Вероучение "Богородичного центра" представляет собой яркий пример религиозного синкретизма. В нем причудливо переплелись языческие, индуистские, гностические, каббалистические, оккультные, христианские (как православные, так и католические) и прочие мотивы. Отправной точкой мировоззрения БЦ является искаженное учение о Пресвятой Богородице как о Женском начале в Боге. Мария как божество может отождествляться с разными Лицами Святой Троицы (чаще всего со Святым Духом), а также с Софией Премудростью Божией. И здесь следует отметить, что представления БЦ о Святой Троице носят модалистический характер. При этом само понятие женственности разводится к двум полюсам: позитивному – в лице Божией Матери, и негативному, в лице "даймоны" и большинства представительниц женского пола. Вообще весь человеческий род изначально делится на три категории: святые, грешники (прельщенные дети Адама) и проклятые (дети Евы от змия-искусителя). Под явным влиянием идей фрейдизма, главным мотивом греховной деятельности человека (в первую очередь, женщины-матери) признается эротическое влечение. По мнению идеологов БЦ, и супружеская и сыновняя любовь должны сублимироваться в преданность Деве Марии – истинной Матери человечества. В настоящее время Святая Дева заключает с человечеством Новейший Завет, Завет Духа, что влечет за собой новую волну откровений, харизматических даров и особой "богородичной" святости. Она связана с посвящением человечества Непорочному Сердцу Девы Марии, в результате чего посвященные получат от Богоматери новое "сердце" (в понимании БЦ, личность, душу). Главным действующим лицом Третьего Завета, имеющего ярко выраженный эсхатологический характер, является Сама Божия Матерь. В этот период Ей, апокалиптической "Жене, обличенной в солнце" (Откр.12:1), предстоит вступить в последнюю борьбу с мировым злом ("красным драконом" (Откр.12:3)), после чего последует преображение мира – "брак Агнца". Особая роль в период Третьего Завета отводится Руси, для которой наступает период расцвета, прежде всего расцвета святости. Вокруг "Новой Святой Руси" должны будут объединиться все народы и мировые религии.
"Премудрость Божия, – говорит "марианский" "доктор богословия" "священник" Викентий Давыдов, – очень загодя, очень задолго до проявления в открытую, до Откровения и Слова, готовила сердца к восприятию этой беспрецедентной, уникальной новизны, которая подается сейчас на престолах Марианских Откровений". Действительно, каждый из элементов, нашедших свое выражение в вероучении БЦ имеет глубокие религиозные, философские, культурные, исторические и социальные корни, причем ими же и исчерпывается, так что никакой "беспрецедентной, уникальной новизны" догматика БЦ не несет. В настоящей главе мы попытаемся, не вдаваясь глубоко в вероучительные особенности описываемых религиозно-философских течений, проследить историческую канву тех процессов, которые могли прямо или косвенно оказать влияние и, отчасти, предопределить развитие "богородичного" учения. Мы так же попытаемся выявить причастность марианских течений к формированию глобальной антихристианской религии.
1. Язычество
Как уже говорилось, ключевым моментом в религиозной системе БЦ является учение о существовании женского начала в Боге. Подобное учение можно найти практически во всех древних религиях. Оно проявляется в различных формах. Речь может идти, как о безличных мужском и женском начале (внутри божества – в пантеизме или в качестве двух противоположных космических полюсов – в дуализме), так и о супружеской паре верховных божеств (в политеистических религиозных системах). При этом достаточно трудно провести четкую грань между божеством языческой мифологии и персонифицированным космическим принципом, т.к., по выражению А.Ф. Лосева, "язычество не знает опыта личности". В различных религиозно-философских системах варьируется также и степень активности женского начала (или божества). Древнейшие религии наделяют женское начало большей степенью активности в процессе мироустроения. В первую очередь следует назвать одну из самых древних и самых распространенных религиозных форм – культ Матери-Земли. Наиболее ранние свидетельства о существовании этого культа относятся к эпохе неолита (вероятно, несколько десятков тысяч лет до Р.Х.). В качестве примера можно привести греческую богиню Земли Гею, породившую из себя Урана-небо, Старуху-Мать Кунапипи (австралийская мифология), Эка Абаси (африканская мифология) и множество других ранних религиозных верований. С Матерью-Землей в древности связывали все виды плодородия, включая рождение детей. После родов ребенка обычно полагали на землю (иногда роды происходили прямо на земле). "Дитерих интерпретировал это действие как посвящение ребенка земле, Tellus Mater, которая является его истинной матерью. Гольдман считает, что положение малыша (или больного и умирающего) на землю "…" призвано дать ему соприкоснуться с магическими силами Земли. По мнению других исследователей, посредством этого ритуала ребенок получает душу, которая входит в него из Tellus Mater", а после смерти возвращается обратно. Итак, для раннего религиозного сознания Мать-Земля – это "источник силы "души" и плодовитости".
Здесь так же следует упомянуть Маха Деви – одну из многочисленных персонификаций шакти – энергии-супруги бога Шивы (Брахмы) (индуизм, тантризм) и Великую Самку поднебесной (даосизм). В данном случае женское начало является активным принципом, реализующим пассивный или скрытый мужской принцип.
