Анджей Бжезецкий
Андерс против Сталина
В безнадёжной борьбе за жизнь польских офицеров Андерс не мог выиграть у Сталина: их судьба решилась прежде, чем Андерс сделал первый ход.
Даже когда он смеётся, глаза не смеются никогда, чёрные, матовые и холодные – таким генерал Владислав Андерс запомнил Иосифа Сталина и таким описал его, спустя годы, в воспоминаниях. Он добавил ещё несколько подробностей: «невысокого роста, коренастый, довольно широкий в плечах, производит впечатление крепко сложенного мужчины». Польский генерал также заметил, что у Сталина был большой восточный нос, фотографии этого не показывали.
Сопровождая генерала Владислава Сикорского, а потом уже сам, Андерс вёл со Сталиным в Кремле долгие разговоры, в которых собеседники выступали как союзники, но в действительности вели игру за величайшую ставку: игру на смерть и жизнь десятков тысяч людей. Игру, один участник которой имел в на руках все карты и знал об этом. Андерс, также осознающий это, отмечал: «от него исходит огромное чувство власти». Наверняка, это чувство позволяло диктатору всегда вести беседу в спокойном и учтивом тоне.
Манера Сталина общаться с собеседником позволяла ему ввести в заблуждение многих государственных мужей, которые годами верили в добрые намерение «uncle Joe». У Андерса не было оснований верить в слова Сталина. И всё-таки, стремясь выполнить доверенное ему задание по созданию польской армии в СССР, он вынужден был опираться на заверения этого человека.
Стечение обстоятельств или предназначение
Прежде чем 3 декабря 1941 года Сикорский с Андерсом и польским послом Станиславом Котем встретились со Сталиным, у Андерса была возможность хорошо узнать русских, а потом большевиков. Ведь ещё во время Первой мировой войны он начинал службу в российской армии (в корпусе кавалерии Хана Нахичеванского), чтобы вскоре после этого воевать уже в польских рядах против России большевистской - во главе 15 Полка Познаньских Уланов, поскольку оказался хорошим военачальником.
Очередной контакт с советским государством был уже менее счастливым для Андерса. Ещё воюя против немцев в сентябре 1939 года, он был окружён Красной Армией, которая 17 сентября вошла на восточные территории Польши. Раненый, он попал – не без затруднений с советской стороны – в больницу. От судьбы других польских офицеров, о которых он потом безуспешно расспрашивал Сталина, его спасло счастливое стечение обстоятельств или, как сам он предпочитал считать, предназначение: автобус, на котором должны были вывезти во Львов Андерса с группой офицеров, сломался. Их должны были везти на следующий день. Генерал был в плохом состоянии: у него было кровотечение, он не мог ходить. После долгих препирательств ему было позволено остаться в больнице. Под эскортом НКВД он был перевезён в военный госпиталь на Лычакове. «Это предопределило то, что я не был вывезен в лагерь и не разделил судьбу моих друзей в Катыни».
Госпиталь был лишь краткой передышкой. После различных перипетий он оказался в львовской тюрьме Брыгидки, его содержали в ужасных условиях: в одиночной камере, в которой замерзала вода. Во время допросов в НКВД его то как «польского пана» обвиняли в предательстве международного пролетариата, то уговаривали вступить в Красную Армию. Перевезённый в начале 1940 года в Москву, он уже содержался в лучших условиях, то на Лубянке, то в Бутырке. Во время своего второго пребывания на Лубянке он имел возможность разговаривать с советскими заключёнными. Он писал: «Любая отрасль интересов и политики была тут представлена в изобилии». Именно тогда у Андерса была самая лучшая возможность глубоко изучить советскую систему и менталитет. Это были знания, которые позже оказались бесценными.
Из объятий смерти
После месяцев, проведённых в камере, ухо солдата безошибочно распознало отголоски противовоздушной артиллерии. Хотя растерянные охранники пытались убедить заключённых, что это учения, для него было ясно: война. Это давало надежду на перемены.
