Новые переводы Урсы.(с сайта Усадьба Урсы)

[Таллерова]

Rafał A. Ziemkiewicz
Wschodnia dziecinada


Рафал А. Земкевич
Восточное ребячество

Кремль начал относиться к нам дружелюбно по той же причине, по которой ранее относился к нам враждебно: потому что это в интересах России.



Самолёты над храмом Василия Блаженного около Красной площади во время торжеств Дня Победы 9 мая

Медиа-кампания «примирения с русским народом» - это фестиваль абсурда. В определённом смысле, однако, она полезна. В течение нескольких недель в ней удалось сосредоточить и продемонстрировать интеллектуальные слабости польской общественной и политической элиты, которые делают нас беззащитными в международной игре – во главе с высмеянным ещё Ваньковичем польским «хотейством» (принятие желаемого за действительное, волюнтаризм – прим. перев.).


Абсурден уже сам разговор о примирении народов в контексте политической оттепели. Это предполагает, что проблемой в отношениях Польши и России была враждебность между народами. Это утверждение принципиально ложное. Традиция польских жестов симпатии по отношению к «друзьям-москалям» почти столь же стара, как традиция национально-освободительных восстаний против российской власти. Определение наших восстаний как «борьба с царизмом», а не «борьба с Россией» не было выдумкой ПНР, мы никогда не называли коммунистических преступлений, в том числе и Катыни, преступлениями «русскими», но «советскими». Оппозиция по отношению к коммунизму и советской оккупации никогда не переходила в отрицание русской культуры – наоборот, например, называемый (против его воли) «бардом «Солидарности» Яцек Качмарский никогда не скрывал своих творческих заимствований у Высоцкого, ранее огромной популярностью пользовался в нашей стране Окуджава (или, приведу пример со своей скромной делянки, братья Стругацкие и Кир Булычёв). Также и со стороны независимых русских кругов мы всегда имели много доказательств симпатии к Польше. О массовых и, скорее, происходящих без особых конфликтов контактах простых поляков и русских на экономической почве в последние 20 лет и вспоминать нечего.

Короче говоря, в нашей традиции борьбы за независимость всегда сильно сказывалось сознание, что мы боремся не с русским народом, но с сатрапией, которая угнетает собственных подданных не меньше, чем покорённые народы. Если это как-то и влияло на негативный стереотип русского, то только как пассивного раба, который служит подлой власти вместо того, чтобы тоже бунтовать.

Разрешено быть доброжелательным

В то же время в России неприязнь к Польше была, главным образом, результатом антипольской пропаганды, которой дирижировал Кремль. Советские детективы всегда были скучны, потому что заранее было известно, кто убил – тот, у которого польская фамилия. Граждане СССР много раз слышали, почти официально, что причина их бедности – расходы на братскую помощь Польше и прочим соцстранам, а позже, в постсоветский период, их бомбили рассуждениями о Польше – «натовской шлюхе», которая «предала» славянство и за освобождение отплатила диверсией в соцлагере, оплаченной американскими долларами

Польшу неустанно обвиняли в «интригах» против России, представляли нас как инициаторов всех антироссийских начинаний Европы и Америки, в ход пускалась самая бесстыдная ложь, такая, как якобы «превышающее» Катынь убийство по приказу Пилсудского 80 тысяч советских пленных в 1920 году. Эта пропаганда не могла не произвести влияния на русских, особенно на ту их специфическую группу, которую принято называть «совками», то есть людей, взращенных в совершенно советском духе.

То, что наши простодушные принимают за спонтанное «примирение», является, в основном, следствием приглушения пропагандистских нападок на нашу страну и замены их диаметрально противоположным посланием. Рефлекс сочувствия, доброжелательности после катастрофы, который так нас обрадовал, был также, несомненно, спонтанным, но в такой стране, как Россия, он, может быть, не принял бы массовых размеров, если бы президент и премьер демонстративным зажжением церковных свечей и беспрецедентным обращением с выражениями соболезнования по государственному телевидению не дали ясного сигнала, что проявление доброжелательности к полякам не будет нежелательно.

Несомненно мы имеем дело с переменой способа информирования россиян о Польше их правительственными СМИ. Катынь – это уже не «антироссийская подлость», а очевидная вина Сталина (перемена, однако, не включает в себя позицию России в Страсбурге, там, где признание вины может повлечь за собой конкретные финансовые последствия), поляки уже не ожесточённые ненавистники, маниакально умышляющие, где бы и как бы ещё что сделать против братьев-славян, а друзья. Наверняка, это приглушение антипольской пропаганды ведёт к росту симпатии русских к полякам и, согласно принципу действия и противодействия, к большей, во всяком случае, более охотно проявляемой, доброжелательности поляков по отношению к русским..

