Виктор Хартов,
генеральный директор
и генеральный конструктор НПО им. Лавочкина
7 декабря 2011
Запущенную месяц назад с Байконура межпланетную станцию «Фобос-Грунт» пытаются спасти ученые всего мира. Пока безуспешно. О причинах неудачи корреспондент «Известий» Иван Чеберко расспросил Виктора Хартова, возглавляющего НПО им. Лавочкина, в цехах которого делали «Фобос».
— Почему полет межпланетной станции «Фобос-Грунт» пошел не по разработанному сценарию?
— Говоря о любой научной программе, можно выделить три параметра: сложность миссии, вкладываемые ресурсы и риски. Эти параметры между собой связаны. Если мы ставим грандиозную задачу и хотим, чтобы при этом были минимальные риски, резко возрастает параметр ресурсоемкости проекта. Тогда нужно, например, до отправления аппарата со сложнейшей миссией к спутнику Марса получить летную квалификацию составных частей в более простых околоземных полетах, полетах к Луне, нужно создать сверхсложные стенды, в полной мере моделирующие все этапы полета, провести летные испытания элементов конструкций. И последовательно наращивать сложность решаемых задач. При подготовке «Фобоса» ситуация была несколько иной: мы 25 лет не летали к другим планетам, если иметь в виду последнюю успешную программу «Вега», позволившую изучить Венеру и комету Галлея. Поэтому в программу «Фобос-Грунт» было заложено применение большого количества нового оборудования, не имевшего летного опыта. Практически только топливные баки взяты с нашего разгонного блока «Фрегат». Проект сам по себе крайне сложный: «Фобос-Грунт» по количеству приборов и алгоритмов — это буквально сумма нескольких космических аппаратов. Поэтому и получилась ситуация, когда задача максимальной сложности, средства ограниченные и риски в результате получились максимальные.
— Сколько процентов на успех имел «Фобос» перед стартом?
— Все предусмотренные стандартами работы были проведены в полном объеме. Было признано, что риск позволяет начать полет. Обидно, что мы забуксовали в самом начале процесса. У нас штатно работало все только в первые два часа полета. Аппарат включился, развернул элементы конструкции, сориентировался на Солнце и стал получать энергию, включил все предусмотренное логикой оборудование, включил китайский микроспутник (он должен был быть доставлен на орбиту Марса). Все это подтверждено телеметрией. А потом… потом он ушел из зоны видимости российских станций. Россия имеет станции только на своей территории, а по законам баллистики, следующие активные действия (звездная ориентация и включение двигателей для перехода на более высокую орбиту) должны выполняться над Южным полушарием. Этого не произошло. И мы стали пытаться связаться с аппаратом по единственной, опять же первый раз примененной в России, радиолинии Х-диапазона. Эта радиолиния рассчитана на работу в дальнем космосе, и сейчас, когда аппарат пролетает с огромной скоростью над наземными станциями, зона видимости его только пять-семь минут, и при этом процедуры вхождения в связь весьма длительные, связаться с «Фобос–Грунтом» очень сложно.
— Поэтому не удавалось с аппаратом связаться долго после старта?
— Да. Сначала мы, по-видимому, не могли попасть в спутник. Поскольку местоположение «Фобоса» регистрируется только наземными средствами контроля космоса, точность прогноза его траектории высчитывается с большими погрешностями — до шести градусов. А луч огромных антенн наземных станций Х-диапазона очень узкий. Поэтому как нам, так и пришедшим нам на помощь европейцам пришлось срочно дорабатывать антенны, чтобы расширить диаграмму и покрыть неминуемые ошибки в расчетах. В результате нам удалось провести несколько сеансов связи, получить ограниченный объем телеметрии.
— О чем она говорит?
— Она говорит, что радиокомплекс полностью работает, что связь с бортовой машиной работает. А те изображения аппарата на орбите, которые нам удалось получить, говорят о том, что заметного вращения аппарата не происходит. Это значит, что система ориентации на Солнце тоже работает.
— То есть аппарат работоспособен?
— У нас нет информации о том, в какой момент и в результате чего была прервана циклограмма штатного полета. Гипотезы строить можно разные. А факт достоверный мы имеем один: аппарат сориентирован на Солнце, бортовая машина выполняет свои функции. По всей логике, в случае прерывания циклограммы аппарат переходит в режим ожидания команды с Земли. Возможно, он в этом режиме пребывает до сих пор, и мы будем продолжать попытки его оживить.
— Что все-таки произошло с «Фобосом»? У вас есть некая основная версия?
