Новые переводы Урсы.(с сайта Усадьба Урсы)

[Таллерова]

Polityka

Cezary Łazarewicz, wsp. Wanda Lacampe

Letnisko w domu śmierci
Gniewczyna - drugie Jedwabne

Цезарий Лазаревич (при участии Ванды Лакампе)

Дача в доме смерти
Гневчина - другое Едвабне

В селе Гневчина недавно выставлен на продажу дачный участок. Цена привлекательная, а участок имеет богатую историю. В 1942 году местные пожарные загнали туда своих еврейских соседей, пытали их и насиловали, а потом выдали немцам.

Чтобы рассказать всю правду, 81-летний Тадеуш Маркель ждал почти 70 лет. Он решил записать её в одну бессонную ночь три года тому назад.
- Я понял, что, если не расскажу о доме смерти, никто другой этого не сделает. Вместе со мной уйдёт правда, и всё будет забыто

Всё, что произошло в доме смерти, было вытеснено из памяти жителей села Гневчина в Подкарпатье. Никто не хочет узнать имена жертв, их фамилии, где они жили и чем занимались. Никто не оплакивает их смерть и не ищет могил.
- Я был уверен, что, опасаясь мести, никто не скажет правды, - говорит Тадеуш Маркель.
Он сам долгие годы дрожал от страха. Он боялся за дочерей, за деревянный дом, машину. Потому что в селе всё ещё жили участники тех событий, потом их сыновья, а теперь и внуки. Хотели бы они услышать правду о своих дедах? И как бы отреагировали на неё?
- Я постепенно начал побеждать страх, глядя на польского президента с кипой на голове рядом с сожжённым амбаром в Едвабне, - вспоминает Маркель. - Мне уже ничего не надо, подумал я. Я хочу только исполнить завещание, которое оставили мне те дети, глядя мне в глаза за мгновение до смерти.

*

Только в кино идущие на гибель угрожают своим преследователям. В реальности смерть сопровождается тишиной. Никаких просьб о помощи, никаких криков. Даже дети перед лицом смерти каменеют от страха.

В памяти наблюдателя остаются мельчайшие подробности. Он помнит спадающие, заплатанные кальсоны Лейбы Тринчера, их волочащиеся шнурки, в которых он путался босыми ногами. Помнит соседей, которые вытаскивают из дома Лейбу, его жену Шанглу и троих детей. Лейба, который видит винтовки, пытается собственным телом прикрыть семью, но жандарм концом дула показывает, чтобы он лёг лицом на землю. Поэтому Лейба делает шаг вперёд, но жандарм передумывает и дулом указывает на детей.

Первым идёт старший сын Тринчеров. Не сопротивляясь, он встаёт на колени и, опираясь на руки, приникает лицом к утоптанной земле двора. Звук негромок, словно пистон хлопнул. А потом на светлых волосах мальчика начинает расти рубиновое пятно.

Теперь лица Лейбы и Шанглы становятся серыми от ужаса. Потом рядом с мальчиком ложатся по очереди его младший брат (пистон хлопает) и самая младшая сестра (ещё один пистон).

Вот что 68 лет тому назад увидел из своего укрытия 12-летний Тадеуш Маркель, прежде чем убежал, не дожидаясь 15 остальных казней.

- Паника тогда парализовала мой разум, - говорит он.
Кто смотрел на всё это с другой стороны дома, так, как 10-летний Янек Заморский, тот видел два окна, колодец и часть двора. В большом окне стояли взрослые, а маленьком – дети. Стояли неподвижно, в молчании, и их становилось всё меньше.

Пожарные вытаскивали их по одному, вели на порог дома, открывали скрипучую дверь и выталкивали во двор. Остальным занимались жандармы и Винцентий Мяра, который брал жертв за ноги и тащил вдоль дома к большой яме, которую он выкопал на рассвете. И всё повторялось снова – возня в окне, скрип двери, хлопанье пистона, короткая пауза, шуршание по песку. И так 18 раз.

Сразу после этого жандармы уехали из села. Мяра с помощью команды Добровольной Пожарной Охраны утоптал землю за домом Лейбы, чтобы ничего не бросалось в глаза.

Вкладывая в недвижимость

Выставленный на продажу участок невелик и располагается в центре села Гневчина с трёхтысячным населением, между Лежайском и Ярославлем. На развалюху посреди участка владелец велит не обращать внимания. До войны тут был плохонький жилой дом. 30 лет тому назад провалилась крыша, поэтому хозяин разобрал лачугу, оставив только хозяйственную постройку – небольшую конюшню. Там уже тоже обваливается черепица.

