или административной, как наказание за те действия, даже высших должностных лиц, которые мешают президенту исполнять его функции, оскорбляют как институт власти, или же ограничивают его в тех действиях или указах, которые он издает", - сказал и.о. главы СБУ.

Наливайченко отметил, что "у нас такого закона нет".

"Кстати, тот пример, на который чаще всего ссылаются, но почему-то забывают – Российская Федерация внесла в уголовный кодекс такую ответственность", - сказал он.

"В США очень жесткая ответственность, не только за посягательства на президента, а даже за оскорбления его ближайшего окружения. В том числе, тех людей, которые работают в Белом доме", - заявил Наливайченко.
__________________________________________________________________________


-- Слушай, Га-Ноцри, -- заговорил прокуратор, глядя на Иешуа как-то странно: лицо прокуратора было грозно, но глаза тревожны, -- ты когда-либо говорил что-нибудь о великом кесаре? Отвечай! Говорил?.. Или... не... говорил? -- Пилат протянул слово "не" несколько больше, чем это полагается на суде, и послал Иешуа в своем взгляде какую-то мысль, которую как бы хотел внушить арестанту.
-- Правду говорить легко и приятно, -- заметил арестант.
-- Мне не нужно знать, -- придушенным, злым голосом отозвался Пилат, -- приятно или неприятно тебе говорить правду. Но тебе придется ее говорить. Но, говоря, взвешивай каждое слово, если не хочешь не только неизбежной, но и мучительной смерти.
Никто не знает, что случилось с прокуратором Иудеи, но он позволил себе поднять руку, как бы заслоняясь от солнечного луча, и за этой рукой, как за щитом, послать арестанту какой-то намекающий взор.
-- Итак, -- говорил он, -- отвечай, знаешь ли ты некоего Иуду из Кириафа, и что именно ты говорил ему, если говорил, о кесаре?
-- Дело было так, -- охотно начал рассказывать арестант, -- позавчера вечером я познакомился возле храма с одним молодым человеком, который назвал себя Иудой из города Кириафа. Он пригласил меня к себе в дом в Нижнем Городе и угостил...
-- Добрый человек? -- спросил Пилат, и дьявольский огонь сверкнул в его глазах.
-- Очень добрый и любознательный человек, -- подтвердил арестант, -- он высказал величайший интерес к моим мыслям, принял меня весьма радушно...
-- Светильники зажег... -- сквозь зубы в тон арестанту проговорил Пилат, и глаза его при этом мерцали.
-- Да, -- немного удивившись осведомленности прокуратора, продолжал Иешуа, -- попросил меня высказать свой взгляд на государственную власть. Его этот вопрос чрезвычайно интересовал.
-- И что же ты сказал? -- спросил Пилат, -- или ты ответишь, что ты забыл, что говорил? -- но в тоне Пилата была уже безнадежность.
-- В числе прочего я говорил, -- рассказывал арестант, -- что всякая власть является насилием над людьми и что настанет время, когда не будет власти ни кесарей, ни какой-либо иной власти. Человек перейдет в царство истины и справедливости, где вообще не будет надобна никакая власть.
-- Далее!
-- Далее ничего не было, -- сказал арестант, -- тут вбежали люди, стали меня вязать и повели в тюрьму.
Секретарь, стараясь не проронить ни слова, быстро чертил на пергаменте слова.
-- На свете не было, нет и не будет никогда более великой и прекрасной для людей власти, чем власть императора Тиверия! -- сорванный и больной голос Пилата разросся.
Прокуратор с ненавистью почему-то глядел на секретаря и конвой.

-- И не тебе, безумный преступник, рассуждать о ней!