24.09.2010
Маринэ Восканян
ЗОМБИЛЕНД
Почему в экономических моделях принято считать человека примитивным существом, озабоченным лишь личной выгодой?
В середине 80-х годов американские психологи провели эксперимент: группа испытуемых была поделена на пары, где одному из участников выдавалось 20 долларов, которыми можно было либо поделиться с партнером отдав ему половину, либо оставив себе 18, а ему отдав 2 доллара. Как ни странно, три четверти участников поделили деньги поровну, хотя могли без всяких проблем забрать себе большую часть. Более того, в продолжении эксперимента, с теми, кто «пожадничал», большая часть группы дела иметь вообще не захотела.
В 90-е в попытке привить россиянам рыночное поведение их призывали отказаться от использования дачных участков в качестве подсобных хозяйств. Простой расчет показывал – городскому населению невыгодно тратить время и силы на собственноручное выращивание овощей и фруктов, гораздо выгоднее это время потратить на дополнительный заработок, и все купить в магазине. Дачное подсобное хозяйство убыточно с точки зрения чистого экономического расчета. Но большинство россиян это не останавливает.
Можно привести десятки подобных примеров как из реальной жизни, так и из экспериментальных ситуаций. Люди далеко не всегда совершают экономически значимые действия как рациональные эгоисты.
ПРОЩЕ НАДО БЫТЬ
Конечно, и в приведенных примерах есть своя безусловная логика – внутри небольшого коллектива крайне невыгодно (да и психологически неприятно) быть конкурирующим эгоистом, никто просто не станет с тобой иметь дела, а дачный участок, убыточный 20 лет подряд, может в прямом смысле спасти жизнь в ситуации продуктового дефицита и внезапного экономического кризиса. На принятие подобных решений оказывают влияние вовсе не только холодный эгоистический расчет, но и эмоции, культурные и моральные установки, психологические особенности мышления. Причем если механизмы принятия наиболее выгодного решения достаточно широко изучаются, например, в теории игр, а психологическую специфику мышления и роль в этом «иррациональных», эмоциональных компонентов серьезно изучает психология, роль культурных и моральных установок людей в экономических поступках, несмотря на очевидность, предметом столь же серьезного изучения не является и по сей день!
Удивительный, но неоспоримый факт: со времен Адама Смита и по сей день в большинстве экономических теорий и математических моделей, несмотря на их чрезвычайную на сегодняшний дней сложность, в качестве субъекта, принимающего экономические решения, выступает предельно примитивная «модель человека», известная как Homo Economicus.
«Экономикус» обладает четырьмя главными качествами:
1. Он действует на конкурентном рынке, что предполагает его минимальную взаимосвязь с другими экономическими людьми. «Другие» – это конкуренты.
2. Экономический человек рационален с точки зрения механизмов принятия решений. Он способен к постановке цели, последовательному ее достижению, расчету издержек в выборе средств такого достижения.
3. Экономический человек обладает полнотой информации о той ситуации, в которой он действует.
4. Экономический человек эгоистичен, то есть он стремится к максимизации своей выгоды.
Именно эти допущения приводят к тому, что экономическое поведение рассматривается как область, свободная от всего «человеческого». Будто бы занимаются бизнесом, играют на бирже, работают и совершают покупки не те же самые люди, которыми движут весьма разнообразные мотивы – тут и стремление быть в безопасности, и тщеславие, и азарт, и потребности в любви и уважении, и зависть, и борьба за мир во всем мире, – а какие-то абстрактные роботы. И главное – будто бы в своих поступках эти люди вовсе не руководствуются своими представлениями о том, что хорошо, а что плохо!
Не нужно обладать никаким специальным знанием, чтоб разглядеть очевидную «притянутость» каждого пункта. Люди крайне редко действуют эгоистически индивидуально. Даже самый жестокий и хладнокровный человек делит людей на своих и чужих, применяя к этим группам совершенно разные правила. А любое действие «в интересах группы» уже отличается от чистой конкуренции всех со всеми. Пункт 2 о рациональности всех поступков опровергается все историей человечества, которая полна роковых просчетов, стоивших жизни миллионам людей. Даже самые опытные военные стратеги и государственные деятели постоянно делают ошибки как в постановке целей, так и методах их достижения. Что уж говорить об обычных людях или среднестатистических бизнесменах.
