Новые переводы Урсы.(с сайта Усадьба Урсы)

[Таллерова]

http://www.krytykapo.../view/8157/291/

Cezary Michalski
Warunki do lądowania

Цезарий Михальский
Условия для посадки

«Условий для посадки нет», - говорит русский авиадиспетчер за пятнадцать минут до катастрофы в Смоленске. Казалось бы, это затрудняет поддерживание вымысла («мы же имеем право задавать вопросы!») о русском покушении на Леха Качиньского. Тут же явное внутреннее противоречие, явное нарушение логического принципа непротиворечивости, исключённого третьего (неправда, что альфа и не альфа, неправда, что истинно утверждение и его отрицание). Как русские могли втянуть самолёт с Лехом Качиньским в район, в котором распылили искусственный туман, в котором атаковали польский самолёт радиоволнами нетипичной частоты… если сами убеждали поляков не приземляться в Смоленске? Я не знаю, что со своими «вопросами» сделают теперь Важеха., Вильдштейн, Поспешальский, Сакевич… Как русские могли предостерегать свои собственные «жертвы» перед своей собственной ловушкой? Даже в 1940 году НКВД не пришло в бараки с польскими офицерами, чтобы убедить их ни в коем случае не ехать в Катынь, потом их там ждут типы в кожаных фартуках. Между тем 10 апреля в Смоленске, последовательно называемом частью польских правых «Катынью-2», русские перед приземлением польский самолёт предостерегали. А всё-таки вымысел живёт и здравствует. Я вчера был на радиостанции «Тройка», где трое специалистов по польской литературе (Ежи Сосновский, Марек Беньчик и я) анализировали общественную реакцию на появление «текста» (так называл смоленские стенограммы Беньчик).

Смерть автора, полный постмодернизм, все телефонные звонки в студию и все мейлы поддерживали гипотезу, что заговор всё-таки был. «Пан Яромир» писал в своём мейле , что «всё польское общество правильно не верит всем «доказательствам», потому что русские и посаженная ими в Польше власть (как я понимаю, власть Туска) и не такие вещи фабриковали». Звонившие насмехались над «легковерием псевдо-специалистов, которые беседуют в студии». Я – будучи полонистом – не чувствовал себя ни специалистом, ни псевдо-специалистом по авиакатастрофам, но, будучи поклонником прозы Филипа Дика, чувствовал себя специалистом по паранойе. Это была паранойя, хладнокровно управляемая журналистами, публицистами, интеллигентами, специалистами по мягким кампаниям. Циничная работа Лукаша Важехи, Бронислава Вильдштейна, Игоря Янке и Салона24 (Поспешальский не циник, он во всё это верит) находит отклик в польском аналоге «Tea Party Movement» (американское общественное движение гражданского неподчинения «федеральной власти Обамы»). Самый лучший анализ этого движения недавно представил Марк Лилла в "New York Review od Books». Мы хотели поместить эту статью в «Европе», но «Выборча» опубликовала её раньше, так что направляю заинтересованных туда, потому что текст Лилла на самом деле важный и интересный).

Tea Party Movement – это движение, организованное пиар-циниками из Республиканской партии, но его силу составляют люди, демонизирующие любую власть, которую сами они не одобряют. И даже власть, которую они сначала одобряли, но потом эта власть их немедленно и явным образом «предала». Они - верные сторонники непосредственной демократии, отказа от заслоняющих экзистенциальную истину процедур и институций, жизни без отчуждения здесь и сейчас. Современный мир перерос их, принцип делегирования власти, процедуры научных исследований, следственные процедуры… для них (в общем-то, для каждого из нас) слишком сложны, поэтому они «не их», «не достоверны», «сфабрикованы».

Ярослав Качиньский не этого уровня человек, он не параноик, так что он совершенно хладнокровно расширяет электорат. В одном своём выступлении он «русских друзей» хвалит, а в другом, обращённом к членам польского Tea Party Movement, заявляет, что он «русским не доверяет». Конечно, выяснение причин смоленской катастрофы – это вопрос не доверия, а присутствия польских следователей в момент открытия чёрных ящиков, общего подписания протоколов, свидетельствующих о подлинности отдельных записей регистраторов Туполева, процедур их копирования… и т.п. Но что я буду дурака валять со своей простотой против твёрдой уверенности Бронислава Вильдштейна, Лукаша Важехи или Яна Поспешальского, которые «только задают вопросы», и уже благодаря этому становятся героями польских Tea Party.

А всё-таки в контексте одной этой фразы русского авиадиспетчера («условий для посадки нет») катастрофа в Смоленске – событие, которое Людвик Дорн считает учредительным актом польской независимости, ПиС – пропуском во власть, псевдокатолические правые - откровением и национальной мистерией – показывает своё истинное обличие. Обличие риска жизнью своей и, что гораздо хуже, жизнями других. Как решение о начале Варшавского Восстания и ведения его в течение 63 дней, так Смоленск будет учредительным мифом для всей традиции части поляков пребывать в незрелости, виноваты в которой они сами.

