Варшава. Секс. Май: история российской беженки
Война непредсказуемо меняет судьбы не только украинцев, но и россиян. 23 февраля 22 года московская активистка Май Москевич стала главой «Городских проектов» в Тимирязевском районе. 24 февраля вышла на пикет к администрации президента. А вскоре уже ехала в поезде в Польшу, понимая, что обратной дороги нет и теперь она беженка, спасающаяся от пристального внимания политической полиции.
А в Польше, оставшись с беженским пособием, которого не хватало даже на жилье, Май стала секс-работницей.
Как устроена эта сфера в Польше, чем помогает в ней опыт коуча и психолога – мы поговорили с Май не только о работе, но и о жизни.
Жизнь до войны
– Я как и, наверное, многие другие вошла в политику после фильма «Он вам не Димон». Стала чем-то интересоваться, больше читать, оглядываться по сторонам и, как только мне исполнилось 18 лет, взяла руки в ноги и пошла на думскую кампанию 2021 года. Занималась агитацией, звонками, каким-то внутриштабными делами по типу проверки подписей. Параллельно с этим я занималась, если это можно так назвать, социальным активизмом: вместе с другими коллегами из активисткой среды вела группы поддержки для подростков. Изначально такие группы были на базе Сухаревки – детской психиатрической больницы. Очень быстро нас оттуда выгнали. Политика не позволяла. Мы продолжили свою работу, но сделали упор не столько на психические особенности подростков и детей, сколько на зависимости, после того как одна из наших подруг скончалась от передозировки.
– А потом это все превратилось в инициативу «Подростки и котики».
– Все верно.
– И сейчас эту инициативу активно разгоняют силовики.
– Я не слежу за тем, что происходит у ребят в Москве, поэтому не могу сказать.
– А с кем ты работала на думской кампании?
– Это были Анастасия Брюханова и Петя Карманов, штаб под предводительством Каца. И, кстати, я планировала в 22-м году выдвигаться в муниципальные депутаты в том же районе, но не судьба.
Уже ближе в началу войны, буквально за день, я получила пост главы «Городских проектов» Тимирязевского района Москвы, пробыла на нем 6 часов, после началась война. Именно «Городские проекты» я выбрала из-за Максима Евгеньевича: я уже была в той компании и была знакома с людьми. А Тимирязевской район – потому что это один из моих любимых районов Москвы. Да, я там не жила, я вообще никогда не жила в Москве, я замкадыш, но этот район был любимым.
– Почему ты выбрала именно кандидатов от Каца?
– Это было личное предпочтение. Тогда я очень сильно поддерживала Максима Евгеньевича. Я узнала о Каце с помощью его дебатов с Навальным, мне не очень понравился тон ФБК на ютубе, он достаточно ультимативный. Когда я увидела Каца, меня поразило, насколько мягко это выглядит: на тебя никто не кричит, ни к чему не призывает громкими слоганами, и вот как-то так и сложилось предпочтение.
Тогда я не особо сильно следила за другими деятелями, но, очевидно, не могла выбрать «Новых людей», потому мне не хотелось быть связанной с провластной партией. «Яблоко» на тот момент было уже немножечко дохлым.
Начало войны и эмиграция
– Я была в шоке. Раньше я участвовала в пикетах, но еще в то время, когда в Москве за них не винтили. Помню в своем первом пикете за Беларусь в 21 году я стояла часа два. В 22-м был первый пикет с задержанием. Тогда мы с ребятами, с которыми я познакомилась на кампании Каца, сидели всю ночь, не спали. Я попросила своего приятеля разбудить меня, если начнется война. Я только засыпаю – и сразу же просыпаюсь от его сообщения об этом. Было не так, что я сразу же решила встать в пикет, скорее просто увидела призыв от своих друзей, что они собираются в «Открытом пространстве» снимать агитационные материалы и рисовать плакаты, и уже на месте там мне предложили встать. Я не увидела ничего плохого в этом.
Мы вышли к администрации президента, и все закончилось задержанием.
