Интересная статья и что примечательно прямых обвинений в адрес России нет.
Скоро быть пророссийским политиком станет модно (с) Чемберлен (если не ошибасьпоэтому можно в духе прагматизма пожимать руку Лаврову или Медведеву, можно стараться не вызывать кризисов там, где они не нужны, неэффективны или обречены на поражение, но нельзя грешить нереальной оценкой России Путина и её намерений. Такой грех может оказаться смертельным)
Называть этого товарища пророссийским я бы не стал, как раз антироссийское настроение между строк хорошо заметно, имхо. Но при всем при том статья взвешенная, без голословных обвинений и прямых искажений действительности, что уже само по себе заслуживает уважения. Особенно по сравнению с другими польскими статьями и комментариями, которые приходилось здесь видеть.
Русский народ очень терпелив и терпит до самой крайности; но когда конец положит своему терпению, то ничто не может его удержать, чтобы не преклонился на жестокость.
А.Н.Радищев
Нет какой же он пророссийский, это "прагматик" который говорит, "Усё пропало, пора к новому пану челобитную нести"."Сообщение от Янус Полуэктович
.http://wyborcza.pl/1,76842,6708343,N......5&startsz=x
Ryszard Przybylski
Nasz Wielki Sąsiad. Rok 1943. Lata chłopięce
Рышард Пшибыльский
Наш Большой Сосед. Год 1943. Отрочество.
«В наших местах господствовало убеждение, что коли человек завшивел, он должен переночевать в конюшне. Пропитанная конской мочой конюшня считалась чем-то вроде дезинфекционной камеры».
Эссе из последней книги «Улыбка Демокрита. Un presque rien».
Рышард Пшибыльский. Его эссе – истинная классика жанра, это всегда знак несогласия на утрату красоты и моральной гармонии в современном мире. Родился в 1928 году, выдающийся историк литературы (польской и русской). Известен как сторонник ценностей классицизма в их современном значении; по мнению Пшибыльского, классицизм не есть исторически меняющийся стиль, но основа мировоззрения – выбор гармонии и традиции, культуры перед лицом случайности и хаоса. Важнейшие книги: «Классицизм, или Настоящий конец Царства Польского» (1983), «Пустынники и демоны» (1994), «Тень ласточки, эссе о мыслях Шопена» (1995), «Зимняя сказка, эссе о старости» (1998). Его книги трижды выходили в финал конкурса на награду Нике.
Эссе, которое мы публикуем, взято из последней книги Рышарда Пшибыльского «Улыбка Демокрита. Un presque rien», которая выйдет в свет 15 июня в издательстве «Sic!». Книга состоит из трёх эссе, основанных на воспоминаниях автора о детстве (Волынь, 30-е и 40-е годы) и юности (Гданьск, сразу после войны): «Икона моей матери», «Наш Большой Сосед» и «Демокритово воспитание». Первое эссе посвящено интерпретациям иконографических образов святого Иосифа, второе – образу России и Мохнацкому, третье – экзистенциональной позиции Демокрита Абдерского.
Заняв Ровно в конце июня 1941 года, осенью немцы превратили город, в котором я родился, в административный центр большой оккупационной зоны, которую назвали Reichskommissariat Ukraine. Теперь мы могли познавать и восхищаться природой другого государства, совершившего раздел Польши. Волынь быстро преобразилась в колонию, которую Третий Рейх намерен был неутомимо эксплуатировать все свои апокалиптические тысячу лет.
Количество учреждений, толпы чиновников и военных, их осанка, их отношение к покорённому населению – всё это свидетельствовало о том, что судьба наша решена, может быть, даже до конца света. Согласно приказу из Берлина, о котором непосвящённым стало известно от всякой масти коллаборантов, вся здешняя славянская популяция, даже и недобитые евреи, теперь должны были тяжко трудиться на благо немецкой военной машины и её администрации.
Конечно, национализированное Советами имущество перешло в собственность немцев. Равно как и коллективизированные и национализированные деревенские усадьбы. Таким образом, расположенное в селе Тынне, неподалёку от Ровно, бывшее имение пани Бонкович, которое в марте 1940 года Советы превратили совхоз, стало, в конце концов, имением Рейха: Staatsgut Tynne.
Немецкая администрация обратила на него особое внимание, поскольку здесь каким-то чудом уцелели многочисленные теплицы и обширные поля парников. Это имущество быстро привели в порядок. Силой доставили сюда известного ровенского огородника и приказали ему организовать рабочую силу. Им явно требовалась кулинарная база для высших чиновников и возможность снабжать офицеров высокого ранга свежими овощами и разными оранжерейными деликатесами. Это соответствовало тогдашнему стилю жизни немцев на колонизированной Волыни.
Тон задавал сам Reichkommissar Эрих Кох. Не колеблясь он выгнал из нескольких деревень украинских крестьян, чтобы устроить там заповедник для немецких любителей охоты. Весной 1942 года он организовал фестиваль культуры, чтобы его толпы его чиновников могли наслаждаться музыкой Бетховена и Вагнера. В августе того же года он также выполнил приказ об уничтожении на этот раз всех евреев, какие ещё уцелели. Это тогда у нас в Тынне застрелили пана Мигдала.
***
Управителем этого имения стал поляк, отцу знакомый. Случайно встретил его и вдруг предложил должность кладовщика и жильё в бывшей усадьбе. Отец не раздумывал ни минуты. Он исчезал из поля зрения разных опасных коллаборантов и помещал семью, как он сказал, поближе к еде.
При Советах усадьбы была основательно перестроена, ибо эта система всегда нуждалась в квартирах для многочисленного начальства. И вот мама упаковала бельё, наше единственное имущество, велела мне связать верёвкой несколько наших книг, и в одном из этих помещений разбила наш очередной бивуак. Поскольку каждая копейка была на счету, а прежде всего необходим был паёк, меня определили на работу в теплицу.
Всё произведённое Staatsgut Tynne продавал в указанных заготпунктах. Наличные отдавались надутому чиновнику, который время от времени прибывал к нам в обществе двух солдат Вермахта. Кроме того имение должно было поставлять заказанные заранее овощи и фрукты на кухню Kreislandwirt-а, управления, надзиравшего за государственными сельскохозяйственными предприятиями.
Это обстоятельство имело важное влияние на мою жизнь. Петро, молодой украинец, который занимался лошадьми и транспортом, не знал ни «der», ни «die», ни «das». А я знал. Ещё до войны пан Нудель, немец, один из многочисленных друзей нашей семьи, слегка научил меня своему родному языку, впрочем, по явному желанию отца. Учил он методом столь же старинным, сколь и простым. Он вдалбливал мне в голову грамматические правила и столбики упорядоченных слов. Месяцы, зерновые, фрукты, овощи.
Благодаря тому, что я более-менее понимал, когда ко мне обращались по-немецки; что я мог даже слепить примитивную фразу и знал, что «die Petersilie» - это петрушка, меня выгнали из теплицы и приставили к Петро. С весны 1942 года мы стали тандемом, отвечавшим за доставку наших плодов на тысячелетнюю кухню Kreislandwirt-а.
Понятно, что Петро, взрослый 18-летний мужчина, который уже умел многое из того, что важно и необходимо в жизни, стал моим учителем и образцом для подражания.
Лошадей я знал, в конце концов, я вырос в кавалерийском полку, но Петро знал их лучше и лучше умел с ними обходиться. Ещё он умел всё починить.
Он напоминал мне своего тёзку из старого водевиля «Наталка-Полтавка» Ивана Котляревского, «тильки вин не блукався по заробитках» (только он не бродил в поисках работы), а всё время жил в своём селе, и единственным городом, который он знал, было Ровно. «Полтавка» была известна повсюду. Все пели её песни. Мама очень любила «У сусида хата била». Петро подхватил из неё выражение «мое серденятко» (сердечко моё) которым щедро одаривал кого попало. Когда во время перерывов в работе холостяки собирались в овине, и, конечно, начинались рассказы о сексуальных подвигах, он выражал своё ироническое отношение, подводя итог каждому выступлению убийственным словом «побрехенька» (враньё). Он хорошо знал родную литературу и ориентировался в раскладе политических сил, которые в ту пору действовали в селе.
Нашим питанием и бельём занималась моя мама. О жаловании не было и речи, поскольку все мы жили за счёт усадьбы. В сущности, в этом и заключался истинный смысл существования Staatsgut Tynne. Кроме ночи с субботы на воскресенье тандем спал в конюшне и очень сдружился.
Когда Петро замыкал её тяжёлые ворота, кошмар немецкой Волыни рассеивался в тишине. Нас охватывало спокойствие безопасного логова. В углу, отделённом от лошадей тюками спрессованной соломы, между двумя постелями, на ящике, покрытом клеёнкой, под бревенчатый потолок било яркое пламя карбидки. Вся остальная конюшня была погружена в полумрак и тьму. Мы часто долго лежали молча, чтобы послушать музыку счастливой жизни: фырканье лошадей и святое шуршание, когда они жевали овёс.
В наших местах господствовало убеждение, что коли человек завшивел, он должен переночевать в конюшне. Пропитанная конской мочой конюшня считалась чем-то вроде дезинфекционной камеры. За такое лечение несколько бедолаг предлагали нам целый литр самогона.
Петро прогонял их с позором. Он даже не допускал мысли, что можно так осквернить конюшню, так унизить лошадей. Ничто здесь не принадлежало ему, а между тем он чувствовал себя ответственным за лошадей, за их дом и за наше тёплое логово, образ которого часто приходит ко мне во сне и наяву, словно сказка о вымоленной безопасности.
***
Однако, покой не был суждён нашему тандему. Украинская Повстанческая Армия, УПА, целью которой было перенятое у Советов, хотя и скорректированное национализмом, украинское «государство рабочих, крестьян и трудовой интеллигенции», уже зимой 1943 года начала действовать, чтобы на этот раз, после этой войны, как Галицию, так и Волынь Польша уж не могла бы больше присоединить к своему наследию, что ей удалось после Первой мировой войны. Польское население на Волыни воспринималось на стеснительная помеха на пути к воплощению этого идеала.
Способ удаления помехи был прост. В серьёзной публицистике это называется этническими чистками. По сути, речь шла об убийствах, часто предваряемых изощрёнными пытками. Результат этой операции тоже должен был быть простым. Поляки, уцелевшие после резни, догадаются, что надо делать, и быстренько убегут за Буг.
У нас в окрестностях по-настоящему опасно стало только в расцвете весны 1943 года. Сначала господствовало такое обыкновение, порождённое желанием обмануть грех, что убивали только по ночам. Поэтому под вечер мы уезжали в Ровно, где отец нашёл для нас пристанище в семье Бжозовских. Мама снова собрала бельё в узелок, но икону оставила в усадьбе.
Дни в Staatsgut Tynne стали разнообразиться визитами советских партизан, которых интересовали только свиньи и домашняя птица. Немцы уже ничего не могли с этим поделать. Колония Третьего Рейха съёжилась до размеров города. Ну, может быть, в неё ещё входили усиленно охраняемые железнодорожные линии.
В усадьбе никто не работал. Все присваивали всё, что только можно было сдвинуть с места. Особенно съестные припасы. Может быть, поэтому отец каждое утро тащил нас в Тынне.
Но однажды запыхавшийся Петро подбежал к отцу, отвёл его в сторону и сказал, что в селе очень нехорошо. Было решено, что недостаточно ляхов напугать и выгнать на Вислу, они же всегда пытаются вернуться. Надо их убить, закопать в землю, и тогда уж они наверняка не вернутся.
Мы в чём были немедленно отправились в город, с единственным нашим настоящим достоянием: душой, ушедшей в пятки. В тот день я видел Петро в последний раз. Тандем перестал существовать.
***
Но зимой с 1942 на 1943 мы ещё жили в спокойствии и, в какой-то степени, праздности, почти не выезжая, обихаживая лошадей и чиня упряжь. Однажды в субботу Петро объявил, что ему не хочется идти домой, и мы заночевали в конюшне. Как-то нам пришло в голову, что стоит заглянуть на чердак старого особняка. В усадьбе пусто, так что никто нам не помешает. Мы не слишком понимали, зачем нам это, просто хорошо было оглядеться в этом закоулке.
На следующий день мы оказались в полумраке чердака, который явился нам сразу же как воплощение чудесного, хотя и исковерканного прошлого. Чего там только не было! Какие то изломанные столы и вполне целые стулья. Много плетёной мебели и портьер. Самые разные глиняные дежи и вполне приличный, хотя и хромой диван. Всюду груды официальных советских бланков и газет. Петро нашёл даже несколько украинских книг, то и дело восклицая:
- Иван Франко! Леся Украинка!
А я из-под нескольких неизвестных мне польских романов выкопал книгу в прекрасном переплёте, весьма изящную, похоже, единственное, что осталось от старинной усадебной библиотеки.
Это был четвёртый том собрания сочинений Мауриция Мохнацкого , с портретом автора, выпущенный в Познани в 1863 году издательством Яна Константы Жупанского. О Мохнацком я знал лишь то, что он участвовал в Ноябрьском Восстании (восстание 1830-31 года – прим. перев.). Это было, как бы сказать, любимое восстание отца, и дома, когда собирались гости, о нём часто рассуждали.
Так что я отложил чтение собрания сочинений Адама Мицкевича, которые Тадеуш Пини (Тадеуш Пини (1872 – 1937) – польский издатель, критик и историк литературы, прим. перев.) уместил в одном весьма несподручном томе, и с замиранием сердца ухватился за мою неожиданную находку, поскольку одна из статей в книге называлась «О характере завоеваний московских». Не стоит и объяснять, что отроческое чтение имеет стихийный характер. Автор меня не интересовал. Важно, что он написал, поэтому я не пропускал ни единой страницы.
Так в этой уютной, укромной конюшне, при свете слегка пованивавшей карбидки, я начал приобретать основательные политические знания о государстве, о котором сегодня в газетах и на телевидении пишут и говорят: наш Большой Сосед.
Сам Мауриций Мохнацкий, как оказалось, тоже кое-что значил для меня. Он не притупил моей ненависти к России, так сказать, по совокупности её действий, с особым учётом её нападения 17 сентября 1939 года, но мою бессильную ярость превратил уже навсегда в конкретное понимание. Это была ценное завоевание, потому что где-где, но в Польше уже пятнадцатилетний подросток должен взвалить на свои плечи грозное и мрачное зло: российское государство. Когда-то, сейчас и всегда.
Бандитское государство.
Мауриций Мохнацкий имел хорошо продуманные взгляды на сущность царской империи. Он был весьма начитанным публицистом, поэтому не колеблясь сослался на мнение мыслителя, известного проницательностью и аналитической трезвостью, хотя и не разделял его политических убеждений. Важным было меткое замечание о России.
Луи Габриэль виконт де Бональд, французский консерватор и контрреволюционер, успел порядочно разочароваться в достижениях людского племени. Впрочем, как и в самом человеке, который в естестве своём казался ему созданием основательно растленным. Без устали пытается слепить какое-то идеальное общество, хотя до сих пор не в состоянии установить хороших принципов управления государством. Может быть, потому, что Трансцендентность не соизволит помочь ему в этом благом предприятии. Ибо Господь явно из принципа не вмешивается в общественную жизнь. Лишённые совета Отца народы и общества в такой ситуации устраиваются согласно придуманным когда-то известным формам сосуществования личности и толпы. И все подчинены фундаментальному закону: как только рождается общество, вместе с ним появляется власть, гарант его организации и порядка.
Ежи Шацкий считал, что это были трюизмы, и в размышлениях над консервативной концепцией общественных связей советовал сосредоточиться скорее на описании деструктивного характера всяческих революций. Но в свете высказывания де Бональда о России трюизмы о власти не выглядели так уж банально. Потому что этот сторонник монархии считал, что в смутные времена общество почти инстинктивно встаёт на её защиту, правда – добавлял он – лишь тогда, когда монархическая власть позволяет человеку воплотить его истинную натуру, что бы это ни значило. С этой точки зрения Россия являлась де Бональду как исключительный политический казус, который должен был вызывать, по крайней мере, удивление.