Далее можно встретить религии, в которых мужское и женское начала представляются равными, симметричными полюсами, создающими единый дуалистический космос. Это принципы инь и янь, лежащие в основе дуалистической концепции древнекитайской философии, Отец-Мать в зороастризме. К этому же типу относится большинство политеистических религий. В них представления о Великой богине-Матери, начиная примерно с III-го тысячелетия до Р.Х., трансформировались в мифы о богинях-женах. Для ближнего востока это Исида, Астарта, Иштар, Тинит, Маат и пр. Для греко-римского мира это Гера, Деметра, Кибела, Теллус, Церера, Диана и пр. Подобные религиозные представления можно найти практически во всех древних верованиях народов мира. В большинстве мифологий богиня-Мать соотнесена с умирающим и воскресающим богом или богиней, причем именно она рассматривалась в качестве источника жизненной силы и бессмертия. Отсюда преимущественная связь богини-Матери с различными тайными культами и мистериями. Одна из самых знаменитых мистерий древнего мира – элевсинская – была связана с именем богини Деметры (культ просуществовал с XVII в. до Р.Х. по 396 г. н. э.). В основу мистического действа полагался миф об умирающей и воскресающей дочери Деметры Коре. Раз в два года жрецы элевсинского культа совершали "великие посвящения". По дороге из Афин в Элевсин над посвящаемым совершали ряд приготовительных ритуалов, символизирующих его смерть. Но главные действа происходили в элевсинском святилище – телестерионе. Они разыгрывались как грандиозная драма, в которой после мрака, устрашающих криков, нечеловеческих страхов раздавалась гармоничная музыка и разливался чистый свет. После совершался так называемый "священный брак" (иерогамия) и инициируемый становился мистом. Мистериальное посвящение являлось отголоском древних ритуалов посвящения Матери-Земле. Через него "мист получал бессмертие, становясь сыном богини посредством прикосновения к некоему сексуальному символу. Символически он как бы рождался заново от богини".
Наряду с элевсинскими мистериями существовали и другие культы, связанные с почитанием богини-Матери. Это фригийский культ богини Кибелы и Аттиса, ассирийский – Иштар и Таммуза, египетский Исиды и Осириса, сирийский – Афродиты (Астарты) и Адониса и пр. Культы богини-Матери всегда имели ярко выраженный эротический характер. Это могло проявляться, как в чистом виде (оргии, имитировавшие процесс космогенеза, священная проституция и т.п.), так и в сублимированном (акты самооскопления и членовредительства). При этом скопчество связано с оргийностью не только диалектически, как отрицание эроса и пола, но и детерминологически.
Стоит отдельно упомянуть об Афине. Она, подобно Коре, была не богиней-женой, а богиней-девой, дочерью верховного бога Зевса и олицетворяла собою мудрость. Мифы об Афине имеют много общего с последующим учением о Софии.
Со временем происходит осмысление роли женского начала в различных философских системах. Классическая эллинская философия сформулировала, пожалуй, универсальный для большинства мифологий принцип: мир возникает из хаоса, который в процессе космогенеза дифференцируется на два начала – мужское и женское, причем женское, более материальное, остается образом хаоса, а мужское, духовное, имеет оплодотворяющее и оформляющее значение, являясь не столько отцом космоса, сколько его творцом, демиургом. Подобные мысли встречаются у пифагорейцев, Платона (+ок.347 г. до Р.Х.) (Тимей, 50d), Аристотеля (+322 г. до Р.Х) (Физика, I. 192а. 5-20). В эллинской философии великая богиня-Мать превращается в безликую материю. Она уже не мать космоса, а только "восприемница" и "кормилица". Плотин, чье учение впитало в себя "почти все философские системы предыдущего античного развития", вслед за Аристотелем называет материю "не-бытием" "hm() ("noЭнн. I 8, 3). И тем не менее, многие великие философы (Пифагор, Платон, Аристотель, неоплатоники Ямвлих, Прокл и др.) принимали участие в мистериях.
Сам Платон напрямую связывает религиозную жизнь язычества с демоническими силами и дает оригинальное объяснение мистериальной эротике. В диалоге "Пир" он говорит о боге Эроте как о "великом демоне". "Демоны эти многочисленны и разнообразны, и Эрот – один из них". Их предназначение – "быть истолкователями и посредниками между людьми и богами, передавая богам молитвы и жертвы людей, а людям наказ богов и вознаграждения за жертвы" (Пир, 202е-203). Эрот – спутник и слуга богини Афродиты, а поскольку Платон различает Афродиту "небесную" и "пошлую" или "всенародную" (Пир, 180d), то и любовь (эрос) в его философской системе подразделяется на возвышенную, "небесную" (т.н. "платоническая" любовь) и пошлую. При этом платоническая любовь предполагает "рабство "предмету любви" во имя совершенствования" (Пир, 184c). Подобное разделение имеет место и в системе неоплатоников, но здесь "всенародная" любовь уже приобретает негативную окраску. На самом деле, разница между двумя типами платоновского эроса иллюзорна. Первый тип эроса является всего лишь неудачной попыткой сублимации второго типа.
Уже у Платона можно найти и первое упоминание о Софии как о Мировой Душе (Филеб, 30с-е). По учению Платона, София есть "нечто великое и приличествующее лишь божеству" (Федр, 278d). Но только в позднеантичном неоплатонизме концепция Софии приобрела особое значение. София неоплатоников представляет собой необходимое связующее звено в последовательной цепи эманаций между центральным понятием Единого и множественностью феноменального мира. Согласно Платину, София является "сущностью" бытия (Энн. V 8, 5).