Я сильно испугалась сотрудников по борьбе с экстремизмом, меня очень нервировало их присутствие рядом со мной. Тогда я решила, что мне нужно хотя бы на пару недель куда-то отъехать. Изначально не планировалась такая масштабная эмиграция.
– Как в итоге две недели переросли в почти два года?
– Ну, российские войска все еще никто не вывел из Украины.
– Почему Европа, а не Подмосковье, где было потише, или Грузию?
– В Подмосковье не было потише, приходили к моим родителям в обе квартиры. Грузия была достаточно далеко территориально, тогда я вообще не думала об этом. Я уехала на 10-й день войны и не помню, чтобы на тот момент толпы ехали в Грузию. Определенная часть была, но это не было так освещено в интернете. Намного ближе мне было ехать до Беларуси, это во-первых, а во-вторых, у России с Беларусью не было погранпункта – того, чего я стремалась больше всего. Уже находясь в Минске, я посмотрела, какой поезд до какой границы ближе – и это был поезд до Польши.
Я не сразу оказалась в Варшаве: сначала из Тересполя меня вывезли в Бяла-Подляске, в центр для беженцев, в котором я была обязана безвылазно просидеть энное количество дней на карантине. После мне коротко сообщили, что у меня есть такие-то права и обязанности. Из прав – койко-место в центре для беженцев, небольшое пособие, но, в принципе, делай что хочешь. Как человек из Москвы, конечно, я поехала в столицу, потому что привыкла, что все можно решить именно в ней. Пособие составляло 735 злотых (18 000 рублей – ред.). На эти деньги даже комнату в очень старом доме не снимешь.
Проституция
– Никакого излома судьбы, когда я переехала, у меня не было. Я полтора года жила, не занимаясь проституцией. Очевидно, будь я в Москве, секс-работа – это последнее, что меня бы интересовало. Не могу сказать, считаю ли я это профессией, но точно считаю работой. Это не то же самое, что пойти на свидание и строить глазки, все же требуются определенные навыки.
Если бы за день до того, как я занялась секс-работой, мне бы сказали, что я стану проституткой, я бы не поверила. Это было очень спонтанное решение. Я вообще никогда не смотрела в сторону секс-сферы, считала, что это точно не про меня. Но как-то так вышло, что подруга рядом со мной обмолвилась, что хотела бы заняться эскортом, что она уже готова и ищет, как начать, и как-то параллельно с этим на меня наткнулся скаут – человек в секс-работе, который рекрутирует девушек, и я задумалась, заинтересовалась темой. Пошла читать, как выглядит проституция изнутри, из знакомых у меня было только две девушки, которые работали в подобном, но мы близко не общались, поэтому обо всем я знала только поверхностно из соцсетей. Мне стало интересно, я пошла читать женские форумы, и как-то меня это зацепило, я захотела попробовать.
– Как тебя нашел рекрутер?
– В дейтинге, после того как мы свайпнули друг друга, мне предложили работать первым же сообщением.
Сначала я встретилась в Варшаве с сутенером для личной беседы, он вроде как хотел рекрутировать меня к себе. Выглядело это все довольно странно: меня встретил украинец моего возраста, довольно нахальный, как мне показалось. Объяснил условия, которые звучали не очень привлекательно, и показал фотографии других девчонок, которые с ним работают: «Смотри, знаешь, какой обезьяной она была? Это я теперь из нее такую сделал… А вот эта, посмотри, до сих пор как мартышка выглядит». После этого я была немного в шоке, он мне еще сказал, что моя внешность не для эскорта – а тогда у меня были короткие зеленые волосы. Конечно, я немного расстроилась, но решила, что окей, видимо, с сутенерами, или, как они себя называют, агентами, мне не поработать, что я не тот уровень и придется как-то самой. Это было лучшим решением.
– В Польше сутенерство вне закона, а индивидуальная практика – в серой зоне. Это не преследуется в отличие от России, но и никак не легализовано?
– Да, есть свои нюансы, здесь тоже находят способы, как доставать девчонок, не заводя в открытую дела.