Его высказывание Мохнацкий процитировал в оригинале, поскольку знал, что любой его читатель владеет французским. Сегодня лучше перевести этот фрагмент, ибо причитания по поводу утраты Францией интеллектуальной гегемонии в мире, увы, обоснованны.
Итак, де Бональд писал о России:
- Эта империя, расположенная на окраинах Европы и Азии, давит одновременно на обе эти части света, а со времён римлян никакая держава не выражает самоё себя с такой огромной силой. Это происходит в любом государстве, в котором правительство просвещённое, а народ – варварский, и которое чрезвычайную способность придавать силу закона своей движущей силе (moteur) соединяет с чрезмерной покорностью (своего) орудия.
Таким образом, автократическая власть в России может любому своему своеволию придать санкции закона, поскольку тамошнее общество, а точнее, тамошние подданные абсолютно безвольны и покорны. Этот феномен, по мнению де Бональда, был основой мощи российского государства.
Поскольку я тогда французского не знал, мне должно было хватить меткого комментария Мохнацкого:
- По своей сути, - не без остроумия продолжил он размышления де Бональда, - держава из двух лишь элементов составленная: из физической силы и из того, что эту силу в движение приводит. Москва, с избытком управляемая, не народом является, но страной, не обществом, но лишь инструментом.
Избыток управления характеризовал там власть автократическую, ничем не сдерживаемую до такой степени, что она могла избыток этот демонстрировать театральным образом. Часто доходила до самых диких капризов поскольку население России, которое не могло сформироваться в общество, позволяло смотреть на себя как на полезный инструмент
Мальчику, который четыре года назад изумлялся демонстрации этой силы, разрушившей его Родину, и наблюдал её экстатическую эйфорию в дни нашествия, слова эти явились верным описанием того, что он уже успел пережить в своей короткой жизни. Ибо Мохнацкий показал ему природу государство, которое хоть и звалось Советским Союзом, не без оснований осталось для поляков Россией.
***
В XIX веке огромная масса подданных царя в действительности слагалась из разных племён и народов, что сразу бросилось в глаза Адаму Мицкевичу при первой же прогулке по столице России, Петербурге. Положение Мохнацкого о России как стране неоднородной, состоящей из элементов противоречивых и слабо соединённых, было всеобщим наблюдением, Мохнацкий сформулировал его, раздражённый наивностью или лицемерием французской политической мысли, которая постоянно прибегала к явным фальсификациям. Он видел статистику и знал, что этнические русские составляли в ту пору всего 10% среди 50 миллионов подданных царя. Действительно, это была мешанина народов, племён и орд, ужасающее «географическое чудовище», распростёршееся между Швецией и Соединёнными Штатами, между Пруссией и императорским Китаем.
Государство лишь по виду принадлежало русским, поскольку сами русские были не способны оформиться в современный народ, который в тогдашней Европе как раз начал организовывать новый тип общности - гражданское общество. Россия как государственная структура в то время оказалась вне Европы, хотя и начала лезть туда, расталкивая всех, как обычно, горластая и наглая.
У Мохнацкого была достаточно стройная, романтическая теория национального самосознания. Когда природа, писал он, приходит к рефлексии от мёртвой материи «до момента, в котором сама себя понимает, человек и точно так же целый народ в мысли своей такое же познание самого себя в естестве своём иметь должен». Таким образом, существование народа определяла не «его осязаемая часть, являющаяся центром объединения и сообщности во всём», что составляет бытие политическое, но та часть, «что содержит в себе ткань невидимой жизни». Это пребывание в мысли, проявляющееся в исторических действиях, «свидетельствует, как народ себя в данном естестве своём себя понимает, как знает и понимает это естество». Ежи Шацкий заметил, что теория эта была модификацией «одиссеи духа» Фридриха Вильгельма Шеллинга, которую Мохнацкий попросту заменил одиссеей духа народа.
Это было время формирования современных народов Европы. Идеал человека был отождествлён с идеалом гражданина. «Общество, - читаем мы у Р.Р. Пальмера в «Man and Citizen», - стало восприниматься как орган, создаваемый личностями-гражданами; предполагается, что оно существует в силу добровольного их участия в своего рода договоре; их объединяет не раса, язык или история, но законы и права. Так понимаемый народ есть суверен, но отдельные его члены не суть подданные. Они граждане».
Процесс этот обошёл стороной Россию. Государство царей было структурой феодальной, обветшалое существование которого и хвастливую мощь гарантировал деспотизм. Здесь сувереном был аристократ. Так что Россия не могла выработать гражданское общество.
«Это была страна без общества», - написал Мохнацкий.
В конце концов, он лично пережил это расхождение между Россией и Европой. Жизнь его прошла в странной государственной структуре, в маленьком Царстве Польском, которое в 1815 году Венский Конгресс сделал как бы приложение к управляемой деспотом державе и снабдил, явно назло России, новейшими европейскими изобретениями: либеральной конституцией, свободными выборами, парламентом и свободной прессой. Царь Александр I, автократ до мозга костей, став королём этого крохотного государства, скоро занялся ликвидацией этих западных усовершенствований, о которых уже начали поговаривать его русские подданные. С самого начала существования этой политической эфемериды царизм начал демонтировать конституционное устройство монархии в Царстве и превращать его в российскую губернию. Россия не привыкла терпеть даже призрак гражданского общества, которое осознаёт себя в своей суверенности.
Основой могущества России был, по мнению Мохнацкого, деспотический строй. В этой стране правительство, действительно, располагало неограниченной властью. Общество его не контролировало. Порабощённое и не способное осознать своё положение, оно было готово исполнить все приказы власти и одобрить все её действия.
«Не географическая обширность, - писал Мохнацкий, - не население, но правительство стало московским колоссом. Только деспотизм обуславливает громадность этой страны. Кроме этой странной оригинальной институции в государстве царей всё маленькое и слабое». Всё было там недоразвитое, разъеденное унынием и коррупцией. Даже администрация, вообще-то, безотказная в качестве инструмента надзора, направленная, главным образом, на вылавливание проявлений самостоятельной мысли, погрязла в тех же самых грехах. Это был деспотизм опасный, ибо он был мыслящим, хитрым и упорным.
«Старятся абсолютистские строи, - читаем мы в статье от 6 апреля 1833 года, - австрийский и прусский, конституционные королевства почти прогнили сразу же после рождения своего; анархия бездействует, массы всё ещё не мыслят; один царь около полюса обладает непреклонной волей, корысть свою хорошо понимает. Преграды его не останавливают, лишь задерживают на минуту». У него хитрые дипломаты, которые справедливо в грош не ставят спесивых политиков Запада. «У Москвы умелая дипломатия с меньшими в этом смысле претензиями, чем у старой и хитрой австрийской канцелярии». Российский «кабинет всю мудрость свою вкладывает в иностранные отношения». И добивается достойных восхищения успехов.
Первоосновой российского деспотизма, по мнению Мохнацкого, был царь. «На одну минуту отнимем у России её самодержавие, и в тот же момент она перестанет быть политическим субъектом. Только единовластие и всевластие царизма как фундаментальный закон, истоками своими и организацией уходящий в татарские времена, потому что татарскими ханами он был установлен, удерживает в повиновении это географическое чудовище».
С Ивана Грозного, читаем мы в статье «О характере завоеваний московских» от 24 апреля 1933 года, всё в России «стало собственностью царя, чего бы только совокупность жителей страны не могло назвать своей собственностью. Что в других местах является общественным союзом или народом хотя бы и самым диким, как бы осело во власти и в правительство обратилось. Если бы нас просили, что такое Москва без царизма, мы не могли бы разрешить эту трудную загадку. Москва – это царь, царь – это Москва».
Всякое движение, совершающееся внутри империи, должно служить царизму. Для русских это священное установление. Он составляет бронзовый фундамент государства и в то же время является чем-то вроде чёрной дыры, во мраке которой теряется всякий свет, приходящий снаружи. «Российский абсолютизм не преходящ, как сталось бы в другом каком месте с установлением, не имеющим ничего общего с бытием народа; отмена которого могла бы стать благодеянием». Кому в приступе наивности покажется, что вот пришёл час и начался процесс «отмены» царизма, тому очень быстро сама Россия выбьет эту глупость из головы.
Царь вцепился в Россию, как репей в собачий хвост. Царизм – это гарантия её существования. «Это мощное орудие завоеваний является также единственным средством сохранения. По этой причине дворцовые революции Москве не вредят. Задушат Павла, будет Пётр. И т.д. Но по той же самой причине революция, имеющая своей целью ограничение воли правителя, революция политическая, одним словом, изменение природы правления, немедленно разбила бы колосса на мелкие атомы». Россия перестала бы существовать.
И потому настоящий русский патриот, если даже он соприкоснулся с западными миазмами, если даже подумал, что лучшей гарантией его общества была бы не столько воля царя, сколько записанные в конституции законы, в конце концов, пред своей властью капитулировал. «Таким образом, - заканчивал своё рассуждение Мохнацкий, - в России патриотизм – это рабство».
***
Никто не выбирает себе Родину, но ведь часто вместе с Родиной на человека падает мучительное проклятие. Во всяком случае, рассуждение Мохнацкого позволило мне тогда понять причину странного раздвоения сознания женатых и имеющих детей военных и чиновников, свезённых из глубина СССР на Кресы после 17 сентября 1939, которые – когда уже стали нашими соседями – дома, в укромных уголках шёпотом жаловались на лагеря, где умирали их близкие, на своё убогое житьё, и в то же время с воодушевлением восхваляли Сталина, созданное им государство и были весьма горды последними военными трофеями своей страны.
Жизненно важной чертой государства российского считал Мохнацкий готовность к экспансии, давление наружу. «Царизм бездействующим быть не может, поскольку не нуждается в том, чтобы что-то приобретать внутри, поэтому лишь извне действовать может. Эта деятельность московского абсолютизма проявляется в непрестанных завоеваниях». «В этом есть даже своего рода вдохновение, какое всегда рождает ощущение чрезвычайной материальной силы в этом всевластии царей, которое непрестанно выходит из границ; в этой особой конструкции правления, которое, чтобы не пасть, постоянно должно одурять москалей грабежами, как наркотическим питьём; в этом, наконец, политической прожорливости России, которая всё вокруг себя пожрать силится». Из этого следует, что компенсацией за рабское положение была для подданных царя гордость за могущество государства и удовлетворение от того, что все сопредельные народы запуганы. Впрочем, слово компенсация тут, кажется, не к месту, большинство жителей России понятия не имели, каких ценностей они лишены. Они пребывали в чёрной дыре деспотизма. Немногочисленную элиту, просвещённую идеями, которыми жил Запад, правительство быстро вылавливало и безжалостно уничтожало.
Захваты московские, - продолжал Мохнацкий, - не похожи на римские или германские покорения. Они не исходят из страстного желания богатства или вспышки безумной ненависти. Их всегда организует правительство, поскольку тем или иным образом они приносят ему прибыль. Впрочем, взрыв отодвигал в тень мысль о бесплодности пошлости жизни в этом тщательно замкнутом резервате. Организация московских нашествий была достаточно оригинальна и самобытна. Территориальные приобретения Москва не всегда присваивала при помощи покорения и войны. «Всегда сначала были они кражей, совершённой без боя».
Стандартная аннексия проходила, как правило, в два этапа, в две, как писал Мохнацкий, эпохи. «В первой они подстрекают, закладывают мины внутри соседней страны, которою желают овладеть. Это время невидимого влияния, подкупа, обещаний. В другой они выступают явно с интервенцией: сначала защищают, потом покровительствуют несчастному соседу, всегда по его собственному требованию».
Эти слова произвели тогда на меня большое впечатление. В 1940 года в польских домах нервно комментировали русский способ аннексии Литвы, Латвии и Эстонии. Сначала они выделили из местных группу коммунистов, подкупили обещанием власти, чтобы, в конце концов, по требованию народа войти и освободить от мук независимости. Каждому из трёх народов была дарована фиктивная государственность, и все они были поглощены колониальным государством, называвшемся на этот раз федерацией республик. Всё было именно так, как это описал Мохнацкий. «Интриговать, подстрекать, подкупать, чтобы взять, а потом биться на смерть, чтобы не утратить того, что однажды было взято, это героизм царизма, это обыкновение московской алчности».
При карбидной лампе, ночью, в конюшне бывшего имения пани Бонкович, превращённого сначала в совхоз, а потом в Staatsgut, я получил, наконец, фундаментальное знание о чертах государства, которое давным-давно является нашим Большим Соседом. Черты эти сформировали его самосознание. Лишённая их Россия перестала бы быть Россией. Историческое время, которое я сумел пережить, подтверждало достаточно очевидное суждение, что наш Большой Сосед в своей сущности и в своём образе действий остаётся неизменен.
Прежде, чем в феврале 1940 года начали вывозить в Сибирь, постоянной темой вечерних бесед в польских домах на Волыни была ситуация во Франции и Англии. Всё время на них возлагали надежды, а на кого же ещё было их возлагать. Острова не вызывали опасений. Их защищало море. Боялись за Францию, хотя страхи несколько сглаживала унаследованная довоенная идиотская вера в линию Мажино. Этот оборонный вал был якобы такой современный и так великолепно оборудован, что немцы, если бы попытались форсировать его, поломали бы на нём зубы. Более трезвые собеседники немедленно начали каркать, что ведь могут его обойти. Никто не сомневался, что они не колеблясь растопчут и Голландию, и Бельгию.
Для меня это было время изучения атласа. Отец всегда следил за моими интересами, поэтому когда я его как-то спросил, где же, в конце концов, находится эта Укаяли, над которой поют рыбы, и что такое созвездие Ориона, на другой же день купил великолепный атлас мира со звёздными картами северного и южного полушария. И вот я уставился в земли на Рейне, и выходило, что тогдашний вариант знаменитой дилеммы «войдут – не войдут» перестал иметь какой-либо смысл. Депортации в Казахстан и разгром Франции сократили вечерние беседы до одной темы: выжить. Не известно как, но известно, что любой ценой надо выжить. Здесь или там. За Уралом, в степях, за морем и везде.
Народ, живущий по соседству с наглой империей, быстро становится чемпионом подозрительности. Сама по себе подозрительность паскудно двусмысленна. С одной стороны, она учит предусмотрительности, которая защищает нас от наивности и опасных ошибок. Во всяком случае, принуждает к мышлению и ограждает от хитрости манипуляторов и обманщиков всех мастей. С другой же стороны, отравляет разум страхом перед общением с окружающими. Парализует мысль, которая предпочитает не рисковать и выбирает неподвижность. Уговаривает отказаться от познавания. И начинается беспомощное прозябание.
Такая запутанная в своей сущности подозрительность по отношение к государствам Запада появилась в вечерних разговорах сразу после нападения Германии на Россию., 22 июня 1941 года. Какое решение они теперь примут о преступлении, которое в 1939 году совершил против Польши союзник гитлеровской Германии, а теперь один из главных участников их коалиции? Как это у нас принято, проблема рассматривалась в этических категориях, а известные в ту пору факты, из которых возникло застарелое подозрение, утвердило наших отцов в убеждении, что нас снова предадут и снова продадут.
***
В своих статьях Мохнацкий старался избежать морализаторства, но ему это не всегда удавалось. Французское восхищение Россией, которое дало о себе знать вместе с возникновением июльской монархии в 1830 году, он счёл политической ошибкой, которая не могла быть объяснена невежеством общественного мнения. Немногое было известно о действительной системе правления в государстве царей. Об отношениях между населением и властью рассказывали всякую чепуху. Это началось ещё в XVII веке, когда группа энциклопедистов, пламя просвещения и светильник разума, Вольтер, Даламбер и Дидро, начали «расхваливать Франции Россию». Эти «философы монархию Петра и Екатерины Европе и цивилизации за образец ставили. Французское правительство, как видно, и сегодня следует их мнению».
Польша виделась им возмутительным свидетельством цивилизационного коллапса и варварской нетерпимости, страной обезумевшей анархии. Она явно была не способна организовать для себя разумно управляемое государство. Вследствие чего была справедливо уничтожена. Её земли, наконец, перешли под управление монархов просвещённых и успешных.
