Генерал Антуан-Анри (в православии – Генрих Вениаминович) Жомини.

Это была уникальная личность. Проживший долгую жизнь (род. 6 марта 1779 г., ум. 10 марта 1869 г.), уже в 18 лет этот уроженец городка Пайерн кантона Ваад, благодаря своему уму и способностям, был главным секретарем военного департамента Гельветической республики, образованной в Швейцарии войсками революционной Франции. В 1804 году его книга "Трактат о большой тактике" настолько привлекла внимание маршала Нея, что тот, один из любимцев Наполеона, принял Жомини советником на правах добровольца (и с правом ношения швейцарской военной формы). Вскоре Ней организовал молодому швейцарцу аудиенцию у Бонапарта, который был восхищен книгами Жомини и сказал присутствовавшему герцогу Боссано, что того, что излагает "этот молодой командир батальона", он, Бонапарт, не слыхал и от своих профессоров, а поймут это и из генералов немногие.

Уже через три года Жомини, как военный теоретик, был популярен не только во Франции, но и в России, Пруссии, Австрии, Британии…

Если анализировать суждения исследователей, то заслуги Жомини можно охарактеризовать так: он просто и ясно изложил универсальные принципы и методы военной науки и своими трудами, собственно, положил ей, в её современном виде, начало – как системной области знаний.

Впоследствии, хотя на протяжении жизни он написал множество как крупных, так и небольших, зачастую чрезвычайно ценных и сегодня, исследовательских работ по различным связанным с военным делом вопросам, Жомини констатировал: самое значительное его произведение – это краткое эссе об общих принципах войны, написанное в 1804 году. Именно оно легло в основу наиболее популярного труда швейцарского генерала – "Краткого начертания военного искусства", впервые изданного в 1830 году. На русском языке оно известно как "Очерки военного искусства".

Однако имя Жомини и его наследие, более по субъективным причинам, на сегодняшний день известны, в том числе военным специалистам, в гораздо меньшей степени, чем, например, Клаузевиц. Между тем, труды последнего, бывшего младшим современником Жомини и умершего гораздо раньше швейцарца, куда как противоречивее и местами туманнее. Более того, разные исследователи в разное время уличали Клаузевица в фактическом присвоении многих положений, мыслей и формулировок швейцарского генерала. "Звезду" Клаузевица они считают "взошедшей" по причинам скорее политическим, чем объективным.

В итоге многое из наследия Жомини было воспринято и получило развитие опосредованно, в том числе через того же Клаузевица, а самого швейцарца не помнят либо плохо знают, в том числе и на родине.

До недавнего времени сколько-то должное внимание вкладу Жомини в "науку о войне" уделялось разве что в США и, отчасти, во Франции. Однако сегодня интерес к великому теоретику возрождается. Тому есть несколько существенных причин.

Проблемы нашего времени заставляют критически переосмысливать наследие прошлого. Известный всем и каждому в военной среде Клаузевиц достаточно закономерно стал "знаменем" однополярного подхода. Он отрицал мораль и нравственность в войне, а наиболее эффективной формой этого "инструмента политики" считал "войну на истребление", "тотальную войну". Во всяком случае, именно эти положения извлекли из его противоречивых трудов и подняли на щит не только в фашистской Германии, но и в демократических Соединённых Штатах. В последнем случае их в значительной мере перенесли в сферу "непрямых действий", включая информационно-психологические, и прикрыли "благой целью" распространения "незыблемых принципов демократии" во всём мире.

Жомини же всегда подчеркивал и на деле практиковал постулат: соблюдение моральных норм – это непременный залог подлинного успеха и в войне, и в политике (он, кстати, утверждал, что бывает политика без войны, а вот войны без политики не бывает). Он отвергал идею "тотальной войны", доказывал, что военное дело из соображений элементарного здравомыслия должно быть направлено на защиту суверенитета, но не на навязывание своей воли более слабым. "Вторжение в землю неприятельскую без справедливой причины есть преступление против человечества…", - писал он. Констатируя наступление эпохи массовых войн, когда "целые народы призываются к оружию и сражаются не за назначение границ, но некоторым образом за своё существование", он высказывал сожаление "о ничтожных страстях и выгодах, побуждающих просвещённые народы к взаимному истреблению", о том, что "успехи наук, нравственных и политических, вместо того, чтобы привести нас к усовершенствованию общественного состояния, кажется, предвещают нам возвращение времён гуннов, вандалов и татар".

