А вы когда-нибудь видели ЛЮБОВЬ?

[Ляля]

Хороший рассказ. Мне понравился.

Знаете, хочу сформулировать для вас и для себя одно чрезвычайное жизненное потрясение , с которым хожу несколько дней.
Даже думаю вывесить все это без замков, поэтому обойдемся без имен и названий.
Свои знают, а для тех, кто не знает, анкетные данные роли тоже не играют.
Не это важно.

Живут себе где-то в Российской провинции мама и папа. Рождается у них второй ребенок. Называют они его Дусей и растят два месяца. А потом Дуся заболевает. Страшно заболевает. Раком крови. Лечить Дусю придется долго и трудно, и итог этого лечения совершенно неясен. Так бывает, к сожалению.
Дальше происходит то, что тоже бывает, но все-таки, слава Богу, нечасто.
Родители отказываются от Дуси, и уходят, оставив ее в больнице.
Вот тут важно сказать одну вещь.
Их мотивы и причины, а так же их личные качества и посмертное воздаяние меня совершенно не занимают. Были у них, надо думать, и мотивы, и причины...
Неважно.
Они больше не имеют значения, эти люди и их причины, и говорить не о чем.

Важно то, что в нашу больницу из провинции привозят ОДИНОКОГО трехмесячного котенка, с которым произошло нечто очень страшное. И это даже не то, что котенок болен, хотя и это тоже... Страшно совершившееся над котенком злодеяние.
Бросили, предали, выкинули, отказались.

Вот чем хороши "чистые" и "однозначные" случаи: они хороши "чистыми" и "однозначными" реакциями.

Дуся попадает к нам под Новый Год.
После секундной оторопи огромная толпа людей кидается ИСПРАВЛЯТЬ то, что произошло с Дусей.
Пеленки, памперсы, соски, няня.
Нужна очень особенная няня. Такая, которая будет жить круглые сутки в крошечном боксе, драить этот бокс с пола до потолка, поить, кормить, мыть, менять, следить...
Оказывается, что это очень трудно - найти такую няню. Обычно на этот алтарь кладется мама...

А дальше...
Вот дальше я хочу очень точно, прямо-таки прецезионно точно сформулировать для себя одну важную вещь.
Для победы над злом нужна святость.
То есть, каков ВРАГ, таков должен быть и ПРОТИВНИК. Иначе не получится ничего.
Враг - есть. Святых - нет.
Есть толпа грешных людей со своими тараканами в голове, со своими мотивами, желаниями, обидами, амбициями. Им надо эту святость ИМИТИРОВАТЬ.
Иначе говоря, выдавить из себя каплю святости, как выдавливают из пальца каплю крови в поликлинике, когда берут анализ. Выдавить - и использовать.
Дусю передают из рук в руки. Спят в боксе. Юные девочки-волонтеры встречают Новый Год не в клубе и не на даче, а над кроваткой Дуси. Дусе очень плохо.
Я захожу к ней на полчаса, я пришла по другому делу.
Дуся непрерывно плачет. Во рту у нее грибы, есть она не может, рот надо все время обрабатывать, всё кровит, ей капают химию...
Сначала я пробую держать ее на руках, но я отвыкла, я не помню...
Я стою над кроватью, положив на Дусю руки. От человеческого тепла Дуся перестает орать, и только тихо хнычет. Две мои руки покрывают все Дусино тельце.
Если вы спросите про Бога, то я твердо знаю, где в это время находится Бог.
Он находится вот в этой кроватке, и я стою, положив на Него руки, укачиваю и бормочу: "Прости, Господи, прости, Господи!"
У меня дела, мне пора, моей святости - пол капли...

А потом происходит вот что.
Находится девушка. Например, Катя. Я повешу без замка, поэтому пусть будет Катя.
Катя бросает свою жизнь, дела, работу, и переселяется в бокс. Она, кажется, не спит и не есть. Она сутками стоит над кроваткой. Соседки по боксу говорят: "Как ни проснусь - она что-то с ней делает!"
Катя говорит с Дусей. Без конца что-то лепечет, и мажет, вытирает, моет, меняет...

Проходит две недели. Я захожу к Дусе на минутку, я опять пришла по другому делу. Я захожу - и обмираю. Дуся безо всяких грибов лежит в кроватке, и как какой-то фантастический локатор следит за Катей. Нет, это не точно... Точно сформулировать трудно. Она СВЕТИТСЯ в Катину сторону. Тянет к ней ручонки, и смеется. И Катя ее щекочет, и поет над ней, как большая птица, а Дуся поет в ответ как маленькая птичка.
Вы когда-нибудь видели ЛЮБОВЬ? Вот я - видела.
Мне очень повезло. Честно.

Теперь - самое главное.
Я не знаю, что будет с Дусей. Никто не знает. Дети умирают, и с этим пока ничего нельзя поделать. Многие вылечиваются, а многие - нет. К сожалению.
Но меня, пока я смотрела на Катю и Дусю, посетило потрясающее ощущение.
Катя ВСЁ ИСПРАВИЛА. И девочки, сидевшие с Дусей, и люди, приносившие мне деньги на Дусины младенческие нужды, и все, кто молился за нее и о ней плакал по всему свету, все вместе, но главное, конечно, Катя - всё ИСПРАВИЛИ.
И теперь, как бы дальше ни пошло, состоялась, простите меня за этот пафос, победа добра над злом. В одной маленькой, отдельно взятой кроватке.
А значит - это возможно.