- А вообще-то участок – супер, - говорит Эдвард Коженёвский, комендант местной Добровольной Пожарной Охраны, и убеждает, что на 6 арах (600 кв. метров) есть всё, в чём нуждается будущий хозяин: газ, электричество, вода, канализация.
- Территория очень привлекательная, прекрасно подходит для дачи для городских.

С участка виден стрельчатый костёл, ухоженные домашние садики, а в них часовенки с Девой Марией. Самый знаменитый гневчанин – руководитель варшавского восстания генерал Антоний Хрусьцель, памятник которому стоит перед школой.

Несмотря на все достоинства, местные не заинтересованы в покупке участка, поэтому цена выгодная – 15 тысяч злотых.

Коженёвские живут здесь 65 лет. Как говорит Эдвард Коженёвский, они купили участок у местного еврея Лейбы Тринчера, который после войны решил покинуть село. Почему? Откуда же это знать 54-летнему человеку, который никаких евреев в селе уже помнит?
- Может, у него были плохие воспоминания? – шутит он.
Если говорить о евреях, из детства он помнит только свои походы за картошкой в подвал. Он спускался по лестнице и видел провал, словно бы уходящий подземный коридор. Он спросил у матери, откуда взялась эта огромная дыра. Она ответила, что её прорыли содержавшиеся там евреи. Зачем? Не объяснила.
- Наверное, они хотели выбраться оттуда в поле , - догадывается сегодня владелец.

*

Тадеуш Маркель помнит, что евреи из Гневчины в начале оккупации старались жить нормально и не бросаться в глаза. Они продолжали торговать, но только с теми, кому доверяли. Тогда в селе уже создавалась новая элита, во главе которой встал солтыс со своими помощниками, называвшимися прислужниками, и довоенный ещё начальник Добровольной Пожарной Охраны Юзеф Лясек с командой (большинство из них – ближайшие соседи Лейбы Тринчера). ДПО сотрудничала с немецкой администрацией, помогая оккупантам следить за порядком в селе. Взамен пожарные могли организовывать воскресные развлечения с танцами и безнаказанно заниматься щупаньем.

Щупаньем местные называли поиски ценностей. Надо было выследить еврея и так запугать его, чтобы он отдал всё, что у него есть: золото, обувь, одежду. Пожарные щупали в одиночку или сообща. Сообща, когда евреи со страху стали прятаться от них по домам. Тогда они подъезжали к дому с насосом и лили через шланг воду в трубу до тех пор, пока дверь перед ними не открывалась. Брали выкуп и исчезали.

По словам Маркеля, в начале 1942 года евреи, напуганные щупаньем, стали укрываться у знакомых на окраинах села. Они ночевали в хлевах, в пристройках овинов, в лозняке у реки или на старой мельнице. В начале мая 1942 года комендант Лясек объявил большое щупанье. Пожарные вылавливали евреев в перелесках, вытаскивали из овинов. Взрослых и детей бросали на телеги и везли по селу к дому Тринчеров, который был реквизирован пожарными. Он находился в самом центре села. Евреев бросили в тёмный подвал с небольшим вентиляционным оконцем.

- Когда по домам пошли слухи, что пожарные закрыли евреев, я сразу туда побежал, - вспоминает Маркель.
Через приоткрытую дверь он вошёл внутрь и сел в сенях. Стал прислушиваться. В доме царила тишина, прерываемая сдавленными женскими стонами, доносящимися из подземной камеры.
- Я понимал только одно слово, которое звучало как плачущий сдавленный стон, - говорит он. – Мне тогда было 12 лет, и значительно позже я понял, что пожарные тогда насиловали одну из женщин.

*

Дом Лейбы Тринчера плохо годился для тюрьмы. Соседей ночью держали в подвале, днём перегоняли наверх, в большую комнату, где их стерегли вооружённые пожарные. Небольшая кухня служила дежуркой, где охранники совещались и пили водку. Узников по одиночку выводили на допросы. Тогда их брали вниз, в подвал без окон, который настолько заглушал крики, что их нельзя было услышать у дороги. Маркель говорит, что женщин насиловали поодиночке и группой. А мужчин стражники старались убедить, чтобы они указали место, где спрятали золото, деньги или одежду. Когда пленники пытались хитрить, им затыкали рот и клали спиной на табурет, запрокинув голову. Лили в нос воду до тех пор, пока арестант не указывал правильное место.

