Вот, есть книженция в Сети "Буковинський Курінь в боях за українську державність". И очень интересные свидетельства об этой самой "борьбе":

Стрільці 115-го батальйону після отримання зброї Стоять зліва направо: В.Гаврилишин, ?, Рак, В.Бажай, І.Пилипюк, О.Титинюк, Вепрюк, Ілашкевич; присіли зліва направо: О.Білак, І.Семеген, С.Ісопчук. Київ, весна 1942 р.


"Після ліквідації Куреня чимало з них, рятуючись перед безжальністю німецьких репресій проти активістів націоналістичного руху з Західної України, змушені були зголоситися до різних добровольчих частин німецької армії. Однією з них був уже згадуваний 109-й батальйон під командуванням ґенерала Омеляновича-Павленка; втім, більшість буковинців влилася до складу 115-го і 118-го батальйонів. І хоча історія цих німецьких військових формувань не лежить в безпосередньому зв'язку з історією Буковинського Куреня, їх діяльність в Україні та в Білорусії буде розглянута нижче якомога детальніше з двох причин. По-перше, вимагає спростування десятиліттями розповсюджувана радянськими "істориками" дезінформація про "злочинну роль", яку, мовляв, відіграли буковинці на теренах Білорусії. По-друге, важливо простежити, як вдалося колишнім членам Буковинського Куреня в умовах німецького терору, коли буковинці були усунуті навіть з найнижчих офіцерських посад у згаданих батальйонах, протягом двох років зберегти свою згуртованість і волю до боротьби, щоб при найпершій нагоді організовано стати до лав антифашистського, а водночас і антибільшовицького, повстанського руху в Україні і у Франції.

SCHUTZMANNSCHAFT BATALION-115 /КИЇВСЬКИЙ ПЕРІОД/

На початку 1942 р. командування вермахту вирішило створити ряд українських батальйонів охоронної поліції для боротьби з радянськими партизанами, які активізували свою діяльність на Поліссі. Зокрема, в Києві було сформовано нову військову частину — "Schutzmannschaft Batailon-115", який було розміщено на вул.Лівашовській у колишніх приміщеннях міліції. Командантом 115-го батальйону (українці називали його куренем) призначено майора Пфаля, заступником — гавптмана Поля; до кожної сотні і чоти приділено офіцерами одного німця і одного українця. Вояків батальйону, (а ними головно були колишні військовополонені-українці) в січні було обмундировано у військове взуття та литовську уніформу, в лютому їм видано ґвинтівки, і вони почали нести порядкову службу в Києві. Буковинці, які влилися до складу цього батальйону, були приділені до різних його сотень, не становлячи окремого підрозділу.
Сотенний В.Петричук і чотовий В.Аврам, 1942
Німці в той час намагалися зліквідувати будь-які свідчення українського характеру 115-го батальйону. На відміну від синьо-жовтих нарукавних пов'язок, які носили члени Буковинського Куреня, стрільці батальйону мусіли носити білі пов'язки з своїм порядковим номером (командир батальйону мав № 1). До якогось часу толеровані були тризуби на шапках, що їх стрільці отримували від своїх друзів з підпілля, але невдовзі і їх мусіли зняти.

Наприкінці лютого стало відомо, що в лісах приблизно в 100 км на північ від Коростеня, біля села Хабине, з'явилися більшовицькі партизани, як виявилося згодом — озброєні автоматами та ручними ґранатами парашутисти, які тероризували місцеву людність і навіть вбили кількох селян за відмову вступити до їх загону. На розвідку з Києва було вислано 1-у сотню батальйону під проводом сотенного Остапенка та двох німецьких офіцерів. Два тижні вони прочісували ліси, але безуспішно. Тим часом партизани, дізнавшись про слабке озброєння сотні (її стрільці були озброєні лише старими російськими ґвинтівками, єдиний скоростріл був у руках німця), влаштували в густому лісі засідку і вщент її розбили. З буковинців тоді загинули поручник Василь Петричук ("Іскра") та Георгій Лазоряк з села Багна, полягли також наддніпрянець Шеремета та один з німців.
Старшини 102-го, 115-го і 118-го батальйонів
на військових курсах в Мінську в 1942 р.

Зразу ж після бою на місце пригоди було відправлено 2 у і 3-ю сотню 115-го батальйону під командуванням майора Пфаля. На місці попереднього бою знайдено всіх забитих стрільців; їх перевезено до села Хабине і з військовими почестями поховано на подвір'ї місцевої церкви. Після короткого відпочинку 1-а і 2-а сотні повернулися до Києва, а за кілька днів — і 3-а сотня".

Западноукраинские коллабррационисты, служившие гитлеровцам, оказывается, "герои вызвольных змагань" и в их честь нужно теперь салютовать 9 мая. Так, может заодно реабилитировать и восточноукраинских коллаборационистов, служивших Гитлеру? К примеру, в карательном подразделении Ваффен-СС «Дирлевангер».