Однако, вряд ли найдут отклик крикливые русофилы, которые вдруг массово объявились в СМИ, когда на этой основе они пытаются опровергнуть всю многолетнюю традицию наших контактов и поставить знак равенства между Кремлём и российским народом. Пропаганда «примирения», в сущности, должна служить этому: раз миллионы россиян проявили к нам сочувствие, то мы в один день забываем обо всех наших существовавших до сих пор возражениях Кремлю. Раз Кремль самым явным образом изменил своё поведение по отношению к нам, это значит, что изменились взаимоотношения между народами.

Действительно, Кремль с некоторых пор относится к Польше иначе. Последние 20 лет он сознательно и эффективно делал всё, чтобы иметь с Польшей враждебные отношения. Поскольку Польша из-за плохих отношениях с Москвой теряла в глазах Запада, наши правительства, один за другим, предпринимали односторонние старания улучшить отношения (давайте только посчитаем количество польских визитов на самом высоком уровне, оставшихся безответными) – они всегда торпедировались под какими угодно предлогами. То поднимался до ранга casus belli факт, что русские рэкетиры побили русских туристов в польском поезде, то санитарные инспекции находили как нельзя более кстати бактерий в польском мясе или картофеле. Но охотнее всего используемым и всегда результативным методом был удар по символам. Всякий раз, как намечалось потепление на линии Москва – Варшава либо похолодание на линии Москва – Берлин, Москва – Париж, какое-нибудь российское министерство публиковало провокационное заявление (например, о пакте Риббентроп-Молотов), либо какая-то из судебных инстанций или прокуратура отрицала катынское преступление.

Обезьяна больше не нужна

Пользуясь метафорой, которой до недавних пор пользовались люди ГП в кулуарных разговорах о президенте, Польша была для Кремля той обезьяной в клетке, которая для эффективности его политики должна была орать, бросаться и пугать публику (то есть, в данном случае, европейские столицы), поэтому, как только обезьяна успокаивалась, надо было пнуть клетку, чтобы она снова принялась за своё. Поскольку польская чувствительность к историческим символам прекрасно известна во всём мире, а польская мартирология на востоке полна взрывоопасных ассоциаций, манипулировать таким образом Польшей была совсем нетрудно. Варшава каждый раз оказывалась беспомощной.

Почему Кремль прекратил эти манипуляции? Только – извините, но иначе этого выразить нельзя – законченный политический идиот может верить, что то духовное потрясение, каким стала смоленская катастрофа, изменило сердца российских правителей. Не говоря уж о том, что в политике, особенно международной, «нет сантиментов», так и перемена эта началась задолго до трагедии, а за несколько недель до неё была окончательно оформлена фактами, которых просто невозможно не заметить.

В сущности, Кремль начал относиться к нам дружелюбно по той же причине, по какой ранее относился к нам враждебно: потому что это в интересах России. Российская внешняя политика всегда ведётся в интересах России. И ведётся она образом, достойным высочайшего признания, с железной последовательностью.

Москва всегда старается добиться как можно больше из того, чего в данный момент добиться можно. Если ей приходится отложить на какое-то время свои стремления в мировому доминированию, она старается быть важным партнёром в глобальной игре. Если она выпадает из глобальной лиги, то старается быть региональной державой. Если какие-то двери захлопываются, отступает, чтобы её не прищемили, но как только замечает, что замок приоткрылся, сразу же старается просунуть в дверь ногу. Словом, российская политика, реалистичная, гибкая, но твёрдая, долгосрочная, проводимая хорошо подготовленной и, несмотря на все политические повороты, одной и той же государственной, а точнее, имперской элитой, является полной противоположностью польской политики – наивной, сосредоточенной на символах и видимостях, проводимой случайными людьми, которые мечутся во внезапных порывах эмоций и мыслят категориями сиюминутной политической выгоды, часто партикулярной.

Конец игры за первенство

Россия, государство с глобальными притязаниями и влиянием, не имеет особой политики относительно Польши. У неё есть политика относительно Германии, Франции и остальной Европы, относительно США, а её поведение с Польшей зависит от всех этих политик. Положение Польши на политической карте, начерченной в Кремле, изменилось, поскольку изменилась вся геополитическая мозаика. Только и всего.

Точное описание причин и сути этих перемен, происходивших постепенно в течение многих лет, корнями своими уходящими в теракт во Всемирном Торговом Центре, это тема для отдельного, учитывающего очень много данных, исследования. Однако, несомненно, Россия окончательно отказывается от унаследованной от СССР стратегии соперничества с Западом за место первой мировой супердержавы. В этой стратегии она всё подчиняла конфронтации с США, главным врагом считала НАТО, а Польша– простите, я снова воспользуюсь зоологической метафорой – была чем-то вроде пса извечно нелюбимого соседа; самого соседа задевать нельзя, потому что это грозит серьёзным скандалом, но пса стоит время от времени пнуть, чтобы проверить, всё ли ещё сосед решительно настроен защищать его.

