Наше творчество

[ksergiy]

Никогда не публиковал написанное. Но вдруг поверил, что здесь все свои. Короче, не судите строго.





Мертвые сраму не имеют.
-------------------------

Они шли клином.
- Сволочи, за тысячи лет так и не смогли придумать ничего нового.
Он толкнул ручку от себя, уходя из зоны обстрела кормовых пушечных установок, и сразу взял ее на себя. В прицеле появилось белое, как у акулы, брюхо ведущего бомбера. Палец с радостью лег на гашетку, и это белое, лощенное, жирное брюхо разорвала очередь. Ведущий задымил и, припадая на правое крыло, стал широкой спиралью падать вниз.

Вот тут-то его и заметили истребители прикрытия. И завертелся огненной каруселью бой. Он уходил, пристраивался и снова атаковал. Ракеты кончились на первой минуте, но старая добрая пушка не подводила, а они, не привыкшие к такому бою, никак не могли поймать его в супер-прицелы.

Все слилось в бешеную симфонию драки, как вдруг неправильным аккордом в полный диссонанс лязгнул последний патрон.

А внизу, как волки, прижавшись брюхом к земле и немея от страха, умирала пехота. Вчерашние пацаны, получившие допотопные автоматы, какой-то злой силой выдернутые из выпускных вечеров и брошенные в эту кровавую мясорубку. Растрескавшимися губами они шептали молитвы, которые никогда не знали. Эх, пацаны, держитесь, я прикрою.

Вниз - красное, полыхнул форсаж, вынося его далеко вперед по курсу. Короткое, заученное движение и боевой разворот. Резковато, серая пелена перегрузки начала отнимать сознание. Ничего, успею.

Пилот бомбардировщика был профессионал, он понял сразу и понял все, он даже не пытался отвернуть. В его широко раскрытых глазах застыла вечность.

Она разогнула спину, и резкая боль пронзила от кончиков мизинцев ног до затылка. И тут же затравленный взгляд на часы. Почти два, а в шесть уже надо быть на работе. Она тяжело, по-бабьи, села на кучу грязного белья. И вдруг, неожиданно для себя, схватила коробку снотворных таблеток, оставшихся еще с тех времен, и лихорадочно стала глотать их, даже не запивая.

Она видела себя, получившую четверку на академическом концерте. Уткнувшись в добрые руки матери, она рыдала. А от мамы пахло уютом, защищенностью и тонким, почти неуловимым, запахом дорогого французского Фиджи.

И, как бывает во снах, запах вдруг изменился. Теперь пахло сгоревшим керосином. Когда-то, влюбленным курсантом, он тайком протащил ее на летное поле. Ночные полеты. И она с ужасом и восхищением наблюдала, как истребители, опираясь на тонкие, синие струи, взмывали в темную высь.

Запах керосина становился все сильней. Господи! Забыла выключить эту чертову керосиновую печку. Может случиться пожар! Она кинулась к раковине, и стало жадно пить воду.

Ее рвало. И от того, что желудок был пустой, ее рвало еще сильнее. Наконец она оторвалась крана, вышла на кухню и выключила плиту, на которой кипятилась очередная порция белья.

Прошла в комнату, с нежностью посмотрела на фотографию, как ему идет военная форма, и, обнявши двух белобрысых пацанов, мирно посапывающих на кровати, впервые за все эти годы заплакала...