Проблема, во-первых, с налоговой. В первую очередь к девочкам приходит она, спрашивая, откуда деньги. А ситуация такая, что при всем желании – а я бы хотела платить налоги – я не могу зарегистрировать эту деятельность. Налоговая просит доказать, что ты секс-работница, что эти деньги – именно с оказания секс-услуг. А доказать это практически невозможно. Твои фотографии, скрины с сайтов не работают, для них это плохое доказательство. Одна девушка прислала в налоговую коробку с использованными презервативами и своими «голыми» фотками – это тоже не сработало. В таких ситуациях заводят дело по экономическим мотивам и просят привести в суд свидетелей-мужчин, которые скажут, что пользуются услугами проститутки. Но, естественно, мужчины не хотят идти в суд и открыто об этом говорить. И так девочек мурыжат годами.
– Почему ты попробовала работать с борделем?
– Первой мотивацией, конечно, были деньги, мне показалось, что я мало зарабатываю. Также были мысли, что, может, я чего-то не знаю и мне нужен какой-то опыт, прийти посмотреть, как люди делают деньги. Плюс, мне было очень одиноко в плане коллег. Я пыталась завести знакомства с местными секс-работницами, но у меня не выходило: как мне кажется, меня не принимали из-за какой-то необычности моего типажа – цвет волос, пирсинг, стрижка. Либо с девчонками было не о чем поговорить. Мне казалось, что если я приду в такую команду, то хоть одна подружка у меня появится, чтобы можно было по-человечески поговорить, поныть после работы, мне этого очень не хватало.
Никто меня ни к чему не обязывает, я могу в любой момент уйти, почему бы не попробовать.
Я самостоятельно написала, наверное, в десять разных мест, и на собеседование меня пригласила только одна женщина.
Здесь все скрыто, принимают деньги только через банкоматы с BLIK – это платежная система в Польше, где ты можешь просто ввести код и отправить деньги, не зная, кому именно они придут.
Есть и те, кто встречаются лично, не скрывают лицо. Та женщина, с которой я виделась, она прямо типичная мамка – огромная украинка с большими губами и яркими бровями. На встрече она мне коротко рассказала, что график – «два на два», в квартире – я и еще одна девочка, будем жить парой, чтобы было безопасно, и якобы будет сидеть охрана на всякий случай. Я изначально знала, что это все лапша на уши, потому что плюс-минус понимала, как это все работает в Варшаве. Пообещали также 8 часов работы и 50% заработанного отдавать мне. Это было единственное место, где мне разрешили не оказывать услуги орального секса без презерватива. В Европе почему-то никто не беспокоится о заболеваниях. Когда мужчины слышат, что оральный секс будет в презервативе, они реагируют, что, мол, никто так не делает, я здоровый.
Меня это до сих пор шокирует и удивляет. Когда я пришла на указанный адрес, оказалось, что на квартире не только я и еще одна девочка, а нас там пятеро. Я себе представляла, что живут две девочки, к одной приходит клиент, другая уходит на улицу погулять где-то, и вот так они меняются. Но, естественно, оказалось все не так: трехкомнатная квартира с не самым приятным ремонтом, в ванной вообще был какой-то потоп. Это все посуточно снятые квартиры, потому что соседи часто жалуются и вызывают полицию. Как бы да, проституция в «серой» зоне, и владелец помещения тоже может сесть.
Было нас всего пятеро, все девушки были младше меня, на тот момент мне было 21, им – по 19-20 лет. Все они, как и я, были беженками: не просто уехавшими, а именно по бумагам с этим статусом. Украинки, беларуски, Приднестровье. Честно говоря, это был совершенно другой мир, тогда я поняла в красках, что проституция и секс-работа могут быть абсолютно разными.
Приходили довольно странные клиенты: пьяные, в наркотическом опьянении, один мужчина вообще зашел в квартиру с сигаретой в зубах. Честно, я была в шоке. Девушки брались за эту работу, окей, у каждого свой подход, хорошо. Но когда я вспомнила, что 50% забирают сутенеры, то это, конечно, кошмар. Я, честно говоря, думала, что клиентов будут находить так, как их находила я, работая индивидуально.
