Давно известный психологам и психиатрам послевоенный синдром. Возвращается боец с войны. 
      И начинает пить. 
      Потому что никому не может объяснить - что это, когда собираешь куски друга в ведро. 
      Потому что ты жив - а он нет. 
      И ты не можешь смотреть в глаза людям, ты изо всех сил хочешь вернуться туда - в смерть, в ненависть, в страх. 
      В жизнь. 
      Потому что тут - слабое подобие жизни. Тени вокруг. Ненастоящие тени. 
      И та ночная девочка под рукой, отчаянно пытающаяся вернуть тебя в 'реальный' мир - тоже тень. 
      Ты навсегда остался там. 
      Странно, но у поисковиков бывает такой же синдром. 
      Я не могу без слез смотреть фильмы о войне. Я не могу слышать военные песни. Я не могу читать о войне. Я не могу о ней рассказывать - свожу все к шуткам и хохмам. Начинает болеть сердце. Я не хочу больше на войну. 
      Но я смотрю эти фильмы, пою эти песни, читаю эти книги. 
      И пишу сейчас эти рассказы. 
      Потому что я возвращаюсь туда снова и снова. 
      Каждый день. Каждую ночь. 
      Сегодня снилось - как я ложусь под танк с гранатой. Это не мой сон. 
      Я - книжный мальчик. Я вырос в семидесятые-восьмидесятые. 
      Мы не знали войну. Мы не знали слова 'Афган'. 
      Война была киношной и книжной. 
      Мы выросли и попали в Чечню. Мой друг вернулся оттуда седым. Это от него я узнал, что самое страшное на войне - минометный обстрел. 
      Но я же не был на войне! 
      'Поиск' - это не война! Это память о войне! 
      Мы поем песни, пьем водку, ржем друг над другом и кидаем в костер патрончики. 
      Почему мне сняться чужие сны? 
      Я танки видел только в музеях и в кино. 
      Был сон - я прощаюсь с какой-то девочкой в черной комнате, а за ночным стеклом - полоски прожекторов. И я знаю, что мы больше никогда не встретимся. Ее убьют на фронте. И меня тоже убьют. 
      Просыпаюсь от того, что пытаюсь крикнуть, но не могу. Только мычу. Встаю, шлепаю босыми ногами на кухню. Ставлю чайник. И пью водку. Потом жадно курю в туалете. И также жадно читаю мемуары наших ветеранов. 'Я дрался с панцерваффе...' 
      Но я-то не дрался! Откуда такие сны? 
      Поисковый синдром... 
      После первой своей Вахты я приехал на студенческий турслет. И - честное слово! - я не понимал, разве можно вот так просто сидеть у костра и петь веселые песни? Они же там лежат и ждут! Нажрался так, что кинул гранату в костер. 
      Не пугайтесь. Она была без взрывателя. Лимонка. С толом, правда. Абсолютно безопасное развлечение. Тол прогревается, плавится, закипает, начинает гореть. Из дырочки начинает вырываться пламя, как из сопла ракеты. Гудит! Страшно гудит! Студенты разбегаются по кустам. Я пьяно ржу. 
      Две лимонки - восьмилитровый котел вскипает за пять минут. Если РГ - штук пять надо. Правда, вода покрывается темной пленочкой сгоревшего тола... 
      А потом я выпил еще и упал без сознания. 
      Выгоревшую лимонку кто-то стырил. 
      А один придурок из наших, как-то кинул такую пустую гранату в окно машины. Только за то, что водила деньги с него стал требовать за проезд. 
      Менты потом в общагу приехали, обыски устраивали. Ничего не нашли. К тому времени, мы уже все, что можно бахнули. 
      Поисковый синдром... 
      Я не знаю - что это такое. 
      Я его только описать могу. 
      Это когда ты после посещения Поклонной Горы уходишь в кусты, садишься на корточки и начинаешь выть как собака сквозь слезы. 
      Это когда после услышанной случайно немецкой речи идешь к ближайшему ларьку и покупаешь любую спиртосодержащую жидкость, лишь бы покрепче. 
      Это когда ты не можешь играть за немцев в компьютерные игрушки, потому что не можешь убивать своих. 
      Это когда 22 июня в четыре утра ты идешь с двумя сигаретами к Вечному Огню. 
      Я знаю, как избавиться от него. 
      Не ездить на Вахту. 
      Не хочу избавляться...