Мохнацкий был далёк от скрывания религиозной ожесточённости, отсталости и политческой глупости нашей шляхты, но он не считал, что этим можно было обосновать союз для разбоя и раздела суверенной страны. Причины этого возмущения коренились не в этике, но в основных законах сосуществования государств. Правда, омерзение там тоже имело место. Ибо Вольтер так горячо выражал необузданное восхищение Россией, что можно было перепутать лесть с самоуничижением.
«Говорят, - писал он прусскому королю Фридриху 21 августа 1771 года, - что мои любимые русские побиты турками. Я в отчаянии и умоляю Ваше Величество утешить меня». «Вещь постыдная и безумная, - сообщал он царице Екатерине 6 июля 1771 года, - чтобы тридцать молокососов из моей страны нагло собирались на войну с Вами (речь идёт о военной помощи генерала Дюморье барским конфедератам – прим. автора), в то время, как двести тысяч татар покидают Мустафу, чтобы служит Вам. Итак, татары блистают культурой, а французы превратились в скифов. Извольте заметить, Мадам, что я вовсе не Velche. Я швейцарец. А если бы был моложе, то сделался бы московитом».
«Velche», хорошо известное ещё Шопену, это французская калька немецкого выражения «Welsch», которым в первом отечестве царицы презрительно отзывались о французах.
Политические оценки Мохнацкого не всегда были верными, но диагноз польской подозрительности по отношению к Западу был, скорее, точным. «Не отважиться признать независимость народа польского, в границах, указанных сеймовым манифестом (во время ноябрьского восстания), дрожать перед царём в то время, когда он был столь близок к падению, когда кровь польская текла столь обильно, было чем-то худшим, нежели низость. Это было величайшей политической неразумностью. Польша и на этот раз погибла частью собственными ошибками, частью островным равнодушием Англии и непросвещённым эгоизмом Запада, где внутренняя политика со времён падения Наполеона не позволила политике внешней совершить никакого прогресса». Убеждение, что такие поступки западных государств были неразумны, напоминает лишь вариант горьких польских жалоб. Но суждение о западном невежестве было обоснованным.
Образ государства царей на Западе – читаем мы в статье «Дорога из Москвы в Восточную Индию» от 24 августа 1832 года – была сформирована двумя факторами. Первым была свободная пресса или частные газеты, кто что предпочитает. В сущности, речь шла о битвах, организованных Россией с того момента, когда она поняла, что общественное мнение в этих странах имеет некоторое влияние на правительство.
Мохнацкий описал этот механизм на примере Англии. «Ни в одном, может быть, столичном городе Москва не имеет столько платных писателей, сколько в Лондоне. Со времени июльской революции (1830 года) влияние это в Париже, может быть, увеличилось, но на общественное мнение действует не столь эффективно, нежели в Англии. Одним из фокусов Москвы было всегда нейтрализовать те органы мнения, которые пытаются возвестить миру могущество и стремления этой державы. Кабинет Царского Села, полу-азиатский, полу-европейский, любит тихие завоевания. Но уж что взял, того не уронит. Заслуживает внимания то, что со времён Петра I ни фута квадратного москали не потеряли». Эти платные писатели и публицисты, как правило, весьма влиятельные, были попросту агентами Москвы. В то время Москве нужно было влияние на правительство, чтобы оно приняло решение о Ближнем Востоке, которое подготовило бы почву для предполагавшихся военных действий России в этих горячих точках. Во Франции выступления такого типа, действительно, принесло не столь хорошие результаты но эту неудачу Россия возместила большим влиянием на парижскую полицию.
***
Другим фактором была также пресса, на этот раз, однако, государственная. Мохнацкий проанализировал образ России, пропагандируемый в полуофициальном органе французского правительства "Journal des Débats», или – как он сам перевёл – в «Газете Заседаний». Правительство создало этот образ для нужд своей текущей политики, обосновывая этим некоторые свои действия в сфере французско-российских отношений. Этот старательно подготовленный, как сейчас говорится, имидж Россия имел, по мнению Мохнацкого, характер сказки, настолько же смешной, насколько и ужасной. «Если Франция такое представление о Москве имеет, то горе Европе, в особенности горе самой Франции».
В сказке этой империя царей представлялась как государство цельное, объединённое «широкой и глубокой народностью», «une nationalité vaste et profonde» «братством и общностью рода и духа между шестьюдесятью миллионами». «Эта общность рода, веры и духа, - уверял «Journal des Débats», - «велит политикам и военным уважать этот безмерный укреплённый лагерь, охватывающий девятую часть суши, где правительство любит цивилизацию, поскольку ещё не имеет причин опасаться её, и на семьсот тысяч квадратных миль изливает благодеяния мирного покоя, неизвестного до сих пор в анналах мира». Поскольку ни единое слово не отвечало действительности, Мохнацкий не хотел «подробно объяснять «Газетой Заседаний» вещи хорошо известные. Где политика накручивает статистику и с полюса берёт своё вдохновение, когда пишет о восточных делах, там ли указывать на статистические ошибки».
Целью такого рода текстов было укрепление образа России как огромной силы. Французы должны были пребывать в убеждении, что «это сильный и счастливый народ, перед которым ничто не устоит». Это была основа тогдашней французской политики по отношению к России. Она оправдывала готовность идти на соглашение любой ценой и склонность к капитуляции перед требованиями царизма ценой нескольких лживых слов, предохраняющих Великую Францию от стыда. Таков был смысл «тесного союза Франции с Россией». «Россия никем задета быть не может, ne peut e^tre entamée par personne, разве что возникнут (какие-то) коалиции. И это первая выгода. Россия угрожает всем. И это выгода вторая».
Такую позицию – писал Мохнацкий в статье «О характере завоеваний московских» - навязывала вера в «фатализм московского могущества». Хотя Франция сама была державой, и ей правительство не допускало мысли, что Россия могла бы угрожать её существованию, но всё же предпочитала слишком много не воображать, как - с позволения сказать – Наполеон в 1812 году. Но всем малым и слабым народам советовала подчиниться могуществу царского колосса. «Кому не повезёт, - писал Мохнацкий, - тому Франция немедленно говорит с поспешностью, предваряющей его политическую гибель: «Ты должен погибнуть, спасенья нет!».
Фатализм московского могущества, в «ничем неограниченный рост» которой верило французское правительство, породил западную политику позволения России наглых требований и мелких скандалов. «Петербургский кабинет, - писал Мохнацкий, - на протяжении ста лет не то делал, что мог, а то, что ему другие неосмотрительно делать позволяли».
Мохнацкий имел довольно мрачное мнение об отношениях Европы к русским попыткам контролировать и осаждать её. Причины слабости Запада в этой мере были для него ясны.
До тех пор революционные движения были разбросаны. Не умели объединиться. Не умели действовать систематически. Не отваживались перейти от возмущения к атаке. Поэтому «в теле Европы всё ещё сидит умершее и однако всемогущее установление, которое с тем, что давно ушло, остаётся в дружеском согласии; которое тому, что агонизирует, умереть не позволяет; которое неестественным и неугодным Богу союзом соединяет жизнь со смертью». Это Союз Королей Европы, которые, как братья, вдоль и поперёк континента подали друг другу руки. «Всегда готовые к бою, всегда и всюду блюдут свою выгоду и ради этой выгоды всем пожертвуют, даже алчностью, гордостью и самолюбием. Опасение перед общим врагом годами успешно обуздывает страсти, свойственные всем разбойникам из-за неравного дележа добычи». Общий интерес монархов лишь упрочил принцип политики не раздражать российского колосса и позволять ему угрожать и запугивать.
В конюшне, при карбидной лампе, слушая фырканье лошадей, жующих овёс, я приобщился к банальному польскому политическому комплексу: убеждение о вечной проституции королей Европы с безмерно алчной Россией. Правда, позже, прожив как бы там ни было несколько десятков лет, я часто начинал сомневаться, на самом ли деле это комплекс. Потому что это всё более выглядело трезвым наблюдением.
Неизменная сущность России
Ян Кухажевский был прав. Мохнацкий писал эти статьи в те годы, когда наш народ боролся за своё существование, и польско-русский конфликт являлся нам как проникнутая мрачным трагизмом историческая драма двух народов. Однако он несправедливо укорял его тем, что он отодвинул это несчастье в тень вечных вопросов; что вместо того, чтобы рассмотреть программы и расчёты конкретных людей, он занимался абстрактными миофологемами.
Потому что, в сущности, Мохнацкий не растворил эту драму во мгле национальной метафизики. Он сознавал, что конфликт этот укоренён в политических ценностях, которые зародились в исторически оформленных разнообразных государственных структурах обоих народов, что они сами себе эти политические институты создали и в течение нескольких веков в них существовали. Это началось в глуби веков, хотя лишь в XVI веке конфликт жёстко проявился. Мне давно хотелось написать исследование переписки между царём Иваном грозным и королём Стефаном Баторием, поскольку в самом языке этих монархов открылись внутренности, и наши, и нашего Большого Соседа.
Мохнацкий писал свои статьи, поражённый возможностью гибели, ибо он знал неумолимый принцип московской политики, несмотря на трудности воплощаемой в жизнь последовательно и с несгибаемым упорством. Поццо ди Борго, корсиканец, на протяжении многих лет российский посол в Париже, которого Шимон Аскенази считал одним из злейших наших врагов, презрительно прозванный «жирным Поццо», во время обсуждения польского вопроса на Венском конгрессе подал царю Александру I меморандум, в котором начертал многолетние планы политики империи по отношению к Польше:
«Уничтожение Польши как политической силы продолжалось почти всю историю России. Система завоеваний в Турции была только системой территориальных приобретений, и осмелюсь сказать, второстепенных по сравнению с тем, что было сделано на западной границе государства. Главной целью покорения Польши было обеспечение российскому народу многочисленных связей с остальной Европой и открытие ему обширного поля и вместе с тем более благородной и более известной арены, на которой он мог бы развернуть свои силы и таланта, удовлетворять своей гордости, своим страстям и интересам. Ведь именно для того, чтобы погрузить Россию в варварство на веки и сделать из неё державу исключительно азиатскую, Наполеон намеревался возродить Польшу. Ведь для обеспечения Россия достойного положения среди наиболее цивилизованных народов Европы предшественники Вашего Императорского Величества желали завоеваний, которые непременно должны были связывать Россию с этими народами».
Мохнацкий проник не только в сущность московского единовластия, не только в методы завоевания сопредельных стран, если хотите, ближней заграницы. Он также разглядел далеко идущий план, в котором польское государство воспринималось как помеха, задерживающая империю в её марше к Европе, конченой целью этого плана было оказаться в избранном кругу величайших держав мира.
Кухажевский этого не заметил. Он обкорнал мысль Мохнацкого до памфлета, который родился из бессилия униженного народа. Он писал свою книгу («Мауриций Мохнацкий») в 1910 году, уже после революции 1905 года, после великого разгрома России в войне с Японией, когда ожила правда, лелеемая в Европе со времён «Руин, или Размышлений о революциях империй» (1791 Франсуа де Вольнея, что все империи подчиняются историческим законам: зарождаются, какое-то время существуют и, в конце концов, погибают. Поэтому Кухажевскому не понравился пессимистический образ России как вечного зла, которое постоянно отравляет историю Европы. Поскольку всё меняется, Кухажевский верил в преображение России. Веру эту он утратил в 1917 году.
Да, конечно, царизм перестал существовать, но ведь появился Советский Союз. Да, конечно, Советский Союз тоже рассыпался в развалинах, но появилась «самобытная российская демократия» Ельцина, впрочем, затем только, чтобы наконец настала «исконная», собственная, древняя российская автократия Путина.
Даже учёные мудрецы на Западе поняли, что в России важнее непрерывность, нежели перемены. Государство российское не утратило своих конституциональных черт, о которых писал Мохнацкий. Они остались нерушимыми, но их приспособили к новым условиям и новым политическим играм с Западом. Они продолжают быть тем «мотором», о котором писал де Бональд, придающим жизнеспособность империи, которая сейчас старается успокоить свои расшатанные нервы. Россия продолжает действовать по принципам, составляющим основу её самосознания. Охотно и дерзко. О действиях этих ты можешь прочитать на первых страницах газет почти каждую неделю.
***
После каждого сна, в котором является конюшня в Staatsgut Tynne, меня охватывают мысли, вызванные чтением Мохнацкого. Сущность России неизменна. Когда исторические обстоятельства начинают угрожать инстинкту единовластия, Россия начинает утрачивать своё самосознание и перестаёт понимать сама себя.
Кажется, не нужно напоминать о лавине газетных сообщений, что в Москве снова есть царь и называется он президент. Когда представляется случай построить гражданское общество, организовать свободное сообщество, контролирующее действия правительственных институтов, у России случаются конвульсии. Когда надо считаться с Западом, который время от времени несет вздор о таких своих политических изобретениях, как демократия или права человека, российское правительство начинает суетиться вокруг таких своих муляжей, как конституция, парламент или политические партии. О реальном ментальном преображении своего собственного общества мои русские друзья до сих пор разговаривают на своих легендарных кухнях. Там, куда всегда прячется от опасности то, человеческое, что в них есть. Когда из-за конъюнктурной болтовни о европейском братстве наш Большой Сосед не мог подтвердить своё имперское могущество каким-нибудь территориальным завоеванием, он был близок к апоплексии, поскольку его самосознание сделалось тяжело больным.
Но, кажется, достаточно. Что миновало, то всё ещё существует. Что вертится, то вертится. Карбидная лампа бьёт ярким светом, а кони с аппетитом жуют овёс
Комментарий Урсы к переводу :
Воот. Эдакую штуковину я перевела. Текст, прямо скажем, длинноват, и захватывающе интересным его не назовёшь. Но я воспользовалась той долей свободы, которую предоставило мне наше сообщество в выборе статей для перевода. Меня поразил этот образ: подросток, видевший, как немцы уничтожили всех волынских евреев (во всяком случае, слышавший об этом), видевший, как украинцы вырезают целые польские сёла (во всяком случае, знавший об этом), сидит и упивается ненавистью к России по книжке столетней давности. А пишёт о нём восьмидесятилетний старик, поживший и немало повидавший, и, казалось бы, имевший возможность узнать, что жизнь сложна... и пылающий всё той же, а может быть, и более сильной и едкой ненавистью к России.
Что ж, положим этот текст в архив, авось, пригодится. Ну, и так, для общего образования...
Несогласен в данном случае с Урсой.
Мне редко приходилось встречать столь вдумчивый анализ и претендующий на объективность "взгляд со стороны" на Россию. Можно придраться к формулировкам явлений, которые в силу врожденной и окружающей их русофобии используют поляки, но в описании самих явлений не видно не вымыслов, ни желания кому-либо польстить. Не вижу ничего удивительного и в том, что именно поляки так озабочены в историческом плане вопросом, что же такое, черт побери, эта Россия, чего от нее ждать, как с ней бороться и, самый главный вопрос, стоит ли.
Данный анализ носит описательный характер, без пожеланий автора, но с понятной долей грусти по причине незавидной, на его взгляд, перспективы Польши.
Вслед за средневековым предшественником он констатирует, что Россия является совершено отличным от других европейских государств образованием. Сила ее заключена в том, что невообразимо покорный народ служит инструментом в руках сакрализированной автократии, что вопреки всем теориям о "распадах Империи", Россия вновь вернулась от демократических европейских бредней к принципам единоначалия, а это значит....Что очень многим в Европе следует запастись вазелином, а в особенности полякам, потому как Россия всегда рассматривала Польшу как ненужную помеху при торговле и контактах с Европой и уничтожение этого препятствия это непреходящая геополитическая задача России. Автору грустно и я его понимаю. Однако если его посылы изложить с русофильской точки зрения, то с ними согласится большинство участников данного форума.
Очень полезная статья. Спасибо!
.http://alfaomega.webnode.com/news/kr...oruc-big-deal/
Krzysztof Boruc: Big Deal
Кшиштоф Боруц: Big Deal
Хотелось бы воскликнуть: какая прекрасная катастрофа!