Между тем в Лондоне произошло нечто, что изменило судьбу Андерса. Ещё до нападения Гитлера на СССР загнанная в угол Англия пыталась приобрести расположение Кремля и с этой целью толкала премьера Сикорского на примиренческие жесты. Когда Гитлер, наконец, отдал приказ выполнить план «Барбаросса», Черчилль выступил с пламенной речью, заявляя о дружбе со Сталиным. Результатом стали польско-советские переговоры о правительственном договоре. Сикорский рассчитывал, что этот договор позволит полякам создать большую армию, которая станет аргументом в международной игре.
Премьер польского правительства совершил при этом несколько ошибок. Во-первых, он в слишком большой степени отдал переговоры англичанам, для которых вопрос польских границ не был в этом момент (и вообще, никогда уже потом не был) ключевым. Они склоняли Сикорского к «компромиссу» и к тому, чтобы он удовольствовался общими рассуждениями на тему будущего Польши. Подписанное 30 июля 1941 года соглашение, которое вошло в историю как «трактат Сикорский - Майский», вызвало кризис кабинета, и частью польских политических кругов было признано невыгодным. И действительно, в этом договоре – а ещё более в позиции англичан и неуступчивости Кремля – содержался зародыш позднейшего доминирования Сталина в Центральной и Восточной Европе. С другой стороны, трактат дал свободу десяткам тысяч поляков, содержавшихся в тюрьмах и лагерях, рассеянных на огромной территории СССР. Эти люди умирали каждый день, и любое промедление в договорённости с Кремлём прибавило бы к растущему числу жертв ещё следующие.
Человеком, который должен был принять на себя задачу вырвать соотечественников из объятий смерти, стал именно Андерс. Сикорский решился на это не без колебаний. Хотя в 1926 году Андерс выступил против Пилсудского, санация его ценила, и он при ней делал карьеру. А Сикорский санацию ненавидел. Кроме того, как заметил Владислав Побуг-Малиновский в своей «Новейшей политической истории Польши», «Сикорский боялся, как бы личные «амбиции» Андерса не толкнули его на путь «соперничества», тем более опасного, что всё указывало на то, что армия, которая должна была быть создана в России, будет значительно больше тех жалких остатков, которые после французской катастрофы были размещены в Шотландии».
«Польский ад», который так давал о себе знать в трагические минуты, и тут напомнил о себе. Ещё в СССР Андерса убеждали не брать в армию людей, связанных с санацией. Будучи солдатом, не политиком, он обрывал такие разговоры.
Голодные и босые
4 августа 1941 года в восемь часов утра Андерс вышел на свободу. Ошеломлённый воздухом и шумом улицы, он отмечает совершенно переменившееся отношение к нему советских функционеров: вдруг все сделались любезны и готовы помочь. Однако он не теряет бдительности.
Он приступает к работе согласно пописанному 14 августа военному договору. Первые разговоры с поляками, первые контакты с правительством в Лондоне и первые трудности в переговорах с советскими властями. Они требуют, чтобы армия была готова к 1 октября. Андерс знает, что это нереальный срок. Его удручает ещё одно: советские власти сообщают, что на территории их государства находится 1000 польских офицеров. А ведь генерал знает, что их должно быть около двадцати тысяч. «Цвет нашей армии находился в Старобельске и в Козельске. Но где они сейчас?»
Он посылает эмиссаров в лагеря. Они сталкиваются с иногда неприязненной, а иногда бестолковой советской бюрократической машиной. Лагерная администрация не хочет лишаться мужчин трудоспособного возраста, устраивает помехи. Впрочем, на столь огромных территориях сама природа создаёт проблемы в перемещении людей и информации. И всё-таки на сборные пункты, в частности, в Бузулуке прибывали поляки: истощённые, оголодавшие, босые и в лохмотьях. Андерс смотрит на них и понимает их судьбу – он помнит собственные гноящиеся, а потом замерзающие раны.
Вместе с военными прибывают женщины и дети. Это увеличивает проблемы со снабжением. Советские власти, прикрываясь военными трудностями, не доставляют Андерсу соответствующего числа продуктовых пайков, средств гигиены и одежды. Он ведёт унизительные переговоры, чтоб хоть немного улучшить условия жизни своих солдат и гражданских.