Такие гуманистические взгляды, которые Жомини, кстати, научно обосновывал с позиции военной науки, делали его приверженцем того, что сегодня называют "многополярным подходом". Здравомыслящий профессионал и стратег, наследник поколений швейцарских воинов, честно служивших в армиях различных стран, Жомини радел за военное дело, каким оно должно быть, исходя из принципов гуманизма и справедливости. Не желай другому того, чего не хочешь себе.

Жомини участвовал в 12 военных кампаниях, сначала в наполеоновской армии, затем в российской. Некоторые соотечественники обвиняли и продолжают обвинять его в измене – мол, как этнический француз, он служил Франции, а не Швейцарии. Кое-кто из французов, да и других, упрекал и упрекает Жомини в том, что тот перешёл на сторону русских, оставив Наполеона незадолго до его падения.

Однако обвинения в измене в адрес Жомини отверг сам Бонапарт, находясь к тому времени уже на острове Св. Елены. "Он не изменял своему знамени", - писал бывший император "всех французов". – "Он имел все основания жаловаться на большую по отношению к нему несправедливость; он был увлечён вполне благородными чувствами. Он не был французом (!), любовь к отечеству не удерживала его".

Сам Жомини, уже в 50-е годы 19-го века, констатируя тридцать лет душевных терзаний, тем не менее, не жалеет о своём поступке. Он указывает, что в молодости был восхищён военным гением Наполеона, да и связывал с ним надежды на более справедливое устройство Европы. Но слишком деспотичная и неоправданно агрессивная политика Бонапарта, его стремление к господству оттолкнули Жомини. Ещё в 1806 году он предостерегал французского императора от похода на восток, в Россию. Как обычно, политические резоны при этом подкреплял аналитическими выкладками, прогнозирующими ход и развитие военных действий. В 1812 году Жомини просил Наполеона уволить его от активного участия в боевых действиях и был последовательно назначен губернатором Вильнюса, затем Смоленска. На этих постах он проявил себя хорошим администратором, заботящимся к тому же о непритеснении местного населения. В дальнейшем он выполнял поручения по организации отступления французской армии и чуть не погиб. Однако он всё равно оставался с Бонапартом – и это при том, что, начиная с 1805 года, сам царь Александр I неоднократно предлагал ему перейти на русскую службу, обещая генеральское звание. Однако новая несправедливость – враждебно настроенный начальник генерального штаба маршал Бертье вместо награды за действительный вклад в победу французов при Баусцене предписывает арестовать Жомини под надуманным предлогом и Наполеон не вмешивается – толкает швейцарца и он, наконец, принимает русское предложение.

Александр I вскоре сделал Жомини генерал-адъютантом. Не выдав никаких сведений о французах, швейцарец неоднократно давал союзникам ценные советы по стратегии и тактике ведения военных действий. Однако, когда его предложению не вторгаться во Францию не вняли, просил и получил разрешение оставить театр войны. На Венском конгрессе он был в составе свиты русского царя, которому подал записку с обоснованием необходимости сохранения независимой и целостной Швейцарской конфедерации.

Жомини до конца своей жизни оставался генералом русской службы, хотя бывал в России наездами. По собственной инициативе и по просьбе царя он неоднократно подавал обстоятельные проекты и докладные записки, связанные с развитием и реформированием военного дела в России, с планированием и ходом военных кампаний в русско-турецкую (1838-1839) и Крымскую (1856-1859) войны. Однако, несмотря на признание Николаем I, вслед за своим отцом и многими государственными и военными деятелями (а также Пушкиным, Давыдовым, Кюхельбекером и т.д.), аналитического гения Жомини, многое из его предложений не было востребовано по политическим причинам.

