История Украины, писанная кровью (для Егория)
Вооружен и очень опасен
Как началась, раскручивалась и завершилась сине-желтая оперетка 1918-1920 годов с Петлюрой и прочими недоучками в главных ролях мы уже знаем. Но, помимо социалистов, были и другие люди, предлагавшие обществу другие идеи. Неимоверно далекие от «общечеловеческих ценностей», борьбы классов, аграрных заморочек, а по сути, и вообще от всего земного, жутковатые своей иррациональностью, но ею же и привлекательные. Первым всерьез заговорил о «высшем приоритете нации как духовного абсолюта» Николай Михновский, автор брошюры «Самостійна Україна», на рубеже XIX и XX веков легшей в основу программы Революционной украинской партии. Однако как брошюра, так и партия не вызвали в малороссийских губерниях особого интереса. И массы, считавшие себя вполне русскими, и «национально сознательная» образованщина, увлеченная, в первую очередь, модными социальными доктринами, а в «национальной составляющей» своей борьбы видевшая, как позже признавался Винниченко, лишь способ стать первыми на селе, идеями харьковского юриста пренебрегли. Проши незамеченными и первые статьи Дмитрия Донцова, будущего автора культового трактата «Национализм». Однако за пределами России, в австрийской Галиции, дело обстояло иначе. Противостояние русинов-«москвофилов» с русинами-«украинцами», всемерно поощряемыми Веной, уже завершалось, сила сломила солому, и чаша весов явственно склонялась на сторону вторых. Агитируемая вовсю грамотная молодежь, в основном, дети униатских священников, подрастала уже в сознании своей «особости», усердно штудируя и Михновского, и Донцова. Россию, правда, еще не ненавидели, ненавидели поляков, но уже считали «не своей» и «дикой», а себя, разумеется, «эуропейцами», вполне созревшими для лидерства в собственном регионе, поначалу пускай и автономном под крышей Габсбургов. Эта молодежь охотно шла в австрийскую армию учиться военному делу, с восторгом участвовала в экспериментах Центральной Рады и Директории, а в первую очередь, конечно, в создании недолговечной Западно-Украинской Народной Республики. Крах которой под ударами поляков стал для этого поколения сильнейшим ударом. Парни не сломались. Но Польша сделалась еще большим врагом, нежели была раньше, а всяческие разговоры о демократии и законности прекратились, как сущие глупости. Поколение сошлось на том, что «только мы сами и только силой». А перевести идею в практическое русло взялся человек, которому эта непростая задача оказалась по плечу – Евген Коновалец.
Личность эта была, мягко сказать, незаурядная. Естественно, отпрыск священника ГКЦ, Очень образованный (слушал лекции Грушевского), юрист, искушенный в политике (общался с национальным социалистом Иваном Франко, а с Донцовым даже дружил), он с младых ногтей крутился в студенческом движении и был абсолютным «украинцем» по взглядам. Уйдя на фронт добровольцем, выслужился там аж до капитана австрийской армии, попал в плен, позже возглавил галицких «сечевых стрельцов», самое боеспособное подразделение «армии УНР», но к Деникину вместе с Галицкой Армией не перешел, а ушел за кордон, формировать новые части для Петлюры. Когда же дело «головного отамана» оказалось проиграно окончательно, начал объединять единомышленников, оказавшихся в Польше и Чехословакии, летом 1920 года учредив на съезде в Праге «Украинскую Военную организацию» (практически полную аналогию врангелевско-кутеповского РОВС). «Мы не побеждены! – указывалось в итоговом документе. - Война не окончена! Мы, Украи́нская вое́нная организа́ция, продолжаем её. Проигранная в Киеве и во Львове – это еще не конец, это только эпизод, только одна из неудач на пути Украинской Национальной Революции. Победа перед нами». Поначалу охотников продолжать безнадежное дело было не так много, около сотни, в основном - галичане, однако постепенно ряды росли. Особо не философствовали, все и так было ясно. Цель: в «пропаганде мысли общего революционного срыва украинского народа с окончательной целью создать собственную национальную самостоятельную и единую державу». Враг: во-первых, Польша, Польша и еще раз Польша, во-вторых, безбожники-большевики, а насчет остальных подумаем потом. Направление удара: