Агрессивная риторика оппозиции
Анна Потсар:
Как известно, риторика оппозиционных партий должна быть выразительной, должна быть экспрессивной для того, чтобы привлечь как можно больше сторонников. Их основное оружие слово и они вынуждены обращаться с этим словом более трепетно, если угодно, чем представители действующей власти. И представители так называемой демократической оппозиции в этом отношении попадают в определенную ловушку. Ловушка эта заключается в следующем: сейчас, если мы посмотрим на всю риторику оппозиции, мы увидим, что основная стилеобразующая идея вот у этих партий – это агрессия. А демократы, по идеи, агрессивными быть не должны, их риторика должна быть спокойной, корректной, риторикой образованный интеллектуальных людей, которые могут что-то противопоставить не совсем справляющейся со своими обязательствами власти. Вот примерно в таком направлении теоретически могла бы развиваться риторика демократической оппозиции. Но это же не выразительно, это не экспрессивно. Можем вспомнить, например, речь Гаррия Каспарова, представителя как раз таки демократической оппозиции. Это речь образованного человека, это речь человека, который владеет метафорами, правда, системного характера эти метафоры у него не приобретают. Вот казалось бы, Каспаров – шахматист, вроде бы должен был пользоваться шахматными метафорам. Ничего подобного. У него там все время метафоры болезни и метафора хирургического вмешательства чаще всего встречается в текстах. Не понятно почему, но, видимо такой продуктивный образ довольно такой стереотипный, характерный вообще для политической речи. И не сказать, чтобы эти метафоры чем-то отличались в лучшую сторону от таких же метафор, употребляемых другими политиками. То есть не распознать, как правило, по речи кто это говорит, она не настолько выразительна, не настолько она блещет оригинальностью и яркостью индивидуального стиля. И получается, что она не запоминается, она просто не остается в сознании.
А что запоминается? Запоминается как раз таки что-то насыщенное метафорами, насыщенное экспрессией и насыщенное, все-таки, вот эти агрессивным задором и в результате мы обнаруживаем, что наиболее яркие представители демократической оппозиции все равно опираются в своей речи на концепцию агрессии, что, в общем-то, не очень вяжется с их идеологией. То есть получается, что мы видимо противоречие между речью и и идеями, которые за этой речью скрываются. Поэтому тоже, по большому счету, воспринимать всерьез демократическую оппозицию как стилистическое и идейное явление мы не можем, у нас начинаются расхождения на ментальном плане: так все-таки, они такие или они вот такие. Не понятно. Говорят так, а призывают к чему-то обратному, к чему-то, что не поддерживается их речью. Мне кажется, что вот этот стилистический выбор, который сделали демократы, радикальные демократы в современных условиях, он вынуждает их к сближению с другими маргинальными течениями современной политики.
Очень показателен в этом отношении пример участия Эдуарда Лимонов в Марше несогласных, на котором он шел рядом с Михаилом Касьяновым и Гарий Каспаровым. Мы видим объединение необъединимого, мы видим все тоже самое сочетание несочетаемого, вот эту вот аксимаронность современной демократической оппозиции. Очень бросается в глаза, в большинстве сказанных ими слов и в большинстве совершенных ими поступков. Вот в результате использования этой агрессивной концепции получается, что риторика демократической оппозиции по своей сути тоталитарна. Потому что в ней преобладают, как правило, эмоционально окрашенные, экспрессивные, неверифицируемые суждения, оценки. То есть дается оценка без каких-либо аргументов, доказать или опровергнуть эту оценку очень трудно, хотя вообщем-то оценка нуждается в доказательстве по своей сути, по своей тематике, по своей природе. Но большая шасть высказываний, принадлежащих представителям демократической оппозиции – это высказывания развернутые, критические, наполненные эмоциональными оценками и лишенные каких-либо доказательств, во-первых, и, во-вторых, преподносящие эти оценки как оприорные, полностью исключающие возможности возражения. Построение речи такого, что мы должны только согласиться, ничего другого не остается, ни у аудитории, ни у политического оппонента. Он не может выразить, у него нет возможности, ему не оставили лазейки для того, чтобы вставить какое-то альтернативное слово. Получается, что такая риторика, по сути своей, тоталитарна. Она подавляет личность еще больше, чем та риторика действующей власти, которую демократы упрекают в тоталитаризме и в подавлении свобод личности и свободы слова. Вообще, свобода слова, применительно к диалогической речи – это аксимарон, сочетание несочитаемого по своей природе. Идеологическая речь всегда обслуживает какие-то задачи, она оприоре не свободна, по своей сути, изначально. И попытки с помощью тоталитарной риторики защищать свободу слова выглядят несколько противоречиво.