Таким образом, статус и значение женского начала сильно колеблются в различных религиозных и философских системах, начиная от активного рождающего начала древних культов Великой богини-Матери, и кончая платоновским демиургизмом, где роль женского принципа низведена до наипассивнейшего минимума. Отчасти это объясняется тем культурным и общественным положением, которое занимала женщина в то или иное время: от главенствующего – в древнем матриархальном обществе до крайне униженного – в античном. "Вместе с тем необходимо подчеркнуть, что женский образ в каждой культуре предельно антиномичен: одну половину женского лика, как писал Б. Фридан, составляет "образ добропорядочной, чистой женщины, достойной преклонения, и вторую – женщины падшей, с плотскими желаниями". Каждая культура содержит и "темный" и "светлый" лики женственности". В соответствии с ними в различных религиозных системах мы встречаем злых и добрых богинь, а порой оба лика сочетаются в образе одной богини. Уже в архаичном образе Матери-Земли сливаются воедино добро и зло. Великая Мать, согласно древним мифам, не только дарует жизнь, но и забирает ее. Земля порождает растительность и человека, но она же производит на свет хтонических чудовищ. Ярким примером женской амбивалентности является так же индуистская богиня Деви, имеющая благие ипостаси: Парвати, Ума, Гауари, Аннапурна и грозные: Дурга, Кали, Чанди, Махешвари и пр. Как бы то ни было, можно выделить одну характерную для всего языческого, "андроцентрического" мироощущения особенность: верховное божество или творческий принцип наделен мужскими свойствами и, поэтому, для космогенеза нуждается в женском начале. Вот почему женский принцип, какую бы малую роль он не играл, непременно сопутствует верховному мужскому божественному принципу. А, поскольку язычество (религия и философия) вносило в область внутрибожественных отношений принцип половой дифференциации, взаимоотношения между мужскими и женскими божествами (внутри андрогинного божества), а так же – между божеством и человеком строились по образу брачных отношений (иерогамии) и носили эротический характер. И это вполне естественно, т.к. язычники строили свои представления о Боге по образу представлений о человеке, в силу чего эротический элемент в представлениях о Боге отсутствовал только в богооткровенной ветхозаветной религии, в которой не человек "создавал" себе бога по своему подобию, а Бог открывался человеку. Невозможность истинного богообщения, а, следовательно, непонимание Божественного Промысла, неизбежно приводила язычника к представлению о Создателе как о "ребенке, играющем в шашки" (Гераклит)3. А отсюда религиозная жизнь (как, впрочем, и культурно-социальная) представлялась ему неким театральным действом, игрой. "Что же это за игра?" – спрашивает Платон. И сам же отвечает: "Жертвоприношения, песни, пляски, чтобы уметь снискать к себе милость богов" (Законы, VII 803c). А, поскольку демон Эрот признается медиатором между людьми и богами, то он, по слову того же Платона, "становится "…" предводителем на празднествах, в хороводах и при жертвоприношениях" (Пир, 197d). Языческий ритуал – это игра, но это не бездушный обряд или формальность. "По существу, это была попытка механическим путем обрести духовную свободу". Посредством мистерий язычество стремилось разрушить свою природную ограниченность и преодолеть онтологический разрыв между падшим человеком и Богом, но до воплощения в мир Христа Спасителя это было невозможно. Поэтому, вместо желанного общения с Истинным Богом, человек вступал в общение с падшими духами, ошибочно признавая их богами (Пс.95:5). Это общение происходило в состоянии транса или экстаза. Пребывая в состоянии "одержимости богом" языческие мистики, а среди них было не мало женщин, могли толковать "волю богов", "пророчествовать" и даже творить ложные чудеса. Таким образом, посредством мистической практики язычества, в человеческую жизнь вторгалась страшная реальность присутствия падших духов, являющихся источником всякого заблуждения (Ин.8:44).
В отличие от язычества, ветхозаветный иудаизм не приписывал Богу никаких признаков мужского или женского пола. Правда, еще до Рождества Христова в иудаизме возникла проблема, связанная с почитанием женского начала в Боге. Во-первых, библейские книги Притчей Соломоновых, Премудрости Соломона и Премудрости Иисуса, сына Сирахова излагают сложное для толкования учение об олицетворенной Божественной Премудрости (Хохма’), что дает повод интерпретировать ее как некий женский принцип при Божественной Сущности. Во-вторых, в период первого Храма по всей Палестине и среди еврейского населения Элефантины был распространен культ богини Ашеры (вероятно, аналог финикийской Астарты, вавилоно-ассирийской Иштар или египетской Исиды), "супруги" Бога Яхве. Об этой нечестивой практике мы находим упоминания и у библейских пророков (Иер.7:17-18; 44:17; косвенно Ам.8:14). В-третьих, в связи с ассиро-вавилонским влиянием (например, изучением иудеями в вавилонском плену халдейской магии), возможно еще до Рождества Христова происходит зарождение каббалистической традиции. Иудаизм также оказался достаточно восприимчивым и к эллинской мудрости. Яркий пример синтеза двух культур можно найти в творениях Филона Александрийского (+45 г.), где, в частности, говорится о Софии. В ранних произведениях Филон, говоря о "Софии", называет ее "Матерью и Кормилицей Вселенной". Правда у позднего Филона понятие "Софии" смешивается с понятием "Логоса".
Что же касается ветхозаветных представлений об отношениях между Богом и человеком, то они порой выражаются в аллегорической форме, изобилующей эротической символикой и напоминающей об языческих мотивах священного брака (напр., в книге Песнь песней, Ос.2, Иез.16 и пр.). Здесь следует дать некоторое пояснение. Дело в том, что понятие "эрос" встречается и в святоотеческой литературе. Оно означает сильное влечение, любовь. Подобно неоплатоникам, отцы отличают искаженный эрос от преображенного. Но, если в молитвенной практике язычества мы встречаемся с проявлением искаженного эроса, возведенного в степень религиозного метода, то молитва ветхозаветных праведников является примером чистой, возвышенной любви к Богу. "Мы веруем, – говорит святитель Игнатий (Брянчанинов), – что в сердце человеческом имеется вожделение скотоподобное, внесенное в него падением, находящееся в отношении с вожделением падших духов; мы веруем, что имеется в сердце и вожделение духовное, с которым мы сотворены которым любится естественно и правильно Бог и ближний, которое находится в гармонии с вожделением святых Ангелов".
2. Секты первых веков христианства
Христианство наследовало от неповрежденного иудаизма представление о Боге как о трансцендентном, непознаваемом Существе, не имеющем половых характеристик. Христианский Бог Отец несет в Себе идею отечества исключительно по ипостасному свойству, и не нуждается, ни в богине-Матери для рождения Бога Сына, ни в матери-материи для творения космоса.