Разговоры со Сталиным
Именно об этих трудностях и о судьбе ненайденных польских солдат Сикорский и Андерс хотят разговаривать со Сталиным в декабре 1941 года. Проблемы снабжения Сталин обосновывает войной; он также убеждает, что все поляки освобождены. Андерс требует найти офицеров. Сталин – ещё уверенный, что правда о преступлении лежит укрытая в земле и там навсегда останется – произносит слова, которые станут фундаментом «катынской лжи». Итак, он отвечает Андерсу: «Они сбежали». Андерс спрашивает: «Куда они могли убежать?». Звучит ответ: «Ну, в Манчжурию».
Диктатор мастерски ведёт разговор. Когда он слышит, что без соответствующих поставок невозможно будет подготовить боеспособную армию, он внушает полякам, что они не хотят воевать. Для польского солдата этот упрёк звучит исключительно горько, особенно из уст человека, ещё недавно верившего в дружбу с Гитлером. Сталин также убеждает собеседников, что если формирующаяся польская армия перейдёт в Иран, то англичане смогут использовать её для боёв на разных фронтах, даже на Дальнем Востоке. И опять наносит точный удар: ведь поляки хотят кратчайшим путём попасть в Польшу и воевать за неё.
Решения, принятые во время этого разговора со Сталиным, принесли лишь частичные результаты. Через три месяца Андерсу сообщили, что СССР ограничивает продуктовые пайки для польской армии. Это означало голод – особенно для гражданских.
18 марта 1942 года в полшестого вечера Сталин принял Андерса для разговора. Опять возвращается вопрос пропавших офицеров.
Андерс:
- До сих пор не явились офицеры из Козельска, Старобельска и Осташкова. Они наверняка должны быть у вас.
Сталин:
- Я отдал все приказы, чтобы освободить их. Говорят даже, что они на Земле Франца Иосифа, а ведь там нет никого. Не знаю, где они. Зачем нам удерживать их? Может быть, они находятся в лагерях на территориях, занятых немцами, разбежались.
Он говорил это почти ровно через два года после того, как окончательно решил их судьбу.
Сталин был прав
Это по приказу Андерса Юзеф Чапский, один из будущих создателей парижской «Культуры», ездил по СССР в поисках польских солдат. Его «Старобельские воспоминания» показывают пробуждавшиеся надежды. «Мы ожидали, что друзья наши, сосланные на далёкие острова, прибудут к нам в июле-августе, то есть в тот единственный период, когда навигация на этих морях возможна», - писал Чапский.
В этой борьбе Андерс не мог выиграть у Сталина: судьба офицеров решилась весной 1940 года. Но ему удалось достичь договорённости в вопросе эвакуации части поляков с территории СССР. Вскоре, перед лицом большой смертности, необходима стала вторая эвакуация – общим числом 115 тысяч человек. Она произошла поспешно, хотя Андерс не хотел ликвидировать подчинённые ему пункты, потому что это означало приговор для всех тех, кто не успел добраться до его армии, армии Андерса. Сталин уже реализовал план подчинения себе Польши при помощи «собственных поляков», сплотившихся вокруг послушных коммунистов и Зыгмунта Берлинга (сбежавшего из армии Андерса). Атмосфера сгущалась. Последние недели на советской земле для людей Андерса – это были слежка, аресты, иногда похищения.
Армию Андерса ждала долгая дорога через Ближний Восток и Италию, с кульминационной битвой за Монте Кассино; его II Польский Корпус закончил войну взятием Болоньи. Оказалось, что Сталин был зловеще прав: рядом с союзниками у этой армии не было шансов воевать за польскую землю. А после 1945 года большинство солдат и сам генерал остались в эмиграции.
Хотя на военном пути в 1942-1945 годах Андерс и его солдаты участвовали не в одном бою, знавали и триумфы, и унижения, никогда не встретились они с таким противником, каким мог быть только Сталин.
Цитаты генерала Андерса и из разговоров со Сталиным взяты из воспоминаний:
Владислав Андерс, «Без последней главы. Воспоминания 1939-1946 годов», Варшава, 2007.
Tygodnik Powszechny
Andrzej Brzeziecki
Anders versus Stalin
Ответить с цитированием