Четыре еврея
Россию придумали четыре Еврея: Левитан, Левитан, Шишкин и Тредиаковский.
В первые четыре дня каждый придумывал что умеет: один Левитан придумал
русский язык и про то что жы-шы пиши через и; второй Левитан придумал
золотую осень и матушку-зиму, блинки и семужку, икорку и расстегайчики;
Шишкин придумал кудрявые берёзки во ржи, три медведя и три богатыря. Но
больше всех придумал конечно Тредиаковский: Царя-гороха и Владимира
красное-солнышко — для патриархальности, Ивана-грозного — для строгости,
Дмитрия-донского — для патриотизма, и Ивана-калиту — просто так для смеху,
списал с одного своего знакомого.
На пятый день евреи сели все вместе и стали придумывать разные смешные
мелкие штучки: лапти и матрёшку, степь да степь, косоворотку и хохлому.
Больше всего хохотали, когда самовар придумывали: просто уссались все от
смеха, такая дурацкая вещица получилась.
На шестой день пошли евреи искать Русских людей. Нашли двух Татаринов —
они ели у обочины дороги Лошадиное Копыто.
- Тебя как зовут? - спросили евреи первого Татарина.
- Файзулла, - отвечал первый Татарин.
- Теперь будешь Иван. А тебя как зовут? - спросили второго Татарина.
- Хайрулла, - отвечал второй Татарин.
- Теперь будешь Николай, - приказали Евреи.
- А нам татарам одна хуй, - отвечали Татары равнодушно.
Затем Евреи поймали в овраге двух девок в полосатых штанах и привели к
Русским людям Ивану и Николаю:
- Вот вам жёны ваши: Алёнушка и Марьюшка. Берите кто какую хочет.
- А нам поебать, - отвечали первые Русские люди Иван и Николай.
После этого Евреи пожали друг другу руки, завязали на подбородке пейсы,
чтобы не проглотить во сне муху и легли спать мертвецким сном, ибо сильно
они утомились, Русь сочиняющи.
Проснулись Евреи ровно через три года, три месяца и тридцать три дня,
развязали пейсы и огляделись вокруг. Видят: стоит на пригорке Чорная изба с
кривым вокруг забором, и кружит над избой Чорный Ворон.
Умылись Евреи, постучали в двери, вошли чинно и поклонились низко, как
сами придумали: “Мир вам, хозяева дорогие”.
А в избе пасмурно: хозяева водку пьют, салом закусывают, в углу свинья
храпит, а рядом с ней копошится свеженародившийся Русский мальчик Васятка с
синей пятнистой жопой.
- Слышь, Микола, - говорит Иван, продолжая резать сало, - а ведь это
Жыды к нам пожаловали.
- Та пийшов ты нахуй, кацап йобаный, - отвечает Микола, зевает, - а то
ж я Жыдов без тебе не бачив. Гей, Жыды, гроши е?
От голоса Миколы на лавке в углу просыпается еще один совсем новый
Русский человек без имени пока и без отчества, но зато с фамилией:
Златокаменный, из немцев должно быть. Зевает, поправляет на носу круглые
очёчки, чешет между лопатками рукояткой нагана:
- Кто такие? Документы есть? Справка об окрещении в Православную веру?
А справки-то и нет, справку Евреи забыли придумать.
Вот и расстреляли всех четверых: и первого Левитана, и второго, и Шишкина, и
Тредиаковского под кудрявой берёзкой в волнистой ржи. И прошли мимо них
косари в лаптях и рубахах, и пролетела над ними сиза горлица, и провыл над
ними Серый Волк. И такие вокруг них раскинулись просторы, что сколько ни
пей, всё мало. И столько тоски и благодати от земли Русской, что только
упасть в эту землю разбитой мордой, прижать её к груди да издохнуть, до того
всё хорошо придумали четыре Еврея, пусть и им тоже будет царствие небесное.
Сотовый Робот
Когда москвич идет по улице с сотовым своим телефоном, который выдали ему
при рождении и положат ему в гроб после смерти, он обязательно говорит в
свой телефон: «Я иду».
Если он садится на скамейку, он обязательно скажет: «Я сел на скамейку».
Потом скажет: «Вот я встал и пошёл».
Понятно, конечно, что никакой живой или мёртвый человек такие сообщения
слушать бы не стал, поэтому на обратном конце телефона сидит Робот, Которому
Всё Интересно. Этот робот, например, от сообщения «я иду» страшно волнуется,
кричит: «Да ну нахуй!!! Да не может этого блять быть!!! А куда идёшь? А
откуда? А когда придёшь? Ну? Ну?!!! Да это же просто охуеть можно!!!»
Особенность этого робота заключается в том, что ему на самом деле страшно
интересно. Потому что это у него такая одна-единственная Функция. Если ему
вдруг станет неинтересно, то его просто-напросто выключат, и пиздец.