В первые века своего существования христианству пришлось столкнуться с древними религиозными представлениями, что привело к образованию множества сект, причем ближневосточный мистицизм породил харизматические секты, а эллинский интеллектуализм – гностические.
По методологии выработки своего вероучения, гностики являются одной из первых в истории синкретических сект (I-IIIвв.), поэтому гностицизм, приживался на любой культурной почве. Нет смысла описывать бесчисленные гностические системы. Их суть метко и лаконично выразил В.В. Болотов, назвав гностицизм "философией пессимизма". Отметим лишь несколько важных моментов.
В учении целого ряда гностических сект (напр., валентиниан и др.) в качестве низшего женского эона плеромы (полноты) фигурирует София. В результате своего страстного влечения к Отцу София выпала из плеромы, породила эон Христа, а также демиурга и дьявола, и, в конечном счете, стала Душой Мира и "матерью всего сущего". Воплощение Христа произошло вследствие схождения Софии и демиурга на Деву Марию. Как уже было замечено, концепцию Софии вполне можно считать наследием западного язычества. В то же время ряд исследователей отмечает влияние на гностиков идей буддизма. "София "…" валентинианцев "…" имеет непосредственный коррелят в буддийской Праджне/Праджняпарамите ("Мудрость"/ "Совершенство Мудрости") и как мифологема, и как космосообразующий принцип, и как "дизайнерское" начало в мире". Учение о Софии Небесной и Софии-Ахамот (падшей Софии), вероятно, является отзвуком платоновского деления богини Афродиты на "небесную" и "всенародную". Таким образом, здесь нашли свое выражение представления об амбивалентности женского начала.
Любопытно, что БЦ, вобрав в себя некоторые вероучительные и методологические особенности гностицизма, формально очень схож с современным ему и не менее опасным для Церкви харизматическим движением монтанистов (IIв.) – идейным антиподом гностицизма. Монтанисты были одной из первых харизматических сект в христианстве. Духовный лидер этого движения, фригиец Монтан, провозглашал себя пророком Святого Духа Параклита, возвещающим новый завет Бога с человечеством и скорый конец света. В своих многочисленных "пророчествах", которые читались за богослужением, Монтан призывал к непослушанию церковным властям и требовал от последователей крайнего аскетизма. Для нас имеет большое значение и то, что сам Монтан, вероятно, одно время был жрецом "Матери богов" – Кибеллы .
Нечто среднее между гностиками и монтанистами представляла иудео-гностическая эзотерическая секта елкезаитов или самсеев (IIв.). По их учению Адам обладал истинной религией, но через женщину, воплощение греха и заблуждения, подпал под влияния злого начала – материи. Для поддержания среди людей истинного богопочитания Господь посылал в мир Своего Духа в лице ветхозаветных праведников, но современники не понимали их и искажали истинную религию. Единственными обладателями истины сектанты считали себя. Для их учения также характерна хилиастическая идея, которую принимали даже ранние святые отцы (Папий Иерапольский (+ок.165), Иустин Философ (+ок.166), Ириней Лионский (+202) и др.). В учении древних харизматических сект и в характерной для первых веков христианства хилиастической идее уже намечается концепция Третьего Завета, периоде предапокалиптического земного благоденствия Церкви, Царствия Небесного на земле.
Помимо упомянутых идей, в вероучении БЦ нашли свое отражение взгляды целого ряда других раннехристианских сект. Упомянем лишь о модалистах (IIIв.), учивших о том, что Три Лица Святой Троицы являются модусами Единого Бога, как бы масками, которые Он примеряет и о манихеях (IIIв.), для дуалистического учения которых было характерно представление о материи как о зле.
Наконец пришло время поговорить и об искажениях, связанных с неверным почитанием Пресвятой Богородицы. Судя по всему, первое свидетельство о культовом почитании Божией Матери относится к ереси коллиридиан (IVв.). Она представляла собой синтез культа богини Астарты с поклонением Божией Матери.
Православное почитание Богородицы как литургический культ складывается лишь к V-му веку. После III-го Вселенского Собора (431 г.) культ Божией Матери получил мощное развитие, но, говоря о Деве Марии, Церковь по сей день "избегает догматических определений. Она прибегает к языку молитвенной поэзии", поэтому православное учение о Божией Матери не имеет догматического оформления, и является предметом молитвенного созерцания Церкви. За столетия своего существования православный культ Божией Матери украшался новыми молитвословиями, иконографиями и богородичными праздниками, но никогда не выходил за рамки ортодоксальности. Пожалуй, до появления "Богородичного центра" Православный Восток не имел "марианских" сект. Что касается вопроса о Софии, то в восточной традиции Премудрость Божия всегда ассоциировалась со Второй Ипостасью Святой Троицы – Божественным Словом (ср.: 1Кор.1,24), иногда – со Святым Духом (напр., св. Феофил Антиохийский (+186), св. Ириней Лионский). Иначе обстояло дело на Западе. Уже у блаженного Августина (+430), богослова и мыслителя во многом предопределившего путь развития католического богословия, встречается учение о Нетварной Софии, отождествляемой с Божественным Логосом и Тварной Софии, которую автор называет "Невеста-Сион", "Дочь Сиона", "Мать-Иерусалим" или просто "наша Мать". Здесь же следует упомянуть и о другом западном философе и богослове, который считается "отцом схоластики", Боэцие (+524). В трактате "Утешение философией" он описывает явление ему Философии в образе женщины с горящими глазами. И, хотя, скорее всего, мы имеем дело с художественным приемом, этот образ оказал значительное влияние на развитие средневековой софиологии.
