15 июня 1932 г. московские газеты сообщили о том, что в Берлине на восьмидесятом году жизни скончался старый революционер, один из первых швейцарских марксистов Карл Моор1.Отмечая в напечатанном в “Известиях” некрологе многочисленные заслуги Моора перед международным рабочим движением, Карл Радек вспоминал, что, получив “значительное наследство”, Моор помогал жившим во время первой мировой войны в Швейцарии большевикам, а после Февральской революции “переехал в Стокгольм, где оказывал помощь заграничному представительству большевиков”2. В некрологе не указывалось, однако, что источником этого “неожиданно” полученного Моором наследства 3 было немецкое правительство, по заданию которого он в конце весны 1917 г. “переехал” в Стокгольм. Об этом историки узнали только во второй половине 1950-х гг., когда документы секретного архива германского министерства иностранных дел времен первой мировой войны стали доступны для изучения. В свете этих документов выяснилась роль Моора как “особо доверенного агента” немцев и чуть ли не основного их посредника в сношениях с Заграничным Бюро (представительством) ЦК большевистской партии4.
На поддержку пораженчески настроенных элементов обеих фракций РСДРП немцы выделяли значительные средства. Вместе с тем из документов германского внешнеполитического ведомства неясно, каким путем, когда и сколько точно из отпущенных средств в действительности попадало к большевикам5. Известно, например, что предложение Моора “передать в распоряжение ЦК (большевиков) некоторую сумму денег” обсуждалось на заседании Центрального Комитета 24 сентября (7 октября) 1917 г. Но, как видно из опубликованного протокола этого заседания, ЦК постановил денег от Моора не брать и “всякие дальнейшие переговоры по этому поводу считать недопустимыми”6. С одной стороны, эти данные подтверждали, что Моор пытался выступить в качестве посредника при передаче немецких денег большевикам. С другой, документальный характер публикации протоколов склонял историков к принятию официальной версии о том, что партия от предложенных Моором денег решила отказаться, посчитав его, по выражению Б. И. Николаевского, “слишком запачканной личностью”7.
На самом же деле, как свидетельствуют публикуемые здесь документы из так называемых “особых папок” Секретариата ЦК и Оргбюро за 1923—1927 гг., члены Заграничного Бюро ЦК большевиков в течение 1917 г. неоднократно получали денежные субсидии от Моора. В документах указываются точные суммы полученных на партийные нужды субсидий в иностранной валюте. Более того, данная публикация является на сегодня единственным строго документированным свидетельством получения большевистской партией денег от агента немецкого правительства в 1917 г.8
Имя Карла Моора практически неизвестно сегодняшнему российскому читателю. Не считая отведенных Моору нескольких абзацев в опубликованных еще в 1926 г. воспоминаниях Радека, упоминания о нем (да и те часто с ошибками) можно встретить только в некоторых изданиях ленинских трудов и партийных документов9. За рубежом Моору повезло больше. Его имя часто упоминается в работах о швейцарском социал-демократическом движении, одним из лидеров которого он был долгие годы10. Непосредственный интерес к личности Моора возник после того, как стало известно о его сотрудничестве с правительствами центральных держав во время первой мировой войны и сразу после нее11. В 1970 г. было опубликовано даже два специально посвященных Моору исследования: статья английского историка X. Шурера “Карл Моор — немецкий агент и друг Ленина” и основанная на большом количестве ранее не изученных документов из швейцарских, немецких и австрийских архивов монография известного швейцарского историка и архивиста Л. Хааса “Карл Вайтел Моор. 1852—1932: жизнь для Маркса и Ленина” 12 .
Кто же такой Карл Моор и как складывались его отношения с большевиками?
Карл Вайтел Моор родился 11 декабря 1852 г. в швейцарском городе Фрайбурге13 в семье местного аристократа Эрнста Стоклина и уроженки кантона Ааргау Марии Анны Моор. Стоклин не пожелал, однако, признать новорожденного своим законным сыном, и мальчику пришлось дать фамилию матери. В 1859 г. Мария Моор вышла замуж за богатого австрийского барона Бюретте фон Олефельдта, благодаря чему ее сын смог получить хорошее образование в швейцарском и немецком университетах14. В начале 1870-х гг. во многом под влиянием Парижской коммуны у Моора появляется интерес к марксизму; он заводит знакомство с видными социалистами в Германии и Швейцарии. С конца 70-х гг. он принимает активное участие в работе запрещенной в то время социал-демократической партии Германии. Весной 1881 г. власти Баварии высылают Моора из страны, и в сентябре того же года он переезжает в Базель, где сотрудничает в либеральной газете и занимается пропагандой социалистических идей среди местных, рабочих. С 1889 г. Моор живет в Берне. В 1894—1906 гг. он возглавляет редакцию главного органа швейцарских социал-демократов газету “Бернер Тагвахт” и руководит бернским социалистическим рабочим движением, интересы которого он затем долгие годы представлял в городском совете и кантональном парламенте 15.