Я несколько дней думала, писать все это, или не писать.
А потом очнулась - чего ж я думаю.
Это - Благая Весть.
Ее замалчивать нельзя.

http://vespro.livejournal.com/480268.html

[Рыжий заяц]

.

[Москвич]

Возможно, я видел. Но возможно и наоборот. Как то я Морозовской больнице увидел брошенного ребенка, ервея по национальности. Очень больного и очень жалкого. Взять себе мы не могли, у самих была ситуация по самые гланды. Я носил памперсы, бутылки, птание..... Но! Тогда я решился и пошел в синагогу на М.Бронной. Поговорил с глав. раввином синагоги. Все рассказал. Я знал, у них есть программа помощи своим, не самый бедный народ. С врачами я все согласовал. Результат? А результат плачевен. Юристы синагоги потратили несколько месяцев и доказали, что данный ребенок не может считаться евреем, потому что его отец (?!!!!) молдаванин. Или почти молдаванин. Интересно, сколько они извели денег на расследование?

[Янус Полуэктович]

Ляля, это действительно любовь. Она ведь даже не в собственно физической заботе (хотя и в ней тоже), а в состоянии души того, кто заботится. Здесь, похоже, было именно это состояние, и оно совершило чудо. А вот другое описание подобного чуда. Думаю, Вы это читали. Это из "Белой гвардии" М.А.Булгакова.

Из года в год, сколько помнили себя Турбины, лампадки зажигались у них
двадцать четвертого декабря в сумерки, а вечером дробящимися, теплыми
огнями зажигались в гостиной зеленые еловые ветви. Но теперь коварная
огнестрельная рана, хрипящий тиф все сбили и спутали, ускорили жизнь и
появление света лампадки. Елена, прикрыв дверь в столовую, подошла к
тумбочке у кровати, взяла с нее спички, влезла на стул и зажгла огонек в
тяжелой цепной лампаде, висящей перед старой иконой в тяжелом окладе.
Когда огонек созрел, затеплился, венчик над смуглым лицом богоматери
превратился в золотой, глаза ее стали приветливыми. Голова, наклоненная
набок, глядела на Елену. В двух квадратах окон стоял белый декабрьский,
беззвучный день, в углу зыбкий язычок огня устроил предпраздничный вечер,
Елена слезла со стула, сбросила с плеч платок и опустилась на колени. Она
сдвинула край ковра, освободила себе площадь глянцевитого паркета и,
молча, положила первый земной поклон.
В столовой прошел Мышлаевский, за ним Николка с поблекшими веками. Они
побывали в комнате Турбина. Николка, вернувшись в столовую, сказал
собеседникам:
- Помирает... - набрал воздуху.
- Вот что, - заговорил Мышлаевский, - не позвать ли священника? А,
Никол?.. Что ж ему так-то, без покаяния...
- Лене нужно сказать, - испуганно ответил Николка, - как же без нее. И
еще с ней что-нибудь сделается...
- А что доктор говорит? - спросил Карась.
- Да что тут говорить. Говорить более нечего, - просипел Мышлаевский.
Они долго тревожно шептались, и слышно было, как вздыхал бледный
отуманенный Лариосик. Еще раз ходили к доктору Бродовичу. Тот выглянул в
переднюю, закурил папиросу и прошептал, что это агония, что, конечно,
священника можно позвать, что ему это безразлично, потому что больной все
равно без сознания и ничему это не повредит.
- Глухую исповедь...
Шептались, шептались, но не решились пока звать, а к Елене стучали, она
через дверь глухо ответила: "Уйдите пока... я выйду..."
И они ушли.
Елена с колен исподлобья смотрела на зубчатый венец над почерневшим
ликом с ясными глазами и, протягивая руки, говорила шепотом:
- Слишком много горя сразу посылаешь, мать-заступница. Так в один год и
кончаешь семью. За что?.. Мать взяла у нас, мужа у меня нет и не будет,
это я понимаю. Теперь уж очень ясно понимаю. А теперь и старшего
отнимаешь. За что?.. Как мы будем вдвоем с Николом?.. Посмотри, что
делается кругом, ты посмотри... Мать-заступница, неужто ж не сжалишься?..
Может быть, мы люди и плохие, но за что же так карать-то?
Она опять поклонилась и жадно коснулась лбом пола, перекрестилась и,
вновь простирая руки, стала просить:
- На тебя одна надежда, пречистая дева. На тебя. Умели сына своего,
умоли господа бога, чтоб послал чудо...
Шепот Елены стал страстным, она сбивалась в словах, но речь ее была
непрерывна, шла потоком. Она все чаще припадала к полу, отмахивала
головой, чтоб сбить назад выскочившую на глаза из-под гребенки прядь. День
исчез в квадратах окон, исчез и белый сокол, неслышным прошел плещущий
гавот в три часа дня, и совершенно неслышным пришел тот, к кому через
заступничество смуглой девы взывала Елена. Он появился рядом у
развороченной гробницы, совершенно воскресший, и благостный, и босой.
Грудь Елены очень расширилась, на щеках выступили пятна, глаза наполнились
светом, переполнились сухим бесслезным плачем. Она лбом и щекой прижалась
к полу, потом, всей душой вытягиваясь, стремилась к огоньку, не чувствуя
уже жесткого пола под коленями. Огонек разбух, темное лицо, врезанное в
венец, явно оживало, а глаза выманивали у Елены все новые и новые слова.
Совершенная тишина молчала за дверями и за окнами, день темнел страшно
быстро, и еще раз возникло видение - стеклянный свет небесного купола,
какие-то невиданные, красно-желтые песчаные глыбы, масличные деревья,
черной вековой тишью и холодом повеял в сердце собор.
- Мать-заступница, - бормотала в огне Елена, - упроси его. Вон он. Что
же тебе стоит. Пожалей нас. Пожалей. Идут твои дни, твой праздник. Может,
что-нибудь доброе сделает он, да и тебя умоляю за грехи. Пусть Сергей не
возвращается... Отымаешь, отымай, но этого смертью не карай... Все мы в
крови повинны, но ты не карай. Не карай. Вон он, вон он...
Огонь стал дробиться, и один цепочный луч протянулся длинно, длинно к
самым глазам Елены. Тут безумные ее глаза разглядели, что губы на лике,
окаймленном золотой косынкой, расклеились, а глаза стали такие невиданные,
что страх и пьяная радость разорвали ей сердце, она сникла к полу и больше
не поднималась.


