Хочу привести отрывки, касающиеся села, из очень ясной работы американского историка Шейлы Фицпатрик «Классы и проблемы классовой принадлежности в Советской России 20-х годов».

«Классовая структура села

Попытки анализа классовой структуры крестьянства с марксистских позиций обнаружили особые проблемы.

«В 1917-18 гг. мы могли до точности определить, кто буржуй, кому не дать слова на сходе, на кого наложить чрезвычайный налог. Имел собственность, эксплуатировал чужой труд, платя за труд несчастные гроши, - значит, буржуй. Имел лавочку, не жил своим трудом, одурманивал нас на гнилой селедке,- значит, буржуй. Ну, а что же нам делать теперь? Частной собственности нет, лавочки нет. Во время гражданской войны у него забрали все. Какой меркой будем мерить буржуя и бедняка теперь?»[29].

Большевики, как и другие русские марксисты, считали, что крестьянство разделено (или находится в процессе разделения) на классы, и кулаки при этом эксплуатируют бедняков, в то время как еще недифференцированные середняки занимают промежуточное положение между двумя полюсами. Этот взгляд на крестьянство и его развитие был подвергнут сомнению в 20-е годы А.В. Чаяновым и другими неопопулистами и с тех пор оспаривается рядом западных ученых[30]. Нельзя с уверенностью ответить на вопрос, подтвердило ли бы время его обоснованность[31]. Времени дано не было.

Мы исследуем период в 10-11 лет - между уравнительным перераспределением земли и насильственным возвращением многих появившихся в результате столыпинской аграрной реформы «единоличников» в крестьянские общины в 1917-1918 гг. и коллективизацией и раскулачиванием конца 20-х годов. В то время реальный процесс классовой дифференциации оказывал значительно меньшее воздействие на крестьянское общество, нежели понимание большевиками классовой дифференциации, которое лежало в основе официальной политики и поведения по отношению к крестьянам, прямо влияло на их жизнь.

Термины «бедняк» и «кулак», распространенные и ранее в деревне, после революции сохранили свое старое значение (во всяком случае, до определенного предела), но приобрели и новое под влиянием современных обстоятельств и политики. Советская власть поощряла крестьян-бедняков и карала кулаков. Таким образом, в советской терминологии слово «бедняк» означало как крестьянина, который был союзником Советской власти, так и бедного крестьянина, который в качестве земледельца едва мог свести концы с концами. Соответственно термин «кулак» употреблялся по отношению к зажиточным крестьянам, настроенным против Советской власти, и к тем, кто занимал доминирующие экономические позиции в деревне и эксплуатировал бедных крестьян[32].

В основе идеи большевиков о бедняках и кулаках лежали, в дополнение к экономическим, ярко выраженные политические критерии. Однако поспешным является заключение (которое иногда делали западные исследователи), что термин «бедняк» как политическое понятие никак не связывался с экономическим статусом крестьянина и что экономические бедняки - малоземельные крестьяне, занимавшие маргинальное положение в качестве земледельцев, - были не более склонны поддерживать Советскую власть, чем другие крестьяне. Экономические бедняки могли быть деревенскими лодырями и неудачниками, но они также могли быть трудолюбивыми отходниками, отличавшимися от земледельца-середняка большими связями с городом, осведомленностью об окружающем мире, грамотностью[33] и «современной» направленностью.

Именно последний тип бедняка был естественным союзником Советской власти, хотя большевики полностью этого не сознавали. Следствием существования российского «крестьянского» рабочего класса - этого неиссякаемого источника тревоги для теоретиков марксизма - было то, что в России имелось частично пролетаризированное крестьянство, особенно в нечерноземных губерниях и в отходнических уездах черноземных губерний; бедняки-отходники были пролетариями деревни в буквальном смысле слова.

…После гражданской войны многие бедняки-отходники вернулись в город, другие остались в деревне либо добровольно, либо потому, что в период нэпа найти работу в городе было трудно. В Саратовской губернии возможность отхода в середине 20-х годов значительно уменьшилась, в результате чего «беднейшее и маломощное крестьянство... было вынуждено оставаться в деревне и вступало в острый конфликт с кулацкой верхушкой»[36].