На протяжении своего почти тридцатилетнего пребывания в Берне Моор оказывал помощь многим политическим эмигрантам из Российской империи — от народовольцев и лидеров первой польской социалистической партии “Пролетариат” до большевиков-ленинцев. В 1904 г. он завязывает контакты с учившимся тогда в Бернском университете Карлом Радеком, а в августе того же года знакомится с В. И. Лениным на социалистическом конгрессе в Амстердаме. Как отмечает Л. Хаас, высказанные Лениным идеи были с симпатией восприняты Моором, находившимся в то время на левом фланге швейцарской социал-демократии16. В 1913—1914 гг., когда спор о правах на оставленное РСДРП московским фабрикантом II. П. Шмитом наследство был вынесен на обсуждение в Международное Социалистическое Бюро (координационный орган II Интернационала), Моор, будучи его членом, активно поддержал сторону Ленина против меньшевиков17. В начале первой мировой войны Моор поручился перед швейцарскими властями за высланных из Австрии Ленина и Г. Е. Зиновьева. Благодаря ходатайству Моора большевистские лидеры получили разрешение на въезд и пребывание в Швейцарии. Более того, в течение 1915 г. Моор несколько раз вносил в Бернскую окружную управу денежный залог (по 100 швейцарских франков), требуемый для продления пребывания Ленина в стране18. Через Моора, по данным австрийских дипломатов, осуществлялась одно время связь между Лениным и находившимся в 1915—1917 гг. в Скандинавии Я. С. Ганецким19.
В середине января 1916 г. Ленин подал прошение бернским властям о продлении ему вида на жительство без внесения дополнительных залогов. В этом написанном рукой Моора и лишь дополненном и подписанном Лениным документе содержится упоминание о состоявшейся годом ранее беседе, в которой приняли участие начальник бернской полиции X. Чуми, Моор и Ульянов (Ленин)20. Упоминание о личной встрече Ленина с Мором заслуживает внимания, поскольку является единственным известным свидетельством об их непосредственном контакте в Швейцарии за годы первой мировой войны.
По крайней мере, начиная с 1913 г. и до возвращения в Россию все сношения Ленина с Моором происходили через жившего в Берне большевика Г. Л. Шкловского21. Трудно сказать наверняка, чем было вызвано такое осторожное поведение Ленина. Возможно, у Ленина вызывали опасения слишком тесные связи Моора с швейцарскими властями или, уже после начала мировой войны, с правыми немецкими социал-демократами. Не исключено также, что до Ленина доходили слухи о прежних связях Моора с немецкой разведкой в Швейцарии, одно упоминание о которых не могло не заставить предельно осторожного в своих контактах большевистского лидера избегать каких бы то ни было открытых сношений с ним22.
Вопрос о том, когда именно Моор начал сотрудничать с немецким правительством, требует окончательного выяснения. Английский биограф Моора X. Шурер, например, считает, что уже в начале мировой войны он информировал немецких дипломатов в Швейцарии о деятельности политэмигрантов-интернационалистов, особенно большевиков23. Швейцарский историк Л. Хаас приходит к более сдержанному заключению, отмечая, что активные контакты Моора с германским посланником в Берне бароном Гисбсртом фон Ромбергом и помощником военного атташе д-ром Вальтером Нассе документально подтверждаются не ранее начала марта 1917 г. Независимо от немцев Моор был доверенным агентом помощника австрийского военного атташе в Берне полковника Вильгельма фон Айнема24. Хаас также считает, что Моор принимал участие в организации и финансировании переезда ленинской группы из Швейцарии через Германию в Россию в апреле 1917 г25. Возможно, предоставленные Моором через Ганецкого 35 тыс. швейцарских франков и 30 тыс. немецких марок предназначались как раз для финансирования ленинского путешествия26.
