Николай Николаевич Озеров
К этому голосу привыкнуть легко. Забыть гораздо труднее: не являясь особенным фанатом спорта, я тем не менее слушал его круглые сутки по всем телеканалам — шел ли это футбол или хоккей, лыжи или теннис... Это был хрипловатый добродушный голос старого пирата в отставке, на удивление ловко строящего фразы, никогда не заикающегося и не обрывающего мысль на середине. И странно было однажды набрать номер и услышать этот голос по телефону, а через несколько дней встретиться с его обладателем — Николаем Николаевичем Озеровым.
Николай Николаевич! Существует общепринятая «американская» модель успеха: еще в раннем детстве человек выбирает себе цель жизни и весь остаток своих дней идет к ней, расталкивая всех локтями и не отвлекаясь на мелочи. Вы же всю жизнь занимались спортом, театром, кинематографом, работали комментатором на радио и ТВ, и все одновременно! Как это Вам удавалось!
— Ну, может быть, не совсем одновременно, но, в общем, совмещал. При должной организации своей жизни не так уж сложно заниматься всем, что тебе нравится. Началось же все с того, что в детстве я увлекся теннисом. Мы тогда жили в Загорянке, недалеко от Москвы. Там было множество спортплощадок. Даже грустно сейчас вспоминать... Можно было играть во что угодно, вплоть до серсо и крикета. И это всячески поощрялось. Конечно, я перепробовал все, что только можно. Но лучше всего у меня получался теннис. Сначала
я подавал мячи, сидел на судейской вышке и смотрел, как играют взрослые...
Мне было всего-навсего восемь лет, взрослые подчеркнуто звали меня Николаем Николаевичем, и, когда они отдыхали, я подходил к какому-нибудь теннисисту и просил: «Дядя, дай поиграть ракеточку!» Дяди, конечно, давали, но посматривали, как бы этот Николай Николаевич не увел эту ракетку насовсем. Помаленьку что-то получалось, мальчика стали приглашать на корт и радовались, глядя, как он гоняет взрослых по площадке. Наконец, они решили показать меня в Москве какому-нибудь специалисту, мол, пусть скажет, годится парень для тенниса или нет. И вот привезли меня на стадион Юных пионеров к знаменитому тогда тренеру — дяде Коле Филиппову. Тот посмотрел на меня и говорит: «Ну-ка, возьми-ка ракетку и сделай пару ударов об стенку». Я сделал, он меня и обрадовал: «Так, сейчас будешь играть первенство Москвы.» А мне бы только вернуться домой, в Загорянку, и сказать маме, что меня допустили! Счастье-то какое! Но отступать было уже некуда, вышел против меня соперник — с мамой-папой,, бабушкой-дедушкой, двумя
ракетками, полотенцем, бутербродами... У меня же на все про все была одна ракетка...
Короче, обыграл я его. Естественно, меня тут же заставили играть второй матч. Опять выиграл. А через неделю я был чемпионом Москвы по теннису в своей возрастной категории. Это был 1935 год, и мне было 12 лет.
И вот так — каждый год. 61 раз я был чемпионом Москвы по теннису в разных разрядах. Еще 45 раз — чемпионом СССР. Я участвовал в международных соревнованиях, был в свое время самым молодым мастером и заслуженным мастером спорта... Но я вырос в театральной семье, и театр долгое время стоял в моей жизни на первом месте. Я хотел быть похожим на своего отца (он был знаменитым тенором Большого театра), но вот незадача — голосом я явно вышел не а него. Зато я попал в ГИТИС. Годы войны я провел во фронтовой бригаде, где, кстати, работал и Анатолий Папанов, дали мы свыше четырехсот концертов на фронте, в госпиталях... За эту работу я был награжден медалью «За оборону Мосвы» и до сих пор считаю ее высшей среди всех, которых был удостоен.
После войны я закончил ГИТИС и был принят в труппу Художественного театра. На моем счету во МХАТе — свыше 20 ролей, 13 раз я снимался в кино. Я увлекался многими вещами: вы никогда не поверите, что я играл на рояле, учился в музыкальной школе и даже участвовал в концерте в Малом зале Консерватории. Сейчас порою я слушаю радио и с ужасом вспоминаю, что и я когда-то это играл...
Но уже давно бросил это дело, потому что не мог совместить спорт с музыкой. После крупного разговора с родителями они меня поняли, и я оставил музыку. Серьезные занятия музыкой требуют шести — восьми часов в день. Теннис — столько же. Но в спорте я уже чего-то стоил — был одновременно чемпионом и среди юношей, и среди взрослых, что и по нынешним временам — редкость.