Именно тогда Лейба Тринчер признался пожарным, что у него ещё есть зимнее пальто и шляпа, и что он спрятал их у соседки-польки. К ней сразу же пошли помощники солтыса и сказали, что если она немедленно не отдаст еврейское барахло, то к ней придёт гестапо. Обычно этот аргумент действовал на самых стойких.

Через два дня допросов у евреев уже не было ничего, чем они могли бы откупиться от смерти. Тогда вызвали немцев. Поздним вечером из железнодорожной будки № 3 между Гневчиной и Горличиной пожарные по телефону уведомили оккупационную полицию в городе Ярославле, что «набралось много евреев, целых восемнадцать», и попросили решить этот вопрос.

Когда на следующее утро приехали четверо жандармов из Ярославля, нанятый пожарными Винцентий Мяра уже закончил копать яму за домом Лейбы. Жандармы здоровались с пожарными, в воздухе витал запах свежеиспечённого хлеба и колбасы, приготовленных для гостей – это запомнил 10-летний тогда Ян Заморский. Завтрак длился не более получаса. Потом сытые жандармы и пожарные взялись за работу. Одни вышли во двор, к колодцу и перезарядили оружие, другие пошли в дом, хватали жертв и ставили их под дула.

Об убийствах в доме Тринчеров могли рассказать лишь те, кому удалось избежать смерти от рук соседей. Но их было немного, и все они прежде, чем кончилась война, были выслежены пожарными и убиты.

Осенью 1942 года попался Нухим Лейзор. В комендатуру Вермахта, размещающуюся в гневчинской школе, его доставил один из пожарных. Нухим был расстрелян немцем через несколько дней за селом. Такая же судьба ждала в июне 1943 года Файбу и его сына Абрамчика, прятавшихся много месяцев на окраине села.

Дольше всех искали Лейбу (которого Маркель называет Лейба-второй, потому что не может припомнить его фамилии), единственного из семьи из четырёх человек, кому удалось вырваться из большого щупанья. Лейбу пожарные выследили в марте 1944 года. Они застрелили его у реки. Откуда у них было оружие? Но ведь они же были и партизанами. Только одно неизвестно, кожаные ботинки они велели ему снять ещё перед смертью или сняли их с трупа.

«Осталось от убитых семей восемь еврейских домов, - написал в воспоминаниях Маркель, - теперь уже заселённых соседями. Долго ещё обстукивали стены и срывали полы в поисках спрятанных денег этих нищих. Распарывали ещё тёплые перины, подушки и воротники на одежде в поисках золотых колец и цепочек».

Один только дом в Гневчине стоял пустой – дом Тринчеров.
- Никто из местных не хотел взять себе этот дом смерти, - говорит Маркель.

Ян Заморский, который после войны уехал из села, в каждый свой приезд пытался возвращаться к этому вопросу.
- Молчали или меняли тему. Никто не был заинтересован в том, чтобы выяснять это, потому что слишком много семей было замешано.

Тадеуш Маркель тоже уехал. Сначала на учёбу в Военной Технической Академии в Варшаву, потом на работу в Сталёву Волю.
- Я не знал никого, кому бы я доверял настолько, чтобы поговорить о том, что я видел, а Гневчина всё повторяла – этого не было, - вспоминает он.

*
Первым об уничтожении евреев в Гневчине вспомнил уже после войны крестьянин Ян Рыфа. Он хлопотал о получении в собственность хозяйства Адлеров, поэтому дал показания в суде, что вся их семья во время войны была убита Юзефом Лясеком. Лясек судили за сотрудничество с немцами. Он оправдывался тем, что действовал по приказу гестапо, потому что хотел жить.

О гневчинском убийстве стало известно во время политических процессов против АКовцев из Гневчины, которые шли после войны. Одним из обвинений, предъявленных тогда пожарным-АКовцам, было сотрудничество с оккупантами, состоявшее в помощи при охране евреев, содержавшихся в доме Тринчеров. Вызванные в суд свидетели из Гнвчины помнили немного, а пострадавших, которые могли бы представить свою версию событий, не было. В ходе процесса в конце 40-х годов была проведена эксгумация в саду, принадлежавшем семье Коженёвских.