Демобилизованные солдаты в период нэпа часто оказывались в деревенском обществе в аналогичной ситуации, хотя в отличие от отходников они не были типичными бедняками. Многие из них также усвоили «советское» отношение к происходящему и стремились занять руководящие позиции:
«Я теперь человек государственный, не только о своей хате мысль имею, новый я»,
- хвастался один из ветеранов гражданской войны. В 1927 г. ветераны Красной Армии составляли более 50% всех председателей российских сельских Советов[37]. Между ними и бывшими сельскими старостами часто возникали конфликты[38].

В деревне, как и в целом в обществе времен нэпа, дореволюционный классовый статус человека имел такое же важное значение, как его классовая принадлежность в данный момент. В 1924 г. газета «Беднота» выясняла мнение читателей-крестьян по вопросу о том, как выявить кулака, поскольку многие бывшие кулаки утратили свое экономическое преимущество, а некоторые бывшие бедняки стали относительно зажиточными благодаря перераспределению земли и своей связи с Советской властью. Откликнувшиеся на призыв газеты крестьяне, как правило, местные активисты, часто бывшие красноармейцы и отходники, враждебно относились к кулакам, даже если их экономические позиции сильно пошатнулись в годы революции.

«Настоящая» (то есть политически значимая) классовая дифференциация в деревне, утверждали эти крестьяне, основывалась не на нынешнем экономическом положении, а на экономических отношениях, существовавших в прошлом, и столыпинские «кулаки-собственники» все еще были классовыми врагами[39]. Редактор «Бедноты» Л.С. Сосновский заключал, что в восприятии крестьян (возможно, правильнее было бы говорить о крестьянских активистах. - Ш.Ф.) социально-политические оценки играли решающую роль при определении принадлежности к кулакам:

«Может быть, сейчас у данного крестьянина и скота мало, и хозяйство небольшое. Но это - раскулаченный кулак, у которого революция обрезала крылья. В политике он даже более свирепый враг революции, чем тот буржуй, кто нажил сейчас и пользуется нажитым»[40].

Политика Советской власти в период нэпа была направлена на поддержку бедняков и против кулаков. Первых освободили от продналога, у них были преимущества при получении образования, вступлении в комсомол и партию, им должно было отдаваться предпочтение при поступлении на работу в промышленности и при получении канцелярских и управленческих должностей в сельских Советах. Кулаков же наказывали лишением права голоса и посредством налогов, им было недоступно то, на что бедняки имели преимущественное право. К концу нэпа политика дискриминации кулаков приняла еще более суровые формы, положившие начало драматическому росту враждебности, кульминацией которого стало решение Сталина о «ликвидации кулачества как класса»[41].

Потенциальные кулаки в период нэпа прекрасно сознавали свое положение и всячески старались уберечься от наклеивания на них этого ярлыка. Обследование в Сибири того, что читали крестьяне, показало: кулаки покупали преимущественно юридические книги и больше знали о советском Своде законов о земле и Уголовном кодексе, чем большинство местных юристов[42]. Зажиточные крестьяне, опасаясь, что их посчитают за кулаков, часто прибегали к разного рода уверткам, например, нанимались на работу (с лошадью) к безлошадному крестьянину, с тем, чтобы сойти за бедняков[43].

Преимущества, которые имел бедняк, порождали любопытные парадоксы. Большевики часто с презрением говорили о мелкобуржуазных устремлениях крестьян, которые «лезут в зажиточные». В действительности, однако, амбициозный крестьянин конца 20-х годов был склонен вести себя иначе. Как остро подметил один из участников дискуссии 1931 г.,
«сейчас в зажиточные никто не лезет, а все лезут в бедняки, потому что в деревне это стало выгоднее»[44]. …

Маскировка и разоблачение классовой принадлежности

Нэповская структура поощрения и наказания по классовому признаку порождала у тех, кто принадлежал к «чуждому» классу, искушение скрыть эту принадлежность или придумать новую, что подчас влекло за собой неприкрытую фальсификацию. Однако в условиях текучести российского общества 20-х годов это было связано не столько с фальсификацией, сколько с избирательным использованием индивидуумом разных элементов личной и семейной истории. Бывший дворянин, ныне работающий в качестве специалиста в каком-нибудь государственном учреждении, вполне мог назваться служащим. Дети сельского священника, жена-крестьянка которого обрабатывала семейный надел, хорошо понимали, что принадлежность к крестьянству была для них выгоднее.