А потом, уже во время работы во МХАТе, меня пригласили на радио попробовать себя в качестве спортивного комментатора. Я выдержал довольно суровый экзамен (тогда право выступать у микрофона без текста давалось человеку куда труднее, чем сейчас). 29 августа 1950 года я провел свой первый репортаж о матче ЦДК — «Динамо»— тогда это были две сильнейшие московские команды. Так что жизнь моя — это театр, кино, радио, ТВ, но главное — это спорт, это лейтмотив всей моей судьбы, с него я начал, им и закончу. Теперь я — председатель сразу двух «Спартаков»: российского и центрального советов международного спортивного общества «Спартак».
— У Вас на стенах столько фотографий... Это люди, с которыми Вас сталкивала судьба!
— Да. Я не случайно храню эти снимки. Посмотришь на Юрия Власова — и вспоминаешь Рим, шестидесятый год, как он установил мировой рекорд, как люди ночью плакали от счастья, как его на руках внесли в Олимпийскую деревню... Зураб Соткилава — гордость нашей оперной сцены, а когда-то — футболист тбилисского «Динамо». Доктор Резниченко, отрезавший мне полстопы на последней операции. Чудные мужики...
— Существовало ли в Ваши годы такое понятие, как купленные матчи!
— Конечно. На моей памяти был один случай, когда крупного тренера уличили в даче взятки судье. Ему дали два года. Жалко, что сейчас за это не сажают. А ведь есть кандидатуры — за пропущенные голы, за договорные игры... Заграницу мы всегда охотно за это осуждаем: вспомните недавний скандал с «Олимпиком». А чуть доходит до-наших — стесняемся, мол, дело это недоказуемое. Доказать можно все, было бы желание. Но пока мы этого не хотим, потому что может быть какой-то рикошет...
— А можно ли сейчас вообще выйти в чемпионы честным путем! Так, чтобы не ловчить, не пользоваться запрещенными приемами!
— А по-другому и нельзя. Даже если игра оплачена, ее нужно провести на уровне соперника, чтобы никто ничего не подумал. По блату можно выиграть один, от силы два матча. А обычно все зависит только от класса спортсмена.
— Как по-вашему, нужен ли сейчас спорт подросткам!
— А без спорта нельзя. Без него жить неинтересно. Это сейчас у нас народ стал плохо жйдить на трибуны, разве что на стадионе какой-нибудь концерт. Мы разучились приглашать, мастеров у нас стало меньше. Спортсмены побежали за границу, продают себя... Но настанет время, годика через два,— и я думаю, что побегут обратно. Люди будут считать за счастье выступать здесь. Сейчас у нас в «Спартаке», в баскетбольной команде, играют двое американских негров, защищающих честь московского «Спартака». Мы готовим команду, кото-
рая будет одной из лучших в нашей стране, вот увидите. Не хочу сказать, что у нас так уж все хорошо, но в футболе мы — чемпионы, с хоккеем хуже, но мы его наладим, да и теннис, и волейбол, и карате-до...
— Первое, что всплывает у меня в памяти при слове «Спартак» — это спартаковские фанаты и все слухи, что о них ходят. Что Вы о них думаете!
— Наши фанаты — люди, по-настоящему преданные «Спартаку». Хулиганов мы не признаем. А настоящих спартаковцев мы любим. Но воспитывать их все равно приходится.
— Николай Николаевич! Каким Вы были в 18 лет!
— Если бы мне сейчас восстановить мои ноги, сбросить хотя бы пятьдесят лет — таким бы я и был, как тогда. Я был смел, любил все новое, брался за то дело, в котором ничего не понимал. В детстве меня звали «бесстрашный», потому что я прыгал с любого трамплина, всегда носом, и уже после меня все мои товарищи брали это препятствие легко и спокойно. Я занимался всеми видами спорта, и когда однажды во время кросса я вдруг обнаружил, что бегу последним, я на финише обошел троих и пришел двадцать шестым.
Я был добрым, как и сейчас, я любил друзей и до сих пор дружу с ними. В трудную минуту, когда мне было плохо, все они были здесь. Иосиф Кобзон прибежал в больницу ночью, привез коляску, которая делает сорок километров в час. Мой лечащий хирург на следующий день сел в эту коляску, нажал на все кнопки и, не справившись с управленем, влетел в стенку — оЖЦце ожидал такой скорости... Приезжал Винокур — вся больница лежала от хохота. Доступ туда пришлось открыть, потому что каждый; день приходила уйма людей. Mtfp в палате устроили студию, и %;Ьел оттуда радиопередачи. Я проводил в больнице летучки, планерки... Мне не давали забыться и не оставляли меня наедине с моей болью. Я все время работал, и у меня всюду были друзья. Значит, жизнь прожита не зря, и я не такой уж плохой, чтобы отпугивать от себя людей.
Антон ЧЕРНИН
Ответить с цитированием