Я выкладываю свои анкеты на специализированных сайтах, а мужчины сами мне пишут, предлагают встретиться. Оказалось, что в борделях не выкладывают никаких анкет, потому что за них надо платить – за продвижение и т.д.. Они просто берут слитые базы номеров Вотсапа тех, кто живет в Варшаве, и пишут ужас по типу: «Привет милый, хочешь, отсосу тебе за 600 злотых? Приезжай на адрес».
Ну, вот какой контингент будет отзываться на такие сообщения?
– Сколько зарабатывают там девушки?
– Там декларировали 150 евро, по факту 130 евро.
– Получается, что девушка получает на руки 65?
– Ну типа.
– Почему девушки продолжают там работать?
– Потому что за них переписываются с клиентами, им снимают квартиру, хотя, по сути, за их же деньги. Их все устраивало. Когда я спросила об этом, они ответили, что им хватает денег и все окей. Не знаю, для меня это было кошмарно.
Это личный выбор, ни в коем случае не было так, чтобы специально зазывали беженок. Там были и другие девчонки, которые там работали, просто за те полдня, которые я провела на квартире, я с ними не пересеклась. Беженцы – это социально уязвимая группа, которая в первую очередь подвержена попаданию в эту сферу.
А так, для меня разница в прайсе между борделем и индивидуальной работой – в полтора раза. Да, может быть, у меня не так много клиентов, но я меньше работаю. И ценник – это еще и хороший фильтр, не хочу сказать, что на адекватность, потому что это не всегда так, но маргинальный контингент отрезается.
– Сколько ты зарабатываешь?
– Тут промолчу, не хочу, чтобы налоговая пришла.
– Как формируется стоимость услуг?
– Честно, не знаю. Мне примерно понятно, по каким критериям оценивают местные сутенеры: бэбифейс, стройная фигура, худышка-кокетка, сексуалка.
Если ты подходишь под критерии и у тебя нет сделанных губ, татуировок, пирсинга и силикона нигде в теле, то в таком случае ты можешь рассчитывать на целые 400 злотых в час на руки. Это 100 евро, по сути.
Индивидуалки ставят, как рука ляжет. Я поставила себе 200 евро, хотя, если смотреть с точки зрения сутенера, это как будто бы вообще не рационально. Здесь такой рынок, что средняя цена за час – 600 злотых, это очень мало для Европы. Это мало даже для больших городов России. Я причем видела, что на сайтах есть девчонки, которые не выкладывают фотографии в нижнем белье, типаж «серая мышь». То есть не сказала бы, что девушка выглядит сексуально, но час – 500 евро. Что там происходит, я не знаю. Так что мне кажется, что каждая девушка выбирает ту сумму, за которую ей комфортно работать.
– Как выглядят анкеты?
– У них есть параметры, которые разнятся от региона к региону. Типичная анкета выглядит так: фотографии в белье или купальнике, несколько профессиональных фоток с незаметной ретушью, в идеале в конце добавить несколько селфи в реальной жизни, чтобы все выглядело натурально, и вообще шик, если прикрепить разговорное видео, где слышен твой голос.
Если говорить про другой ценовой сегмент, где цены от 300 евро в час, то там обязательно требуется видео, чтобы посмотреть, как ты ходишь, держишься на каблуках, просят еще фото лица с разных сторон, но это все уже не в моей нише. Ну и девушки пишут в анкетах что-то вроде: «Эй, сладкий, посексим». Цены за час-два, за ночь и так далее. И обязательно стоят цены за дополнительные услуги.
– У тебя очень развернутый текст в анкете, почему?
– Это было осознанное решение, меня за него критиковали коллеги, что это отпугивает мужчин, «много букав», никто не хочет читать. Ну, это правда, никто не хочет читать. Но мне очень нравится, какая аудитория приходит с него. Во-первых, если человек прочитал, он делает мне комплимент и восхищается, что у меня хотя бы пара слов есть о себе и что я раскрылась для них скорее как личность, а не просто как фотография в купальнике. Это приятно услышать. А во-вторых, у меня есть четкая инструкция: как мне нужно писать, какую информацию давать и – пошагово – как и что у нас будет происходить. Ко мне часто приходят мужчины, которые впервые пользуются услугами секс-работниц, потому что другие девушки ничего о себе не пишут, и им непонятно, что делать. Мужчины, как мне говорили, боятся обидеть, и другие девушки выглядят… ну, как орлицы, кошки, пантеры, очень сексуально. Это не в коем случае не в негативной окраске, но новички боятся. А у меня что-то такое домашнее – герлфренд экспириенс, софт.