Половинчатой стала и реализация самого великого дела, совершённого швейцарцем для России – основания академии Генерального штаба. Изначально, создавая проект учреждения академии и штаты ГШ, Жомини преследовал цель воплотить в жизнь свой главный принцип – военное дело требует профессионального системного подхода и соответствующим образом подготовленных кадров. Он мечтал создать школу по подготовке военной элиты – образованных думающих офицеров. Несмотря на то, что планам Жомини в значительной мере не позволили сбыться, такого стратегического уровня подготовки офицеров главного штаба не было заложено на тот момент ни в одном другом подобном заведении в Европе. В проекте штатов Генерального штаба Жомини предвосхитил (вернее, всего лишь логично рассудил) ту штабную структуру, которая существует и сегодня.

Но система, хотя и появилась, так и не стала тем целым, которое хотел создать швейцарский генерал на русской службе.

Тем не менее, из "шинели" Жомини вышла целая плеяда российских военных деятелей. Наиболее значительный след в истории российских армии и государства из них оставил генерал Д.А.Милютин, который, в бытность свою военным министром (1861-1881) в правление Александра II (для которого, в пору, когда тот был ещё цесаревичем, Жомини специально подготовил наставление по вопросам военной стратегии), провел в жизнь и развил многое из того, что намечал когда-то в своих трудах знаменитый швейцарец. О влиянии Жомини на становление Милютина как военного деятеля, свидетельствует, в частности, их переписка. Но ещё более об этом влиянии свидетельствует комплексный системный подход этого русского генерала к вопросам военной политики и военного строительства, исповедывавшиеся им при этом принципы.

Ещё в 1859 году Жомини подал Николаю I записку о социально-экономических преобразованиях, необходимых для приведения военного потенциала России в состояние, адекватное современным тогда угрозам. Реформа Милютина также была составной частью комплексных преобразований во всех сферах жизни страны. Но, как и остальные преобразования эпохи царя-освободителя, она осталась не доведённой, планы не были реализованы до конца.

Однако Милютину, названному "отцом науки геополитики", и его единомышленникам удалось создать школу "стратегической мысли" в рамках академии ГШ. Именно выпускники, учившиеся по "системе Жомини-Милютина" - И.Вацетис, С.Каменев, А.Снесарев, Б.Шапошников, А.Свечин – став офицерами Красной Армии, заложили основы структуры Главного штаба РККА, сохранили идейный и методический багаж военной науки предыдущей эпохи и передали его, насколько позволили обстоятельства, командному составу армии, победившей во 2-й мировой войне.

Как видим, Жомини, пусть уже и малоизвестный сегодня, оставил наибольший след именно в российской истории. Но что же заставляло его, самолюбивого и знающего себе цену человека, несмотря на все разочарования, до самого конца жизни оставаться верным и деятельным слугой России? Почему всё же в наши дни его имя и идейное наследие снова становятся актуальны? И почему первым, кому принёс свой труд об общих принципах войны молодой швейцарец ещё в 1803 году, был русский консул в Париже (к сожалению, не оценивший "подарка судьбы")?

Вспомним моральные принципы Жомини. Вспомним его политическое кредо – несправедливая, хищническая агрессия есть преступление против человечества.

Жомини был профессионалом. Он был аналитиком стратегического уровня (его "предвидения", основанные на самом деле на глубоком всестороннем анализе, вошли в легенду). Он не раз в своих трудах лестно отзывался о воинских качествах британских солдат и искусстве британских генералов. Но он всегда осуждал британскую экспансионистскую политику той поры и всегда именно в стремлении Британии к мировой гегемонии видел главную угрозу миру и стабильности на Европейском континенте, да и вообще на планете. Кто знает, не в этом ли кроется одна из причин того, что, получив отказ от русского консула, Жомини пошёл на службу к Наполеону?

Российские ученики Жомини унаследовали его отнюдь не необоснованное "предубеждение". Милютин часто подчеркивал: сам однополярный (говоря современным языком) подход любого государства и, в первую очередь, Британии к вопросам мироустройства неизбежно ведёт к геополитической нестабильности. Он подчеркивал, что из-за "гегемонистских" устремлений Британской империи ни одна страна в мире не может рассчитывать на возможность спокойно и мирно развиваться, без того, чтобы её не попытались "прибрать к рукам". Перефразируя высказывания бывшего военного министра России, при котором развернулась "воспетая" Киплингом "Большая игра", можно сказать, что российское государство ко многим политическим действиям побуждалось постоянной "английской" угрозой, но при этом зачастую делало шаги "так, как она только, верно, и могла их совершить в этом своём состоянии; но не так, как было бы совершить их лучше, для действительной пользы и по справедливости".