…Сознательное создание желаемых типов классовой принадлежности принимало разные формы. Одним из способов достигнуть этого была перемена рода занятий или выбор профессии, отличной от профессии родителей. …

Другим способом изменения своей классовой принадлежности для молодых людей из «чуждых» классов было усыновление их другом семьи или родственником с лучшими, чем у родителей, общественными характеристиками. Священник добивался усыновления сына дядей - сельским учителем, чтобы юноша мог получить образование[47]. Известен случай, когда учительница усыновила нескольких детей кулака, чтобы они могли продолжить обучение[48]. Родители и их взрослые дети пытались использовать новые общественные связи в своих интересах. Юноша заключил фиктивный трудовой договор с отчимом-кулаком и под видом батрака вступил в комсомол, а потом в партию. Дворянки выходили замуж за рабочих и батраков, и их дети получали новый общественный статус. …

Подделать или придумать классовое происхождение было относительно легко, но оно часто подвергалось сомнению…

«В нашем Чалкинском кантоне - сообщила на сессии ВЦИК СССР делегат от Татарии Ахмедзянова, - настоящий кулак Родионов заведовал семенным отделом зернового элеватора. Когда я увидела в исполкоме этого Родионова, то у меня волосы встали дыбом, т. к. я с малолетства у него в батрачестве жила, а мои мать и отец батрачили у него... Секретарь канткома мне говорит, что Родионов с 1918 г. член партии и что он оторвался от кулачества. Я говорю: «Вы арестуйте меня и отнимите партбилет, но я не буду молчать относительно Родионова». В конце концов его в прошлом году раскулачили. Хотя мы мало содействуем нашему ОГПУ, но оно у нас работает очень хорошо и такие явления изживает»[56].

Заключение и послесловие

Проблемы классовой принадлежности были главным предметом озабоченности для партии большевиков и ее сторонников в 20-е годы. Они были важны не только потому, что лежали в основе научного марксистского анализа общества, но также и по не имевшим отношения к науке причинам, связанным с практическими императивами революционной власти. В те годы все еще ставился революционный вопрос: «Союзник или враг?». Во второй половине десятилетия он задавался со все возрастающей настойчивостью и страстью, и в соответствии с посылками большевиков ответ на него должен был даваться с точки зрения классовой принадлежности. В новом обществе класс «союзников» поощрялся, а класс «врагов» ставился в невыгодное положение, с тем чтобы свести на нет его влияние. Это означало, что для отдельного гражданина его официально признанная принадлежность к тому или иному классу имела такое же большое практическое значение, как и для Советской власти.

Тем не менее с точностью установить классовую принадлежность отдельного лица в условиях разрушенной войной и революцией и изменяющейся социальной структуры общества 20-х годов было трудно. Многие изменили свое классовое положение во время и в результате революции. С точки зрения практической политики, считалось, что бывшее (дореволюционное) классовое положение имеет большее значение, нежели положение, занимаемое в данный момент. Бывший дворянин, ныне скромный служащий, все равно считался классовым врагом, а бывший рабочий, ныне красный директор, - пролетарием.

У такого подхода было много преимуществ (среди них простота и обращенность к настроениям народа: негодование, направленное против старых привилегированных классов, стремление отдельных рабочих и крестьян продвинуться вверх по социальной лестнице), но у него было и много недостатков. Он вынуждал отдельных граждан фальсифицировать свое социальное происхождение, что приводило к искажению социологических данных, столь усердно собираемых. Утилитарная политическая направленность этого подхода компрометировала научную основу марксистского анализа. Наиболее серьезным было, пожалуй, то, что настойчивые поиски классовых врагов могли привести к созданию целых «классов врагов Советской власти», которые, вероятно, пополнились бы людьми «чуждого» происхождения. Основной причиной их враждебного отношения к новому порядку было именно то, что он отвергал и унижал их.