Герлфренд экспириенс, GFE – это, по сути, стиль предоставление сервиса, когда ты ведешь себя как девушка со свидания. Вы игнорируете тот факт, что эта встреча оплачена. Другие встречи, как мне рассказывали девушки, выглядят более сухо: привет, заходи, вот тебе полотенце, иди в душ. Мужчина выходит из душа, она уже раздетая лежит на кровати: засунул, высунул, кончил, пока.
А GFE больше про поговорить, свидание, понежиться в кроватке, пообниматься.
– Почему так много украинцев в сфере секс-работы?
– Я могу говорить только за Польшу, и в ней – да, много украинцев. Польша сама по себе – религиозная страна, и польки намного консервативнее нас, да и в принципе до войны девушки, которые приезжали на заработки, – это Россия и Украина. Но сейчас в Варшаве 80% рынка – это украинки, как мне кажется.
Россиянки все так же ездят в Европу на «туры»: то есть можно работать, сидя в своем городе, брать заказы, когда удобно, а можно ехать как на вахту. Хорошее агентство спокойно делает визу, решает все вопросы с документами – все зависит от твоих личных данных.
– А как ты решаешь вопросы безопасности?
– Я часто слышу, что являюсь «ошибкой выжившего», что мне очень повезло: я за год занятия секс-работой не сталкивалась с насилием. Но другие девочки, да, слышала, сталкивались. Кошмарно, но я не знаю, как от этого защититься. От этого никак не защитишься, если ты не работаешь в салоне. Там, действительно, на входе стоит охрана, всех клиентов фильтруют.
Окей, допустим, ты наймешь охранника и посадишь его в соседнюю комнату, так тебя клиент может спокойно из окна просто выкинуть. Охранник никак не поможет и не успеет среагировать.
– А что с полицией?
– Европа абсолютно разная, я буду говорить только за Польшу. Я слышала от других девочек о том, что полиция здесь задерживает, но под предлогом того, что у тебя нет документов с собой, чтобы опознать твою личность, но сама я с таким никогда не сталкивалась. Единственное мое взаимодействие с полицией было странное. Это был день смерти Алексея Навального, я пошла к посольству России, и уже по возвращении домой получила сообщение с незнакомого номера, что со мной хотели бы встретиться, договориться, что я бесподобна… Как-то завязался разговор, и мужчина упомянул, что увидел меня сегодня. У меня возник вопрос, при каких обстоятельствах? На что он мне сказал, что видел меня у посольства и был по ту сторону дороги, работал. По ту сторону дороги были только полиция и сотрудники посольства.
– Кто твои клиенты?
– Когда я еще не была в секс-работе, я была уверена, что к проституткам ходят только деды. Ни одного деда за год у меня так и не случилось. Они видимо где-то в более богатых странах. Ко мне приходят от 25 до 35, самому старшему клиенту, который у меня был, – 49 лет.
Да, я люблю мужчин старше, потому что они умеют общаться с женщинами, это касается не только секс-работы, но и в принципе личной жизни. Мои самые трудные клиенты – это ровесники, с ними сложно. С моей стороны точно есть предвзятость, я для себя давно решила, что с мужчинами с разницей меньше восьми лет я на свидания не хожу, потому что это кошмар. Плюс у этих парней меньше опыта и в общении с женщиной, и в прикосновении к ней. Часто нужно потратить время, чтобы научить его, как нужно прикасаться. Некоторые мужчины тебя хватают просто как мясо, жмут грудь, по клитору просто бьют. Это нормально, для этого я и существую, чтобы показать им и научить в том числе.
Мне комфортнее с мужчинами старше еще и потому, что я и сама очень нервничаю, когда общаюсь с ровесником. Если что-то я скажу не так, он же подумает, что я дура, кринж, и не пойдет со мной на второе свидание. А если я скажу что-то невпопад на свидании с мужчиной, который в два раза меня старше, он подумает «ну, дурочка, ей всего 20 лет, ладно». У ровесников требования ко мне выше.