Почти год тому назад по случаю предыдущих национальных мистерий, связанных с очередной годовщиной приказа, отданного командованием АК, о начале Варшавского Восстания (в Польше это всегда называется «годовщина вспышки (или взрыва, или разгорания, точного аналога в русском языке нет, собственно говоря, можно перевести и как начало, но не в том смысле, что кто-то начал восстание, а в том, что оно само взорвалось, вспыхнуло, разгорелось – прим. перев.) Восстания», потому что в Польше такие события – это всегда «судьба»), я прослушал в машине архивный фельетон Эдмунда Османьчика, прозвучавший в своё время по повстанческому радио.

- Сегодня в восставшей Варшаве рожали полтора десятка полек, - говорил, а точнее кричал срывающимся голосом Османьчик на тридцатый, а может, сороковой день восстания. – Полтора десятка полек рожали под бомбами и артобстрелом, в руинах без воды и света… Англичане, американцы, русские… как вам не стыдно!...»

Я слушал эту архивную радио-запись, стискивая зубы и кулаки. Весёлая ялтинская тройка – дядюшка Сосо, американский ангел в инвалидной коляске и слегка циничный английский лорд… Они никогда не были моими героями, созданную ими сообща «союзную версию истории» я всегда воспринимал как манихейский гностик воспринимает мир, созданный малосимпатичным архонтом. Однако как же можно до такой степени снимать с себя ответственность за собственные решения и поступки, как можно начинать микровойну, взяв в заложники миллион собственного мирного населения, как можно потом вести эту микровойну в течение 63 дней, когда уже известно, что даже фиктивные обоснования начала восстания уже не работают, и как можно потом иметь претензии исключительно к другим, исключительно к Сталину, Рузвельту и Черчиллю, за то, что женщины в Варшаве рожают под бомбами, в руинах без воды и света? Буру-Коморовскому тоже все говорили, что «нет условий для посадки». Только парни Сталина при помощи своей люблинской радиостанции призывали тогда предпринять попытку. Тем более русский авиадиспетчер с аэродрома в Смоленске, со своим обращённым к полякам сообщением «нет условий для посадки» - это знак новых, лучших времён в польско-российских отношениях. Русские уже не провоцируют нас на восстания, теперь мы сами себя на них провоцируем.

Наши политические пожиратели падали покормились на Музее Варшавского Восстания, теперь кормятся на Смоленске. Музей Варшавского Восстания вместо того, чтобы быть музеем антивоенным, музеем, создающим политическую мудрость (как такую ошибку можно было совершить, как избежать её в будущем), стал – по решению Леха Качиньского, по решению его молодых субподрядчиков Дариуша Гавина, Яна Олдаковского - музеем, прославляющим мощь польского оружия (а при полном отсутствии оружия мощь бело-красных повязок, щегольских офицерских сапог с высоким голенищем и модных уланских бриджей). Это всё равно что Хиросиму превратить в символ мощи японского оружия. И чтобы японские музейные работники устраивали там каждое лето живые картины, в ходе которых школьники приклеивали бы себе искусственные струпья из силикона и корчились бы на земле в притворных муках, после чего вставали бы и кричали «Банзай!» в адрес американцев. Олдаковский и Гавин такие зрелища устраивают каждый год – переодевают детей в эсэсовскую форму и в гражданскую одежду повстанцев (как признался однажды один из не самых главных организаторов, «больше желающих играть немцев, потому что мундиры СС красивее, чем гражданская одёжка»). Почему тот же самый лагерь сейчас не решится воспользоваться счастливым случаем – смоленской катастрофой? Значит ли это, что через несколько лет мы станем зрителями организованного музейщиками зрелища «Смоленск – вторая Катынь», в котором человек в российском мундире будет читать мёртвым голосом «условий для посадки нет», а сотрудники музея, переодетые лётчиком, генералом и президентом, будут патетически направлять Туполева и 90 его пассажиров на смерть? Потом нанятые по этому случаю и получившие гонорары за концерт и за памятный CD-диск пост-хип-хоповцы и пост-панки будут петь на хип-хоповый или панковский мотив стихи Рымкевича (его цитировали уже слишком часто, так что на этот раз я цитировать не стану) и Венцеля («Ещё Польша не погибла, пока мы погибаем!»). Насколько далеко ещё можно зайти в безумие? Неужели Польша всегда будет детским крестовым походом, руководимым парой циников, играющих на барабанах? Именно поэтому мне не хотелось бы, чтобы наиболее вредный миф, наиболее циничная повстанческо-смоленская ложь снова стала в Польше для кого-либо пропуском во власть.

PS В последнюю минуту. Пресс-секретарь парламентской фракции ПиС Мариуш Блащак сделал в «Сигналах дня» интерпретаторски-переговорческое предложение следующего содержания: «Не было ни покушения, ни давления». Хитро, правда?

http://ursa-tm.ru