Итак, мы имеем первое ощутимое следствие подписания договора Польша-США в сентябре прошлого года. Что мы подписали? Согласие, что взамен за десять ракетных шахт, выкопанных на польской территории, Польша получит укрепление обороны нашего воздушного пространства в виде системы «Пэтриот»…
Истерика после войны с Грузией впервые нам аукнулась. Идея, чтобы построить ракетные пусковые установки в Польше, появилась очень быстро. Американцы искали страну, которая, не моргнув глазом, исполнит любой приказ Вашингтона. Долго искать им не пришлось. Особенно во время правления предыдущей команды, то есть братьев Качиньских, которая без каких-либо дискуссий принимала все директивы нашего великого союзника. В Вашингтоне это имело даже определённое название, которого не привожу, поскольку многие читатели знают английский язык, да и братьям Качиньским кто-нибудь мог бы перевести…
Казалось, что после прихода к власти новой команды Дональда Туска, подход к контактам с Вашингтоном изменится. И сначала всё на это указывало.
Однако после конфликта в Грузии в наших правительственных кругах явно произошли какие-то перемены. Мы одним махом подписались под проектом, принятым экзотическим трио Качиньский – Качиньский – Буш. И под всем тем, что Качиньские выторговали (а точнее, чего не выторговали). Таким образом, мы получили нечто такое, что – сами не знаем, не имеем, и тем более, неизвестно, нуждаемся ли мы в этом.
Но платить всё равно придётся. Наиболее меня «тронуло» утверждение, содержащееся в официальном документе:
(…) СТАТЬЯ XIV, ПУНКТ 2. «СОЕДИНЁННЫЕ ШТАТЫ НЕСУТ ЮРИДИЧЕСКУЮ ОТВЕСТВЕННОСТЬ ЗА УЩЕРБ ИЛИ УБЫТКИ, ПОНЕСЁННЫЕ ВСЛЕДСТВИЕ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ АМЕРИКАНСКОЙ СИСТЕМЫ ПРОТИВОРАКЕТНОЙ ОБОБРОНЫ, РАЗМЕЩЁННОЙ НА БАЗЕ, ЕСЛИ СОЧТУТ, ПРИНИМАЯ ВО ВНИМАНИЕ ОБСТОЯТЕЛЬСТВА, ЧТО ДОЛЖНЫ НЕСТИ ЭТУ ОТВЕСТВЕННОСТЬ ЗА УЩЕРБ ИЛИ УБЫТКИ».
А таких «цветочков» в подписанном документе немало. Видно, как на ладони, что американцы не намерены в малейшей хотя бы степени давать нам фору в чём-либо. И уж наверняка нельзя утверждать, что они воспринимают нашу страну как партнёра.
Следовало бы просветить некоторых относительно того, как американцы подходят к контактам с Польшей и нашими властями. На каком мы месте и каковы наши приоритеты (если они существуют) в политике Вашингтона.
Так вот, Соединённые Штаты не придают контактам с нами такого значения, какое придаёт им Польша. Политика Вашингтона по отношению к нам точно такая же, как по отношению к Гондурасу, Никарагуа и прочим латиноамериканским республикам. К сожалению, как государство мы не имеем никакого, совершенно никакого влияния на отношение США к нам, а тем более к России. Наши политики ограничиваются улыбками и гарантиями, что всё в наших отношениях ОК, а во внешней политике мы принципиально делаем всё, чтобы Америка была довольна.
Интересно, когда наши правители придут к выводу, что такая позиция по отношению к дяде Сэму не приносит ожидаемых результатов. Что большой брат то и дело использует нас, что США постоянно достигают своих целей. А мы своих – увы, нет.
Сейчас мы имеем казус беспрецедентный. Итак, нам предложена ракетная система «Пэтриот», но без боеголовок. Официально сообщается, что для тренировки (!!!). Какого чёрта?! Зачем нам тренироваться и набираться опыта, если такой системы нет в нашем арсенале? С тем же успехом мы могли бы купить тренажёр для танков «Абрамс» или симулятор к истребителю F-22 Raptor, потому что их у нас тоже нету! Система «Пэтриот» приезжала бы к нам на полгода, на каникулы, не вооружённая и (насколько я знаю жизнь) как-нибудь коряво пристёгнутая к нашей системе ПВО.
Через 6 месяцев система возвращалась бы на базу в Рамштайне, где она составляет основу большой базы US Air Force Europe. Я уж не говорю о том, сколько будет стоить установить у нас эту декорацию, но вместе с логистическими расходами, с расходами на удаление «Пэтриотов» из нашей системы и восстановление компьютерной базы уже без «Пэтритотов». Мы что, каждый раз будем перезагружать компьютерную сеть, чтобы включить\выключить американскую батарею? Кто станет содержать американцев, полгода находящихся в Польше? Им же делать будет нечего! Мы к ним даже доступа иметь не будем. «Пэтриоты» будут неактивны, в то же время американцы получат доступ к алгоритмам наших ракетных систем. А что с военной тайной?
Следует добавить, что до сих пор не определено, где эта система будет установлена. Вокруг американской базы ПРО или вокруг Варшавы. Мы имеем дело с двумя абсолютно исключающими друг друга районами размещения.
А также цифры. Наши военные говорят, что такого рода системы (и не обязательно «Пэтриот») должны укрепить наши вооружённые силы числом не менее 10 батарей. Для пояснения сообщаю, что Израиль, который весь уместится в нашем Западно-Поморском воеводстве, имеет в своём арсенале 9 батарей. Я уж не говорю о великолепной израильской системе "Келе Давид», то есть «Щит Давида». Который по многим параметрам превосходит американские «Пэтриоты».
Возвращаясь к обещаниям американской администрации, следует привести кое-какие примеры. Вот некоторые:
Мы получили старые фрегаты типа Olivier Hazard Perry; (Пулавский\Костюшко) должны были быть модернизированы за счёт специального вспомогательного фонда. Естественно, тишина. Боеспособность фрегатов малая, если не сказать, никакая.
Оффсет за F-16 был, действительно, хорошийтолько попал не к нам, а в Израиль.
Наши авиастроительные предприятия, купленные Pratt & Whitney, приносят колоссальные убытки, а это было ещё до кризиса.
Из государства с активными авиастроительными фирмами мы становимся субподрядчиками, поставляющими простейшие комплектующие.
Доходит до таких курьёзных ситуаций, как в случае с PZL-Mielec (Польское Авиационное Предприятие «Мелец» - прим. перев.), когда мы сами финансируем предназначенный для нас оффсет. Стала уже знаменитой закупка министра Клиха лицензионных Антоновых Ан-28, известных у нас как Скрытрук\Брыза, за такую сумму, за которую можно было бы купить нормально в три раза больше этих самолётов. Не надо быть Эйнштейном в экономике, что понять, что за самолёты мы переплатили в три раза! Если в прошлом году они были в три раза дешевле!
Вдобавок ещё неизвестно, чему они должны служить. Лишь сейчас начали искать им применение. Всё в рамках оффсета, вот только платит не американский налогоплательщик, а мы из наших налогов.
PZL –Okęcie (Польское Авиационное Предприятие «Океньче» - прим. перев.) после перехода в руки немцев не продало ни одного учебного самолёта «Орлик». Мало того, новый владелец принудил нас закрыть производство знаменитой авионетки «Вильга». Несмотря на заграничные заказы (!!!).
Известно, что уже выставлено на продажу последнее польское предприятие PZL-Świdnik.
Чтобы не слишком бросалось в глаза, что американцы осуществляют постоянный технологический и финансовый дренаж наших авиационных и военных предприятий, они это делают через подставные фирмы. Так, в случае со Свидником мы имеем заинтересованного в покупке, то есть Sikorsky Aircraft Corp. И подставную фирму – чешские Aero Vodochody в качестве прикрытия.
Примеры можно приводить бесконечно. Между прочим, стоит следить за тем, что там дальше будет с системой «Пэтриот», что дальше будет с нашей ПВО, и как в ближайшие недели наше правительство будет реализовать политику безопасности государства. Нашего государства, не США
инофорум упал...
Флаг Туруханского района
Дата принятия: 26.09.2003 Номер в Геральдическом регистре РФ: 1316
Прямоугольное красное полотнище с соотношением сторон 2:3, воспроизводящее в центре фигуру идущего на запад белого песца.
Утвержден решением районного Совета депутатов от 26 сентября 2003 года #12-188.
ДДОСят?
Флаг Туруханского района
Дата принятия: 26.09.2003 Номер в Геральдическом регистре РФ: 1316
Прямоугольное красное полотнище с соотношением сторон 2:3, воспроизводящее в центре фигуру идущего на запад белого песца.
Утвержден решением районного Совета депутатов от 26 сентября 2003 года #12-188.
а какой у него адрес? а то забыл уже
Флаг Туруханского района
Дата принятия: 26.09.2003 Номер в Геральдическом регистре РФ: 1316
Прямоугольное красное полотнище с соотношением сторон 2:3, воспроизводящее в центре фигуру идущего на запад белого песца.
Утвержден решением районного Совета депутатов от 26 сентября 2003 года #12-188.
poiuy (15.06.2009)
Атаки шароварных хакеров?
.http://wyborcza.pl/1,76842,6717441,F..._Pikalowo.html
Wacław Radziwinowicz, Pikałowo
Fortepian w zaroślach, czyli Putin ratuje Pikałowo
Вацлав Радзивинович, Пикалово
РОЯЛЬ В КУСТАХ, ИЛИ ПУТИН СПАСАЕТ ПИКАЛОВО
Светлана Антропова призвала в умирающее Пикалово премьера Владимира Путина. Тот стукнул кулаком по столу, унизил миллиардера и обеспечил себе благодарность жителей. Не воспользуются ли теперь примером Пикалово другие города России?
4 июня в Пикалово. Олег Дерипаска (стоит) в присутствии премьера Путина подписывает его авторучкой договор о поставках сырья.
Историю, которая разыгралась в Пикалово, русские давно называют «рояль в кустах». Так бывает тогда, когда высокопоставленные гости во время проверки в провинции случайно попадают на лесную полянку, где случайно готовятся шашлыки и охлаждается водка. Когда же после водки хочется запеть, оказывается, что в кустах случайно находится рояль, а при нём местный виртуоз.
СВАДЬБУ БАНК НЕ ОТБЕРЁТ
Светлана Смирнова не знает слов «Интернационала». Её всего 20 лет, и она училась не в советской, а уже в российской школе. Когда она шла с толпой блокировать шоссе Санкт-Петербург – Вологда, то смеялась над своими соседками по рабочему общежитию, Еленой Матузовой и Надеждой Ромашёвой потому что они, держась за руки, орали во всё горло о голодных и рабах, встающих на смертельный и решительный бой.
Толстенькая ПТУшница, так в России называют выпускниц профтехучилищ, вообще-то, хохотушка и неисправимая оптимистка. В октябре она родила Алиску, и они с Алёшей сразу планировали и сыночка. Почему бы и нет? За второго ребёнка Путин даст родителям 320 тысяч рублей (32 тысячи злотых). Хватит на взнос за квартиру, остальное доплатили бы из кредита.
Никаких проблем не было бы, потому что Алёша работал на комбинате, и она там же - уборщицей. Вместе зарабатывали 20 тысяч рублей. Для российской провинции - замечательно. Банки охотно давали кредиты таким, как они. Алёша и Светлана без труда получили уже два кредита – 80 тысяч на свадьбу и 40 тысяч на мотороллер.
В марте Алёша потерял работу, хотя вроде бы сам ушёл с комбината.
- Его обманули. Фабрика уже три месяца не платила зарплату. В конторе сказали, что если он принесёт заявление об увольнении, то сразу получит все невыплаченные деньги. У нас давно не было ни копейки, он согласился, но ему дали только 10 тысяч, - смеясь, рассказывает Светлана. – Я тоже осталась без работы, потому что фирма, которая убирала на фабрике, вообще закрылась.
Светлана серьёзнеет, когда я спрашиваю, на что они живут. Сейчас у них только 4 тысячи детского пособия. Из них 1,5 тысячи надо заплатить за комнатку в рабочем общежитии, а ещё 4,5 тысячи отдать банку за кредиты.
- Мотороллер могут у нас забрать, но свадьбу банк отнять не может, - Светлана снова смеётся, когда я спрашиваю, не жалеет ли она, что так легкомысленно растратили деньги.
Алёша, такой же ребёнок, как и его молодая жена, даже не ищет новую работу. В Пикалово он всё равно ничего не найдёт.
Здесь 9 тысяч трудоспособных людей. Половина из них работала на комбинате, сегодня разделённом на три фабрики. Парень работал в самой большой, производящей окись алюминия, полуфабрикат, из которого вытапливают алюминий. Фабрика стоит уже несколько месяцев, потому что – как утверждают её руководители – во время кризиса приносит серьёзные убытки.
Стоят также цементный и калиевый заводы. Два этих предприятия были очень доходными, но они работали на отходах, остающихся после производства окиси алюминия. Производство окиси остановлено, так что нет и отходов.
- Ты не пробовал найти работу где-то в другом месте? Говорят, атомная электростанция в Сосновом Бору, 25 км отсюда, нуждается в людях. На севере России на газовых или нефтяных предприятиях можно хорошо заработать. Ты не хотел бы туда поехать? – спрашиваю я.
- И что, Свету оставить?! Она бы мне голову оторвала, она ревнивая, - возмущается парень и объясняет, - Это губернатор везде рассказывает, что в Сосновом Бору на работу приглашают несколько тысяч человек и дают места в рабочих общежитиях. Но это враньё, знакомые там спрашивали. Электростанция нуждается в специалистах, платит гроши, общежитий нет. Что заработаешь, всё на проезд истратишь. Пусть дадут нам работу на месте, на нашем комбинате, пусть позаботятся о людях. Тогда мы в Пикалово снова будем жить хорошо, по-человечески. Как было до кризиса, - размечтался рабочий.
ТИХАЯ СМЕРТЬ «МОНОЛОВУШЕК».
Такие населённые пункты, как Пикалово, в России называют «моногородами». «Моно» - потому что они возникли около одной или нескольких фабриках одной и той же отрасли. Они – далёкое эхо сталинской индустриализации. Они строились на совершенно пустом месте, вдали от шоссе и железных дорог, просто напросто там, где нашли ценное сырьё. Бесплатной рабочей силой в них были лагерники, которых, благодаря НКВД, всегда хватало.
«Моногорода» возникали и при Никите Хрущёве, и при Леониде Брежневе, но тогда уже было хуже с заключёнными, которых стало гораздо меньше, когда кончился сталинизм. Поэтому власть завлекала рабочих на фабрики хорошими заработками, квартирами и – что в стране неизменно пустых магазинных полок было чрезвычайно важно - особым снабжением. В «моногородах» колбаса бывала хоть и не всегда, но часто.
Никто не знает, сколько «моногородов» получила Россия в наследство от СССР – может 500 может, 1000. Газета «Труд» недавно подсчитала, что в таких местностях, сердцем которых является одно большое предприятие, живёт каждый пятый россиянин – 28 миллионов людей. В общем они производят около 40% национального продукта.
В новой России «моногорода» стали «моноловушками». В условиях рыночной экономики фабрики, получавшие щедрые дотации от государства, оказались нерентабельными, а продукция некоторых из них - просто никому не нужна.
Многие из этих городов погрузились в кризис сразу же после распада СССР, и находятся в нём до сих пор. Молодёжь там либо пьёт, либо убегает оттуда. Пожилые живут за счёт пенсий и садовых участков. И мечтают о золотых временах советского благосостояния. Они не бунтуют, потому что утратили веру в то, что это что-то даст.
Так умирают «моногорода», разбросанные по российской провинции.
БУНТ
Люди в Пикалово не хотели тихо умирать.
- Почему? – задумывается Светлана Антропова, руководительница местных профсоюзов. – Это просто, у нас в поледнее время люди жили очень хорошо. Мы верили, что так будет всегда. Люди взбунтовали, когда у них попытались отнять эту надежду, - объясняет она.
В Пикалово старые добрые времена – это не только эпоха СССР, когда комбинат построил для 22-тысячного городка крытый олимпийский бассейн с дорожками 50 м длиной.
Хорошими, а может, даже лучшими оказались последние годы. Была работа, причём хорошо оплачиваемая. Официальная статистка утверждает, что средняя зарплата в Пикалово – 18 тысяч рублей. Перед домами во всём городе припаркованы неплохие автомобили. Купленные, как объясняют владельцы, в кредит.
