А ведь это не какая то там утечка, а продуманный посыл, новейшая стратегия. Новая парадигма подачи лидера власти для охлоса Новой Европы 7 техноуклада.
Как подавалась, буквально недавно, в инфополе традиционная фигура власти, особенно в постсоветском или англо-саксонском восприятии, — это контроль, дисциплина, ясный ум и холодный расчет. Воля и сталь. Жесткий тип, умеющий принимать непростые решения.
Но для поколения, выросшего в эпоху коллапсов климатических, медицинских, культурных, как показали расчеты социологов, такая фигура уже не работает. Нынешний молодой европеец, в своём большинстве, перестал ассоциировать лидерство с холодной вертикалью, он ассоциирует его с уязвимостью, с близостью, с эмоцией, с разбитостью. У оккупационных властей Земли возник вопрос: как говорить с поколением, которое выросло в культуре терапии и химии, для которого "я на антидепрессантах" это не слабость, а стиль?
Предлгается вниманию публики порывная технология лидера 21 века, рвущая все шаблоны, но работающая на все 100 (пока что больше в европейском ареоле). Зеленский был ,в каком то смысле, первопроходцем, тестовой моделью поведения. Лабораторной мышью швабовских мозгоправов.
Итак, встречаем новейшие технолгии промывания мозгов ваших детей.
Манифест лидера-торчка
С первых кадров начала войны в Украине, он дрожит в кадре, у него бегают зрачки, лицо подёргивается, руки живут отдельной жизнью. Он не похож на лидера, каким их люди себе представлять: нет тяжёлого взгляда, нет генеральского подбородка, нет холодной уверенности. Он будто, только что вылез из метро, из подвала, с афтерпати, из панической атаки. Он выглядит уставшим, надломленным, химически поддержанным. И именно поэтому — он работает.
Зеленский в амплуа торчка — это не ошибка. Это не сбой. Это не "неповезло с внешностью в кризисе". Это — "символ новой Европы", "лидер синтетического поколения", "икона эпохи, где человечность = разбитость".
Он не говорит с народом сверху вниз. Он не выстраивает вертикаль. Он "встраивается в горизонталь уязвимости", становится её частью. Он не изображает силу — он "делится слабостью", и в этом парадоксальная прочность его образа. Это не военный диктатор. Это не национальный герой. Это "чувак на грани, на чём-то, но всё ещё стоящий — и стоящий за тебя и твоих друзей".
Именно поэтому он становится своим для той самой Европы, которая выгорела, растерялась, напичкана химией, держится на антидепрессантах, амфетаминах, терапиях, и не видит будущего. Он становится зеркалом: "Смотри, я тоже не вывожу. Я тоже на допинге. Но я иду. И ты иди."
Никаких иллюзий, никакого сияния, никакой доблести — только нерв, тревожность, крик, подташнивающее сознание, что ты в аду, и единственный способ остаться собой — "не играть в святого, а быть собой, таким, как есть. Даже если под веществами. Даже если с трясущимися пальцами."
В этом смысле Зеленский — "первый постгероический лидер", "первый химический президент", "первый герой без ореола", без ауры, без фальшивой стойкости. Он играет в открытую: "он такой же, как ты. И это пугает — и именно потому работает."
Путин — это архетип власти XIX века: рациональный, холодный, расчётливый, с закрытым бункерным лицом. Зеленский — это архетип разрушенного субъекта XXI века: полуразваленный, полуживой, эмоционально выжатый — но не скрывающий это. Он — "не альфа", он "не лидер племени". Он — "брат по тревоге". Камрад по разрушенному миру.
В этом и есть подлинная постмодернистская революция. Впервые лидерство не требует совершенства. Оно требует химической правды. И если правда в том, что ты торчишь, чтобы не сойти с ума, значит "так и будет выглядеть твой президент".