В начале мая 1917 г. Моор (“Байер”) информировал Пассе и Ромберга о своих беседах с представителями пацифистского крыла РСДРП (обеих фракций), во время которых русские социал-демократы выразили готовность принять финансовую помощью для ведения мирной пропаганды в России на определенных условиях. Субсидия должна была быть предоставлена наличными, в виде частного пожертвования от лица, пользующегося доверием в их среде. В качестве наиболее подходящего кандидата для передачи “пожертвований” Моор указал себя27. Через две недели по заданию Ромберга он выезжает в Стокгольм, где в течение лета передает членам Заграничного Бюро ЦК большевиков частями 73 тыс. шведских крон. Всего в 1917 г. От Моора было получено 113 926 шведских крон (или 33 214 американских долларов, ценность которых сегодня, конечно, во много раз выше)28.
По крайней мере часть этой суммы Заграничное Бюро ЦК получило еще до июльских дней. Об этом и о том, на что эти деньги были потрачены, сообщал Радек в адресованном Ленину из Стокгольма 3(16) июля 1917 г. письме: “Мы (Боровский, Ганецкий и Радек.— С. Л.) не получили еще от Вас ответа насчет распределения денег, полученных нами. Ввиду необходимости подготовки конференции29, посылки людей для переговоров с левыми в Германию, напечатания французского листка о конференции мы принуждены, не дожидаясь Вашего ответа, расходовать деньги”30. В ответном письме, написанном “после долгих недель вынужденного перерыва” 17(30) августа, Ленин настоятельно советовал стокгольмским большевикам быть предельно осторожными в сношениях с Моором: “Но что за человек Моор? Вполне ли и абсолютно ли доказано, что он честный человек? что у него никогда и не было и нет ни прямого ни косвенного снюхивания с немецкими социал-империалистами? Если правда, что Моор в Стокгольме и если Вы знакомы с ним, то я очень и очень просил бы, убедительно просил бы, настойчиво просил бы принять все меры для строжайшей и документальнейшей проверки этого. Тут нет, т. е. не должно быть, места ни для тени подозрений, нареканий, слухов и т. п.”31 Если принять во внимание факт многолетнего знакомства и сотрудничества Ленина и Радека с Моором, подобное предостережение большевистского лидера могло означать, что к тому времени у него имелись серьезные основания подозревать Моора в связях с немецким правительством32.
Судя по всему, о своих подозрениях Ленин также поставил в известность ЦК партии в Петрограде, Когда в сентябре 1917 г. от Моора поступило очередное предложение о передаче средств для партии, Центральный Комитет “ввиду невозможности проверить действительный источник предлагаемых средств” и “истинные цели предложений Моора” решил от его услуг отказаться33.
Отказ от финансовой помощи в сентябре еще не означал, однако, прекращения сотрудничества. Напротив, через членов Заграничного Бюро большевистский ЦК продолжал поддерживать регулярные контакты с Моором. Характер этих контактов как до, так и непосредственно после прихода к власти большевиков, определенно указывает на то, что они видели в Мооре посредника, полезный неофициальный канал связи с немецким правительством 34. Первые месяцы 1918 г. Моор проводит в Петрограде, являясь своего рода советником Ленина по вопросам мирных переговоров с немцами. Одновременно он пытается по заданию Ромберга склонить большевистское правительство к принятию условий, более приемлемых для немецкой стороны35. Вскоре после заключения Брест-Литовского мира Моор едет в Берн, чтобы помочь наладить контакты между немецким посланником Ромбергом и только что назначенным полпредом РСФСР в Швейцарии Я. А. Берзиным36. В июле он отправляется в Берлин консультировать советскую делегацию на переговорах по дополнительным соглашениям по Брест-Литовскому договору и в начале августа возвращается в Москву в компании советского полпреда в Германии А. А. Иоффе и члена делегации Л. Б. Красина.37
Приезд Моора в Москву вызвал резкое возражение со стороны неожиданно “прозревшего” Шкловского, который находился в то время в Берне в составе советской дипломатической миссии и, видимо, узнал там много нового о своем прежнем покровителе. “Обращаю Ваше внимание на К.