На улицах много женщин с детскими колясками. В прошлом году в Пикалово родились 216 детей – на 12% больше, чем в 2007 году.
- Мы поверили, что у нас будут условия для воспитания детей, - говорит врач-педиатр Марина, которая несколько месяцев тому назад родила сына.
На 320 тысяч рублей материнского капитала, который правительство даёт матери на второго ребёнка, Марина планировала поменять двухкомнатную квартиру на трёхкомнатную.
Людям в Пикалово было что защищать. Поэтому, когда осенью фабрики стали сворачивать производство и перестали регулярно выплачивать зарплату, они вышли на демонстрацию и написали письма Дмитрию Медведеву и Владимиру Путину.
Думали также, не написать ли Бараку Обаме. Это лишь звучит как анекдот. Западные посольства в бывших советских республиках иногда получают петиции из маленьких городков, в которых люди пишут, что раз вы, империалисты, как нам говорят по телевизору, правите всем миром, так, можем, вам удастся починить наш водопровод или залатать крышу в школе.
Президенту США пикаловчане, однако, не написали. Зато 20 мая взяли штурмом здание местной администрации. Через две недели вышли на трассу Санкт-Петербург-Вологда и блокировали её в течение семи часов, из-за чего на шоссе возникла пробка 400 км длиной.
Они требовали работы, запустить местную котельную и приезда Путина. Журналистам, которые съехались в город, они объясняли, что причина их проблем – не кризис, а коварная интрига владельца предприятия, производящего окись алюминия.
АКУЛА КАПИТАЛИЗМА
С приватизацией фабрик жителям Пикалово не повезло. Один большой комбинат был разделён на три части. Главная, то есть производство окиси алюминия, от которого зависит судьба двух остальных, досталась фирме «Базовый Элемент», контролируемой алюминиевым магнатом Олегом Дерипаской, которого журнал «Форбс» назвал самым богатым русским.
Жена Дерипаски – дочь Валентина Юмашева. Юмашев – муж Татьяны Дьяченко. Дьяченко – дочь Бориса Ельцина. Дерипаска – настоящая акула бизнеса, он глотает фабрики и целые отрасли. Это он решает судьбу 16 «моногородов», в которых живёт общим числом 1,8 миллиона человек. Сегодня в его фирмах работают 300 тысяч человек в России, странах СНГ, в Африке и Латинской Америке. Принадлежащий ему автозавод ГАЗ в Нижнем Новгороде стал одним из новых владельцев «Опеля».
41-летний олигарх – идеальное воплощение идеи либеральной империи, согласно которой одной из важнейших целей молодого российского капитализма является захват заграничных фирм.
Любимцу когда-то Ельцина, а сегодня Путина многое позволено. Когда к Дерипаске перешёл Саянский алюминиевый комбинат в Хакассии в Сибири, фирма перестала платить налоги. Местные власти пытались напомнить о своих правах, но в спор вмешался Кремль и велел им «делать всё так, как говорит Олег».
Однако, Пикалово не принесло Дерипаске большой выгоды. Производство окиси алюминия убыточно, а не принадлежащие Дерипаске цементный и калийный заводы, для которых его предприятие является единственным источником снабжения, приносят владельцам большие прибыли. Зачем же он три года назад влез в этот убыточный бизнес?
Это объясняет документ, опубликованный 25 апреля 2008 года пресс-службой «Базового Элемента». Из него следует, что фирма заключила весьма выгодные контакты на поставку цемента со своей фабрики в Пикалово. Так что план был простой – вывести из игры местный цементный завод и занять его рыночную нишу.
И, наверняка, удалось бы этот план реализовать, если бы не бунт отчаявшихся рабочих.
РОЯЛЬ В КУСТАХ
Путин появился в Пикалово через два дня после блокады шоссе. Он возмущался владельцами фабрик, превратившими их в помойку. Он гремел, что они сделали тысячи людей «заложниками своих амбиций и жадности». Он созвал совещание, целью которого был поиск выхода из кризиса.
На самом деле это был «рояль в кустах». Только «роялей» было сразу несколько – в Пикалово во время визита Путина был также и глава российских железных дорог, был руководитель Внешторгбанка, был шеф фирмы из мурманской области, которая снабжает сырьём фабрику Дерипаски, и был, конечно, сам Дерипаска.
Бизнесмен из Мурманска подписался под договором, предусматривающим, что в течение трёх месяцев он будет поставлять фабрике Дерипаски сырьё за треть цены. Начальник железных дорог обещал, что перевезёт сырьё бесплатно, глава банка – что даст кредит, чтобы выплатить задержанные зарплаты рабочим и восстановить производство.
Премьер перед телекамерами велел Дерипаске подписать договор о поставках сырья. Миллиардер подошёл к Путину, взял у него авторучку и, помешкав, подписал подсунутую ему бумагу. Потом ещё пытался забрать авторучку, но премьер велел отдать её.
Словно по мановению волшебной палочки, ситуация в Пикалово изменилась. На счетах рабочих немедленно появились деньги. Люди бросились к банкоматам, а потом в магазины покупать мясо, которого они давно не видели, кофе и конфеты. Московские газеты потом писали, что пикаловчане выкупили всю водку. Но это неправда – из магазинов исчезли только пол-литровые бутылки «Путинки», которую пили за здоровье премьера.
КАК ВЫЗВАТЬ ПУТИНА?
Истинные причины праздновать были, однако, у Дерипаски. Известная публицистка Юлия Латынина утверждает, что за кадром, показывающим, как премьер публично унижает миллиардера, остался другой факт – владелец «Базового Элемента» получил всё, что хотел.
Ему удалось отсрочить выплату 4,5 миллиардов долларов кредита, который по милости Кремля он получил осенью для спасения своих пострадавших от кризиса предприятий. Кроме того он получил новый кредит на выплату зарплат и запуск производства цемента в Пикалово. Таким образом, он получит доходный бизнес, причём не за свои деньги.
Светлана Антропова получает со всей России телеграммы от коллег-профсоюзников
С поздравлениями и выражениями поддержки.
- Также звонят мне из разных «моногородов», которые оказались в ситуации, похожей на нашу. Просят совета.
- Какого совета? Как организоваться, как обратиться в суд?
- Как сделать так, чтобы и к ним приехал Путин. Только на него рассчитывают, - отвечает руководительница пикаловских профсоюзов
Злые, они поляки, недобрые.
У них явно комплексы.
.http://209.85.129.132/search?q=cache......&lr=lang_pl
Szczepana Twardocha
Mała Rosja w krainie ostrych gór. Zapiski spitsbergeńskie.
Шчепан Твардоха
Маленькая Россия в краю острых гор. Шпицбергенские записки.
стоит искать ответы на вопросы о России. Не по принципу «know your enemy», хотя, конечно, польским государственным интересам знание России, не отягощённое идиосинкразией, послужит лучше, чем собрание комплексов, предубеждений, презрения и прямолинейной, хотя, впрочем, и обоснованной ненависти. Но стоит искать ответы на вопросы о России, потому что русские парадоксы увлекательны сами по себе, независимо от нужд современной политики.
Естественным способом найти ответы являются путешествия. Не из каждого путешествия что-то следует, из большинства не следует ничего, потому что не каждый может быт маркизом де Кюстином, так же, как не каждый корреспондент в Вашингтоне является Токвилем.
Итак, вопрос – как следует путешествовать? Бронислав Малиновский в самом начале «Аргонавтов западного Тихого океана» сообщает нам, что есть два вида познания мира, культурно чуждого, один возможен, если пребывать в чужой стране не слишком долго, когда излишек подробностей не заслоняет нам общего, другой – лишь после того, как впитаешь культуру как следует, когда на основе собранных наблюдений можно произвести достоверный синтез.
Принимая этот принцип, я какое-то время тому назад понял, что несмотря на не слабеющее увлечение, чтение и поездки, я не так уж много могу сказать о России как таковой. Я легко могу сфальсифицировать глуповатую и, как это часто бывает у польских журналистов, сумбурную дребедень о «страшной империи», о «вечно пьяных русских с гармошками», могу смеяться над попытками излечить польские комплексы взращиванием чувства цивилизационного превосходства над «москальскими калмыками», об этом когда-то хороший текст опубликовал в «Жечпопсолитей» Пётр Сквециньский (http://www.rp.pl/artykul/61991,19004...s_Rosji__.html
Имеется в виду статья «Комплекс России», в переводе на русский здесь -
http://www.inosmi.ru/translation/244028.html ). Но если бы я попытался объяснить Россию, мне нечего сказать. Я мог бы синтезировать впечатления от путешествий, но из этого читатель мог бы узнать кое-что обо мне, а о России совсем ничего, потому что я был там, возвращаясь к Малиновскому, одновременно слишком долго и слишком коротко. Каким же ответом может быть Россия из окон Транссибирского экспресса?
http://twardoch.pl/transsyb.jpg
Интернет-кафе у памятника Ленину в Иркутске.
Наслаждение истопленной дровами бани после трёх с лишним суток в поезде, с водой из сибирского ручья, пахнущей берёзовым дымом и дешёвым мылом. Роскошные японские машины с рулём по правой стороне, которых в окрестностях Байкала
больше, чем приспособленных к правостороннему движению.»Лад», «Волг» и «УАЗов».
Кремль, кафе на Арбате, памятник Пушкину, Жукову на Красной площади.
Закутанные в платки и телогрейки бабуленьки, продающие горячую картошку в полиэтиленовых пакетах на сибирских полустанках, где Транссиб задерживается всего на пару минут, кипяток в самоваре в каждом вагоне, проводница, представляющая в том же вагоне авторитет власти. Это всего лишь штампы, это Россия отражённая, ненастоящая, это Россия такая, какой её хотел бы видеть польский читатель, почто как в забавной рекламе мобильных телефонов.
И когда я искал ответа на личный, мой собственный вопрос о России, я нашёл лишь один ответ. Несовершенный, не исчерпывающий темы и такой, который почти невозможно выразить словами, потому что он основан на личном и летучем опыте. Но я считаю, что даже такой отвёт – всё лучше, чем повторение банальностей. Ответ без обобщения, всего лишь впечатление – но это всё равное больше, чем я понял во время всех моих путешествий по России.
Я нашёл его далеко за полярным кругом, на семьдесят восьмой параллели, вдобавок на норвежской территории, с норвежской суверенностью, ограниченной Парижским трактатом, - то есть на Шпитцбергене
который норвежцы называют Свальбардом. Трактат, подписанный в двадцатые годы, признал права Норвегии на этот полярный, но обогреваемый Гольфстримом, и потому до определённой степени свободный от льдов архипелаг, с оговоркой, что все прочие государства, подписавшие трактат, имеют право вести на Свальбарде любую экономическую деятельность. В принципе, этим правом пользуются только русские, содержа шахтёрское поселение Баренцбург
- и именно в Баренцбурге я нашёл какие-то крупинки правды о России.
В данном случае важна не история этого полярного поселения, потому что она совершенно не относится к истории России – Баренцбург основали американцы и голландцы, в двадцатые годы поселение выкупил советский трест Арктикуголь
http://www.arcticugol.ru/
в тридцатых началась добыча угля, потом на эвакуированный посёлок упали снаряды из орудий броненосца «Тирпитца», а после войны его отстроили таким, каким и сегодня можно видеть. На пике советского присутствия на Шпитцбергене в Баренцбурге была большая теплица, служившая, с одной стороны, источником свежих овощей, а с другой, место, где советские шахтёры – русские и украинцы из Донецка – могли отдохнуть от сурового пейзажа тундры. Были коровники, хлевы и курятники, пекарня, большой спортивный центр с бассейном.
Жилые дома из желтоватого странного кирпича. На этот старый Баренцбург я смотрю через фотообъектив советского фотографа, который в 1979 году издал в Москве альбом под названием «Шпицберген: страна острых гор». Ещё до апогея великолепия, ещё на поднимающейся волне – видны начатые стройки, наиболее эффектные здания ещё только растут, по заснеженным улочкам прохаживаются стройные весёлые мужчины в ярких куртках или серых пальто, в косматых шапках из сибирской собаки. У моего отца когда-то была точно такая же шапка, я помню, снимки из альбома сделаны ещё до моего рождения, хотя и незадолго до него, может, за год. Сегодня таких уже не носят. А у мужчин на фотографиях полярные бороды или усы, волосы довольно длинные, а дети все, ну, абсолютно все – щекастые, румяные и здоровые. И тут трудно подозревать пропагандистскую фальсификацию, потому что детей этих на снимках много, так много, что из невеликого баренцбургского детского населения просто не мог фотограф выбрать детей покрасивее. Может, полярный климат был так полезен этим русоволосым мальчикам и девочкам с косичками, завязанными большими чёрными бантами.
Наш путь в сегодняшний Баренцбург вёл по склонам Нордхаллет,
по старой дороге, по которой пятьдесят лет тому назад автомобили ГАЗ-69 ездили до самой паромной пристани,
откуда, переплыв на пароме Угольную Бухту, можно было попасть в порт в том же заливе, который, в свою очередь, обслуживал шахте в Грумантбайене.
Дорогой никто не пользуется уже полвека, сейчас это всего лишь след в тундре,
которого следует держаться, чтобы наверняка обойти самые глубокие, ручьями прорытые овраги, но ни одна машина уже не могла бы по ней проехать, вечная мерзлота сделал своё. Мосты, проложенные над текущими к фьорду потоками, давно уже развалились. Там, где дорога вела нас краем обрыва над пляжем, она исчезла, море забрало.
Мы шли налегке, только с небольшими рюкзаками, в них – запасные куртки, немного провианта, маленький газовый баллон с горелкой, болотные сапоги для переправы через реки. На плече винтовка и фотоаппарат, и то, и другое на случай встречи с медведем, в карманах – патроны, бинокль и шоколад. Ещё лыжные палки, без которых трудно пришлось бы на этом огромном полярном болоте. Остальное содержимое наших тридцатикилограммовых рюкзаков мы оставили в лагере, мы шли в однодневный поход, тридцать километров с небольшим. Это были последние дни нашего путешествия, во время которого мы не раз останавливались для отдыха на пару дней. Уже через два дня за нами приплывёт лодка марки Polarcirkel,
примет на нас борт с обветшалого пирса в Колсбее, и мы пойдём по спокойному фьорду до самого Лонгиера, со скоростью сорок узлов, чтобы за час преодолеть путь, который мы потихоньку прошли за две недели.
В тот день, когда мы шли к Баренцбургу, была прекрасная погода, под ногами булькала размокшая и побуревшая в предчувствии приближающейся тундра, небо было голубое, а на другом берегу Исфьорда плыли в Северный Ледовитый океан ледники, старательно, век за веком, прорывая свои долины. Их высокие, в несколько десятков метров, лбы с нашего берега были видны как узкие серо-голубые чёрточки. Мы шли быстро, потому что идти было легко, это не то, что медленно пробираться по топкой конечной морене,
карабкаться на рассыпающийся клиф по расселине
или брести по дельте реки, которая разделяется, как расплетённая коса.
В конце концов, мы идём по воспоминанию о дороге.
И вот мы, наконец-то, дошли, часов за шесть, кажется. сначала хозяйственные строения, советская путаница труб и кабелей, потом посадочная площадка для вертолётов, из-за которых практичные русские препираются с экологически настроенными норвежцами. Один вертолёт пролетел над нами, большой, неуклюжий Ми-8.
Дальше уже грунтовая дорога, кладбище,
но не такое живописное, как поляна белых крестов
в норвежском Лонгирбайене, столице Свальбарда и не такое трагическое, как то в Колсбее, пятидесятых годов, с могилой годовалой девочки,
ровесницы моей мамы. Она родилась в мае 1951 года, у неё татарские отчество и фамилия: Дора Минисламовна Фаризова. Имя могло звучать иначе, на надгробной плите оно почти стёрлось, но точно начиналось на «д» и было короткое. Она пережила арктическое лето, мрак полярной ночи, вместе с таянием снегов научилась ходить, а потом умерла, и её родители, отец-татарин и неизвестная нам мать, когда уже сделали надгробную таблицу с фотографией маленькой детской головки в чепчике должно быть, погрузились в отчаяние, потому что на смерть ребёнка т утешительного ответа, во всяком случае, в начале, не даст ни Аллах, ни христианский Бог, и уж, наверняка, не Маркс с Лениным, в чём я убеждён, потому что моему сынишке сейчас именно столько месяцев, сколько было маленькой полярной татарке, когда она умерла.