Ко мне приходит немалая часть людей с социальной дезадаптацией, это правда, кто-то вообще первый раз в жизни так с женщиной общается. У меня был опыт в том числе и с людьми с задержкой в развитии. Вторая часть – это люди, у которых нет проблем с софт скиллами, у них все заебись, просто они крутые, богатые и у них нет времени сидеть в тиндере. Они себе заказывают свидание, зная, что девушка точно придет и придет сейчас, а секс для них второстепенен.
Еще есть люди в депрессии, которые хотят, чтобы хоть кто-то их принял и послушал. У меня была тяжелая ситуация две недели назад: меня к себе позвал мужчина в психотическом состоянии, российский военный. Но о том, что он уже две недели в запое, не просыхая, что на столе дорожки кокаина, что он был судим, участвовал в войнах – этого я не знала.
Это была жесть, он скинул мне косарь баксов и сказал «давай просто посидим поговорим». Человек не улавливал нить диалога, не понимал моих вопросов, отвечал невпопад, он был явно одержим сверхидеями. Когда я просто произнесла фамилию Путина, он стал агрессировать, у него началась вспышка гнева, сам факт произнесения этой фамилии он счел за пропутинскую позицию. В ту же секунду он забыл о том, что я тоже беженка, возмутился, как такое возможно, как я могу поддерживать Путина. Мне очень жаль, я не была к этому готова и ушла через час. Он падал в колени, хватал за руки, умолял не оставлять его одного. Позже писал, что все, что с ним происходит, — ужасно, что я тоже считаю его чудовищем и убийцей, что никто его не понимает, что жена его тоже считает монстром. Было очень грустно.
Он показывал мне видео украинских военных, которые произносят его имя и благодарят его за пожертвования. На этой почве мне стало тяжело, я ушла. Еще оказалось, что он потерял близкого на СВО, куда тот ушел из-за денег.
– Как ты относишься к тому, что с тобой изменяют?
– Так это же не я изменяю. Вначале я, когда узнавала, что человек женат, отказывала ему «с короной на голове», а потом я поняла, что человек ко мне приходит, обращается с запросом, а я ему просто отказываю на основании того, что он совершает, на мой субъективный взгляд, нечестные дела. Это неправильно.
Ну, допустим, ко мне как к психологу приходит человек, который изменяет своей жене и рассказывает на сессиях об этом, и его запрос – меньше переживать об этом, выйти из депрессии или тревоги на этой почве. Я как психолог должна сказать, что не буду с ним работать? Психолог не должен осуждать, и проститутка тоже не должна осуждать.
Диаспора
– Как строятся отношения в Польше внутри диаспоры, находишь ли ты там поддержку?
– Окей, допустим, я приду сейчас к своему приятелю, главе регионального отделения «Яблока», – что я, сяду перед ним и начну рассказывать, какой у меня сейчас был сложный клиент? Людям это неинтересно, никак их не касается, к тому же это все-таки интимная тема. Плюс человек меня не поймет, потому что он «а» – не женщина, «б» – не секс-работница.
Если начинается разговор о секс-работе, люди пытаются перевести его как можно скорее.
Чувствуется небольшой барьер в варшавском сообществе, в котором я раньше принимала участие, после того как пришла в секс-работу и стала открыто об этом говорить, — но это вообще может быть моя проекция. Я не спрашивала у людей об этом напрямую, почему теперь наше общение мной ощущается по-другому. Я не обсуждала с ними этот вопрос и, возможно, просто надумала себе.
Сразу хочу отметить, что я не активный член диаспоры, я вообще всегда была где-то сбоку.
Нас тут немного. Я часто встречаю россиян на дейтингах, и мужчин, и женщин, у меня какой-то нюх на них. Я разговариваю с этими людьми, и они просто не хотят общаться с диаспорой. Люди сбежали из страны от политики – и здесь хотят держаться от нее подальше.