Аргумент о полноте информации вообще наиболее одиозен. Человек практически никогда не владеет всей полнотой информации о том, что происходит вокруг. Именно поэтому механизмы нашей психики и мышления действуют не так, как компьютер, а способны работать в ситуациях высокой неопределенности, используя так называемые эвристические стратегии. Далеко не всегда правильные и логичные, и не гарантирующие безошибочность, они, тем не менее, позволяют человеку делать выводы, обобщать и прогнозировать там, где спасовал бы любой компьютер из-за недостаточности исходных данных. А если же говорить о ситуации информированности в чисто экономических ситуациях – будь то биржевая игра или корпоративные интриги, то возможности для доступа к информации у крупных и рядовых игроков просто несравнимы, а доступ к «инсайдерской» информации потому и является ключевым в этих ситуациях ресурсом.
Максимизация личной выгоды тоже не единственная распространенная стратегия не только среди людей, но и в живой природе. Хотя мы привыкли использовать выражение «как в джунглях» в качестве синонима безжалостной борьбы за выживание, ученым давно известно множество примеров, когда для этого самого выживания стаи или вида конкретными животными используются стратегии альтруизма. Нет необходимости даже обращаться к примерам среди высших животных, достаточно взглянуть на любой муравейник. Генетики приходят ко все более интересным выводам о природе «генов альтруизма», которые отвечают за стратегии сотрудничества у животных.
Одним словом, не все так просто.
МЕХАНИЧЕСКАЯ ЭКОНОМИКА
Чтобы лучше понять, откуда взялась в экономической науке вся эта современная «занимательная механика» вместо целостного представления о человеке, нужно присмотреться к тому, когда возникли первые теории экономического поведения. С XVIII века идеи прогресса и просвещения начинают завоевывать умы европейцев. На фоне мистики и суеверий идеи торжества разума и материальности мира, который можно изучить до конца с циркулем, микроскопом и пробиркой, – захватывающи и перспективны. Человек – сложное механическое устройство, которое умеет лишь ощущать и думать. Душа – это «лишенный содержания термин, за которым не кроется никакой идеи и которым здравый ум может пользоваться лишь для облачения той части нашего организма, которая мыслит», – пишет философ и врач Жюльен де Ламетри, увековечивший идею «человека-машины» в одноименном труде 1748 года. Быть идеалистом не модно, модно считать человека существом, которым руководят природные инстинкты, стремление к выгоде и удовольствию и страх лишений и огорчений.
Столь же рациональны и эгоистичны люди и в сочинениях большинства теоретиков экономической мысли XVIII и XIX веков. У Адама Смита автономными индивидами движут два природных мотива: своекорыстный интерес и склонность к обмену. У Джона Стюарта Милля людьми руководит стремление к богатству и при этом отвращение к труду и нежелание откладывать на завтра то, что можно употребить сегодня. Джереми Бентам считал человека способным к арифметическим действиям для получения максимума счастья и писал: «Природа поставила человека под власть двух суверенных владык: страданья и радости. Они указывают, что нам делать сегодня, и они определяют, что мы будем делать завтра. Как мерило правды и лжи, так и цепочки причины и следствия покоятся у их престола». Леон Вальрас видел человека максимизатором полезности на основе рационального поведения. В XX веке на базе этих идей выросла уже теория игр – раздел математики, изучающий оптимальные стратегии в процессах, где несколько участников ведут борьбу за реализацию своих интересов.
Надо заметить, что понимание ограниченности представления о человеке в экономике как о механистическом рациональном субъекте существовала и в прошлом. Даже классик Джон Милль все же признавал влияние национальных особенностей на экономического человека и писал, что в странах континентальной Европы «люди довольствуются меньшими денежными барышами, не столь дорожа ими по сравнению со своим покоем и своим удовольствием». В трудах представителя немецкой исторической школы экономической теории XIX века Б.Гильдебрандта, человек «как существо общественное, есть прежде всего продукт цивилизации и истории. Его потребности, образование и отношение к вещественным ценностям, равно как и к людям, никогда не остаются одними и теми же, а географически и исторически беспрерывно меняются и развиваются вместе во всей образованностью человечества». Торнстейн Веблен считал, что людьми в экономических поступках движет вовсе не рациональный расчет, а стремление к повышению социального статуса, далеко не всегда рациональное, и зависящее от того, в каком культурно-историческом контексте это происходит. Веблен в каком-то смысле может считаться родоначальником нынешних теорий престижного потребления в маркетинге.