При этом Милютин был убежден, что у России, "ради блага народов, её населяющих" нет иного выбора, кроме как быть противовесом британской экспансии. Не высказывал ли он мысль своего швейцарского наставника, и бывшую основой такого его неослабевающего радения за Россию?

Актуальность данной проблемы сегодня пояснять не нужно. Можно только порадоваться возрождению интереса к наследию великого военного теоретика. При этом необходимо помнить, что история России и Швейцарии имеет и другие, актуальные сегодня точки соприкосновения.

Маленькая, многонациональная и поликонфессиональная страна с древней самобытной культурой и населением, всегда самоотверженно защищавшим свой суверенитет и право жить по-своему, Швейцария дала России врачей, учителей, военных, деятелей культуры… Стала прибежищем для российских социал-демократов, но при этом вообще была особенным местом для российской интеллигенции. И это необходимо помнить, чтобы слово "Швейцария" ассоциировалось не только с банками, ножами и шоколадом.

А закончить этот материал, в свете затронутой в нем темы, хотелось бы словами ещё одного швейцарца, наставника царя Александра I, тогда ещё наследника престола, - Ф.Лагарпа:

"Ваша задача, - писал он будущему царю – преобразовать Россию…постепенно и без смут. Нация с резко очерченным характером может быть прочным образом переделана только при помощи орудий, извлечённых из неё самой, и учреждений, могущих мало-помалу образовать новую породу людей".

При подготовке статьи были использованы материалы, любезно предоставленные проф. Л.А.Мерцаловой и фондом "Военная культура"

Али Ахметов

P.S. Этот материал готовился в прошлом году, но актуален и в этом, и в последующих. Как сказали на приёме швейцарские офицеры, в их собственной стране военные знают Клаузевица, но редко кто слышал о Жомини нечто большее чем имя и фамилию. В последние годы интерес к этой уникальному для швейцарской истории фигуре возрос. На приёме в посольстве я познакомился с молодым человеком, аспирантом Лозаннского университета, получившим грант на исследование о жизни и деятельности швейцарского генерала. "Швейцария – свободная, но маленькая страна. Мне кажется, то, что говорил Жомини, нам ближе сегодня, чем то, чему учил Клаузевиц. И, видимо, так считаю не только я", - сказал он. Нелестные слова швейцарских офицеров о внешней политике США отчасти подтвердили его слова.
http://www.warandpeace.ru/ru/reports/vprint/34777/

Ударность Жомини

Генерал Жомини (1779—1869 г.г.) — крупнейший стратегический авторитет первой половины XIX века. Бедный швейцарец по рождению, коммерсант по образованию, он сосредоточил все свое внимание на новых вопросах военного искусства, выдвинутых войнами Великой революции и Бонапарта. В объятой пламенем Европе он видел двух основных противников, на службу коих он мог бы приспособить свой стратегический гений — Россию и Францию. Ему представлялось, что на русской службе ему легче улыбнется карьера, но обстоятельства привели его в 1804 г. к маршалу Нею, который вскоре сделал Жомини своим начальником штаба. С Неем он провел поход 1805 г. и 1806 г. Кампанию 1807 г. он делает в штабе Наполеона. В 1808 и 1809 годах он воюет с Неем в Испании. Он наживает себе неумолимого врага в лице маршала Бертье, начальника штаба Наполеона. Бертье сам был, в сущности, лишь правителем канцелярии и стремился и других офицеров генерального штаба держать на втором плане, в черном теле, на неблагодарной работе в канцеляриях и по службе связи. А Жомини не мог держаться в этих рамках. Он проявлял инициативу, вмешивался в операции, подавал Наполеону докладные записки, пророчествовал.