Активно выходят в пикеты и участвуют в акциях только те люди, которые раньше занимались политикой в России. Митинги устраиваются, но они достаточно малочисленные.
– Если тебя кто-то из диаспоры спросит, стоит ли начинать работать в секс-сфере, что ты скажешь?
– Я отвечу, что никто не знает ее жизнь лучше, чем она сама. Я не могу давать советы.
– Как сейчас устроена твоя личная жизнь?
– Я за свою жизнь была больше чем на 300 свиданиях, дальше просто перестала считать. Сейчас принято до первого свидания узнавать всю биографию. Люди не хотят встречаться живую, им надо, чтобы на встрече была любовь с первого взгляда.
Естественно, спрашивают еще в переписке: а кем работаешь, сколько зарабатываешь? Я человек, скорее, консервативных взглядов, тем более в отношениях, поэтому да, для меня это немного чудаковато. Я не люблю рассказывать мужчинам, сколько я зарабатываю, но сейчас не об этом.
Вчера была на замечательной свиданке с поляком, вообще пусечка, котик. Увидел, что у меня в кошельке евро, спросил откуда, я сказала, что мне платят туристы. Возник вопрос, что за туристы. Он вообще спокойно отнесся, сказал, что если понадобится помощь, то могу к нему обращаться, любит меня все так же, предложил быть его девушкой.
Я бы точно не смогла отказаться от дейтинга. В России могла бы еще предположить такое, хотя тоже очень тяжело представляется. Это стало частью моей жизни сразу с совершеннолетия. В Варшаве я никуда не выхожу, я ни с кем не знакомлюсь, кроме как на дейтингах. Это мой единственный способ найти человека поговорить.
Сейчас я замечаю, что и у мужчин, и у женщин часто нереалистичные представления об отношениях. До сих пор есть люди, которые считают, что все должно быть легко, если будет складываться – то хорошо. Отношения не воспринимаются как труд, как то, над чем нужно работать.
Психология и война
– В своем телеграм-канале ты рассказываешь о своих занятиях психологией, а в интернете есть твои объявления как коуча.
– Психология была мне интересна всегда. С 14 лет я поняла, что хочу обучаться в этом направлении. Мой интерес к психологии не утихал, просто из-за эмиграции не было понятно, куда поступать или не поступать. А вдруг война завтра кончится и я вернусь в Россию, вдруг еще что-нибудь произойдет?
Сейчас за два года я планирую закончить учебу, как раз за это время подоспеет мой польский паспорт и я смогу свободно уехать из Польши, если захочу. Но мой «план А» – все еще Россия, мой «план Б» – Беларусь, «план В» – остаться в Польше, и из разряда мечт – если что, возьму свои накопления и по цене однокомнатной квартиры в центре Варшавы приобрету дом на берегу океана в Коста-Рике, получу гражданство за инвестиции и останусь там жить.
Также я прошла сертификацию на коуча ICF, это международная коучинговая федерация. У нас есть своя сертификация, это не учительство, наставничество, это совершенно о другом. Коучинг можно сравнить разве что с психотерапией, но на коучинг приходят здоровые люди. Также психотерапевт может давать рекомендации, коуч не может этого делать.
Коуч задает вопросы, которые помогают клиенту найти собственный потенциал, к чему-то приглядеться. Если представлять коучинг в виде метафоры, то клиент – это человек, который осознал себя в темном-темном лесу и имеет цель добраться до дома самой короткой дорогой, но вокруг ничего не видно и болото. В данной метафоре коуч будет фонариком, освещающим путь, но не указывающим, какую именно тропинку выбрать. Если клиент посветил, увидел болото и подумал, что это отличный путь, чтобы дойти до дома, и идет по нему, то коуч не имеет права его останавливать.
Коучинг меня научил безоценочности – тому навыку, которого мне не хватало все эти годы. В коучинге я научилась относиться к людям, с которыми работаю, с открытой душой, безоценочно, абсолютно искренне, и когда я стала это применять к секс-работе, я ощутила. что людям приятнее со мной. И мне как-то спокойнее.