Озабоченность по поводу классовой принадлежности достигла апогея в 1929-1932 гг. в ходе ликвидации кулачества как класса, борьбы с нэпманами и кампании за «пролетарскую гегемонию» в культуре (что вело к запугиванию «буржуазных спецов» и интенсивному выдвижению новых специалистов и управленческих кадров из рядов рабочего класса). Для советского общества этот период был временем мощных сдвигов и мобильности, когда миллионы крестьян добровольно или насильственно покидали деревню, с тем чтобы стать частью трудовых ресурсов промышленности, многие жители города меняли социальное положение и род занятий (одни - вследствие новой государственной политики насилия, направленной против «нэповской буржуазии», другие - в ответ на открывающиеся для представителей рабочего класса возможности продвинуться наверх).

Сдвиги, происшедшие в обществе в годы первой пятилетки, уменьшили озабоченность правительства по поводу классов и классовой борьбы. Это было особенно заметно в сфере официальной партийной и государственной политики, отличной от подсознательного отношения коммунистов, находившихся на нижних уровнях аппарата. В середине 30-х годов политика открытой классовой дискриминации (например, при приеме в высшие учебные заведения, в комсомол и в партию) была прекращена. В 1935 г. Сталин, казалось, объявил об изменении в этом направлении, поддержав комбайнера-стахановца, чьи родители были кулаками, заявив, что «сын за отца не отвечает»[57]. В Конституции 1936 г. говорилось о победе над классовыми врагами и констатировалось, что советское общество теперь состоит из двух дружественных классов - рабочего класса и колхозного крестьянства, которые находятся в гармоничном союзе с прослойкой интеллигенции.

Но что же случилось с потерпевшими поражение и рассеявшимися классовыми врагами? По словам наркома юстиции РСФСР Н.В. Крыленко (который отмечал, что пересказывает замечания, сделанные Сталиным), их антисоветское классовое сознание было столь же острым, как и раньше, несмотря на ликвидацию классов, к которым они принадлежали:
«Классовый враг... остался в лице живых представителей этих бывших классов... И тысячами нитей связаны представители этих бывших классов со своими оставшимися, еще существующими за границей и продолжающими свою преступную работу друзьями, агентами и руководителями»[58].

Этой формулировке нельзя отказать в реализме. В 20-30-е годы, для которых характерны интенсивная концентрация общественно-политического внимания к классовой принадлежности и необычайная раздробленность и слабость классовой структуры, наиболее сильные проявления «классового сознания» могли быть следствием опыта людей, пострадавших из-за своего классового происхождения.

Высказывания Крыленко о «классовых врагах» могут напомнить читателям разоблачения «врагов народа», которые заполнили страницы советской печати несколькими годами позже. Это сходство не случайно. Лишь один шаг разделял преследование неуловимых «классовых врагов» в 20-е годы и срывание масок со скрытых «врагов народа» в 1937 году. Рьяные преследователи рассуждали одинаково в обоих случаях. Ими двигали бдительность в деле защиты революции; боязнь конспиративных связей между внутренними врагами и врагами Советского Союза за рубежом; подозрение, что существуют скрытые узы, способные объединить некоторых членов общества против Советской власти и пр. Чтобы найти истоки сталинских репрессий, нельзя игнорировать наследие революционных идей о классах и борьбе против классовых врагов».

Полностью работа здесь scepsis.ru/library/id_543.html

Полностью согласен со всеми наблюдениями и выводами автора за исключением последнего: «Основной причиной их враждебного отношения к новому порядку было именно то, что он отвергал и унижал их». Это вторичная причина и сама автор приводит примеры, показывающие это: «Может быть, сейчас у данного крестьянина и скота мало, и хозяйство небольшое. Но это - раскулаченный кулак, у которого революция обрезала крылья. В политике он даже более свирепый враг революции, чем тот буржуй, кто нажил сейчас и пользуется нажитым»

Не следует недооценивать разум современников коллективизации.

Постараюсь проиллюстрировать эту тему материалами из газет 1932 г.