По всей квартире сухим ветром пронеслась тревога, на цыпочках, через
столовую пробежал кто-то. Еще кто-то поцарапался в дверь, возник шепот:
"Елена... Елена... Елена..." Елена, вытирая тылом ладони холодный
скользкий лоб, отбрасывая прядь, поднялась, глядя перед собой слепо, как
дикарка, не глядя больше в сияющий угол, с совершенно стальным сердцем
прошла к двери. Та, не дождавшись разрешения, распахнулась сама собой, и
Никол предстал в обрамлении портьеры. Николкины глаза выпятились на Елену
в ужасе, ему не хватало воздуху.
- Ты знаешь, Елена... ты не бойся... не бойся... иди туда... кажется...


Доктор Алексей Турбин, восковой, как ломаная, мятая в потных руках
свеча, выбросив из-под одеяла костистые руки с нестрижеными ногтями,
лежал, задрав кверху острый подбородок. Тело его оплывало липким потом, а
высохшая скользкая грудь вздымалась в прорезах рубахи. Он свел голову
книзу, уперся подбородком в грудину, расцепил пожелтевшие зубы, приоткрыл
глаза. В них еще колыхалась рваная завеса тумана и бреда, но уже в клочьях
черного глянул свет. Очень слабым голосом, сиплым и тонким, он сказал:
- Кризис, Бродович. Что... выживу?.. А-га.
Карась в трясущихся руках держал лампу, и она освещала вдавленную
постель и комья простынь с серыми тенями в складках.
Бритый врач не совсем верной рукой сдавил в щипок остатки мяса,
вкалывая в руку Турбину иглу маленького шприца. Мелкие капельки выступили
у врача на лбу. Он был взволнован и потрясен.

Добавлено через 9 минут 23 секунды
Москвич, приходилось мне сталкиваться и с иудейскими священнослужителям и, и с православными. И там, и там есть небольшой процент очень отзывчивых людей, и там и там множество чиновников института, называемого церковью ли, синагогой ли, абсолютно не важно. Дело не в том, какой религии служители, а в том, каков конкретный человек, с которым мы имеем дело. Если перед вами просто чиновник, то ждать от него сочувствия и милосердия просто потому, что его учреждение называется церковью, синагогой, мечетью, костелом или еще как-то - несколько наивно. А если Человек (именно так, с большой буквы), то какая разница, какого он вероисповедания.

[Zed]

И там, и там есть небольшой процент очень отзывчивых людей, и там и там множество чиновников института, называемого церковью ли, синагогой ли, абсолютно не важно. Если перед вами просто чиновник, то ждать от него сочувствия и милосердия просто потому, что его учреждение называется церковью, синагогой, мечетью, костелом или еще как-то - несколько наивно. А если Человек (именно так, с большой буквы), то какая разница, какого он вероисповедания.

Собсно, вот! Трудно что-то добавить...

[Москвич]

А если Человек (именно так, с большой буквы), то какая разница, какого он вероисповедания.

А я и не говорил о религии. Кстати, я разместил тогда ответ на центральном еврейском ресурсе. Не знаю уж как сказалось на тех сволочах, скорее всего никак, но откликов и возмущения был вал.

[хохлы в деревне есть?]

ну так они исследовали и пришли к выводу: недостаточно свой. таких любить им закон не вменяет в обязанность.
а дальше - как пишет Янус Полуэктович
насчет отца-молдаванина - это круто. Александрийский талмуд тихо курит бамбук в сторонке...