Вместе с тем в дореволюционной России был целый комплекс субъективных причин, способствовавших падению религиозности общества.
Во-первых, в результате капиталистических преобразований массы рабочих, - бывших крестьян, - оказались оторваны от традиционной религиозной культуры и в целом отошли от Церкви. Под влиянием антицерковной пропаганды, осуществляемой радикальной интеллигенцией через воскресные и земские школы, разваливалось и традиционное “бытовое” благочестие крестьянства. Интеллигенция, в огромном большинстве, под влиянием атеистических идей, пришедших с Запада, была также нецерковна. Высшее чиновничество и генералитет в основной массе равнодушно относилось к Церкви.
Во-вторых, важным фактором падения авторитета РПЦ являлась синодальная система, при которой Церковь была полностью подчинена государству и в значительной степени оторвана от общества. Все стороны церковной жизни, вплоть до рукоположения духовенства и тем для проповедей, жестко контролировались государством. Церковь не имела возможности высказывать свое мнение по острым социальным проблемам, таким как:
-крепостное право (по сути дела рабство, сохранившееся в формально православном государстве до 1861 года),
-телесные наказания (окончательно отменены лишь в 1905 году),
-жестокая эксплуатация низших слоев общества (в начале XX века рабочий день на многих предприятиях составлял 12-14 и даже 16(!) часов)
По всем этим проблемам Церковь сохраняла почти полное молчание вплоть до самой революции. Хотя пастыри “на местах” и выступали иногда в защиту обездоленных, соборного голоса Церкви не было слышно.
Здесь же следует отметить и общее падение нравственности и в собственно церковной среде. К сожалению, многие представители приходского духовенства не соответствовали высокому званию пастыря. На приходах широкое распространение получили такие печальные явления как маловерие и неверие, отсутствие благоговения перед святыней, требоисполнительство и сребролюбие, формальное отношение к своему служению, равнодушие к нуждам паствы. Материальное положение духовенства было сложным: наряду с богатыми городскими приходами существовала масса бедных сельских храмов. Большинство клириков жило очень скромно, даже бедно и было вынуждено в первую очередь изыскивать средства на пропитание, а уже затем думать о религиозном воспитании паствы. Ради куска хлеба духовенству часто приходилось унижаться перед состоятельными прихожанами. Данные обстоятельства приводили к тому, что многие выходцы из священнической среды стремились порвать с духовным сословием, уйти “от мелкой, безыдейной и фальшивой поддельной жизни”. В связи с этим большинство учащихся духовных школ не хотели принимать священнический сан и стремились устроиться на более высокооплачиваемую светскую работу. Из 2148 выпускников семинарий 1911 года только 574 приняли сан к 1913 году. Благовещенская семинария за 10 лет не выпустила ни одного священника!
В многочисленных монастырях также не было должного благочестия. Люди часто шли в них не из-за любви к Богу, а из-за житейских неурядиц или материальной неустроенности, что не способствовало духовной жизни. В результате, по воспоминаниям одного из монашествующих того времени: “лишь некоторые из монастырей: Троице-Сергиева Лавра, Оптина Пустынь и еще несколько соответствовали своему высокому предназначению. В остальных под видом благочестия процветало настоящее нечестие”. Священномученик Серафим (Чичагов), выступая на Поместном Соборе, так охарактеризовал современное ему монашество: “Никто не влетает в обители с неба, но все приходит из грешного мира и приносят с собой пороки и дурные привычки. Упадок нравственности в монахах есть последствие упадка религии и нравственности в мирянах. Ныне ослабевшее население приготовляет монахов слабых, больных духом и телом. Извращенный мир изменил монашескую жизнь, многие обители перестали соответствовать своему назначению”
К сожалению, даже епископат РПЦ в целом находился на невысоком духовном уровне. Вот что писал об этом в своих мемуарах известный церковный деятель протопресвитер Георгий Щавельской: “У нас, как ни в одной другой Православной Церкви вся жизнь епископа были обставлены особенным величием, пышностью и торжественностью. Эта пышность у нас неразумными ревнителями владычного сана с одной стороны и самими славолюбивыми владыками с другой часто доводилась до абсурда и полного извращения епископского служения. Они делали наших владык похожими на самых изнеженных и избалованных барынь, которые спать любят на мягком, есть нежное и сладкое, одеваться в шелковое и пышное, ездить непременно в каретах. Внешний блеск и величие часто скрывали от толпы духовное убожество носителя высшего священного сана, но компенсировать его не могли. В конце концов жестоко страдала от этого Церковь” При этом Г. Щавельской делает следующую оговорку: “имел наш епископат, конечно, и достойных представителей”