Когда от нас ушли Коммунисты
Когда от нас уходили Коммунисты, они остановили часы на спасской башне и все
вокруг окаменело.
И Коммунисты вошли мимо каменных солдат в Мавзолей и разбили Гроб
Хрустальный. Они сняли с Ленина голову, вытрясли из нее ненужную солому и
набили мозгами из свежих отрубей с иголками. Они вырезали ножницами дыру в
чорном его пиджаке и поместили внутрь алое кумачовое сердце. И сердце
забилось и встал Ленин и поднесли ему Смелость в бутылочке. Выпил Ленин
Смелость и тут же стал как прежде приплясывать на мягких соломенных ножках и
подмигивать сразу двумя нарисованными на голове глазами.
После этого вышли Коммунисты с Лениным подмышкой из Мавзолея и свистнули в
два пальца. И вывел им Голый Мальчик из-за гума четырех Красных Коней.
Вскочили Коммунисты в седла, достали из подсумков пыльные шлемы еще с
египетских времен, и медленным шагом пошли их кони навстречу красному не
нашему солнцу в полнеба.
И забили барабаны, и в посередине реки Яик всплыл на минуту Чапай
облепленный раками, и в Трансильвании заскрежетал в могиле зубами товарищ
Янош Кадар, и обнялись в земле Николае и Елена Чаушеску. И Лев Давидович
Троцкий зашарил рукой в истлевшем гробу в поисках пенсне, но пенсне конечно
пожалели сволочи в гроб положить, и он затих уже навсегда. И выкопались из
земли Валя Котик и Зина Портнова, и Павлик Морозов, и Володя Дубинин и
отдали последний пионерский салют. И молча встали Алексей Стаханов и Паша
Ангелина, Сакко и Ванцетти, Че Гевара и Патрис Лумумба и все те, кого вы
суки забыли или даже никогда и не слышали. И одновременно сели в своих
американских кроватях и закричали толстая чорная Анжела Дэвис и навсегда
голодный дедушка Хайдер.
А Коммунисты уходили все дальше и дальше: мимо каменной очереди в
макдональдс и каменной ссущей за углом бляди, пока не превратились в точки.
И погасла навсегда Красная Звезда, с которой они прилетели много тысяч лет
назад, чтобы сделать нас счастливыми.
И снова пошли часы на спасской башне, и мы тоже пошли дальше, шмыгая носом.
И нихуя мы ничего не заметили и не поняли.
Что не будет уже Будущего и никогда уже не дадут нам каждому по потребности,
и не построят нам висячих дворцов и самодвижущихся дорог, не проведут нам в
кухню пищепровод и никого из наших знакомых никогда уже не назовут Дар
Ветер. Что и мы и дети наши и праправнуки так и будем вечно пять дней в
неделю ходить на работу, два дня растить чорную редьку, потом на пенсию,
потом сдохнем.
А не нужно было тогда, когда счастье было еще возможно, пиздить на заводе
детали и перебрасывать через забор рулон рубероида, строить в сарае
самогонный аппарат и слушать чужое радио. Тогда не обиделись бы Коммунисты и
не ушли бы от нас.
Просрали, все просрали, долбоебы.
О влюбленных
Любовь -- это очень прекрасное чувство.
Когда человек влюбленный, это чувство захватывает его целиком, без
остатка. Он запросто продаст Родину, отца родного, мать-старушку, он
украдет, зарежет, подожжет, и даже сам не сообразит, чего наделал.
Со стороны влюбленные производят неприятное впечатление.
Оставишь их одних на пять минут, кофе поставишь, вернешься - а они уже
на пол свалились. Или сидят, но рожи красные, глаза выпученные и языки
мокрые. И сопят.
Влюбленные вообще много сопят, чмокают и хлюпают. Из них все время
что-то течет. Если влюбленных сдуру положить спать на новую простыню, они ее
так изгваздают, что только выбросить.
Если влюбленный один, то у него есть Предмет Любви.
Если Предмет Любви по легкомыслию впустит такого влюбленного хоть на
пять сантиметров внурь, он тут же там располагается как маршал Рокоссовский
в немецком городе, вводит коммендантский час и расстрел на месте, берет под
контроль внутреннюю секрецию и месячный цикл. При этом, он редко оставляет
потомство, потому что все время спрашивает: "Тебе хорошо? А как тебе хорошо?
Как в прошлый раз или по-другому? А как по-другому?"
Зато когда влюбленного оттуда прогоняют, он немедленно режет вены и
выпрыгивает в окошко. Звонит через два часа в жопу пьяный и посылает на хуй.
Через две минуты опять звонит, просит прощения и плачет. Такие влюбленные
вообще много плачут, шмыгают носом и голос у них срывается.