3. Рыцарство и католицизм
По прошествии "темного" Х-го века и трагического разделения Церквей (1054 г.), наступает эпоха крестовых походов (1096-1270г г.). В этот период в Европе происходит нарождение особого социального класса – рыцарства. Раннее средневековье для нас интересно в первую очередь тем, что в это время (конец XI – начало XIIв.) на волне рыцарской культуры возникает, так называемый, культ Прекрасной Дамы. Он зарождается на юге Франции, в Провансе, оттуда переходит в северную Францию, а далее – в Германию, Англию и Италию. Во Франции создателей и пропагандистов этого культа называли трубадурами или труверами (от фр. – "изобретать"), в Германии –миннезингерами ("певцами любви"). Исследователи указывают целый ряд культурно-социальных причин для возникновения культа Прекрасной Дамы: улучшение положения женщины в обществе, открытие в эпоху раннего средневековья языческих поэтов (например, Овидия), частные интересы вассалов и странствующих менестрелей, но главная причина заключалась в другом. Весь западный мир оказался оторванным от благодатных корней церковной традиции. И нет ничего удивительного в том, что в лице рыцарства запад создал особый, отличный от церковного, этический идеал. Не имея представления о возвышенном Божественном эросе, рыцарство стало проповедовать преображающую силу утонченно-чувственного эроса. Согласно рыцарским кодексам чести, рыцарь должен был культивировать в себе особые добродетели, что было возможно лишь при помощи куртуазной любви – "Минне" (Minne). Рыцари считали, что истинная любовь – это "высокая любовь к даме, к жене своего сеньора. Та же любовь, которая удовлетворяется в браке, не высока. Высока та, которая включает и подчинение, и преклонение. Отсюда – разработанная процедура любви". Взаимоотношения между рыцарем и дамой скреплялись обрядом посвящения, который кощунственно имитировал таинство брака. С этого момента рыцарь был обязан непрестанными подвигами прославлять имя своей Дамы, страдать и томиться от любви к ней, не надеясь при этом на взаимность (напрашивается параллель с идеей священного брака и практикой самооскопления во фригийском культе Кибелы). И действительно, "избраннице сердца поклонялись как богине", а выработанный церемониал уподоблялся мистериальному. Кроме того, рыцарский культ Прекрасной Дамы был призван возродить идеал "платонической любви". Но даже "глубокие черты аскетичности, мужественного самопожертвования, свойственные рыцарскому идеалу, теснейшим образом связаны с эротической основой этого подхода к жизни и, быть может, являются всего-навсего нравственным замещением неудовлетворенного желания". Рыцари ставили перед собой утопическую цель – без Божией помощи, посредством культа чувственной любви, преобразить себя и мир. "Однако в своей этической функции рыцарство то и дело обнаруживает несостоятельность, неспособность отойти от своих греховных истоков. Ибо сердцевиной рыцарского идеала остается высокомерие, хотя и возвысившееся до уровня чего-то прекрасного". Именно поэтому подлинный смысл куртуазной любви заключен не столько в поклонении объекту любви, сколько в переживаниях ее субъекта. Не случайно в лирике трубадуров героиня практически лишена индивидуальных черт, а любовь превращена в "веселую науку" (от фр. le gai saoir; la gaie science). По существу весь образ жизни рыцаря, с его строгим регламентом и бесконечными ритуалами возрождал языческие представления о жизни как об игре, в которой роль женщины искусственно завышалась.
На рубеже XI-го и XII-го веков возникает целый ряд религиозных сект, объединяемых общим названием "нищенствующие братья" (катары, альбигойцы, патарены, богомилы, арнолдисты, вальденсы и пр.). Они ставили перед собой задачу возрождения благочестия первых христиан. На практике это были манихеи (часть из которых некогда обосновалась в Равенне и Болгарии). Подобно древним манихеям, они придерживались крайнего дуализма, считая все материальное, в первую очередь – плоть, источником зла и греха, а душу – божественной узницей, томящейся в оковах плоти. "Поэтому ради спасения души предполагалось "…" изнурение плоти либо аскезой, либо неистовым разгулом, коллективным развратом, после чего ослабевшая материя должна выпустить душу из своих когтей". То обстоятельство, что куртуазная культура зародилась именно в Провансе, далеко не случайно. На юге Франции, в городе Альби к XI-му веку сложилось мощное манихейское движение, последователи которого по названию города стали именоваться альбигойцами. Доподлинно о них известно очень мало. Например, они много говорили о любви, как божественной, так и земной (папской столице, Риму (лат. Roma) они противопоставляли любовь (т. е. "Roma" наоборот – amor). Несомненно огромное влияние альбигойского движения на формирование куртуазной культуры трубадуров (кстати, достигшей наибольшего расцвета именно в Альби). Поэтому, когда в 1209 г. папа Иннокентий III объявил против альбигойцев крестовый поход (т. н. "альбигойские войны" (XIII-XIVвв.)), что в свою очередь послужило поводом к рождению инквизиции (т. н. "первая инквизиция"), вместе с сектантами-альбигойцами была уничтожена и куртуазная культура. Спасаясь от инквизиции многие "нищенствующие братья" поступали в орден францисканцев. Вполне вероятно, что западный культ Мадонны обязан своей популярностью именно "нищенствующим братьям", из среды которых он перекочевал к францисканцам, а уже с их помощью был ассимилирован и развит официальной католической церковью.
Формализм в западной культуре предопределил основные тенденции в развитии католического богословия и породил схоластику. В результате чего средневековое богословие, изначально ориентированное на Римское право, переняло черты рыцарских кодексов. Суть Искупления Христом человеческого рода свелось к принесению "удовлетворения" (satisfakcio) Богу Отцу, "оскорбленному" преступлением Адама, что неминуемо требовало кровопролития. О несостоятельности "юридической" теории Искупления в самой своей основе свидетельствует риторический вопрос, заданный Господом ветхозаветному пророку Иеремии в связи с почитание израильтянами языческой богини: "Но Меня ли огорчают они? говорит Господь; не себя ли самих к стыду своему?" (Иер.7:19). Это ложное представление о Боге как о жестоком, обидчивом и мстительном Существе делали средневекового человека безответным в его неистовом устремлении к Небу.