родимая Галиция, вопреки воле Антанты присвоенная Варшавой. И - идеально отлаженная разведка с резидентурами в Вене, Варшаве, Кракове, Гданьске, Вроцлаве. Люблине и Каунасе. Короче говоря, для старта было все. Не было только денег. Но с этим вопрос решился. Названное вслух имя врага тотчас привлекло внимание всех, кто боялся Польши или имел с ней счеты. Уже в 1921 году Коновалец завязал прочные контакты с разведкой Литвы, для которой его люди сумели добыть сверхценную информации, сорвавшую оккупацию страны Варшавой; литовцы, правда, деньгами платить не могли, будучи немногим богаче Коновальца, но Полковник за эту операцию получил литовское гражданство, а с ним и возможность свободно ездить по Европе, Каунас же стал для УВО родным домом. Примерно в то же время возникли контакты и с военной разведкой Веймарской Германии, куда – после очередной подлости Антанты, признавшей право Польши на оккупированную Галичину - перенес штаб-квартиру УВО, призвав подчиненных ориентироваться только на Берлин, как единственного сильного и постоянного врага Варшавы. В 1923-м сотрудничество вышло на новый уровень: Полковник от имени УВО подписал с начальник отдела контрразведки штаба рейхсвера Гемпшем соглашение о взаимной помощи. Появились солидные деньги из бюджетного фонда «Поддержки негосударственных народов Европы» (за 5 лет накапало свыше 2 миллионов марок), скромная газетка «Сурма» обзавелась дочками («Новый шлях», «Литературно-научный вестник», «Заграва», «Новый час»). Не скупились немцы также на оружие и взрывчатку. И вложения, скажем прямо, отрабатывались по полной…
Кто не спрятался, я не виноват
Уже в ноябре 1921 года боевик «Смок» (Степан Федак), свояк и близкий друг Коновальца, стрелял в Пилсудского, но сумел ранить только львовского воеводу. Затем, на протяжении года, погибли известный петлюровский атаман Владимир Оскилко, вздумавший конкурировать с УВО, формируя еще одну «военную организацию» и публицист Сидор Твердохлиб, лидер «хлеборобской партии», успешно выступавший за поиск путей взаимопонимания с поляками. А также десятка два не столь популярных, персон из числа «польских пособников». Полицейские и военнослужащие, погибшие в результате «боевых рейдов» УВО, как и убитые польские «осадники» (колонисты), по графе «аттентат» (покушение) вообще не проходили, их «ликвидация» приравнивалась к актам саботажа, наравне с пропагандой среди местного населения уклонения от уплаты налогов и участия в выборах. В принципе, успехи УВО впечатляют. Всего за тот самый 1922-й только в Галиции ими было проведено несколько сотен диверсий, от сравнительно неброских, типа поджогов или порубки телеграфных столбов, до серьезных терактов на железных дорогах. Некоторый спад, наступивший после успешных действий спецслужб, сумевших в декабре обезвредить боевой актив организации, сменился новым подъемом уже в 1923-м, сразу после постановки УВО на германское довольствие. Теперь, правда, основной упор был сделан на «экспроприацию вражьего добра», чем занялась специально созданная «Летучая бригада», лихо грабившая междугородние дилижансы, почтовые отделения и банки, а 28 апреля 1925 года сумевшая даже побить восточноевропейский рекорд, «очистив» львовский почтамт на колоссальную по тем временам сумму в 25 тысяч долларов. Правда, полиция и на этот раз сработала четко. «Летучую бригаду» в конце концов вычислили и ликвидировали, а попытка возобновить «акты мести», первой жертвой которой 19 октября 1926 года стал польский педагог Ян Собинский, убитый совсем еще молодым террористом Романом Шухевичем, вызвала такую вспышку негодования в среде интеллигенции, что боевики, осознав к тому же, что власть вот-вот созреет и до смертных приговоров, сочли за благо притихнуть. Зато куда чаще, чем до того, начали рваться бомбы. Героической датой в летописи подвигов УВО считается «бой першого листопаду», когда 1 ноября 1928 года храбрые хлопцы, влившись в праздничную толпу, отмечающую юбилей открыли огонь по полицейским нарядам, вынудив стражей порядка палить в ответ. Были жертвы. И, конечно, торжественные похороны, на которых политически активная молодежь призывала инертное старшее поколение встать с колен и отомстить палачам народа страшной местью.