Однако сторонники «антропоцентрической экономики» всегда оставались в меньшинстве, и в общественном сознании четко укрепилась мысль о том, что экономика – это поле, в котором главный мотив людей и организаций – максимизация своей прибыли, независимо от того, какие именно это люди и организации, в какой стране они находятся и какие мировоззрения разделяют.
ЭТО НЕ БАГ, ЭТО ФИЧА
Если даже не опровергать абстрактные теории, то по крайней мере задавать им множество неприятных вопросов стало возможно с накоплением экспериментального опыта психологии. Механизмы, описанные в теории игр, далеко не всегда реализуются в реальных жизненных ситуациях.
Во-первых, рациональному принятию решений сильно препятствует само устройство человеческой психики. Так, еще в 60-е годы психологи обнаружили доказательства удивительно мощного влияния ситуаций на поступки людей, эффект «мухи и слона», где муха – это рациональный мотив и причины поступка или решения, а слон – сиюминутная ситуация. Мы все знакомы с этим эффектом. В одном из рассказов Конан-Дойла о Шерлоке Холмсе великий сыщик поясняет Ватсону, почему он не внес в список подозреваемых даму, которая очевидно сильно нервничала, отвечая на его вопросы – у нее просто был не напудрен нос. Самая незначительная деталь, сказанное «под руку», интонация собеседника, внезапная смена настроения часто способны повлиять на поведение человека, перевесив все рациональные и давно обдумываемые аргументы. Объясняя свои поступки, люди также часто вовсе не анализируют, а стараются найти объяснения, которые понравятся им самим и окружающим, и даже анализируя, склонны принимать во внимание именно те аргументы, которые подтверждают их первоначальную позицию, считают более вероятными события, с которыми сами лично встречались.
Объем накопленных данных о таких «отклонениях» от «нормальности» в конечном счете стало уже невозможно не заметить. Муха не имеющих значения погрешностей превратилась в слона – не поддающегося простым объяснениям реального человека, и в 2002 году Нобелевская премия по экономике была вручена экономисту Дэниэлу Канеману за то, что он и другие исследователи показали, что «человеческие решения закономерно отклоняются от стандартной модели». Канеман писал, что «в процессе принятия решения субъекты игнорируют самые основные принципы и правила, лежащие в основе теории рационального выбора». Вместо калькуляции своей выгоды люди просто следуют привычкам и традициям, игнорируя вероятностных журавлей, выбирают надежных синиц в руках, недооценивают возможность отрицательного исхода в «привычных» ситуациях («ошибка профессионала»), рисковать готовы, как правило, только для того, чтобы избежать беды, а не для получения выигрыша.
Кроме психологических особенностей, серьезно влияют на экономическое поведение мировоззренческие установки. Например, существует интересная игра «Ультиматум». Ведущий предлагает двум игрокам некоторую сумму денег. Первый игрок должен поделиться деньгами со вторым, причем если второго не устроит предлагаемая ему доля, они оба вообще ничего не получат. В соответствии с логикой «Экономического человека», второй участник должен был бы соглашаться на любую, даже самую маленькую сумму, иначе не получит вообще ничего. Однако практика показала, что такие отказы происходят очень часто – предложение слишком маленькой суммы второй игрок воспринимает как неуважительное или оскорбительное к себе отношение и решает лучше вообще лишиться денег и заодно не дать возможность их получить первому игроку. В экспериментах с участием американцев чаще всего соотношение оставляемой и предлагаемой доли составляет 7:3, то есть «уважительным» считается предложение «войти в долю» на условии одной трети. А вот в России, согласно данным экспериментов 90-х годов, чаще всего игроки делили деньги пополам, то есть наши соотечественники были готовы отдать половину, опасаясь, что любое другое предложение будет отклонено. Второй участник отказывался от денег и лишал партнера возможности их получить, если дележ «несправдлив». Тут сразу можно вспомнить пословицы «Выколю себе глаз, пусть у тещи будет зять кривой». В рамках теории рационального поведения такие поступки вообще выглядят абсурдными, между тем в жизни мы постоянно встречаем ситуации, где люди отказываются от прямой выгоды, если в противоречие с этим входят чувства самоуважения, справедливости, обиды и многие другие неэкономические сущности. Причем это делают вовсе не только какие-нибудь альтруисты-бессребреники.