В то же самое время (XIIв.) калабрийский аббат Иоаким Флорский (+1201 г.) проповедовал наступление Третьего Завета (Завета Святого Духа), который, по его мнению, должен был наступить после Ветхого Завета (Завета Отца) и Нового Завета (Завета Сына). Иоаким Флорский чаял нового излияния благодатных даров Святого Духа, и, хотя его учение впоследствии было осуждено католической церковью как ересь, оно явилось красноречивым симптомом того, что в западном мире наступил духовный голод.
Это ощущение пустоты вскоре стало всеобъемлющим. К XII-му веку в западном сознании началась серьезная трансформация: на смену тяжеловесной романской культуре (X-XIIвв.) пришла возвышенная готика (XII-XVвв.). В это время, и в искусстве (архитектуре, декоре, музыке и пр.), и в человеческих душах происходило "безудержное рвение ввысь, вплоть до невесомой трактовки всего устойчиво-неподвижного и всего устойчиво-осуществленного", это был "взлет с целью вообще превратить все материальное в духовную невесомость".
Лишившись источника подлинно духовной жизни, Запад создал утонченно-душевную культуру, характеризующуюся склонностью к аффектам, экзальтации и даже некоторой истерии. Отсюда вполне закономерно, что средневековое католичество было пронизано унаследованным от язычества ужасающим ощущением близости демонических сил. В борьбе с демонами, напоминания о которых встречались на каждом шагу (достаточно вспомнить лепнину готических храмов или книжную миниатюру), каждый член Церкви воюющей был обязан явить себя рыцарем. По мнению ряда исследователей, именно страх средневекового человечества перед "жестоким" Богом и "вездесущими" демонами стали причиной того, что "весь готический пыл обратился на Царицу небесную Марию, Деву и Мать". Согласно свидетельству апостола Иоанна Богослова, "совершенная любовь изгоняет страх" (1Ин.4:18), а если в душе гнездится страх – в ней нет места совершенной любви, но зато есть место низменной. Как утверждают современные психологи, "вследствие неосознаваемого влияния тревожности "…" "происходит" возрастание сексуальных потребностей". Можно встретить и более смелое утверждение: "половое возбуждение есть одна из форм истерии". Может быть не в столь резкой форме это было понятно и средневековому человеку, и, "в силу того, что небесная любовь обрела свое сосредоточие в одном образе "Девы Марии", любовь земная сделалась родственной дьяволу. Женщина – это грех, так виделась она великим аскетам, и так же воспринималась она в античности, в Китае и Индии". О несовершенстве женской природы учил и Аристотель, чья философия была взята за основу западной схоластикой. По причине этого несовершенства, женщина считалась более подверженной влиянию нечистой силы и предрасположенной к колдовству. Фомой Аквинским было разработано учение об "инкубах" и "суккубах". Некоторые схоласты даже учили о том, что дьявол входит в силу лишь через женщину. Показательно, что на ведовских процессах, устраиваемых инквизицией, из всех обвиняемых в колдовстве две трети составляли женщины.
Недобрая репутация женщин отчасти усиливалась статусом женщины в некоторых средневековых сектах. Например, у катаров женщина объявлялась существом сатанинским, и поэтому сектантами отвергался институт брака. Но, в то же самое время, у катаров и вальденсов женщина имела право быть священником. Средневековая история знает примеры, когда роль женщины в сектах была весьма высока. Так гулельмиты учили о том, что только женщина может спасти человечество и т.о. открыть новую эру в его истории. Свою основательницу Гулельму (+1281 г.) сектанты считали воплощением Святого Духа. Инкорнацией Святого Духа считали женщин и псевдо-амальрикане. Таким образом, и в древней, и в средневековой культуре мы встречаемся с идеей тесной связи женщины с духовным миром, причем явления этого мира могут иметь, и Божественную, и демоническую природу. Средневековая "идея связи женщины с потусторонним миром обусловлена представлением об "инаковости" женщины, взглядами на нее как на "другого". Женщина потому "ведьма", что она "святая". "…" Эта амбивалентность женской природы является неким инвариантом, который присущ андроцентричной культуре как таковой".
Хотя куртуазное мировоззрение было фактически искоренено первой инквизицией, оно оказало огромное влияние на формирование западного сознания, особенно – религиозного. Здесь в первую очередь следует иметь в виду католическую мистику, которая в своей методологии уклонилась от царского пути трезвенной православной аскезы и опустилась до уровня языческой психотехники. Подобно опыту "естественных" религий, "мистический опыт католичества – антропологичен, в нем напрягается и вибрирует человеческая стихия, человек тянется к объекту своей любви – Богу и доходит до экстаза пьянящего, страстного". Эта "страстность" находит разнообразное выражение в медитативной практике западных "святых". Наиболее откровенно она выражена в "мистике любви" (Катарина Сиенская, Тереза Авильская, "блаженная" Анжела и пр.), "которая часто сопровождается сексуальными аффектами" и – в более завуалированной форме – в "мистике страданий" (Франциск Ассизский) или "мистике Сладчайшего Сердца Иисуса" (Маргарита-Мари Алакок), с их "мистическим анатомизмом" и "эротическим самомучительством".