Мы прошли мимо кладбища с одинаковым бетонными надгробиями когда мы, наконец, добрались до указателя с названием, написанным кириллицей, город казался бы покинутым, если бы не слабая струйка дыма из трубы отдалённой тепловой электростанции.
Можно было бы подумать, что и тут произошла такая же история, как в находящейся в ста километрах отсюда Пирамиде, где в 1998году русские и украинские шахтёры напрасно ждали кораблей с провиантом, которые должны были прийти к ним из Мурманска. Ни один не пришёл. В России кончились деньги, чиновники не получали зарплату, кто-то решил, что раз трёхцветная Россия ему не платит, то и он не будет сидеть за казённым столом. Кто-то не подписал какую-то бумагу, кто-то пожал плечами, кто-то беспомощно развёл руками. Из порта в полярную ночь не вышел ни один корабль, ни с провиантом, ни такой, который мог бы эвакуировать жителей из посёлка Пирамида у подножия горы. Было 10 января, третий день после православного Рождества, и Шпицбергене тогда царила абсолютная тьма, круглые сутки. Горизонт не светлел даже воспоминанием о рассвете, кончилась еда, был только уголь, в конце концов, они сами отвоевали его у вечной мерзлоты, но уголь нельзя есть. В пекарне не было уже муки, а в теплице давно не было ни помидоров, ни капусты. Они съели уже свиней и кур, коровники и курятники стояли пустые. У них было только электричество, теплоэлектроцентраль работала безупречно, в бараках было тепло, запорошенный снегом бюст Ленина защищал от мрака сноп оранжевого света от фонаря, телевизоры, подключённые к спутниковым антеннам, показывали программы из Москвы, немногочисленные дети были очень голодны, и все жители полярного шахтёрского посёлка хорошо понимали, что такое смута.
Вот тогда и вошёл в порт корабль. Это норвежцы из находящегося в нескольких десятках километров Лонгирбайена решили, что они не могут позволить, чтобы в конце XX века почти что у них на глазах, а уж, наверняка, в радиусе действия их радиостанций, тысяча русских умерли с голоду в тёплых и хорошо освещённых бараках.
Корабль спустил моторную шлюпку - всё это в свете прорезающих полярный мрак прожекторов, в грохоте льда, трущегося о бронированный корпус, из шлюпки вышли шпицбергенские чиновники, может, даже сама госпожа сиссельман, Анна-Кристин Ольсен, седовласая, сорокалетняя, стройная и нордическая, в тёмно-синем мундире, точнее, в тёплой куртке с капюшоном, обрамлённым мехом. Сиссельман – это старый нордический титул, вроде нашего воеводы или английского шерифа или бейлифа , только стилистически гораздо более архаичный, во время фестиваля национального возрождения его откопали в какой-то старинной книге. Итак, к пирсу пристала шлюпка с госпожой сиссельман или без неё, норвежцы пожали руки директорам разоряющегося Арктикугля, завыла сирена, и тысяча русских и украинцев бросили свои занятия, матери закутали голодных детей в куртки и шарфики, а потом, скученные в кабинах корабля, они ели простую и тёплую еду, униженные, но счастливые слуги когда-то могучей империи
.Так норвежцы эвакуировали Пирамиду, тысяча русских и украинских шахтёров, женщин из обслуги, инженеров, директоров и детей были доставлены в Мурманск и там высажены на набережную великой страны, которая тогда уже существовала только на карте, и никто, наверняка, ими не заинтересовался, потому что должно было пройти ещё два года прежде, чем Владимир Владимирович Путин вернул России государство – во всяком случае, так пишет профессор Штюрмер в своей биографии президента-КГБешника. А в Пирамиде остались книги на столах в читальном зале, с закладками между страниц. Стаканы в баре, нестиранные носки у постели, недописанное письмо и шахматная доска с партией, которая остановилась на четвёртом ходу дебюта.
Вот это и есть правда – брошенный город, эти стаканы, письма и шахматная доска. Но всё остальное – необязательно. История хорошая, я слышал её от одного старого полярника два года тому назад в Лонгирбайене, вот только всё указывает на то, что это выдумка. Может, и были какие-то трудности со снабжением, конечно, но всё-таки голодных детей не было, и, скорее всего, не было норвежских кораблей, потому что русские – хотя и в страшной спешке – эвакуировались сами. Осталась маленькая группа, у них были бульдозеры, взрывчатые материалы, и они разрушали всё, что им как раз хотелось разрушить в этом свежем трупе города.
Это как в «Не надо говорить громко» Юзефа Мацкевича, когда главный герой, взволнованный, рассказывает историю, которой был свидетелем – он видел, как немецкий танкист остановил свою машину, со скрежетом гусениц на мостовой, чтобы не переехать белку, которая выбежала на дорогу. И слушатели этой истории, польские патриоты, делают замечание, что так рассказывать не годится, пусть это будет польский танк, американский или, в крайнем случае, даже советский, но никак он не может быть немецким. Главный герой удивляется своим собеседникам, как перс Монтескье, и робко замечает, что он это видел своими глазами, и ничего не может поделать с тем, что танк был немецкий. Его журят: это правда единичная, отрывочная, субъективная, а объективная правда совсем другая.
Именно такова, по-гегелевски объективна, согласна с духом времени правда истории о голодных детях и норвежской эвакуации. Именно такая история должна была произойти во времена ельцинской смуты, чтобы выразить собою дух времени – вот только, кажется, кто-то забыл об этом, и на самом деле произошла история столь же драматичная, свидетельством чего является видимая спешка, в какой покидали Пирамиду, но всё-таки не такая эффектная.
И всё-таки, входя в Барнецбург, невозможно не думать об этой брошенной Пирамиде, особенно если в течение последних нескольких дней ты шёл мимо развалин русских строений, брошенных ещё раньше – но без этой спешки времён смуты. Там, в заливе Клокбай, в Груманте, русские, точнее, советы, свои строения бросили в результате экономических расчётов – легкодоступные месторождения угля исчерпались, поэтому они забрали всё, что можно было забрать, часть построек взорвали и переехали дальше, где уголь добывать было легче, отставив после себя ручьи, красноватые от ржавеющего в их верховьях металлолома.
Итак, мы прошли мимо указателя с надписью «Баренцбург», я разрядил винтовку и открыл замок
согласно обычаю, чтобы каждый из жителей мог видеть, что оружие безопасно. Однако, никого не было, мы шли долго по местности, которая напоминала заводское предместье – мимо открытых, разрушающихся ангаров, в которых поместилась бы эскадра вертолётов, мимо заброшенных бараков неизвестного предназначения, между горами мусора, маленьких, как гнутые гвозди, и огромных, как полдома, проржавевших или бетонных, с торчащими прутьями арматуры. Мы прошли мимо брошенной теплицы. На дверях много лет назад кто-то приклеил объявление для туристов, на английском языке, что in the greenhouse никто по-английски не говорит, так что если кто-то хочет посетить greenhouse, то он должен пойти в гостиницу
и попросить экскурсовода.
Сегодня эти двери забиты досками, окна и стеклянная крыша разбиты, а сквозь них видно, что внутри, на нетронутых колышках скукожились иссохшие кусты помидоров, а на протянутых под стеклянной крышей шнурах висят промёрзшие трупы вьющихся растений, как серо-бурые канаты. Дальше пустые курятники и коровники. Даже пекарня уже не работает, все продукты, так же, как и в норвежском Лонгирбайене, привозят с континента – потому что ни к чему стараться, если ежедневно, а то и чаще, приземляется в
Лонгирбайене самолёт. Дальше – облупленные стены с пятнистой коровой, другие – с полями пшеницы где-то на великорусских равнинах, а ещё со стволами берёз. И всё пусто и брошено – но в одном месте, на обложенном минеральной ватой и досками теплопроводе мы замечаем кота.
Норвежцы запретили содержать кошек на всём Свальбарде, потому что они якобы пожирают птенцов. Этот котяра, серый и толстый. Наверняка, сожрал всех птенцов и, кажется, думать не думает о приказе, отданном самим сиссельманом. Без людей он не пережил бы зиму, так что, наверняка, о нём заботятся русские или украинцы, и точно так же с презрением пожимают плечами при мысли о чиновнике, которому кажется, что опубликованным в каком-то бюллетене законов запрете он может отнять кошачье общество у людей, приговорённых к полярной ночи, и всё из-за чего-то, столь тривиального, как птичьи птенцы. А к чайкам, крачкам, глупышам, гагаркам и люрикам, которые в сезон тысячами кружат над клифами, поднимая невероятный галдёж, ни на что в мире не похожий, шпицбергенские шахтёры, наверняка, не питают столь тёплых чувств, как к этому серому кошаку, который любит полярной ночью греться на чьих-то коленях.
И наконец, мы встречаем двух русских женщин. Они выглядят странно, идут под руку в своих туфельках на высоких каблуках и отделанных мехом элегантных курточках. А мы, в тяжёлых, грязных ботинках, специальных куртках, с лыжными палками в руках и оружием на плечах. И дамы смеются, одна постарше, другая помоложе, над этими палками, на которые мы на ходу опираемся.
- Кто у вас лыжи украл? – спрашивают они.
Мы смеёмся вместе с ними и идём дальше.
В гостинице цены норвежские, обслуживание русское, мы пьём колу и пиво, едим не слишком вкусные пельмени, даже без борща, в большом телевизоре полуобнажённые девушки, на которых бижутерии больше, чем одежды, поют и выставляют попки в серебряных «Порше», «Феррари» и «Ламборджини», важно следующих по улицам Москвы. Тепло.
А неподалёку от гостиницы стоит старое советское консульство.
На снимке в моём старом альбоме оно зелёное, ухоженное, соцреалистично классическое, в окнах занавесочки, оно выглядит так, что если бы хоть чуточку больше изящества да не развевайся на крыше красный флаг с серпом и молотом, то это могло бы быть скромное посольство маленькой страны, где-то в тихом квартале Вены или Варшавы. Сейчас, однако, всё изменилось - здание стоит брошенное, лестница развалилась. Пугают пустые скелеты окон, рамы висят на вырванных петлях, двери забиты досками.
Но за брошенным советским консульством стоит новое российское консульство. Кажется, это единственное здание, построенное здесь после распада Советского Союза. За исключением церковки, о которой чуть позже, потому что она и находится чуть дальше. Ограждение из заострённых прутьев, как будто для того, чтобы ставить рядом с ним дрожки, на ограждении золотые двуглавые орлы, а само здание современное. Моя жена, архитектор, утверждает, что архитектура очень даже приличная, если говорить о форме, так же, как и несколько других похожих строений с закруглёнными углами, построенными, наверняка, где-то на переломе восьмидесятых и девяностых. Но на одно жилое здание приходится три заброшенных, пугающих выбитыми окнами – потому что город был построен для трёх тысяч жителей, а сейчас в нём - едва ли насчитаешь шестьсот.
Их дело – выжить, их задача – сохранить непрерывность российского присутствия на Шпицбергене. Шахта, говорят, не действует, горняки занимаются консервацией оборудования, зданий и машин. Церквушка восьмигранная, как молельни поморов-старообрядцев,
http://twardoch.pl/molenna.jpg
которые на Грумант – так они называли Свальбард – плавали ещё в XVII веке, охотиться на моржей, медведей и лис. Эта маленькая церковка в действительности не является сакральным зданием, но памятником жертвам авиакатастрофы 1996 года. Православный священник приезжает иногда в Баренцбург, но литургию совершает в другом месте, а не в этой псевдо-церкви.
Вот и всё. Мы выходим из гостиницы – это смешно, хотя прошло всего-то две недели, но мы уже соскучились по таким достижениям цивилизации, как унитаз в туалете, кола в банке и пиво. Я беру пару банок с собой, для друзей, которые остались в лагере, больные, мы оплачиваем кошмарный счёт, украинка в баре смотрит на нас с весёлым презрением. Её чувства понятны, её платят, чтобы она жила в этом страшном месте, мы заплатили, чтобы сюда приехать, да ещё прошли всю дорогу из Лонгиера пешком, мёрзли в палатках, белой ночью несли вахту у костра из страха перед медведем, всё, что даме за стойкой бара и в голову прийти не может, потому что, в сущности, это разновидность декадентского извращения, я пишу это совершенно серьёзно, вовсе не кокетничая. Это же не аскетизм, для аскетизма всё это слишком дорого обходится. .
Вот и всё. Я не делаю выводов, нету выводов. Концептуализация социальной реальности, или человеческой вообще, всегда является придумыванием этой реальности, а я выдумывать не хочу. За тем, что я видел, ничего не скрывается, нет знаков времени, есть только обширный универсум непознаваемого.
Вот и всё. Мы возвращаемся. В шпицбергенской гахете «Свабальд Постен»
http://www.svalbardposten.no/
у которой редакция здесь, но печатается она в Тромсё и на самолёте доставляется сюда, много пишут о русских из Барнецберга. То они вертолёты отдают в аренду в коммерческих целях, что строго запрещено, то птиц распугивают. Ещё о том, что собрание баренцбургского Музея Поморов привезли в Лонгирбайен, чтобы выставить на какое-то время в норвежском музее. А ещё раньше в Баренцбурге прошёл кинофестиваль, показывали норвежского «Эллинга», это ужасно забавно.
Вот и всё. Я думаю о русско-татарской девочке, которая прожила тринадцать месяцев на Свабальде, и её маленькое грустное тело лежит сейчас в вечной мерзлоте
сори, конечно читала по диагонали. Но какой то поток сознания.
Свидомит, помни: ты - еда. Говном ты станешь после
Янус Полуэктович (19.06.2009)
Стереотипы проскакивают: рабы советской империи, татары(со всего кладбища, ему только эта могилка приглянулась, и гнал он ее через все повествование). Полякам должно понравится.
.http://www.rp.pl/artykul/9133,321987...okupacja_.html
Jerzy Haszczyński
Po co nam ta okupacja?
Ежи Хашчиньский
Зачем нам эта оккупация?
Очередной этап польско-литовских споров – и, наверняка, не последний. На этот раз речь идёт о том, оккупировала ли Польша Вильно и его окрестности перед Второй мировой войной или нет. Более того, речь идёт даже о том, чтобы Польша признала, что так было. Этого требует часть литовских СМИ и политиков, а министр иностранных дел Вигаудас Усацкас даже написал об этом письмо Радославу Сикорскому.
Ответ прост: Польша считает, что не оккупировала. И это не изменится. А Литва считает, что, конечно, оккупировала. И это тоже не изменится. Более того, несмотря на эту разницу во мнениях по вопросам исключительно историческим, сейчас можно поддерживать очень хорошие отношения. Зато их портят разные другие проблемы, касающиеся национальных меньшинств, главным образом, поляков в Литве.
Почему и речи быть не может о признании, что мы оккупировали Вильно? Довоенные границы Польши с Вильно в её составе были признаны международным сообществом, хотя и не Литвой (до 1938 года). После Первой мировой войны Вильно переходило из рук в руки. В конце концов, оно досталось Польше в результате по-разному оцениваемой операции генерала Желиговского. Таковы были реальные обстоятельства того времени. Государства, которые вырвались из-под власти империй, должны были отвоевать свои границы. По тому же принципу, как Польша получила Виленьщину (Край Вильнюсский – как пишут литовцы), Литва получила Клайпедский Край, то есть издревле немецкий Memelland. Кроме того, в Вильно и окрестностях поляки составляли подавляющее большинство, а литовцы – абсолютное меньшинство.
Но из этого вовсе не следует, что сегодня Польша сомневается в том, что Вильно принадлежит и будет принадлежать Литве. Никто в Польше этого не оспаривает, и запугивание польским ревизионизмом совершенно неуместно.
Чувствительность литовцев в вопросе их столицы понятна, но совершенный скандал – сравнивать эту проблему (что делает влиятельнейший политик среди правящих консерваторов) с Катынью. С Катынью можно было бы сравнить злодеяние в Понарах, где при участии литовских сотрудников немцы уничтожили десятки тысяч польских граждан, главным образом – но не только – евреев.