Можно вспомнить знаменитые истории о бесшабашном поведении русских купцов. Все знают рассказы о шокировавшем просвещенных европейцев прикуривании от сторублевок. А вот еще красноречивый пример «нерациональности» – легенда о том, как была построена московская Психиатрическая больница №1 им. Н. А. Алексеева (известная как «канатчикова дача»). В 1894 году проходил сбор средств на строительство по инициативе городского головы Москвы Н.А. Алексеева. Один из богатых купцов заявил Алексееву: «Поклонись мне в ноги при всех, и я дам миллион на больницу». Алексеев поклонился, и больница была построена. А сколько миллионов тратится сегодня ради того, чтобы потешить самолюбие, а вовсе не рационально наращивать капиталы? Кажется, что как раз все современные маркетинговые технологии общества потребления с его имиджевыми товарами и престижным потреблением опровергают существование Хомо Экономикуса. Наоборот, «человеческое», играющее на иррациональных желаниях и стремлениях, стало ключевым товаром на потребительских рынках.
КОЛЛЕКТИВНОЕ ВЫИГРЫВАЕТ У ИНДИВИДУАЛЬНОГО
Любопытно, что даже в рамках самой формально-логической теории игр можно опровергнуть тезис о рациональности эгоистического индивидуализма.
Одной из самых известных в теории игр является «Дилемма заключенных». Образно ее суть можно описать так: – полиция ловит двух преступников, А и Б, за незначительное правонарушение. Есть основания полагать, что в действительности это члены банды, виновные в более тяжких преступлениях, но доказательств нет. Если один заключенный свидетельствует против другого, а тот хранит молчание, то первый освобождается за помощь следствию, а второй получает максимальный срок лишения свободы (10 лет). Если оба молчат, то приговариваются к минимальному сроку – 6 месяцам. Если оба свидетельствуют друг против друга, они получают по 2 года. Каждый заключенный выбирает, молчать или свидетельствовать против другого. Однако ни один из них не знает точно, что сделает другой. В этой игре, если игрок заботится только о себе, выгоднее всегда предавать, а вот если игроки имеют общий интерес, то им выгоднее сотрудничать.
Успешной стратегией в этой игре считалась «око за око» (tit-for-tat) – не предавать первым, но потом отвечать оппоненту всегда тем же, если он предал – предавать, если он «дружит» – «дружить». Но оказалось, что это выгодно, лишь когда каждый играет сам за себя. В противном случае более успешной является стратегия кооперации, представленная в 2004 году на 20-й годовщине соревнования по повторяемой дилемме заключенного командой Университета Саутгемптона из Англии. Она основывается на взаимодействии между программами, чтобы получить максимальный счет для одной из них. Университет выставил на чемпионат 60 программ, которые распознавали друг друга по ряду действий на первых 5-10 ходах, после чего они начинали «играть в поддавки» – одна программа всегда сотрудничала, а другая предавала, что давало максимум очков предателю. Если программа понимала, что оппонент – не саутгемптонский, она дальше все время предавала его, чтобы минимизировать результат соперника. В результате программы Университета Саутгемптона заняли первые три места в соревновании.
Таким образом, было получено формальное доказательство, что при наличии коллективного интереса преимуществами обладает комплексная стратегия, основанная одновременно на конкуренции и кооперации, а также принципе разделения «свой-чужой», – то есть на кооперации со «своими» и конкуренции с «чужими», по сравнению с чисто конкурентными стратегиями.
БАНАЛЬНОСТЬ БЕЗРАЗЛИЧИЯ
Почему вообще эти теории имеют для нас какое-то значение? Не все ли равно, какие идеи разделяли деятели эпохи «машин и пара», и какие красивые конструкции строят математики, описывая абстрактных игроков-конкурентов? К сожалению, теоретики виноваты в том, что запускают в обыденное сознание людей «вирусы» якобы простых идей. Не надо читать Адама Смита, чтобы знать, что «бизнес есть бизнес». Однако, рассказывая о том, что только личное благо есть путь к благу общему, адепты этих теорий забывают, что сверхцели могут быть достигнуты лишь в результате сотрудничества и готовности работать не только на личную выгоду. Нельзя летать в космос, изучать океан и искать лекарства от рака исходя только из сиюминутных задач получения прибыли. Более того, это даже и вредно, так как может привести в перспективе к экономическим потрясениям и переменам на устоявшихся рынках.