— Есть варианты того, что могло случиться. Например, это могла быть тяжелая программная ошибка, случившаяся в тех режимах, которые не могли быть смоделированы на Земле. Разница между реальной жизнью и моделированием могла сказаться таким образом, что возникла непредвиденная ситуация, поставившая машину в тупик. Могла быть и чисто аппаратная причина: на момент потери связи со станцией мы включили питание нескольких агрегатов, и это теоретически, при наличии повреждений в процессе выведения, могло вызвать временные нарушения электропитания. Но это все версии, официальные причины должна установить специально созданная комиссия.
— Ракета-носитель могла быть причиной нештатной ситуации?
— Ракета, насколько нам известно, отработала штатно. Но сейчас мне представляется, что носитель в самом начале проекта нужно было выбирать другой. Не «Зенит», а более мощный «Протон», который мог бы «Фобос» вывести сразу на отлетную траекторию к Марсу. И потом мы бы уже по ходу полета включали новое оборудование, осваивали новую радиолинию, корректировали траекторию.
— А кто выбирал носитель?
— Он, по-моему, еще в девяностых был определен. Параметры проекта, заложенные в те годы, мы не меняли.
— Неудача «Фобоса» окажет влияние на дальнейшие программы исследования Солнечной системы?
— «Фобос-Грунт» был своего рода кавалеристским наскоком — мы пытались перепрыгнуть через четверть века и сразу в дамки. Понимали, что риск высок, но зато каков бы был успех, если бы все получилось! А так, конечно, нужно не кавалеристские наскоки устраивать, а работать системно, шаг за шагом. В эту концепцию хорошо вписывается возврат к изучению Луны. Луна снова интересна ученным, особенно после того как там удалось обнаружить признаки наличия воды. Российско-индийский проект «Луна-Ресурс» предусматривает доставку на поверхность спутника Земли российского посадочного аппарата с небольшим индийским ровером.
— На Луне ведь уже брались пробы грунта....
— Посадка запланирована в приполярной области Луны, где может быть обнаружен лед. Предыдущие миссии исследовали грунт экваториальных областей спутника, где нет признаков льда и которые гораздо менее интересны с научной точки зрения. Второй этап лунной программы — посадить на противоположном полюсе российскую станцию «Луна-Глоб», которая возьмет пробы с определенной глубины, пробурив грунт, на месте проведет анализ и передаст результаты на Землю. Эти проекты внесены в Федеральную космическую программу.
— Изучение Марса и его спутников в эти планы входят?
— На мой взгляд, сначала нужно в основном Луной заниматься. Работа по этим программам — это прекрасный, но последний шанс передать опыт тех, кто работал у нас еще над советскими программами изучения Солнечной системы молодым специалистам. Просто так этот опыт не передать, нужно работать общими усилиями над проектами. Отправляя миссии к Луне, мы отработаем технику, связь и навигацию. И потом уже на этой базе нужно двигаться дальше, организовывая экспедиции к дальним планетам. В числе этих задач, разумеется, может быть место для марсианских программ.
Задачи дальнейшего исследования космоса и планы определяются Академией наук и Роскосмосом. Главное, чтобы конечная программа предусматривала регулярные, наращиваемые по сложности экспедиции, обеспечивающие постоянный рост потенциала России в этой области.
— А что означает неудача с «Фобосом» для вашего предприятия?
— Я бы не стал зацикливаться на «Фобосе» — у нас много успешных проектов. В этом году запущен и успешно работает принципиально новый геостационарный метеорологический аппарат «Электро-Л». Наши замечательные разгонные блоки «Фрегат» прекрасно выполнили свои задачи при восьми пусках с трех космодромов, включая экваториальный космодром Куру. И до конца года «Фрегаты» еще должны отработать по разу с каждого из этих космодромов.
— Как себя показывает запущенный в июле космический телескоп «Радиоастрон», сделанный вашим предприятием?
— Он заканчивает цикл испытаний и начинает научную работу. Сейчас идет отработка тонкостей интерферометрического метода, основанного на синхронном использовании телескопов, находящихся на значительном удалении друг от друга. И основоположник метода интерферометрии академик Николай Семенович Кардашев вполне доволен — человек всю жизнь вынашивал мечту создать такой аппарат и запустить его, и в итоге смог эту мечту воплотить. Мы в данном случае доказали, что можем громоздкий почти четырехтонный аппарат запускать в конкретную точку, с нужной точностью, с нужной стабильностью, нацеливать, наводить, работать. Неизвестных было много, и мы смогли все эти задачи решить.
Ответить с цитированием
Сообщение от skroznik