Однако, было бы нехорошо, если бы мы сейчас начали ссориться из-за того, в какой степени за это ответственна Литва. Сегодня нам вполне хватает современных проблем. Лучше всего заняться тем, чтобы лозунг о стратегическом партнёрстве Польши и Литвы не оказался пустыми словами
graff (21.06.2009)
.http://www.polityka.pl/zwiazek-szabr...139,293892,18/
Marcin Zaremba
Związek szabrowników
Мартин Заремба
Союз мародёров
«Смею утверждать, - писал фельетонист «Дзенника Повшехнего» в июле 1945 года, - что (…) подавляющее большинство нашего общества либо уже мародёрствовало, либо намерено мародёрствовать. Те, кто боится, завидует тем, кто уже решился».
На переломе XIX и XX веков слово «шабер» имело два основных значения – дневное и ночное. Днём на языке каменщиков оно означало «шпаклевать». Ночью получало другое значение: на воровском жаргоне означало грабёж со взломом.
И это второе значение относилось, например, к крестьянским нападениям на усадьбы во времена беспорядков или разворовывание прислугой имущества, оставленного умершим господином. Общим знаменателем в этих происшествиях был момент неопределённости, хаоса, бессилия государственных структур. Наступало ослабление общественного контроля и утрата чувства страха перед наказанием. Имущество, на которое посягали мародёры, воспринималось ими как бесхозное. Виновниками были люди неимущие. Нарушая принцип повсеместной охраны собственности, они необязательно должны были отказаться от заповеди «не укради». По-видимому, они соблюдали её в ограниченном виде, по отношению к своим, что объясняет, почему было легче присвоить имущество господское, еврейское, немецкое или государственное, не принадлежащее соседу по деревне.
ТЕОРИЯ ХАОСА
Масштабное мародёрство имело место во время сентябрьской кампании. Когда распад государства стал очевидным, а бегство элиты – фактом, начался грабёж оставленных без присмотра квартир, домов, магазинов, военных складов и казарм. Парни с Чернякова, приятели Станислава Чесюка, признавались в октябре 1939 года: «Мы живём за счёт того, что ухватили в горящих складах и фабриках во время осады, какие-то вещи продаёшь и покупаешь то, что необходимо».
Теория хаоса, описываемая также как теория выбитых окон, утверждает, что в меняющемся к худшему окружении (иногда хватает разбитого окна) ослабевает наше стремление в правильному поведению. Когда нарушена одна из социальных норм, мы чувствуем искушение, чтобы игнорировать и остальные. «Любое окружение, - пишет Филип Зимбардо, - ставящее человека в позицию анонимности, ограничивает его чувство личной и гражданской ответственности за свои действия». Социальные психологи провели множество экспериментов, подтверждающих этот механизм. Исключительные в своём роде исследовательские лаборатории создала война.
Доказательством того, что мародёрство – дитя хаоса, является следующая волна мародёрства, которая прошла по польским Кресам в июле 1941 года в связи с нападением Германии на СССР. Солтыс из-под Волковыска вспоминал: «Город уже пустой. А теперь очередь поездов, стоящих длинными составами на перроне. Вот тут-то праздник, как после создания мира. Когда солдаты погибают в огне и под пулями, в вагонах писк детей, погибающих во взрывах бомб, поджариваются человеческие тела, ползут раненые, всюду душераздирающие крики: «Помогите, воды, мама!», - окрестные деревни бегут на штурм. И везут: пшеницу, обувь, бельё, кожу, одежду, мануфактуру, шерсть, хрусталь, перины – чудо! Боже, чего там только нет! Ремни, сёдла, ружья, наганы, меха, шёлк. Некоторые набрали его десятки тысяч метров, потому что он тонюсенький и столько его в повозку влезает, ого! Около вагонов беготня, шум, проклятия. Одни возы, нагруженные до отказа, длинной вереницей, скрежеща колёсами, едут домой, другие подъезжают к станции».
Грабили еврейское имущество, например, в Едвабне и других местностях этого региона после волны погромов в 1941 году. Тут также имел место хаос первых дней, вызванный прохождением фронта. Дома, из которых были изгнаны их еврейские владельцы, были ограблены почти сразу же, иногда их разбирали на дрова. 18 сентября 1942 года «Информационный Бюллетень», орган АК, сообщал, что польское население Отвоцка, Рембертова и Медзешина «в памятные дни ликвидации гетто в Отвоцке через пару часов после этого варварского факта, ночью приехало на телегах, и начался грабёж оставшегося еврейского имущества. Вывозили всё, что под руку попадалось, выламывали двери и окна, полки, половые доски, не говоря уж о мебели, одежде и белье, которые в первую очередь пали жертвой мародёров. (…) Именем Господа и всем святым, что есть у вас, заклинаем вас, соотечественники, не унижайтесь до роли шакалов».
Ночью 14 сентября 1944 года над холмами, окружающими Большие Нешковице, деревню в окрестностях Бохни, разбился самолёт. Погиб весь польский экипаж семиместного «Либерейтора». Когда он рухнул, в деревне вспыхнула паника, а потом часть жителей бросилась грабить, что только можно было: часы, обручальные кольца, деньги. Сначала, по-видимому, в темноте никто не догадывался, что сбитые лётчики – это поляки. На рассвете это обнаружил действующий в тех окрестностях отряд Армии Крайовей. Приехали также и немцы, которые забрали некоторые части разбившегося самолёта, радиостанцию, оружие и боеприпасы. Сорвали с мундиров знаки отличия. Приказали солтысу похоронить убитых и уехали. Крестьяне, которые уже должны были знать, что лётчиками были поляки, вернулись, чтобы дограбить. Сорвали с трупов мундиры. Забрали парашюты. Начали растаскивать обломки самолёта. Командование АК организовало отряд с целью изъятия награбленного. Крестьяне, у которых не было времени, чтобы спрятать ценности, были наказаны – публично высечены.
Можно выделить четыре основных волны горячки грабежа в 1944 и 1945 годах. Первая захватывала, главным образом, города, вторая прокатилась по деревням. Третья, наверняка, самая сильная, прошла по Возвращённым Землям. В четвёртой участвовали, главным образом, солдаты регулярных армейских частей, Корпус Внутренней Безопасности, сотрудники милиции, а обрушилась она на имущество украинцев, выселяемых в 1945-1947 годах.
В Люблине мародёрство имело место с 21 по 24 июля 1944 года. Как писала «Люблинская Газета», «уверенные в своей безнаказанности отбросы общества открыто грабили не только государственное имущество, но даже и частное. Грабители не были наказаны». В Радоме в первую очередь люди бросились на станцию, надеясь найти что-либо съестное. После железнодорожных складов пришла очередь местных предприятий, из которых особенно пострадал кожевенный завод.
В столице Генерал-губернаторства, Кракове, добычи было больше. В городе жили несколько десятков тысяч немцев, которые оставили после себя много квартир. Под немецким управлением находилась также большая часть промышленности, склады гражданские и военные. Грабить их население Кракова отправилось, когда немцы были заняты бегством – 12 и 13 января 1945 года. В первую очередь были разграблены табачные заводы и фабрика сигарет. Несколько дней толпы кружили с рюкзаками, чемоданами и сумками, полными табака и сигарет.
Мародёрство происходило и в Лодзи, где проживало стотысячное немецкое меньшинство. Поскольку лодзинское гетто было последним, которое немцы ликвидировали, также и на его территории мародёрствовали вовсю.
В мародёрстве в подваршавском Залесье приняла участие Ирена Кшивицкая. Автор «Признаний совратительницы» и подруга Боя-Желеньского не сочла мародёрство чем-то возмутительным, наоборот – естественной и вполне оправданной реакцией общества на массовый грабёж, который совершили немцы. Ограбление немецких складов она восприняла как патриотический поступок.
МАРОДЁРСТВО – ЭТО НЕ ГРЕХ
В начале 1945 года этническая чуждость облегчала преодоление внутренних барьеров, потому что забрать «немецкую кровать или еврейское одеяло – это не грех». Но она не была непременным фактором, приводящим в движение мародёрствующие толпы. Это показывает пример выжженной левобережной Варшавы, которая в то время пережила, пожалуй, самое большое нашествие мародёров. Нападение совершилось с двух сторон. Сначала из подваршавских деревень по левой стороне Вислы. «Жиче Варшавы» сообщало: «в опустевших домах хозяйничают уже словно из-под земли выскочившие орды грабителей. Грабят всё: одежду, постельное бельё, посуду, даже мебель вывозят на тачках и повозках, появившихся неизвестно откуда». Со стороны Праги напали варшавяне, которые по льду переходили Вислу. Уже 19 января военный комендант города отдал приказ, запрещающий пребывание на левобережной стороне города под угрозой полевого суда. Это мало на кого подействовало.
Вторая волна мародёрства залила провинцию. Группой, которая прежде всего поставляла мародёров, были в этом случае крестьяне, сельскохозяйственные рабочие, их целью – помещичьи усадьбы. Снова ключевой оказалась роль власти, на этот раз нового режима, который во время сельскохозяйственной реформы поощрял захват земли, чтобы восстановить историческую справедливость. Иногда во время раздела имений доходило до грабежа инвентаря и сельскохозяйственных орудий, а народная власть не желала противостоять этому. Сначала АК удавалось предотвращать такие эксцессы, но по мере её ослабления они случались всё чаще
Третья, самая мощная волна мародёрской горячки прошла по территориям, принадлежавшим Рейху. Своего апогея она достигла летом и осенью 1945 года. «Вероятно, мародёрство не является единственным грехом нашего общества, - признавал «Глос Народу» в августе 1945 года, - (…) но настолько повсеместной «заразы», охватывающей всех граждан, невзирая на возраст, профессию и социальную принадлежность данных личностей, к счастью, нет. Мародёрствуют сотни людей, от бредущих в Силезию полуслепых стариков до предприимчивых парней, которые на машинах каждую неделю отправляются на Запад».
Зараза распространялась молниеносно. В ноябре 1945 года на одном из познаньских вокзалов была проведена облава. Более 60% пассажиров составляли мародёры. Даже если бы их было вполовину меньше – люди в пути были важным элементом тогдашнего пейзажа - то и тогда это многое говорила бы о масштабе явления.
Каждый ехал туда, куда ему было ближе. Жители Кашуб сделали своей золотой жилой Эльблонг. Эдмунд Османьчик наткнулся на «банды наихудшего отребья», которые на Опольщизну приехали их Келецкого, Ченстоховского и Заглембя. Мародёры из Закопане ездили в Судеты, откуда привезли, в частности, подзорные трубы, чтобы осматривать Гевонт с Губалувки.
Постепенно наступала профессионализация мародёрства, которое становилось главным источником существования. В ту пору возникло присловье: «Все вошли без разговоров в профсоюзы мародёров. Поступай и ты, не трусь, в этот новый профсоюз».
Одни мародёрствовали, другие доставали необходимые документы, третьи перебрасывали товар дальше, четвёртые торговали им. Шайки имели своих людей среди городских чиновников, милиционеров, железнодорожников. Милиционеры и солдаты часто сами мародёрствовали. Честно говоря, первые антимародёрские облавы на вокзалах служили тому, чтобы сотрудники милиции могли присвоить вещи, ранее добытые кем-то другим. В Нижней Силезии половина сотрудников администрации в рабочее время покидала свои учреждения в поисках добычи. Высокопоставленные чиновники использовали для этих целей служебные машины, а также свои возможности, например, для захвата квартир. В Нижней Силезии всего лишь в течение нескольких недель августа и сентября прокуратура завела дела на 14 старост и бургомистров.
На Возвращённых Землях особую группу мародёров составляли немцы, почти исключительно женщины, которые знали, где искать нужные вещи, и затем обменивали их на продукты на мародёр-плацах (самый знаменитый – это Грюнвальдская площадь во Вроцлаве). В Бытоме: «Немки выносили на базар разные предметы и раскладывали их на полотенцах, расстеленных на земле (…), репатрианты же действовали по принципу: купить дёшево, продать дорого». Затем вещи, купленные за бесценок либо награбленные самостоятельно, перевозились вглубь страны. «На спину огромная ноша, в обеих руках чемоданы, на шее висят велосипедные камеры, на поясе болтается мелкая мародёрская добыча. И гражданин наш еле дышит под тяжестью, достойной вьючного животного; безумные глаза его упорно смотрят вдаль, словно желая этим приблизить свою Познань, Лодзь или Варшаву».
Такие люди заполняли послевоенные поезда. Когда «Орбис» открыл автобусную линию из Варшавы во Вроцлав, она быстро получила название мародёрбуса. Некоторые умудрялись оборачиваться раз по пятнадцать. Однако, это были розничные мародёры.
Со временем начала специализация по ассортименту. Значительного труда требовала перевозка мебели, не говоря уж о сельскохозяйственных машинах. Одни специализировались на автомобильных запчастях, другие – как шайка сотрудников в Дирекции Почт и Телеграфов в Катовицах – на телефонной аппаратуре (используя почтовую машину, они, например, дочиста вывезли телефонную станцию в Опольских Стшельцах).
ИСКАТЕЛИ СОКРОВИЩ
Существовало и официальное мародёрство. Большая часть организаций, в том числе, например, университеты, была лишена какого-либо оборудования. Поэтому, чтобы как-то обеспечить своё существование, они посылали на охоту группы искателей за стульями , письменными столами, пишущими машинками, книгами. Трудно назвать такое поведение мародёрством в точном смысле этого слова, поскольку личная корысть не была его мотивом. Но, несмотря на это, официальное мародёрство имело свои негативные последствия. Очень часто выселение немцев или украинцев специально проводилось без предоставления времени на сборы, с ограничениями количества багажа, чтобы затем можно было присвоить «брошенное» имущество. Во время операции «Висла» такие методы стали правилом.
К мародёрству приближалось и раскапывание могил. Жительница Кракова писала в частном письме: «Уже неделю воры грабят склепы на кладбище, ищут золотые зубы. Склеп, где Казик лежит, взломали, и три гроба открывали – Казика, матери Ванды и сестры. (…) В ночь с субботы на воскресенье 24 склепа были открыты и ограблены, конечно, это вина администрации, потому что днём охраняют, заранее закрывают, но и администрация мало что может в наше время».
Более всего известен пример Треблинки, где местные крестьяне специализировались на прочёсывании могил убитых евреев. Осенью 1945 года вся территория лагеря выглядела как открытый рудник – перекопанная, изрытая; всюду ямы, в которых валялись человеческие кости. В воздухе стоял смрад гниющих тел. Кладбищенские гиены в поисках золотых зубов и обручальных колец уничтожали и немецкие могилы на Возвращённых землях.
Мародёрство стало частью послевоенного стиля жизни. Ценности, добытые таким путём, составляли предмет гордости. Их распределение на Возвращённых Землях сыграло очень важную роль в создании социальных связей. Бургомистр – секретарю Польской Рабочей Партии, комендант милицейского участка – бургомистру, а то – нуждающимся врачам и учителям. Таким образом раздавали мебель, лошадей и прочие необходимые блага. В центральной Польше удачные путешествия на Дикий Запад служили доказательством мужской расторопности и ловкости. Они имели влияние на тогдашний образ жизни: систему ценностей, материальную культуру, досуг. В ту пору пели на известный мотив «Ещё одна мазурка нынче»:
Ещё раз пойдём, панове,
Нынче мы на дело.
Будем Крыся в шубе новой,
Погуляем смело!
Феномен этот можно объяснять упадком морали, который произошёл в годы войны: это была более чем пятилетняя школа грабежа. Важнейший урок был таков: вы находитесь за гранью добра и зла, забудьте о морали. В обучении участвовали и солдаты Красной Армии. Трудно было не заметить советские эшелоны, идущие на Восток, битком набитые немецким добром.
Волна мародёрства не достигла бы размеров цунами, если бы не переселения. Ненависть французов можно сравнить с чувствами поляков, но мародёрство на западе Европы с тем, что творилось на Одр е и Балтике, - уже нет. Потому что во Франции немцы не бросили своего имущества. И не возникло необходимое условие: бесхозное имущество. В свою очередь, мародёрское поведение имело место в чешских Судетах, хотя и в меньшем масштабе, но там, как мы знаем, немцев принудили уйти из своих домов. Другое дело, что жители Франции, Бельгии или Чехии были несравненно зажиточнее поляков и просто-напросто не имели необходимости набрасывать на постельное бельё или башмаки.