Самое время сказать, что умный и опытный Коновалец, разворачивая «боевую сеть», не считал возможным только ею ограничиваться, но полагал, и совершенно справедливо, что организации необходимо иметь легальное, политическое крыло, в идеале сформированное из молодых, амбициозных и образованных людей, не запятнанных кровью. В связи с этим, Полковник принимал самое активное участие в бьющей ключом жизни радикальных молодежных организаций, стоящих на близких к УВО позициях. А в таких организациях недостатка не было. Галицкие хлопцы, обучающиеся в Праге, вместе с ровесниками-эмигрантами создавали один «дискуссионный кружок» за другим; кружки постепенно разрастались в крупные организации, то сливающиеся, то распадающиеся, однако, при всех разногласиях похожие. «Союз освобождения Украины», «Украинского национальное объединение», «Союз украинских фашистов» (фанаты только-только выбившего в дуче Муссолини») объединяются в «Легию Украинских Националистов», к ним примыкает довольно мощная «Группа украинской национальной молодёжи». Едва ли не выше Библии чтя труды Михновского и Донцова, молодежь, однако, не воспринимает их как догму. Она идет дальше, и много дальше. «…Что дала нам освободительная борьба, - вопрошал один из юных идеологов Микола Сциборский, - какие светлые образы и личности, перед которыми должен был бы трепетать наш национальный дух? Оставила ли она нам какую-то науку, традицию, путеводную звезду? Нет. [Имеем только] «ученых профессоров и логичных аргументаторов», объясняющих неудачи национального движения и недостижение государственного идеала «малограмотностью», но так и не сумевших до последнего момента понять необходимость самостоятельного, без чужой помощи отделения. Руководство попало в руки кабинетных и социалистических доктринеров, способных только руководить Пирятинской повитовой управой…; «всечеловеческих гуманистов», так далеких от реальной работы и кровавой бури жизни; правых «государственников», которые не нашли ничего лучшего, как провозгласить… федерацию с Москвой; бессильных истериков; психологических и духовных дегенератов и просто мелкой сволочи…». Еще один теоретик, Дмитро Андриевский, подкрепляет декларацию Сциборского конкретикой: «Нация превыше всего. Нация немыслима без духа. Духу нации необходима плоть – реальная национальная организация, реальная политическая сила. Основной принцип такой организации - жизнь создается не по партийным программа и не в соответствии с догмами, а только «жизненным инстинктом» и «естественным желанием. Задача такой организации – установление иерархии национальных ценностей, главные из которых есть независимость и государственность. Фундамент такой иерархии - железная дисциплина, главный закон – полное подчинение во имя достижения цели». Ничего удивительного в том, что в своих листовках эти хлопцы уже не упоминают прилагательные « национальный» и «государственный», но пишут коротко и ясно «националист», а придуманные неведомым умником слоганы «Слава Украине!» и «Украина превыше всего!» становятся их паролем.