Отчисленный в резерв, в 1810 г. Жомини сделал попытку перейти в русскую армию и, действительно, был зачислен на русскую службу генерал, майором, но Наполеон не отпустил его к соседу, с которым собирался воевать; Жомини разделил участь квалифицированных военных работников, которых держат со связанными крыльями — его поставили на военно-историческую работу. В 1812 г. Жомини уклоняется от активной роли во французском нашествии: сначала он губернатор Вильны, затем Смоленска. Он своевременно рекогносцирует пути от Борисова к Вильне, принимает энергичное участие в спасении остатков французской армии на Березине. Охваченный горячкой, он брошен у Студянки французским штабом, купается, втиснутый в охваченную паникой толпу отсталых, в ледяной воде Березины. С трудом, совершенно больной, он выбирается из России. В 1813 г. он оказывает большие услуги Франции в Бауценской операции в роли начальника штаба отдельной группы маршала Нея, но в благодарность получает жестокий выговор в приказе по армии за то, что его штаб несколько задержался с присылкой срочного донесения. Эта выходка Бертье заставила Жомини в течение летнего перемирия 1813 года переехать из французского лагеря в русский и стать стратегическим советчиком сначала Александра I, а затем и Николая I. В 1813 г., 1828 — 29, 1854 — 55 годах он выступал в роли генерал-адъютанта, специалиста по стратегии. Он разработал основы, на которых открылась русская академия генерального штаба, но не попал в ее [100] президенты, так как эту вакансию ему перебил русский великий князь. До конца своих дней он не расставался с русским мундиром, но жил преимущественно во Франции. Наш военно-ученый архив хранит еще, вероятно, несколько любопытнейших неопубликованных докладных записок Жомини.

Каков был авторитет Жомини, можно усмотреть из следующего: в начале 1859 г. вторая империя явно находилась перед началом войны с Австрией на итальянском театре; командование хотел взять на себя Наполеон III; но последний имел лишь смутные стратегические представления и никакого плана. Наполеон III. приказывает разыскать проживающего в Париже 80-ти летнего старика Жомини и просит совета. Жомини, живущий на русскую пенсию, отказывается дать какие-либо указания без разрешения русского правительства. Наполеон III заручается согласием русского посла, и тогда Жомини диктует Наполеону III несколько основных положений, которые последний и стремился воплотить в жизнь в кампании 1859 года.

Мы так долго остановились на биографии Жомини потому, что она наложила свой характерный отпечаток на все мышление последнего; оно проникнуто интернациональным характером; Жомини не занимает никакой национальной позиции; он — интернациональный специалист, с очень широкой точкой зрения. „Со стороны виднее"; объективность часто помогает увидеть проблеск света там, где заинтересованные стороны еще бродят впотьмах. И Жомини в поразительной степени обладал этой объективностью, этой национальной незаинтересованностью; ему удавались удивительные предсказания{55}. И как Ллойда, как многих других спецов, и Жомини преследует подозрение в измене — как во французском, так и в русском лагере. Так, в 1806 г. Жомини в Берлине пришел к мысли, что дальнейшее наступление французской армии на восток приведет ее, в конце концов, к катастрофе; на фланге и в тылу оставалась ненадежная Австрии, впереди точку опоры, и очень слабую, можно было найти только в том кусочке Польши, который Наполеону удалось бы восстановить из областей трех поделивших его держав. В Пруссии существовала сильная франкофильская партия, стремившаяся добиться мира у Наполеона. Жомини „ориентировался" на нее и подал соответственный доклад Наполеону; мудрый совет привел Наполеона, готовившегося наступать за Вислу, в ярость.

На поле сражения под Прейсиш-Эйлау Жомини находился со штабом Наполеона в центре, на кладбище. Когда корпус Ожеро был рассеян русской картечью и между русской пехотой и штабом Наполеона не оказалось никаких французских войск, Жомини воскликнул: „о, если бы меня только на два часа сделали Бенигсеном"{56}. Коленкур сделал ему замечание за этот возглас в непосредственной близости от императора. А через час Жомини уже подъехал к Коленкуру докладывал, что в этот момент крайнего истощения [101] французов он уже хочет быть не Бенигсеном, а эрц-герцогом Карлом, чтобы добиться большей победы. „Что стало бы с нами, если он с 200 тысячной армией двинулся бы из Богемии на Одер"?