В контексте православного религиозного опыта католическая мистика не может восприниматься иначе, как прелесть. Вот, что пишет о причинах и проявлениях прелести замечательный православный подвижник и иссихаст Григорий Синаит (+ок.1345 г.): "Прелесть, говорят, в двух видах является, или, лучше сказать находит – в виде мечтаний и воздействий, хотя в одной гордости имеет начало свое и причину "…" Первый образ прелести – от мечтаний. Второй образ "…" начало свое имеет "…" в сладострастии, рождающемся от естественного похотения. В этом состоянии прельщенный берется пророчествовать, дает ложные предсказания "…" бес непотребства омрачив ум их сладострастным огнем, сводит их с ума, мечтательно представляя им некоторых святых, давая слышать их слова и видеть лица". Сначала католические иерархи и богословы-схоластики осознавали "прелестность" подобного религиозного опыта, но со временем, некогда трезвый, но потерявший духовные ориентиры, западный ум стал видеть в католической мистике проявление святости.
По мере профанации религиозной жизни, в ней усилился элемент игры. Это утверждение хорошо иллюстрируется развитием средневековых мистерий, которые из литургического действа, совершаемого священнослужителями в храме, превратились в религиозную драму, исполняемую актерами на городской площади. Отсюда можно заключить, что необходимость в игре появляется тогда, когда предмет религиозного (эстетического и т.д.) созерцания отрывается от реальности и абстрагируется. Ибо, "когда предмет знания абстрактен, а процесс его познания очень жизнен и напряжен, то в силу неудовлетворенности самого предмета образуется бесплодное воспаление и разгорячение этого процесса "…" Это кровяное разжжение вообще характерно для всякого мистического сектанства". В отличие от католической мистики, православная "чужда чувственности и отличается трезвенностью. Ей остается чужд культ адорации св. даров вне причащения "…" так же как и культ сердца Иисусова, сердца Богоматери, пяти ран и под. Вообще в мистике православия не только не поощряется, но и всячески изгоняется воображение, которым человек старается чувственно представить и пережить духовное".
Вполне закономерно, что в контексте "полуязыческого" западного мироощущения Богородица незаметно начинает ассоциироваться с богиней-Матерью и, в некотором смысле замещает Христа. И в этом католицизм упрекают не только светские ученые, но и церковные. Образ Пресвятой Девы (Madonna) также сливается с куртуазным образом Прекрасной Дамы (Donna), причем "слияние образов Прекрасной Дамы и Девы Марии позволяет говорить даже об эротическом отношении к Мадонне". Это смелое утверждение можно подкрепить, сославшись на одну характерную черту католического изобразительного искусства. Лик Девы Марии, в отличие от изображения Христа, не имел четко выработанного иконографического канона, и поэтому, начиная с раннего средневековья, западное искусство воплощало в образе Мадонны свои представления о женской красоте. Уже в XII-м веке лик католической Мадонны сильно отличался от православного образа Богородицы.
Кратко перечислим некоторые вехи формирования культа Мадонны на Западе. XI-XII века – возникли особые молитвословия, посвященные Деве Марии. Их авторы Петр Дамиани (+1072 г.) и Бернар Клевросский (+1153 г.). Излюбленным сюжетом готического искусства становится коронование Царицы Небесной. В честь непорочного зачатия Девы Марии лионские каноники установили праздник, ставший в XIV-м веке практически повсеместным. XIII-й век – с именем преподобного Доминика (+1221 г.) связано появление особой медитативной молитвы Святой Деве по четкам – "Розарий". В конце XIV-го века символическим образом непорочного зачатия становится изображение Богоматери в виде Апокалиптической Жены, обличенной в Солнце. XV-й век – Бернардин Сиенский (+1444), горячий сторонник принятия догмата о непорочном зачатии, составляет ряд служб Деве Марии. К этому же веку относится и составление "Мессы Марии". XVII-й век – с именем Иоанна Еудеса (Иудея -?) (Eudes) связано появление культа Непорочного Сердца Божией Матери.
4. Средневековые мистики
Поворотным пунктом в истории европейской цивилизации явилась эпоха Возрождения (XIV-XVIвв.), сменившая готику. В этот период происходит реанимация античных (языческих) представлений о человеке, не учитывающих данности первородного греха, что в конечном итоге привело к культу человеческого тела и нравственной разнузданности. Антропоцентризм ренессанса порождает гуманизм и утопизм (безбожный эквивалент хилиазма). Бог отступает на второй план, вследствие чего религиозные представления характеризуются бессистемностью и адогматичностью. Смешение различных культур становится благодатной почвой для появления новых антисистем. Гуманисты, принимая эстафету у гностиков, пытались осуществить синтез христианства с античными мистическими учениями и, таким образом, создать универсальную мистическую религию. Все это стало причиной невиданного доселе расцвета оккультизма. Возникают синкретические секты, эзотерические общества, мистические ордена, масонские ложи, причем часть из них образовалась вследствие вырождения рыцарско-монашеских орденов (тамплиер, госпитальеры, розенкрейцеры). "Побочным, но очень характерным продуктом ренессансного увлечения оккультным стало распространение демонических культов. С другой стороны, вместе с кризисом средневекового сознания и средневекового уклада жизни в народных низах рос страх перед дьяволом и его слугами. Пик демономании и "охоты на ведьм" вопреки широко распространенному мнению приходится не на "мрачное" средневековье, а именно на эпоху Возрождения".
Во многом, интерес к темной мистике подогревало появление в Европе каббалы, в которой нашли свое отражение элементы восточной мистики, пифагорейства, неоплатонизма и гностицизма. Это произошло в XIII-м веке, тогда же была написана одна из самых авторитетных каббалистических книг "Зохар". Каббала вводит концепцию шехины ("шехина" буквально переводится с еврейского как "присутствие", "обитание"), которая одновременно является, и женским началом в боге Эн-Соф ("не-нечто"), и божественным присутствием в мире. Это присутствие представляет собой цепь божественных эманаций-сефиротов. Одним из высших сефиротов является София-Хохма. Следует отметить, что, хотя София-Хохма и занимает более высокое положение в иерархии эманаций, нежели гностическая София, она еще не является Душой Мира. Это значение она приобретет в более поздних софианских построениях, а в каббалистической системе функция Идеи идей отводится Адаму-Кадмон. В каббале нашла свое выражение идея иерогамии ("зивуг"): "соитие признается в каббале основной категорией миротворения". Более того, "по учению каббалистов единственный канал, через который благодать Божия изливается на человека, – это брак". Интересно также отметить, что иногда каббалисты называют сефироты "божественными ликами" или "лицами"3. Наконец, каббала считает Бога причиной зла в мире и признает переселение душ.