Педагогическая поэма
С такой молодежью, положительно, стоило работать. И Коновалец, вполне заслуженно считавшейся юными активистами «живой легендой» образцом для подражания, работал, аккуратно ненавязчиво направляя её творческие поиски. Он подсказывал, рекомендовал, снабжал деньгами, помогал с публикациями, отправлял самых перспективных ребят на «политическую и военную учебу в Италию», благо к тому моменту уже имел теплые связи с близкими к Дуче людьми. Но при всем, великий педагог, не позволял себе бронзоветь, время от времени даже признавая свою неправоту, что невероятно льстило пацанам, многократно увеличивая авторитет Полковника. Проведенные в 1927 и 1928 годах в Берлине и Праге конференции украинских националистов, в ходе которых «старики» на равных общались с лопающимся от гордости молодняком, подтвердили необходимость объединения, а 28 января - 3 февраля 1929 года, в Вене, долгожданный Первый Конгресс принял решение о создании Организации Украинский Националистов, во главе которой встал, само собой, Коновалец. Оставаясь, разумеется, и главой УВО, единственной организации, сохранившей формальную автономию, позволяющую и далее заниматься «боевой работой» от своего имени, «не черня репутацию ОУН как чисто политической организации». Но вторым по важности после учреждения ОУН итогом съезда стало политическое заявление, гласящее, что «…Только полное устранение всех оккупантов с украинской земли откроет возможность для развития украинской нации в границах собственного государства… Игнорируя ориентацию на исторических врагов нации, мы будем в союзе со всеми народами, которые враждуют с оккупантами Украины…». В качестве «оккупантов» вскользь были названы Румыния, Чехословакия и даже СССР, зато ненависть к Польще едва ли не сочилась с бумаги, а «вероятным врагом оккупантов» определялась, естественно, Германия. Прочие Франции, Англии и США не поминались вообще. Еще один основополагающий принцип «работы» был определен на Втором Конгрессе, состоявшемся в Праге в 1928-м: «Провод украинских националистов в своей деятельности отмежевывается от всех украинских политических партий и групп и не вступает с ними в сотрудничество. Все организации украинских националистов на украинских землях и за границей должны поступить также». Иными словами, на сцену вышла организация принципиально нового типа, откровенно не связывавшая себя никакими осточертевшими «-измами». Что несколько шокировало даже многих старых друзей и спонсоров. В частности, германские социал-демократы, и без того уставшие улаживать вопрос с публично требующей «унять террористов» Польшей, приняли решение прикрыть краник, перенаправив основную часть субсидий на счета безобидной «управы» мирно живущего в Берлине экс-гетмана Скоропадского. Что, впрочем, для Коновальца было хотя и достаточно болезненно («общак» на себя он не тратил, но политика дело не дешевое), однако и мессы не стоило: к тому времени он уже успел поладить с Римом. Взрывы в Польше там, правда, мало кому были интересны, но идейное родство оценили, а лиры, если их много, в сущности, ничем не хуже марок.
Орлята учатся летать
Жизнь, однако, не картина маслом. Мудрый Коновалец, в принципе, расписав все, предполагал, что теперь это все будет не менее красиво, чем, скажем, в только-только успокоившейся Ирландии – единый зверь о двух головах, с одной стороны, «отпетая» УВО, стреляющая, взрывающая и режущая, с другой, легальная ОУН, устами молодых импозантных юристов, врачей и агрономов витийствующая в Сейме и прочих богадельнях. Проблема, однако, заключалась именно в том, что импозантные юристы, и не юристы тоже, хоть и умники, были слишком молоды. Вещать они, конечно, любили, но еще больше им хотелось экстрима. Все они, поголовно, помимо изучения трудов Михновского, учились стрелять, метать гранаты, варить динамит, и все это им настолько нравилось, что Полковнику приходилось делать выезды на места, часами вправляя мозги самым головастым на предмет того, что микроскопами гвозди не забивают. Ему одному такое сходило с рук, списываясь на «стариковскую осторожность» (и то сказать, 40 лет разве молодость?), всех остальных «легалистов», невзирая на попытки «закордонного» руководства протестовать, мгновенно записывали в «предатели нации», и хорошо еще, если без особо тяжких последствий. К тому же и деньги были нужны позарез. Полковник, хоть жадиной не был, но считать умел и самодеятельность «Краевой Экзекутивы» (внутреннего руководства) не оплачивал. А хотелось!