Если советы умеренности, которые Жомини давал начинавшему зарываться Наполеону, могли производить впечатление подкупа пруссаками и русскими, то такое же подозрение о подкупе, теперь уже с французской стороны, можно высказать по отношению к советам Жомини в русской ставке в 1814 году. Жомини указывал русскому императору, насколько невыгодно России добивать и ослаблять побежденную Францию; Франция сковывала до сих пор силы и энергию Англии, но теперь она выходила вон из игры, и в течение грядущих десятилетий Россия будет вынуждена одна оставаться лицом к лицу с Англией, тяжелым и неумолимым противником. Это была самая настоящая правда, подлинно объективное предвидение, и в то же время, с точки зрения англо-русского союза, разве нельзя было квалифицировать эту докладную записку, как изменническое деяние?

В России Жомини исправно уплачивали жалование, поручили написать курс стратегии, но близко к командованию не допускали...

Жомини, размышляя над первыми успехами Бонапарта, уже в ранней своей молодости напал на основной принцип стратегии сокрушения — на принцип ударности, или частной победы, который он формулировал, как сосредоточение возможно большей части своих сил на решительном пункте, в решительный момент{57}. Еще двадцатилетним юношей он вознамерился написать трактат по стратегии, в котором, с точки зрения этого начала, освещалась бы вся полководческая деятельность. Но он оказался достаточно умен, чтобы отложить на 30 лет выполнение этого замысла. Новая стратегическая концепция нуждалась в опорных точках. Если Жомини пришел к известным выводам путем размышления над рядом войн, то и читатель должен пройти тот же путь, чтобы примкнуть к его точке зрения. Первоначальные теоретические наброски Жомини могли играть роль только черновых записок, являвшихся посылками для его военно-исторической работы. Последней и занялся Жомини. Сначала он обратился к Семилетней войне. „Трактат о больших военных операциях", первые два тома которого появились в 1804 г., а последующие третий и четвертый — в 1810 г., представляет критическое исследование войн Фридриха Великого; фактическую сторону Жомини брал у Темпельгофа{58}; отдельные главы труда, как вывод из исследования, представляют яркое изложение стратегических идей Жомини. Эту работу Жомини не прерывал даже в течение походов, в которых он участвовал. Одновременно Жомини начал работу и над революционными войнами. Первая его работа о них появилась в 1806 г.; но солидно разработать [102] эту тему Жомини удалось лишь в период 1811—1824 г., когда вышел в 15 томах, с 4 атласами, его капитальный труд ;,Критическая, военная история войн Революции". Естественным продолжением являлась история Наполеоновских походов. Но у Жомини не имелось возможности написать эту историю по подлинным документам. И льстить, и критиковать Наполеона представлялось равно неудобным. Поэтому Жомини избрал для своего труда форму рассказа, который ведет Наполеон о своих походах, разбирая их, в первом лице; так появился, в 1827 г., в четырех больших томах, труд: „Политическая и военная жизнь Наполеона, рассказанная им самим трибуналу в составе Цезаря, Александра, Фридриха". До появления в 40 годах труда Тьера, это была лучшая история первой империи. В настоящее время как труд Жомини, так и труд Tьepa, конечно, совершенно устарели.

Как военный историк, Жомини умел удивительно, по отрывочным документам, схватывать суть событий, правильно устанавливать причинную их связь, давать верную картину стратегического развертывания кампании. Жомини, далеко не так мощно углубивший свой анализ исторических событий, как Клаузевиц, в то же время чаще в своих догадках и оценках оказывался на правильном пути. Впрочем, большинство исторических работ Клаузевица — только черновые наброски, предназначавшиеся лишь для личного употребления автора. Слабым местом Жомини является, конечно, рассмотрение кампаний Фридриха Великого и Наполеона под углом одной и той же точки зрения стратегии сокрушения. Измор, с точки зрения Жомини, являлся чем-то противоречащим самой основе военного искусства, его началу ударности. Эволюция военного искусства в XVIII и XIX веках от Фридриха к Наполеону оказалась подмеченной Жомини лишь частично. Впрочем, тот же упрек мы можем сделать и капитальному труду военно-исторического отделения Прусского большого генерального Штаба, вышедшему 100 лет спустя после работы Жомини.