Несомненно, бедность являлась важнейшим двигателем мародёрства. Если бы не отсутствие буквально всего, никто не стал бы отправляться в рискованные походы. Не вырывал бы дверных ручек, не рушил бы кухонных печей, чтобы забрать колосники. В ситуации послевоенной дестабилизации экономики, безработицы, мизерных зарплат, для тысяч людей мародёрство иногда оказывалось единственным источником пропитания.
Мародёрская лихорадка начала утихать весной 1946 года. Всё труднее было найти нежилые дома. Своё влияние имели и действия властей, организовывавших облавы на вокзалах, прочёсывание площадей и рынков, конфискацию награбленных вещей. Пойманных мародёров наказывали вплоть до высылки их в трудовые лагеря. Осенью 1945 года Вроцлав был закрыт рогатками, у которых стояли посты, подвергавшие обыску каждого, покидавшего город.
Несмотря на эти запреты и преграды, раздобыть необходимый документ в послевоенной Польше не составляло труда. Массовый вынос с государственных предприятий практически всего, что только могла пригодиться, - наилучшее доказательство того, что мародёрство не умерло, а лишь изменило форму существования
graff (21.06.2009)
.http://helm.salon24.pl/111707,22-cze...calenia-paryza
Gusten de Helm
22 czerwca czyli rocznica ocalenia Paryża
22 июня, или годовщина спасения Парижа
22 июня 1941 года западная цивилизация, объединившись под предводительством Германии и Адольфа Гитлера, начала оборонную операцию путём превентивной атаки на СССР. И этого факта не могут изменить коннотации, связывающие преступность обоих режимов, или констатация того, что коалицию с Германией часть участников приняла под нажимом.
Фактом является то, что большинство европейских государств и наций формально встали 22 июня 1941 года против СССР. Поднялись на войну уже с оружием, сформированным в дивизии Вермахта, Ваффен-СС или союзные армии, либо работая на какой-нибудь фабрике от Мадеры до Риги и Хельсинок, от Софии до Пенемюнде как человек свободный, а часто и – к сожалению – принудительно.
ПРЕВЕНТИВНЫЙ УДАР
Исследования независимых историков подтверждают, что – как и в случае с небольшой норвежской операцией – Германия упредила противника на несколько недель. Кампания, запланированная русскими ещё в 20-е годы, должна была принести коммунистическую революцию всей Европе, а потом миру. Так что, в сущности, немецкое нападение предупредило (неожиданно) русскую атаку, которой также никто не ожидал.
КОАЛИЦИЯ ГЕРМАНИИ СЛИШКОМ СИЛЬНАЯ
Преступления и идеологизация войны, а также поражения привели к медленному распаду гитлеровской коалиции.
Оказалось, однако, что выиграть войну с Германией одним русским будет нелегко, и это произойдёт нескоро. Поэтому была создана фантастическая коалиция преступного режима Москвы с дезертирами из милой Франции и прочими сбродами поменьше. Главная роль досталась подлым капиталистам из США. Американцы, в свою очередь, - хотя и слишком поздно, - сориентировались, с кем заключили союз, отсюда и результат войны, не выгодный для СССР, оставил половину Германии на Западе, а о социалистическом (коммунистическом) Риме или Париже и речи быть не могло.
ИСТОРИЧЕСКАЯ ОЧЕВИДНОСТЬ
Факты эти были прекрасно представлены и описаны, в частности, Павлом Вечоркевичем, но сегодня их всё более скрывают и идеологизируют. Учреждение разных исторических комиссий или угроза санкциями за иную интерпретацию роли России в последней войне, отличающуюся от официальной, напоминает, как сильно нежелательна правда. Впрочем, может, скоро десантники МВД будут под стражей привозить похищенных неблагонадёжных граждан Европы на показательные процессы в Москве? Может, смертная казнь или концлагеря – за утверждение, что Россия была агрессором?
Отсюда и провокационный заголовок текста на блоге. Если бы не превентивная атака 22 июня 1941 года на Россию – советские танки без помех въехали бы на Елисейские Поля. Я утверждаю, что русский вариант в Париже напоминал бы скорее Гданьск Anno Domini 1945
слов нет.
интересно, что думают по этому поводу психиатры.
Свидомит, помни: ты - еда. Говном ты станешь после
Не надо слов, все правильно описано.
С позиции Суворова-Резуна и, видимо, польских авторов того же толка - да, правильно. Документально не доказывается, да и принципиально недоказуемо, но и опровергнуть документально - задача нелегкая (хотя существует "Антисуворов", кажется). А потому вполне подходит под категорию "домыслы". Проблема не для психиатров, Ксения: вопросами создания бредовых опусов на почве ненависти психиатры не занимаются, иначе им бы на обычных больных ни сил, ни времени не хватало. А ненависть к России и русским в этой статье лезет из всех щелей.
Русский народ очень терпелив и терпит до самой крайности; но когда конец положит своему терпению, то ничто не может его удержать, чтобы не преклонился на жестокость.
А.Н.Радищев
Ну и пусть лезет, лично я от этого бессонницей не страдаю, польская правда ничуть не хуже любой другой.
.http://polskatimes.pl/opinie/132450,...tml#material_1
Polska też odpowiada za kryzys na Łotwie
Monika Michaliszyn, ekspert ds. krajów bałtyckich
ПОЛЬША ТОЖЕ ОТВЕТСТВЕННА ЗА КРИЗИС В ЛАТВИИ
Моника Михалишин, эксперт по балтийским странам
Латвийский кризис – это результат невежества ЕС-овских политиков, также и польских, которые не были заинтересованы в развитии этой страны. Эта ошибка может в будущем привести к тому, что контроль над латвийской экономикой и политикой захватит русское меньшинство.
Символом современной Латвии должен стать Торговый Центр «Олимпия», построенный на остатках радиоэлектронного завода ВЭФ, известного производством великолепных радиоприёмников «Спидола», купить которые мечтали жители всех стран и республик бывшего восточного блока.
Основанное в первые годы существования свободной Латвии предприятие ВЭФ в течение двадцати лет независимости достигло высокой международной позиции. Не один шпионский снимок во время Второй мировой войны был сделан латвийским миниаппаратом MINOX.
Несмотря на военную разруху, завод сохранился и во время советского господства стал одним из важнейших производителей электронного оборудования. Две третьих работавших в СССР телефонов были произведены на рижском заводе.
Предприятие ВЭФ, которое пережило войну и коммунизм, пришло в упадок в период возрождения независимости Латвии, в начале 90-х. Как и многие другие заводы и фабрики не только в Латвии, но и в Литве, а также в Эстонии, ВЭФ существовал в системе сообщающихся сосудов экономики СССР, которая ставила в зависимость местное производство от поставок полуфабрикатов из остальных республик государства.
Вдобавок производство потребительских товаров составляло лишь часть производства, направленного на военные нужды советского государства. Политическое решение балтов оторваться от СССР в результате привело к разрыву экономической кооперации, исчезли военные заказы, которые, главным образом, приводили в движение экономику балтийских республик.
Подобный упадок наступил и в науке, которая в течение сорока лет коммунизма развивала, главным образом, те области, которые соответствовали военным нуждам Советов: физику, инженерное дело, энергетику.
Таким образом, в 1989 году балты остались с пустыми руками. Ситуация в Латвии была решительно наихудшая. У эстонцев, в конце концов, остались битумные сланцы, использование которых в качестве источника электричества составляло основательную часть промышленности. У литовцев были Игналина и нефтеперерабатывающее предприятие в Можейках, которые создавали львиную долю национального дохода.
Дополнительным фактором дезинтеграции стала не самая лучшая латвийская экономическая элита, которая, будучи воспитана в советских школах, не имела ни знаний, ни опыта, как провести реформы в столь сложной экономической и политической ситуации. Годы коммунизма принесли ещё одно гибельное последствие – безумную коррупцию, которая привела к разворовыванию и распродаже остатков национального достояния.
Вступление Латвии в Евросоюз, в свою очередь, поставило на грань банкротства разорённые годами коллективизации латвийское сельское хозяйство и рыболовство.
Ничего странного, что в такой ситуации единственной концепцией развития государства, какую могла реализовать элита Риги, была попытка превращения Латвии в транзитную (в финансовом и политическом смысле) страну между Востоком и Западом.
Многочисленное русское меньшинство, которое занялось всякого рода бизнесом, активное русское лобби создавало всё более тесные связи Латвии с российским бизнесом, в том числе и с мафиозным, деликатно называемым «серым». Стиснутая между Востоком и Западом Латвия стала зоной влияния российского бизнеса, который в этой стране «регулировал» свои отношения со странами Евросоюза.
Не следует питать иллюзий, будто бы Евросоюз, особенно самые крупные и теснее всего связанные с Латвией страны, такие, как Германия и Швеция, не осознавали происходящих в этой стране процессов. Тем более, что после 1991 года ключевую роль в латвийский экономике стали играть банки, особенно шведские.
Можно отважиться на такое утверждение: превращение Латвию в серую зону влияний произошло не без молчаливого согласия стран ЕС. Евросоюз не предложил Литве и остальным балтийским странам, несмотря на то, что только эти страны Евросоюза когда-то входили в СССР, никакой программы уравновешенного развития.
В каком-то смысле виновата в этой ситуации и Польша, которая двадцать лет рассказывала байки о солидарности и оказалась не в состоянии реализовать ни одного регионального проекта вместе с балтийскими странами. И, что является грехом особенно тяжким по отношению к нашим соседям, живущим, в основном, за счёт транзита, не реализовала проектов автострад и железных дорог в балтийские страны, отрезав их, таким образом, от остальной Европы.
К этому ещё прибавилась безответственная политика шведских и американских банков, которые разлакомившимся после долгих лет убогого коммунизма на потребительские блага латышам давали кредиты – NB! – почти равные депозитам.
Теперь, когда молоко уже пролито, а Латвия стоит на грани банкротства, Евросоюз и Международный Валютный Фонд дают Латвии кредиты на драконовских условиях. Кредиты эти позволят, как утверждают литовские аналитики, выплачивать внешние долги и спасти банковский сектор, который почти полностью находится в иностранных руках.
Значит, на развитие латвийской экономики, несмотря на то, что возвращать долги придётся латышам, средств, скорее всего, не хватит. Действия ЕС, а в особенности МВФ, таким образом, традиционно направлены не на защиту интересов граждан Латвии, но на помощь странам, которые хотят спасти свои инвестиции в этой стране, это касается особенно Швеции.
Не случайно же именно эта страна играет ведущую роль в переговорах и «компетентной помощи» Латвии в диалоге с МВФ. Наблюдая за демонстрациями на улицах Риги, следует помнить, что латыши осознают необходимость экономить, но осознают и то, что МВФ принуждает их к экономии весьма сомнительными методами, если говорить об эффективном развитии экономики.
Кредиты ЕС и МВФ лишь помогут Латвии залатать самые опасные дыры в финансах. В дальнейшей перспективе они, однако, приведут к обнищанию латвийского общества, что, в свою очередь, приведёт, к увеличению и так уже огромной эмиграции из страны, где проживают 2,3 миллиона человек (Латвию уже покинули более 50 тысяч человек). Уезжают, главным образом, латыши, в большинстве своём, работники бюджетной сферы, которую наиболее коснулись финансовые урезывания. Русские, занятые, в основном, в бизнесе, связанном с Россией, будут эмигрировать гораздо менее охотно, и вскоре будут составлять в Латвии большинство.
Очередные бюджетные урезывания и рост налогов, которые предлагает латвийское правительство, чтобы выполнить требования ЕС и МВФ, приведут также к ослаблению и без того хилого латвийского предпринимательства. Подобные действия разорительны для страны. В обмен на жёсткие условия финансовой помощи следовало бы, скорее, позаботиться о контроле международных организаций за управлением этими средствами, а также помочь латышам выработать план исправления и развития их экономики.
Актом столь пропагандируемой польским правительством региональной солидарности была бы заинтересованность теми возможностями, которые позволили бы поддерживать инвестиции в Латвии или хотя бы попытка реализации тех проектов, которые уже лет пятнадцать лежат без движения. Особенно проектов инфраструктурных и энергетических.
У международных организаций нет концепции, как можно реально помочь Латвии, и это будет иметь влияние на весь Евросоюз, хотя высокопоставленные чиновники в Брюсселе и Варшаве сейчас не думают об этом. Скоро ЕС придётся иметь дело с проблемами нестабильной и обедневшей страны и общества, в котором коренные жители будут составлять меньшинство.
Власти в Варшаве, кроме рапортов на тему влияния предсказываемой девальвации лата на польский злотый, должны беспокоить, главным образом, результаты последних выборов в органы самоуправления в Латвии, где решительное преимущество получили левоцентристские партии, в которых много русских. Это выражение разочарования в результатах прозападного курса, который, несмотря на страх перед Большим Братом, выбрало латвийское общество в эпоху социальных преобразований. «По странному совпадению» недавно именно латыш был назначен вести переговоры о присоединении всех балтийских стран к проекту Северного Газопровода
graff (23.06.2009)
.http://wiadomosci.gazeta.pl/Wiadomos...osyjskiej.html
Będzie protest po skandalicznym reportażu w rosyjskiej TV
Будет протест после скандального репортажа на российском телевидении
Посольство Польши в Москве готовит письмо с выражением протеста государственному телеканалу «Россия». Это связано с показанным в воскресной информационной передаче материалом, утверждающим, что Польша намеревалась заключить союз с Германией и Японией, направленный против Советского Союза.
На снимке (справа налево): министр иностранных дел Вячеслав Молотов, Сталин и министр иностранных дел III Рейха Иоахим фон Риббентроп. Москва, 23 августа 1939 года, сразу после подписания пакта.
Авторы программы утверждают, что поляки предлагали Японии открыть фронт против Советов с востока, а с запада должны были вместе выступить Германия и Польша. Согласно российскому телевидению, у Польши были основания считать Гитлера союзником, поскольку двусторонний договор 1934 года в своей секретной части предусматривал, что Берлин и Варшава обещали друг другу взаимную военную помощь.
«У Бека был портрет Гитлера».
Радио RMF FM приводит несколько скандальных утверждений, которые содержатся в материале. Авторы фильма утверждают, что польский министр иностранных дел Юзеф Бек имел в своём кабинете портрет Адольфа Гитлера. Эту фразу создатели документального фильма иллюстрируют снимками встречи Бека с Гитлером.
Автор материала утверждает, что благодаря пакту Вильно было возвращено Литве. Правда, СССР оккупировал и лишил государственности балтийские республики, но вот об этом в репортаже ни слова. Следует добавить, что автором репортажа является Илья Канавин, политический комментатор телеканала «Россия». В 2006 году президент Путин наградил его медалью за заслуги перед Отечеством первой степени.
МИД: По этому делу будет протест.
В программе использован фрагмент фильма «Пакт Риббентропа-Молотова», который телеканал «Россия» покажет осенью в рамках обширного цикла, посвящённого 70-ой годовщине начала Второй мировой войны. В программе выступили также члены созданной недавно президентом России Комиссии по противодействию попыткам фальсифицирования истории в ущерб России.
- По этому делу будет протест, который сейчас подготавливается нашим посольством в Москве. Это естественная реакция на столь скандальные вещи, - сказал нам представитель польского МИД Пётр Пашковский. Адресатом протеста будет российский телеканал.
Комментаторы обращают внимание, что недавно на сайте российского министерства обороны появился текст, обвиняющий Польшу в развязывании Второй мировой войны. В связи с этим польский МИД потребовал объяснений от российского посла в Польше. Тогда министерство обороны отмежевалось от скандальной публикации и в тот же день удалило текст с сайта в интернете
Будет протест - не будет протеста...Они и по грузии тоже визжали громче всех! А нам по фигу
ну пусть попротестуют. Как раз ближе к зиме - правильно
Свидомит, помни: ты - еда. Говном ты станешь после
Ксень, у нас с поставками - порядок, это у них не очень...
Ваши права
Ответить с цитированием