Из многочисленных предпосылок, которые изменили эту ситуацию, следует упомянуть революцию в энергетике, которую принесла новая американская технология добычи газа из битумных сланцев. США вскоре из импортёра газа превратятся в его экспортёра, сланцевые месторождения имеются также и в Польше. Следовательно, эффективнейшее до сих пор оружие Кремля перестаёт действовать. На это накладывается явная готовность США уйти из Европы и заметный отказ от интеграционных амбиций в самой Европе. В Вашингтоне впервые правит политик, не имеющий европейских корней, не считающий Россию мировым соперником, зато нуждающийся в её поддержке в игре за Азию и в борьбе за обуздание ислама. Предлагаемая за эту поддержку плата – недвусмысленно проявляемая готовность «впустить» Россию на Запад. Вот всё относительно США.

Что касается Европы – ведшаяся до сих пор игра Москвы на раздробление «монолитности» Евросоюза уже не нужна, потому что эта монолитность перестала существовать. Нет уже потребности дразнить польскую обезьяну, чтобы её вопли убеждали Берлин и Париж в том, что расширение ЕС на восток было плохой идеей. Потому что Берлин и Париж уже достаточно разочарованы результатами расширения.

Рождённое на волне «осени народов» чувство своей миссии несения демократии на восток угасло, а если где-либо ещё тлело, его решительно погасил финансовый кризис. Собственно говоря, кроме Чехии, ни один из новых членов ЕС не оправдал ожиданий. Поэтому российское предложение вернуться к традиционной политике «зон влияния» было принято (хотя и не известно, где и когда), наилучшим доказательством чего служит окончательное решение по геополитической ситуации Украины.

Поэтому, с точки зрения Кремля, потенциальные выгоды от хороших отношений с Польшей начинают превышать выгоды от плохих с нею отношений. Открывая эру дружбы, Россия показывает, что способна договориться с Варшавой не хуже, чем с Берлином, а значит, может и она взять на себя роль стабилизирующего центра в этом регионе мира. Что, отмежёвываясь от сталинского багажа, она хоть и идёт к демократии своим путём, в сущности, является государством из той же семьи, что и другие европейские державы.

Российские рулевые не были бы собой, если бы и эту операцию не провели так, чтобы получить максимальную выгоду. Так же, как они сами разделили между собой роль хорошего и плохого полицейского (Медведев обслуживает современность и подведение счётов со Сталиным, Путин – постсоветские сантименты), так же они разделили и Польшу, предложив враждующему с президентом премьеру морковку, то есть роль того, кто сможет похвастаться принятым как раз в Кремле решением об историческом примирении с Польшей. Элементом манипуляции было приглашение Туска на несколько дней раньше проходившие в Катыни торжественные мероприятия, которые должны были, благодаря участию Путина, пропагандистски «затмить» планировавшиеся с января мероприятия 10 апреля, а Туск охотно проглотил наживку.

Рапорт посла

В дело вмешалась судьба. Упорные старания со стороны Канцелярии Премьера понизить ранг визита Качиньского и ответные действия его канцелярии, состоящие, в частности, в том, чтобы собрать как можно более гостей самого высокого уровне, в соединении с социалистическим бардаком по обе стороны границы привели к трагедии или, по крайней мере, усилили её последствия. Но в политике эта трагедия ничего не изменила, потому что не могла ничего изменить. Кремль не застыл неподвижно, российские дипломаты не схватились за сердца и за головы, во внезапном приступе пробудившейся совести поклявшись себе, что теперь они диаметрально изменят своё отношение к полякам и приведут к историческому примирению народов. Нет. Они совершили необходимые жесты, погрузились в траур на сколько полагается и продолжают реализовать свою государственную политику. Так же, как они эффективно использовали войну ГП с ПиС, так теперь получают выгоду от предвыборного кризиса в Гражданской Платформе, самым явным образом манипулируя утечками информации из расследования и «чёрными ящиками», которые то и дело обещают передать польской прокуратуре, чтобы в последнюю минуту заявить, что это будет возможно лишь через какое-тот время.

Я слишком много писал об умственной отсталости польской элиты, о её малообразованности, отсутствии элементарных политических инстинктов, отсутствии реализма, чтобы мне хотелось повторять эти бессильные филиппики. Если круги, желающие считаться серьёзными и влиятельными, хотят компрометировать себя, если в их СМИ Путин вдруг из тирана-держиморды (с которым в качестве оскорбления сравнивали Качиньского) превратился в истинного демократа и друга, мираж «примирения» становится очередной пропагандистской дубинкой, которой истеблишмент колотит оппозицию, а важнейшим политическим аргументом становится то, что известный актёр глянул в глаза Путину и уверился, что он не притворяется, что он искренен, - вот это так по-польски. Даже плечами пожимать не хочется.

В балладе уже упоминавшегося мною Яцека Качмарского о Рейтане посол Репнин пишет царице о поляках – «с поляками – ведь это не политика, а просто воспитание детей». Увы, эти слова с тем же успехом мог бы российский посол написать в письме из Варшавы своему начальству сегодня.

http://ursa-tm.ru