Только создав себе огромную базу в виде этих военно-исторических трудов и обострив свое суждение на анализе многих кампаний, Жомини берется за составление теоретического трактата, о котором мечтал в молодости. Правда, уже в 1807 году Жомини издал отдельно главу с выводами из Семилетней и первых революционных войн{59}; но это был еще не трактат, а скорее реклама исторического труда, из которого брались выдержки для широкого распространения. Только в 1829 году Жомини написал свое „аналитическое изображение основных комбинаций войны". И это был еще опыт, еще только дополнение к историческим работам, начало подытоживания заключающихся в них выводов. В 1837 году мысли Жомини приняли твердо устоявшийся характер. Из его „очерка военного искусства, или нового аналитического изображения важнейших комбинаций стратегии, большой тактики и военной политики" мы и заимствуем приводимое извлечение {60}. В этом его зрелом изложении, учение Жомини несколько смягчено ознакомлением автора [103] с другими крупными писателями — Бюловым, эрц-герцогом Карлом, Клаузевицем. Ударность Жомини подносится здесь с осторожностью, со многими оговорками, но все же составляет основу доктрины Жомини.

Почему мы говорим здесь о доктрине и даже видим в Жомини родоначальника школы доктринеров, в противовес школе последователей Клаузевица?

Клаузевиц очень труден; мысль его усваивается смутно и оставляет широкий простор для весьма различных толкований. Клаузевиц не закончен. Клаузевиц утверждает, что теория стратегии очень трудна и много сложнее тактики{61}.

Жомини, напротив, доступен пониманию каждого, прошедшего школу первой ступени. Мысль его очень ярка и отчетлива и никаким кривотолкам не подлежит. Она вполне закончена в своей стройности. Жомини полагает, что стратегия вообще очень простая дисциплина и выгодно отличается этим от тактики, которую нельзя подчинить твердым правилам. Но какой ценой даются Жомини эти огромные достижения, эти его несомненные преимущества перед Клаузевицем?

Во-первых, Клаузевицкое определение стратегии, как учения о применении боев для достижения политической цели войны, Жомини суживает до искусства руководства массами на театре военных действий. Во-вторых, Жомини выделяет особую дисциплину, военную политику, что позволяет ему рассматривать стратегические вопросы изолированно от влияния политики, под исключительно военным углом зрения. Сузив так поле своего исследования, Жомини и здесь стремится более сложные вопросы изъять из рассмотрения, относя их к области „гения" или „такта" полководца. И если Клаузевиц туманен, то зато он никакой перегородкой не отделяется от жизни; он пользуется каждым ростком, встречающимся в поле его исследования, чтобы связать свою работу с жизнью. И вся смутность и многогранность реальной жизни отражается в учении Клаузевица. Все оно — сплошь незаконченные в своем развитии тенденции. А принципы Жомини отделены от жизни известной условностью, какой-то монастырской стеной. Стройность достигнута за счет жизнеспособности. Стратегическое мышление введено в рамки чеканной логики ценой определенного упрощения.

И все же, мы должны признать Жомини классиком, великим учителем военного искусства. Насколько мы обязаны Бюлову, тоже доктринеру, началом базирования, настолько же мы обязаны Жомини пропагандой начала ударности. Стратегия сокрушения, принцип частной победы, исследованные и возведенные на пьедестал теорией Жомини, до мировой войны включительно являлись символом веры всех генеральных штабов. В вопросе о том, что оборона является сильнейшей формой войны, Клаузевиц не создал школы: его вернейшие ученики стали на обратную точку зрения Жомини.

И особенно значителен, на наш взгляд, Жомини, когда он в своих примечаниях и дополнениях перерастает текст своего учения, когда он выходит [104] из пределов своей доктрины, когда он противоречит самому себе{62}. Иногда получается впечатление, что Жомини писал учебник — простой и ясный — для еще молодой аудитории, а сам смотрел много глубже формулированных им положений.

В течение столетия военная мысль всего мира, расшаркиваясь перед Клаузевицем, жила по преимуществу идейным наследством Жомини. Нам не приходится говорить о значении изучения трудов этого великого, денационализированного спеца. Мы не устанавливаем его места в ряду классиков военной мысли XIX столетия. По своему философскому облику Жомини был бы скорее понятен в XVIII веке.
http://militera.lib.ru/science/classic2/09.html