Вот документы, цитированные из повести Алеся Адамовича «Каратели»:

«Из показаний Тупиги И. Е. в 1960 году:
«Мельниченко Иван Дмитриевич командовал ротой, ее называли у нас „украинской“. Командиром роты был немец Поль, но назывались „мельниченковцы“. А Мельниченко откуда‑то из‑под Киева, он грамотный был, он и раньше лейтенантом был. Черный, как цыган. В общем пустой человек, с коня не слезал и вечно пьяный. И все мельниченковцы такие, вот и в Нивках – сразу кинулись по сундукам да погребам. Мы бы всех партизан припутали, если бы не эти мародеры. Один Мелешка молодец, не растерялся, установил пулемет и… Я про то, что никакой дисциплины, одна самогонка и грабеж. Потом, в конце войны, он и еще сколько‑то убежали в лес…»
Страницы дневника Мельниченко с записями событий во время службы в батальоне СС


Из документов известно, что Иван Мельниченко лежал в немецком госпитале почти полгода, а когда вернулся в батальон, вместо роты получил взвод – ротой командовал уже другой гауптшарфюрер. В 1944 году увел двадцать человек в лес – когда уже фронт подходил. Из партизанского отряда тут же убежал, скрывался в Карелии. Затем перебрался в Киев. Прятался на чердаке своего дома. Пришел уполномоченный с понятыми делать обыск, полез на чердак – Мельниченко выстрелил в него и убежал. Жил в балках, выходил на дороги и забирал, что у кого было съестного. Набрела на него спящего женщина с козой (Надя Федоренко), он выдал себя за дезертира. Много раз приводила козу, доила в балке, приносила хлеб. Через нее переправил властям письмо‑обращение: «Я виноват, ловите меня. Родители за детей не отвечают!» Сочинил автобиографию и тоже переслал. Очень чувствительно описал, как весь мир перед ним виноват за все, что он, Мельниченко, делал, приходилось ему делать. Очень поверил в силу своей логики, правды и сам явился в НКВД – следом за письмом. Из поезда, когда его перевозили, удрал. Еще месяц жил, двигаясь по направлению к лесным краям. Был убит в Белоруссии».

Из письма‑заявления Муравьева Ростислава Александровича (после приговора к расстрелу):
Бывший эсесовец Муравьев Р.А. - преподаватель Киеского строительного техникума незадолго до ареста в 1970 г.

«В этом письме речь не обо мне, а о моей семье и моих родственниках.
2 сентября 1945 года я добровольно возвратился из Франции и в Советской зоне явился в контрразведку, считая, что моя фамилия и мои преступления ей известны. Но на меня, к сожалению, посмотрели с изумлением. Обо мне не знали. Тогда я поставил перед собой цель – наказать себя, но так, чтобы можно было трудом доказать правительству: мои преступления перед родиной совершены не из ненависти к Советской власти, а растерянностью в начале войны, страхом перед голодной смертью и возмездием со стороны карательных органов, трусостью перед смертью в момент пленения. Наговорил на себя «достаточно», судом был приговорен к 15 годам и направлен на шахты…
Никогда никому (а тем более семье, родственникам) я не рассказывал о своих преступлениях и думал, честно говоря, что уже не придется.
Я вас очень прошу – не передавайте огласке через газеты, радио, телевидение и другие каналы информацию о предстоящем процессе.
Вся моя семья и родственники – истинные труженики и порядочные люди в лучшем смысле этого слова. Я преступник, в 1945 г. наказал сам себя (к сожалению, недостаточно), а в 1971 г. объективно выходит так, что больше наказывается моя семья. Машина «Волга», гараж и 4,5 тысячи денег – это принадлежит моей жене. Тем более, что в 1945 г. у меня была конфискация. Таких женщин, как моя жена, не так уж много на Руси, будьте милосердны к ней. Она, интеллигентная женщина, врач‑гинеколог, добровольно приехала ко мне на поселение, самоотверженно разделив трудности, переживаемые мужем.
Я каким‑то образом оказался среди них уродом, так пусть же весь мой позор падет только на меня.
Будучи в плену, я во многом заколебался и считал, что навсегда потерял Родину. Я был совершенно обессилен и убит. Уже тогда я считал себя преступником и не понимал, почему так случилось. Я не могу точно сказать, почему оказался в стане врага. У меня не хватило сил сопротивляться, и я стал врагом по стечению обстоятельств. Всему виной война. Попав в плен, я считал себя конченым, потерянным для страны человеком. Я пошел на службу к немцам, т. к. у меня было одно желание – выйти из лагеря. Меня преследовала мысль, чтобы только выжить.
Все происшедшее со мной в 1942 – 1944 гг. я расцениваю как большое горе, причиненное Родине, а также мне и моей семье… Я не стараюсь защитить себя, однако я хочу сказать, что мы сейчас не такие, какими были тридцать лет назад… Но несмотря на все это, я считаю, что ко мне должна быть применена высшая мера наказания. Только прошу не обижать мою семью и не конфисковать имущества.
Я не отрицаю своей вины, не прошу снисхождения, но не могу принять на свой счет ряд преступлений. Я занимался укомплектованием кадров, рекомендовал офицеров и унтер‑офицеров, устройством семей полицейских, конфликтами между немцами и русскими – был просто офицером связи.
Я предал свою Родину, я изменник, я подлец, но я был солдат в стане врага, а не изверг и палач!..
В то время я был в основном солдатом, которому была противна такая жизнь, я лез всюду, где меня могли убить, но, к сожалению, пуля не нашла меня тогда.
Разве я знал, куда попал, когда из плена «добровольно» поступил в команду СД? Только через месяц узнал. Желание выжить, а также узнать, что же это за сила, которая смогла сломать Советскую власть (тогда казалось именно так), и привело к падению, а потом немцы окончательно связали одной веревкой с собой…
Только я лично никого не убивал, не истязал. Это наговоры. Зачем мне это было, если у меня было под командой столько людей? Уже за то, что я ими командовал, я больше, чем они, заслуживаю высшей меры. Какой мне смысл теперь отрицать?..»

Интересно, успели ли и этих "хэроев" реабилитировать Вьятрович, Юхновский и Ко?