Очевидное увлечение оккультными науками и особенно каббалой, а так же реакция на схоластический застой в религиозной жизни Запада породили особый род средневековой мистики. Нам следует обратить серьезное внимание на это мистическое течение, т.к. его интуиции оказали особо сильное влияние на формирование "марианской" доктрины. Во-первых, средневековые мистики воскресили учения о Софии, которого древняя Западная Церковь практически не знала. Во-вторых, они впервые в истории христианской мысли возвели Софию в ранг "Идеи идей" мира. Здесь в первую очередь надо сказать об "отце западной софиологии" Якове Бёме (+1621 г.), и его последователях. Но самое главное для нас заключается в том, что именно в этой среде оформилось учение о воплощении Софии в лице Девы Марии. Ассоциация Софии с Богородицей уже была намечена католическими святыми Хильдегард из Бингена (+1179 г.) и Генрихом Сузо (+1366 г.). Последнему София представлялась в образе Прекрасной Дамы, "Возлюбленной", которой он должен был служить как рыцарь. "В его мистике, – замечает отец Георгий Флоровский, – повторяется вся эротика Миннезанга". Здесь же следует упомянуть и Валентина Вейгеля (+1588 г.), в трудах которого встречается выражение "София-Мария". Но несомненное первенство в этом вопросе следует вновь присудить Якову Бёме. Трудно переоценить его значение для последующей софиологии и мариологии. Основным источником его построений была каббала. По учению Бёме, София – Сотворец и Мать мира, космическая посредница между Богом и творением. Она является отражением нетварной Божественной Мудрости – Святого Духа, которого Бёме называет "Духом-Матерью". Саму Софию он именует Небесной (или Божией) Девой, которая для рождения в мир Спасителя "взяла душу Девы Марии и облекла ее новым чистым одеянием святых стихий". Взаимоотношения между визионером и Софией строятся по принципу отношений между мужем и женой: "О жених мой, – восклицает София, обращаясь к Бёме, – как мне хорошо в браке с тобой. Со всей страстью своей поцелуй меня "!? -д.И." в силе мощи твоей, ибо я хочу показать тебе все мои сокровища и обрадовать тебя моею сладкою любовью". Комментарии излишни. К сказанному добавим, что вслед за каббалистами Бёме считает Бога источником зла в мире. Его доктрину развивали многочисленные последователи: Джон Пордейдж (+1683 г.), Джейн Лид (+1704 г.), Иоанн Георг Гихтель (+1710 г.), Готфрид Арнольд (+1714 г.) Иоанн Яков Вирц (+1858 г.) и пр. Сюда же можно отнести и католическую святую Анну Катарину Эммерих (+1824 г.). В 1670 г. Пордейдж и Лид организовали "Филадельфийское общество", члены которого исповедывали Софию своей телесной матерью, а себя считали софийными существами, рожденными в мудрости. Своей задачей Филадельфийское общество ставило восстановление совершенного человека, воссоединение Церквей, мир и рай на земле. Вирц считал себя пророком, вестником Царствия Божия на земле, Царствия Святого Духа (Третьего Завета). Он создал "Общество Назареев" и призывал своих последователей присягнуть на верность Небесной Матери (Софии-Марии), которую, вслед за Бёме, считал своей подругой, матерью и супругой одновременно.
Вероятно под влиянием "софианской" мистики возникла и чисто "марианская". Ее родоначальником можно считать католического святого Луи Мари Гриньон де Монфора (+1716 г.), который учил о необходимости совершенного посвящения своей жизни Деве Марии. "Пречистая Дева Мария, – писал Монфор, – есть как бы великая литейная форма Господа Бога, созданная Духом Святым. "…" У этой формы есть все божественные черты; всякий, кто брошен в эту форму и кто дает себя обработать, получает в ней все черты Господа нашего Иисуса Христа, истинного Бога. Это происходит мягко, "…" без больших мучений и трудов". Учение Монфора породило великое множество марианских орденов, обществ, братств и пр. Конечно подобные общества существовали и раньше, но лишь после распространения учения Монфора они приобрели особый мистический характер.
Труды западных визионеров произвели серьезный переворот в католическом сознании. Во-первых, образ Софии, традиционно ассоциировавшийся со Христом получил ипостасную автономию. Во-вторых, София сблизилась (вплоть до отождествления) с Ипостасью Святого Духа и, т.о., стала активным субъектом мироустроения, причем и Святой Дух и Его "отражение" – София приобрели феминные черты. И, наконец, произошло отождествление "Небесной Девы" – Софии с Девой Марией. А, поскольку средневековое учение о Софии отчасти заменило собой древнее учения о Матери-Церкви, Дева Мария, ко всему прочему, стала провозглашаться еще и Матерью-Церковью. Как уже говорилось, западная религиозность приобрела антропоморфные черты, А для антропоцентричного мироощущения "не может быть ничего ценнее веры в человечность "курсив авт. -д.И." Божественной Премудрости". Параллельно с "вочеловечением" Софии в католическом сознании происходит процесс обожествления Девы Марии. Матерь Божия постепенно отрывается от человечества и смещается в область божественного, все сильнее приобретая черты Великой богини-Матери. В XIX-м веке эти тенденции были закреплены новым католическим догматом "О непорочном зачатии Девы Марии" (1854 г.).
Ответить с цитированием