Еще одно печальное последствие таких идей – атомизация общества. Потому что рационально и безжалостно конкурировать можно только с «чужими», ведь к «своим» так не относятся даже преступники. «Экономический человек» тем успешнее, чем меньше вокруг него тех, на кого он смотрит, как на людей, а не на абстрактных конкурентов. Потому у нас так и процветает клановость и кумовство – пусть в таких примитивных формах, но все же люди предпочитают быть вместе с кем-то. Небольшой коллектив или группа, объединенная общими интересами, – серьезное препятствие для идей всеобщей конкуренции, «войны всех против всех».
Но дело не только в ограниченности теорий экономического человека. Идея внеморальности экономической деятельности, выноса за скобки всего кроме выгоды и рационального расчета, опасна гораздо больше, чем кажется на первый взгляд. Лицемерие, обман и маленькие предательства, которые ежедневно происходят в больших корпорациях, потому что, как известно, тут зарабатывают деньги, а не занимаются благотворительностью. «Халтура» вместо культуры. Почему ты такой бедный, если ты такой умный. Привыкая к этой реальности, легко оправдать все некими абстрактными правилами рынка, где нет места размышлениям, что хорошо, а что плохо.
Правда, история знает как минимум один пример того, куда можно зайти по этой дороге. Когда в 1961 году Ханна Арендт приехала в Иерусалим на суд над главным исполнителем Холокоста Адольфом Эйхманом, она была поражена обыденностью и обыкновенностью этого человека и его аргументов, назвав впоследствии свою книгу об этом «Банальность зла». В отличие от теории, в жизни безразличные решения – потому что «так принято», «это просто работа» и «не мы такие – жизнь такая» – приводят вовсе не только к абстрактной личной выгоде, а к вполне реальным бедам. А отношение к другим людям просто как к средству для «выигрыша» – главная беда всей современной экономики.
«Люди могут заниматься преследованием своих собственных интересов без опасения, что это нанесет ущерб обществу, не только из-за ограничений, предписанных законом, но также потому, что сами они являются продуктами ограничений, вытекающих из морали, религии, обычаев и воспитания». И это не цитата какого-нибудь философа-утописта, а слова родоначальника рыночной экономики – Адама Смита. Его последователи подобные идеи о моральных и воспитанных предпринимателях из своих теорий выкинули за ненадобностью. Как коротко и ясно заявил два столетия спустя Милтон Фридман, единственный долг фирмы перед обществом – максимизация прибыли. Как в реальной жизни себя ведут не просвещенные предприниматели, а реальные «экономикусы», россияне знают не понаслышке. Причем на рынке сражаются между собой в борьбе за кошельки потребителей, ведут между собой борьбу не только предприниматели-конкуренты. Вот свежий пример из этого ряда. Рабочие локомотивного депо в Москве вступили в драку с применением травматического оружия со своими потенциальными конкурентами, которые направлялись в депо, чтобы устроиться на работу на меньшую зарплату. В результате четыре человека получили ранения. Конкурентная борьба во всей красе.
Теории эти по-прежнему рассказывают нам о своих мертвых механических моделях, хотя сама повседневная практика современной экономики доказывает – представления о человеке, которыми смущали и поражали воображение дам на балах галантного века, мягко говоря, несколько устарели. Не пора ли последовать совету упомянутого Ламетри: «Мудрец должен осмелиться высказать истину в интересах небольшого кружка лиц, которые хотят и умеют мыслить. Ибо другим, по доброй воле являющимся рабами предрассудков, столь же невозможно постичь истину, сколь лягушкам научиться летать»?
(Впервые опубликовано в журнале «Однако» №32 2010)
http://www.globoscope.ru/content/articles/2939/
Текст свернут. нажмите + чтобы посмотреть
24.09.2010
Ответить с цитированием
Сообщение от Таллерова
здесь выигрышем считалось попадание любого экземпляра программы в верхние позиции, судьба остальных безразлична. если бы, скажем, оценивалась сумма баллов, набранных всеми экземплярами вместе, эта стратегия провалилась бы, выигрывала бы другая. вероятно, тоже кооперативная. с оговорочкой -- как сказал классик, эффективность стратегии зависит от того, какая стратегия ей противопоставлена.