Одинокого влюбленного на улице видно за километр: голова у него
трясется, потому что газом травился, но выжил; идет он раскорякой, потому
что в окошко прыгал, но за сучок зацепился и мошонку порвал. А на вены его
вообще лучше не смотреть -- фарш магазинный, а не вены. Но при этом бодрый:
глаза горят, облизывается, потому что как раз идет Выяснять Отношения. Он
перед этим всю ночь Предмету Страсти по телефону звонил, двадцать четыре
раза по сто двенадцать гудков, а теперь торопится в дверь тарабанить, чтобы
задавать Вопросы. Вопросы у него такие: "Ты думаешь, я ничего не понимаю?",
"Почему ты не хочешь меня понять?" и "Что с тобой происходит?".
Еще он говорит: "Если я тебе надоел, то ты так и скажи" и "Я могу уйти
хоть сейчас, но мне небезразлична твоя судьба". Ответов он никаких не
слушает, потому что и так их все знает.
А еще иногда он напишет стишок и всем показывает, стыда у них вообще
никакого нет.
В целом же, влюбленные - милые и полезные существа. О них слагают
песни и пишут книги. Чучело влюбленного с телефонной трубкой в руке легко
может украсить экспозицию любого краеведческого музея, хоть в Бугульме, хоть
в Абакане.
И если вам незнакомо это самое прекрасное из чувств, вас это не
украшает.
К сожалению, вы -- примитивное убогое существо, мало чем отличающееся
от виноградной улитки или древесного гриба. На вас даже смотреть противно,
не то, что разговаривать.
До свидания.
РЕКЛАМА
"Важнейшим из искусств для нас является реклама" - так непременно сказал бы
дедушка Ленин, если бы какой-нибудь кудесник заново набил его пустое
туловище человеческими органами. И был бы, как всегда, прав: реклама
является не только важнейшим, но и вообще идеальным видом искусства.
Кинематограф, даже если и показывает что-то, не имеющее к обычной жизни
никакого отношения, - хоббитов каких-нибудь или "далёкую-предалёкую
Галактику давным-давно", всё же ограничен в своих изобразительных средствах
печальной необходимостью соблюдать хоть какую-то правдоподобность поведения
героев. Рекламе же на это глубоко наплевать: её герой, внешне похожий на
человека (две руки, две ноги и так далее) может легко прийти в
нечеловеческий восторг от самого нелепого предмета - куска жевательной
резинки, стирального порошка за тридцать два рубля или кошачьего корма из
сушёного крысиного мяса. И никому это его поведение не кажется странным,
никто даже не задумывается о том, что этого человека, возможно, следует
отправить в лечебницу для душевнобольных - наоборот, все немедленно бегут в
магазин покупать себе соответствующий корм, чтобы стать точно такими же как
он.
В чём тут фокус? А фокус тут простой и даже не очень интересный: человеку
нужно объяснить, что любая, абсолютно любая проблема разрешима за те самые
тридцать два рубля. Даже если ты толстая безобразная тётка с дурным
характером - купи себе правильный майонез, и вот уже в твои двери звонит
волшебный слесарь Гоша в грязных сапогах. Выпей нужного пива - и станешь
настоящим мужиком.
И реклама, как это ни удивительно, совершенно права. Человек, он
действительно может всё: ходить пешком на небо, дышать под водой и жить без
скафандра на Луне - он просто не умеет сосредоточиться, всё время что-то ему
мешает. А если сосредоточится на каком-нибудь чудо-творожке и, глядишь -
полетел, полетел... Пусть низенько и без особого изящества - главное, чтобы
он в это верил.
Беда же состоит в том, что все мы недостаточно хороши для описываемого в
рекламе мира. Вроде бы и купили целебную пасту и чистили ей всё внутри себя
самой замечательной зубной щёткой с моторчиком: а зубы как были грязные и не
все, да так и остались - ни одного нового не прибавилось. И волосы наши не
стали струиться блестящей волной по нежной нашей коже, увлажнённой неземными
маслами. И сникерснул изо всех сил, как предписывалось, но результат прямо
противоположный - вместо того, чтобы скакать по небоскрёбам наподобие
сбрендившего бэтмана, полчаса выковыривал липкий этот продукт из зубов. Все
волшебные предметы, как только мы принесли их домой и примерили на себя,
сварили на газплите или засыпали в стиральную машину, тут же потеряли все
свои свойства.
А это потому, что мы не верим. Реклама в этом не виновата и мы тоже не
виноваты. Нас просто давным-давно обманули: вместо огромной и вкусной груди
сунули нам в рот тоскливую резиновую соску, пахнущую тальком. Мы-то, может
быть, этого и не помним. Но обида-то осталась. Потом было ещё много всяких
обманов: фальшивый Дед Мороз и поддельные ёлочные игрушки, зимние ботинки
подаренные на день рождения, да много чего.
Кто же после этого по-настоящему поверит в чудеса? Мы верим, конечно, верим,
но всё равно сомневаемся.