В реестре гитлеровских преступлений в Польше, созданном Главной Комиссией Изучения Гитлеровских Преступлений, убийство в Гневчине приписано немцам – жандармам из Ярославля. Согласно данным Комиссии, в мае 1942 года они убили 16 человек (Маркель утверждает, что 18), фамилии и возраст которых частично удалось установить. Поэтому мы знаем, что самым старшим был Шмыхе Адлер, которому в день смерти было 43 года, а самые младшие – Лейзор Сандман и Лизор Тринчер – были годовалыми младенцами. Цалке Сандман было 3 года, Нухему Адлеру – 8, его брату Юзефу – 12, а сестре Уршуле – 10.

Тадеуш Маркель не согласен с постановлением Комиссии – это местные заказали немцам убийство. Они, таким образом, хотели убрать свидетелей изнасилований и пыток, захватить их дома, утварь, перины, подушки, одежду и обувь.

В гневичнских хрониках ДПО к военному времени относится только одна фраза: «Несмотря на трудности в нахождении средств на организационные цели, ДПО была для тех условий богатой и хорошо оснащённой пожарной охраной». Никакого упоминания об исчезновения из села полутора десятков соседей Маркель не нашёл и в костёльных хрониках.

Начальник ДПО Юзеф Лясек умер в 70-х, забытый, одинокий и отвергнутый семьёй. Большинство его подчинённых умерло в 70-е и 80-е годы. После смерти последнего, 7 лет назад, в местной газете написали, что он принимал участие в партизанских операциях и был за мужество награждён четырьмя Медалями Войска и один раз Крестом Армии Крайовей.

Вкладывая в недвижимость

Солтыс Гневчины Владислав Мазур признаёт, что продаваемый Коженёвским участок имеет кое-какой недостаток, но сразу же добавляет, что он не суеверен.
- Если бы суеверный человек захотел в Польше построить дом, то нигде не смог бы этого сделать, потому что на каждом участке кто-то когда-то умер.

Эдвард Коженёвский, в конце концов, признаёт, что когда-то на этом участке была массовая могила, но её давно уже нет.
- Это правда, что здесь немцы евреев убили и закопали, но потом их откопали и увезли на кладбище в Нехчалках.
Он уверяет, что земля вокруг дома чиста. Он много раз копал глубокие ямы для буртов на зиму и не нашёл даже косточки. В своё оправдание он ещё может сказать, что когда его родители приехали в Гневчину в конце войны и нашли свободный клочок земли в центре села, никто из местных ничего не сказал им о судьбах участка и его владельцев. Позже они узнали, что живут на массовом захоронении.

Есть другая проблема - из-за Тадеуша Маркеля Гневница становится известной. И на неогороженном участке уже появляются иностранцы с камерами. Ходят слухи, что евреи будут там памятник ставить.
- Нет такой возможности, чтобы каждому застреленному еврею ставить памятник на частном участке, - заверяет владелец. – Если хотят памятник, то пускай сначала землю выкупят.

*
Тадеуш Маркель описал военную историю Гневчины на 125 страницах. Для историка доктора Дариуша Либёнки, руководителя научного отдела Государственного Музея в Майданеке, это наиболее впечатляющий автобиографический документ, с каким он столкнулся.
- Редко бывает, чтобы кто-то, кто не был жертвой, без всякого принуждения давал такое свидетельство, - говорит он и добавляет, что достоверность описываемых деталей подтверждена историками.
Единственное, чего избегал в тексте автор, это фамилий палачей.
- В селе и так знают, о ком идёт речь, - говорит Маркель.

Два года тому назад фрагмент воспоминаний напечатал католический ежемесячник «Знак», но публикация осталась практически незамеченной. А Маркель хотел, чтобы о преступлении в Гневчине узнали все. Это стало целью его жизни.

Поэтому он рассылал свои воспоминания директорам окрестных школ, учителям, студентам. В ответ – тишина.
- Ужасная смерть наших соседей не пробудила в нас ни чувства вины, ни желания восстановить справедливость, - говорит он. – До сих пор действует правило молчания о нашей совиновности.
Село рассердилось на Маркеля.
- Кто он такой, чтобы обвинять наших родственников? – спрашивали люди.
- За эти рассылаемые им воспоминания его возненавидели, - признаёт Заморский.

Но Тадеуш Маркель уже не чувствует никакого страха:
- Кто одной ногой на том свете, тот ничего не боится.

PS Тадеуш Маркель умер 19 ноября этого года, незадолго до публикации этого текста. До самого конца он давал мне советы и оказывал помощь.

www.ursa-tm.ru