Моора,— писал Шкловский в личном письме Ленину 14 августа 1918 г.— Он немецкий агент, купленный за деньги агент. Доказательств более чем достаточно и никакому сомнению не подлежит. Я уверен, что он нам много зла принес во время своего пребывания в России (при заключении Брест[ского] мира и наступлении немцев)”38. В конце письма Шкловский призывал под любым предлогом выслать Моора из Советской России. Трудно сказать, отдавал ли себе Шкловский отчет в том, что сообщаемое им о Мооре уже давно Ленину известно. Годом I раньше, в августе 1917 г., лидер большевиков сам предостерегал членов Заграничного Бюро ЦК от прямых контактов с Моором. Реакция же Ленина на письмо Шкловского, похоже, совершенно не соответствовала ожиданиям корреспондента. Промолчав, Ленин переслал письмо Радеку, который незамедлительно обрушился на Шкловского с обвинением в распространении “инсинуаций” против товарища Моора39.
Тем временем Моор благополучно поселился в “Метрополе”, продолжая пользоваться расположением Ленина, привилегиями старого революционера и гостя большевистского правительства. Моор оставался в России до начала марта 1919 г., успев за это время принять участие в работе первого конгресса Коминтерна и даже поставить перед Лениным вопрос о возвращении ему хотя бы части средств, предоставленных когда-то большевикам в эмиграции40.
Последующие два года Моор живет в Европе. Сперва в Стокгольме, откуда сразу же по приезде подробно информирует германский МИД о настроениях в большевистском правительстве. Затем в мае 1919 г. он перебирается в Берлин, где в качестве “эксперта по русским делам” консультирует немецких дипломатов во время переговоров в Версале, пытаясь убедить их в необходимости сближения с Советской Россией41. С этой же целью Моор добивается создания особых условий для содержащегося в берлинской тюрьме Радека, который был арестован вначале февраля 1919 г. за участие в коммунистическом восстании. В его камере устраивается своего рода политический салон, посещаемый видными дипломатами, военными и политиками. “Прямая дорога,— пишет английский биограф Моора,— вела из „политического салопа" Радека в берлинской тюрьме к Рапалло”42.
Но в 1919 г. до Рапалло было еще далеко. Потребность нового правительства Германии в посреднических услугах Моора резко сократилась, и вскоре, видимо, его контакты с немцами прекратились вообще. Архивы внешнеполитического ведомства не сохранили донесений Моора после 1919 г. Известно, что в начале 1920 г. он возвратился в Берн.
В новых условиях большевики тоже, по-видимому, не находили Моору особого применения. Предлагаемые им периодически через советских дипломатов различные услуги и информацию Москва, судя по всему, оставляла без ответа. Его попытки получить в берлинском полпредстве въездную визу в Советскую Россию также ни к чему не привели43.
В июне 1921 г. Моор решил обратиться с личным письмом к Ленину, в котором просил о содействии в получении визы для себя и своего секретаря Мартина Гёбеля. Свою просьбу Моор объяснял желанием увидеть собственными глазами те изменения, которые произошли в Советской России со времени его отъезда44. Ленин, однако, не очень спешил отвечать своему бывшему покровителю. Он переслал письмо Моора другому его бывшему протеже Зиновьеву, который на обороте этого письма написал свое весьма определенное заключение: “По-моему, промолчать и в Москву ни его, ни его секретарей пока не пускать”45. Так, видимо, и было сделано. Не дождавшись ответа, Моор в сентябре отправился в Ригу, чтобы добиваться разрешения на въезд в Россию уже в непосредственной близости от границы4б.
В ноябре 1921 г. Моору наконец удалось приехать в Москву, где он сразу же возбудил ходатайство о возвращении ему тех денег, которые он давал членам Заграничного Бюро ЦК большевиков в Стокгольме в 1917 г. Как видно из публикуемых ниже документов, этот процесс растянулся почти на шесть лет, в течение которых Моору пришлось затратить много усилий и вынести немало унижений. Получив причитавшуюся ему сумму, во многом, как он считал, благодаря содействию Бухарина, Моор осенью 1927 г. навсегда уехал из Советской России47. Почти всеми покинутый, он провел последние годы жизни в одном из берлинских санаториев. В конце мая 1932 г. он оформил брак с одной из медсестер санатория, эмигранткой из России Верой Еремеевой, которая была моложе его на 36 лет. Через три недели, в ночь на 14 июня Моор скончался48.
Известие о его смерти дошло до Москвы в тот же день. Некролог поручено было написать Радеку, знавшему Моора, пожалуй, больше других. Со свойственным ему пафосом Радек призывал “коммунистический пролетариат” склонить “свои боевые знамена” у могилы Моора, прошедшего долгий “путь от Первого Интернационала к пролетарской революции в России”49.
Сообщение от glava
Текст свернут. нажмите + чтобы посмотреть
Ваши права
Ответить с цитированием