Так что, начиная с 1931 года, по Краю понеслась волна поджогов и нападений на властные учреждения, не говоря уж о грабежах. Сперва грабили поляков, поголовно считавшихся «врагами», но потом дело дошло и до «предателей нации», и хотя ответственность за всё брала на себя без вины виноватая УВО, но полиция тоже не лаптем щи хлебала, так что с мечтами о «респектабельной» ОУН пришлось попрощаться. Самое обидное, что осуществлялись акции по-мальчишески глупо, а очень часто и с пугающим непривычное к такому общество зверством. Например, влиятельного старенького парламентария Томаша Голувко, лечившего в Трускавце, изрезали вдоль и поперек прямо в палате санатория, несмотря на то, что пан Голувко был известен, как ярый сторонник «компромисса», то есть, максимальных, вплоть до автономии, уступок галичанам. С точки зрения новой логики «юношеской референтуры», смысл в этом, казалось бы, лишенном смысла деянии как раз был: именно такие «голувки» были в их понимании наихудшими врагами «украинской нации», поскольку чем больше «компромисса», тем меньше надежды добиться «революционного срыва масс». А с точки зрения старой логики властей, единственным адекватным ответом на подобное know-how должны были стать не сроки (учитывая молодость хулиганов, весьма умеренные), а намыленные веревки. В общем, в конце концов, коса нашла на камень. Провiдники Краевой Экзекутивы исчезали раньше, чем успевали приучить подчиненных к себе; при попытки к бегству был застрелен Юлиан Головинский, через несколько месяцев в околотке забили насмерть его преемника, Степана Охримовича, еще через год с трудом спасся, удрав за кордон Иван Габрусевич, а вскоре его примеру последовал и сменщик, Богдан Кордюк, признанный «референтурой» виновным в провале «городецкой экспроприации», по итогам которой деньгами так и не разжились, зато двое боевиков ОУН погибли, а еще двое, Билас и Данилишин, выданные, кстати, местными крестьянами, были повешены в львовской тюрьме Бригидки. Незадолго до католического Рождества в Галицию были введены дополнительные силы полиции и, в помощь им, отряды регулярной кавалерии. Взведенная до предела Варшава объявила о начале «пацификации» - затянувшейся на долгие годы и жесточайшей в смысле методов кампании умиротворения взбесившегося Края.
Ответить с цитированием
, 21 октября 1928 г.
Сообщение от Misantrop
Торнео – река, отделяющая Швецию от Финляндии; как видим, современную область расселения «арийского элемента» в Европе Гобино видел в Швеции, Норвегии и Дании, далее в Ганновере и Вестфалии на Нижнем Рейне (северо-западная Германия), в Эльзасе и части Лотарингии, Голландии, Бельгии и на северо-востоке Франции вплоть до нижней Сены (собственно, это земли средневековой Фландрии, затем частично вошедшей в состав родственной ей Голландии, и Нормандии), в Англии и Исландии.
Одним из ведущих теоретиков расовых исследований в Третьем рейхе являлся Ойген Фрайхерр фон Эйкштедт (1892 – 1965). В 1938 г. ассистентка мэтра (и будущий биограф) Ильзе Швидецки опубликовала под его редакцией книгу «Расовые виды восточных славян» (Rassenkunde der Altslawen). Книга эта, как давно уже утверждают российские последователи западных идей расизма, якобы доказывает, что в рейхе славян причисляли к «нордической» расе. На самом деле, читали они ее предельно невнимательно, а скорее не читали совсем – ибо книга доказывает ровно обратное, причем точно повторяя (но уже в новом ракурсе и с новыми, антропологическими доводами) идеи Гобино.