Но коучингом я уже давно не занимаюсь, я разочаровалась в этой работе, потому что коучинг для здоровых людей, но ко мне такие не приходили. В основном моими клиентами были люди-травматики, с ПТСР, с тревожными и депрессивными состояниями. Коучинг – отличный инструмент, когда ты в полном здравии. У тебя, условно, может быть расстройство личности, но ты сейчас не в обострении, ты можешь прийти на коучинг, это даст свои плоды. Но в ином случае это будет либо тратой времени и денег клиента, либо, в худшем варианте, это может только усугубить ситуацию.
– В телеграме ты рассказываешь о своих снах о войне. Почему тебе снится война?
– Потому что психика так не работает, что если ты был на войне, тебе обязательно будут сниться кошмары про обстрел. Нет, человек, прошедший войну и вернувшийся домой с ПТСР, может вообще не видеть таких кошмаров, а может видеть потерю ребенка или чего-то ценного в его жизни.
Та картинка, которую мы видим во сне, – это один из образов, подбираемый мозгом, он совершенно не обязан отражать переживаемые события.
– Насколько война – это остро это для тебя?
– Во-первых, да, это для меня остро, потому что в принципе все, что происходит с Россией, с момента вникания в политику, я стала воспринимать очень близко к сердцу. Во-вторых, я была уверена, что всю жизнь проживу в России, я не хотела переезжать. Родители в 15 лет меня отправили в Чехию, сказали, что я теперь буду там жить, и улетели, заявив, что в России нет будущего. Я с ними поссорилась и все равно вернулась домой, сказав, что больше никогда не поеду в Европу. В-третьих, моя бабушка, брат и двоюродная тетя сейчас в Украине, мои родители – украинцы, мой крестный сейчас тоже в Украине, но на стороне ВС РФ, поэтому для меня это все все еще воспринимается остро.
– Были ли у тебя конфликты с украинцами?
– Да, конфликтов было много. В начале войны, когда я заехала в центр для беженцев. Плюс я полтора года была в компании, которая состояла только из украинцев, и постоянно прослеживались шутки, которые выходили за рамки нормы для меня. Я как-то, наверное, первые полтора года считала, что это горе и надо просто потерпеть, люди выпускают эмоции. Но после я начала остро шутить в ответ и слать людей куда подальше, если они посылают меня.
Сейчас я просто стала меньше контактировать с украинцами.
– Реагируют ли как-то клиенты, говорят ли о коллективной вине и так далее?
– У меня в анкете стоит, что я русская, поэтому люди знают, куда идут. Но даже когда эта информация не была указана или не читали, ни разу не было негатива. Я слушала подкасты других секс-работниц, которые ездили из Москвы в Европу, они там рассказывали, что к ним стали хуже относиться, перестали оставлять на чай, у меня такого не было. Всегда, скорее «вау, русская женщина, боже, ура, я проведу время с русской женщиной». Это англоговорящие туристы, а поляки не удивляются русским женщинам, все же все мы славяне.
– Что бы ты сказала тем, кто стигматизирует секс-работу?
– Честно, не знаю. Ебитесь как хотите.
Я живу в абсолютно другом информационном пузыре. Это забавно, как социальные сети создают такие круги. Просто я вообще не сталкиваюсь с негативом, что секс-работа – это грязно и не скрепно.
Я чаще слышу, что проституция – да, выбор каждого, все хорошо, но ты бедная-несчастная, и в первую очередь ты жертва. Это не может быть твой честный стопроцентный выбор, это настолько ужасно, что ни одна женщина не может туда пойти. Если ты проститутка, то ты в рабстве, либо у тебя психические заболевания и ты не отдаешь отчет своим действиям, либо ты наркоманка и поэтому занимаешься сексом за деньги.
Как будто секс-работниц иногда лишают субъектности, но это, честно, – «проблемы белых людей». В России сейчас совершенно другая повестка.
Текст свернут. нажмите + чтобы посмотреть
Сообщение от San4es60
в режиме если и не 24/7, то уж 8/5+переработки - непременно. Нести ответственность, прогибаться "чего изволите?" перед шефом, вот это всё - оно ж не лакшери никакое ни разу. Даже не эскорт.
Ваши права
Ответить с цитированием
